Текст книги "Не склонив головы"

Автор книги: Владимир Калачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

«Неужели не ясно, стоит попытаться что-либо предпринять и нас немедленно уничтожат, – думал Соколов. – Ведь мы находимся в самом центре Германии. И чего Петро егозится? В наших условиях главное – выжить. Рисковать собой и товарищами глупо и не просто глупо, недопустимо». Соколов вспомнил, что Луговой однажды сказал ему: «За жизнь необходимо бороться!» Да, с этим Соколов был вполне согласен. Не напрасно же он решился на побег! Но разве добровольный риск означает борьбу за жизнь? Нет, Петро противоречит себе. Соколов нервно подернул плечом, с досадой посмотрел вниз, где сидел Луговой.

Петр Михайлович негромко разговаривал с Пашкой и, казалось, не замечал Соколова. За весь вечер Петр Михайлович вообще больше не обращался к старому товарищу. И Соколову стало не по себе.

Прошло несколько дней, Луговой все время думал об огромных и непонятных ему блоках, тех самых блоках, что без конца поступают в цех из других корпусов. Пашка как-то высказал предположение: «Это, по-моему, генераторы. А при них вроде приемники, но совсем новые, я таких не встречал». В другой раз Пашка дополнил: «Аппаратура, наверное, предназначена для подводных лодок». Но это были только предположения.

Соколов не вмешивался в разговоры Лугового с Пашкой. Правда, молчал Соколов не потому, что не хотел помочь своим товарищам разобраться в производстве. Производство было загадкой и для него. В то же время он полагал, что в тех условиях, в которых находится он сам и сотни таких же рабочих, излишнее любопытство может привести к неприятности.

Между тем Луговой все еще терялся в догадках, он думал… думал и все никак не мог ответить на вопрос: «Что же это за блоки? Для чего они предназначены?»

Однажды мастер послал Петра Михайловича отнести слесарный инструмент в другой конец цеха. Луговому впервые пришлось проходить мимо конвейера, на котором беспрерывным потоком двигалась аппаратура, приборы, Петр Михайлович шагнул ближе к широкой ленте. Но тут же раздался громкий окрик.

– Куда лезешь! – охранник погрозил автоматом.

– Мастер приказал… – подбирая немецкие слова, Луговой стал объяснять, что выполняет поручение. Спокойно выслушав, охранник сильно ударил его кулаком. Стиснув зубы, Петр Михайлович отошел в сторону. Инструмент он понес другой дорогой.

После случая у конвейера Петр Михайлович понял, как трудно ему одному разобраться в этой загадке. А товарищи? Нет, вряд ли смогут они помочь ему узнать секрет производства. Ведь они в недалеком прошлом гражданские люди. Но что же тогда делать?..

* * *

Как-то вечером, незадолго перед сном, к Луговому подошел Аркадий Родионович Органов. С тех пор, как произошло первое знакомство его с Луговым в Каунасе, Аркадий Родионович почувствовал расположение к этому высокому широкоплечему человеку. Правда, они не успели еще познакомиться настолько, чтобы вполне доверять друг другу, однако между ними установились хорошие отношения.

Аркадий Родионович последнее время находился в таком нервном состоянии, когда становится уже невмоготу держать про себя даже самые заветные думы. И вот после некоторых колебаний, подойдя к Луговому, он спросил:

– Вы знаете, на каком заводе мы работаем?

– Догадываюсь, – насторожился Луговой.

– М-да. Догадываетесь… Ну и что?

Петр Михайлович подался вперед, этот пожилой и порою слишком неосторожный в действиях человек заговорил сейчас как раз о том, над чем так долго ломал он голову в последнее время.

– Не знаю, – откровенно признался Луговой.

Аркадий Родионович дотронулся до бородки, рука у него чуть заметно дрожала.

– Мы должны заявить протест!

Луговой в недоумении посмотрел на товарища.

– Протест?

– Да, да, коллективный протест! – торопливо подтвердил Органов.

– Но против чего?

– Немцы нарушают международную конвенции об использовании пленных на работах в промышленности. Они заставили нас работать на военном заводе, – все больше волнуясь, продолжал Органов, – работать против своей Родины! Вы понимаете, это абсолютно недопустимо.

– Аркадий Родионович, а ведь им до сих пор удается скрыть от нас, что выпускает завод, – напомнил Луговой. – Как видите, все гораздо сложнее, чем кажется.

– Позвольте, чего же тут неясного? Завод выпускает радиолокационные станции. Нам надо заявить категорически…

– Категорически… – Луговой задумался: «Так вот оказывается в чем дело, радиолокационные станции!»

– А вы не ошиблись? – переспросил Луговой.

– Я… ошибся?! – Органов рассердился, – здесь уж позвольте мне положиться на свои знания. В таких вещах я не могу ошибаться.

Петр Михайлович очень внимательно, словно видел человека впервые, посмотрел на Аркадия Родионовича. «А ведь я мало его знал!» – с сожалением подумал Луговой. Правда, из разговоров с Органовым Луговой помнил, что Аркадий Родионович из Москвы, что он – ученый, кажется, даже – профессор, но в какой области науки Аркадий Родионович работал, Луговой не имел представления. И только сейчас Луговой понял, с каким специалистом свела его судьба.

Вместе с тем Петр Михайлович видел и другое – Органов встал на неверный путь. В порыве благородного возмущения он не учел главного – нацизм не считается с международными соглашениями, он втаптывает в грязь всякое понятие о человеческом праве.

– Значит, протест? – повторил свой вопрос Луговой.

– В самой решительной форме!

– А вы знаете, к чему это приведет? – Луговой старался говорить спокойнее.

– Но наш долг… – убежденно начал Органов.

– Нет, Аркадий Родионович, долг советского человека не в этом! – несколько резко перебил Луговой. – Протест приведет к тому, что нас отправят в один из лагерей смерти. А может быть просто расстреляют тут же, на месте. Вот и посудите, Аркадий Родионович, какой в этом толк? Ведь сюда привезут других людей, таких же, как мы, и, конечно, их тоже заставят работать. Нацисты не остановятся ни перед чем, им важно не допускать перебоев в производстве.

– Мы не можем быть пособниками врага! – с возмущением сказал Органов. Однако уже через минуту в голосе его послышались нотки растерянности. – Я согласен с вами, протест бесполезен. Да, да, гибель людей… – Аркадий Родионович опустил голову, сжал руками виски. – Что делать? – спросил он тихо, – что делать? – повторил он громче, – вы понимаете, что такое радиолокация?

– Представляю.

– Представляете… По-видимому, очень мало, – нахмурился Органов. Он замолчал, зачем-то посмотрел вокруг себя. А через минуту уже снова с раздражением заключил: – Но молчать мы не имеем права, ведь это – сделка со своей совестью и неважно, в силу каких причин. Мы обязаны быть честными даже наедине с собой.

– Правильно, Аркадий Родионович. И я убежден, что можно найти способ выполнить свой долг, – твердо проговорил Петр Михайлович.

3

Утром в цехе Пашка обратил внимание на то, что Алексей Смородин – широкоскулый, коренастый парень, с которым он обычно проводил уборку возле автоматных станков, несколько раз, будто случайно, подходил к платяному шкафчику мастеров главного конвейера. Алексей поминутно оглядывался по сторонам – ясно, он чего-то остерегался. Необычное поведение Смородина возбудило у Пашки любопытство, он решил тайно понаблюдать за ним.

Вот Алексей снова у гардероба. Он кивнул кому-то головой и, сделав едва заметный знак рукой, проскользнул к дверце шкафчика. Рядом с ним, словно из-под земли, выросла высокая фигура человека в засаленной спецовке. Сомнений не было – это Николай Красницин, друг Алексея.

…Два приятеля попали в плен вместе с Органовым. Они везли из Бронска архивные материалы, но неожиданно были захвачены на дороге. Пользуясь ночной темнотой, они успели сбросить в снег тюки с документами, иначе им пришлось бы трудно – гестаповцы, безусловно, заинтересовались бы архивами, а затем могли установить и личности комсомольских работников.

В Каунасе, в ночь перед отправкой в Германию, Пашка лежал в огромном сарае бок о бок со Смородиным. И случайно ночью услышав разговор своих соседей, понял, кто они такие. Ефрейтор Алексеев и подружился с ними. Но сейчас Пашка был крайне удивлен, что товарищи не сообщили ему о своих замыслах.

…Смородин, прикрываемый Николаем Краснициным, быстро открыл дверцу шкафчика. Пошарив там рукой, он вытащил газету и тут же спрятал ее за пазуху. В следующую минуту друзья, как ни в чем не бывало, отошли на свои рабочие места. Пашка, будто ничего не замечая, продолжал собирать возле автоматных станков металлическую стружку.

Вечером, после ужина, выждав, когда из барака ушли охранники, Пашка спустился с нар. Ему не терпелось поговорить с ребятами. «Зачем они стянули газету? Все равно ведь ничего не поймут. Чудаки, стоило из-за этого рисковать!..» Пашка уже совсем было направился к друзьям, но тут подумал: «Может быть, они для дела… Что если…» – И он подошел к Луговому.

– Петр Михалыч! – шепотом обратился Пашка, – Смородин-то на пару с Краснициным газету у мастеров стащили…

– Какую газету?

Пашка рассказал о том, что ему довелось увидеть.

– Хотел потолковать с ребятами, но не знаю, может быть, лучше вам? – спросил он.

Луговой некоторое время сидел задумавшись. Потом он встал и направился в другой конец барака.

Огромный коридор тянулся вдоль барака метров на пятьдесят. С обеих сторон возвышались двухъярусные нары. Пол – гладкий, цементный. Чисто вымытый пленными, он был словно полированный. Через каждые десять-двадцать метров стояли урны для мусора. Охранники строго следили за чистотой. Да и сами пленные, хотя после работы едва держались на ногах, старались поддерживать в помещении порядок.

Окна в бараке были маленькие и узкие. Дневной свет проникал сюда слабо, отчего выкрашенные в голубой цвет нары казались серыми.

Луговой остановился около нар, где лежали Смородин и Красницин. Друзья готовились ко сну. Луговой присел на тонкий тюфяк Смородина. Алексей молча переглянулся с Краснициным.

– К нам, Петр Михайлович? – спросил он G удивлением.

– Да, решил проведать.

– Гостям рады, только угощать нечем.

– А вы, ребята, не жадничайте, поделитесь, – серьезным тоном проговорил Луговой. Друзья на минуту растерялись. На них пристально смотрели большие серые глаза.

– Вы о чем, Петр Михайлович? – тихо спросил Смородин.

– Ты и сам уже догадываешься, Леша. Что вычитали?

– Только начали, – шепотом признался Алексей. – Да вот беда, плохо знаем немецкий, наполовину не поняли. – С этими словами он осторожно извлек из-под тюфяка помятую газету.

– Мы сами думали отдать вам ее, только завтра, – проговорил Красницин и, повернувшись к Алексею, добавил:

– А ты прав, значит Пашка заметил нас.

– Без Пашки это дело хотели устроить, но он – глазастый, – Смородин усмехнулся, – все примечает.

Луговой уже не слушал, о чем говорили Смородин и Красницин, он углубился в чтение. Давно, очень давно не держал в руках газеты Петр Михайлович. И хотя сейчас перед ним лежала не своя, а фашистская газета, которой нельзя доверять, однако некоторые факты могли рассказать о многом.

Чтение настолько увлекло Петра Михайловича, что он, забывшись, громко выразил свое удивление:

– Вот, подлецы, не могут не хвастать!

Алексей высунул голову с нар, посмотрел, не обратил ли кто-нибудь внимание на Петра Михайловича. Не обнаружив ничего подозрительного, он успокоился. А Луговой продолжал с жадностью поглощать один абзац за другим, он знал, что осталось совсем немного времени до команды «отбой!», а прочитать хотелось все, что напечатано в газете.

Луговой остановился на статье военного обозревателя.

– Читали? – спросил он у Алексея Смородина.

– Нет, не успели.

– Вы понимаете, что здесь написано?! – Возбуждение, охватившее Лугового, передалось и Алексею, он придвинулся ближе.

– Вы понимаете, обозреватель пишет, что доблестным дивизиям фюрера, находящимся в районе Корсунь-Шевченковского, будет оказана необходимая помощь и они измелют в порошок войска русских коммунистов!

– И вы верите в эту брехню? – с каким-то вызовом проговорил Красницин.

– Да, черт с ними, пусть хвастают, главное в другом. Ведь это означает, что наши войска уже давно форсировали Днепр и вовсю гонят фашистов с Украины. Вы понимаете, им устроили новый котел! – Все больше волнуясь, пояснил Луговой. – Нет, это мы не можем так оставить. Наши люди должны знать правду о военных действиях.

– Мы одному товарищу уже давали газету, – вставил Алексей.

– Одному, да разве одному надо! – Луговой неожиданно оборвал себя. Он аккуратно сложил помятый листок, спросил: – Кому давали?

– Есть тут один бывший учитель, он знает немецкий, – пояснил Смородин.

– Точно, надежный товарищ, – поддержал друга Николай Красницин. – Это он придумал выкрасть газету. Да самому-то трудно, работает далеко от гардероба мастеров.

– Если надеетесь на учителя, хорошо, – одобрил Луговой и тут же спросил: – А других ребят держите на примете? Ну, таких, на которых можно надеяться?

– Знаем кое-кого, – подумав, добавил Смородин. – Мы будем действовать осторожно, за нас не беспокойтесь, Петр Михайлович.

– Условимся так: каждый наметит двух-трех человек и станет поддерживать с ними связь. А те в свою очередь тоже подберут надежных людей и так далее… Работу вести по цепочке. Случится несчастье – провалится кто-нибудь, зато сохранятся остальные звенья.

– Правильно, Петр Михайлович, – не удержался Николай.

– А теперь вот что, друзья, людям надо сообщить еще одну важную вещь…

– Какую? – Николай нетерпеливо тряхнул кудрями, – какую, Петр Михайлович?

– Вы знаете, на каком заводе мы работаем?

– Знаем, – ответил Николай, – нам же говорили, завод выпускает оборудование для радиостанций.

– Радиостанций?! – переспросил Луговой и гневно добавил, – с помощью этих станций можно уничтожать корабли, самолеты, уничтожать их не только днем, но и ночью.

Смородин и Красницин опешили.

– Неужели?..

– Завод выпускает новое секретное оружие.

Николай подался ближе к Луговому.

– Значит, мы…

– Да, – подтвердил Луговой, поняв, о чем хочет сказать Красницин. – Наши войска бьют фашистов, бьют так, что из них клочья летят. А мы? – голос Лугового зазвучал глуше, – мы помогаем, понимаете, пусть даже косвенно, но помогаем нацистам.

Петр Михайлович замолчал. Молчали и Алексей с Николаем…

В бараке люди укладывались спать. Тусклый свет стал совсем слабым – в сети убавили напряжение. По коридору, гремя коваными сапогами, прошел охранник с двумя солдатами – эсэсовцами. Их появление никого не удивило. Каждый вечер, перед самым отбоем, эсэсовцы вместе с охранниками совершали свой обычный обход помещения. Когда эсэсовцы удалились, Луговой придвинулся к краю нар, чтобы незаметно соскочить в коридор. Он хотел уже попрощаться с товарищами, но Смородин взял его за руку:

– Как же теперь, Петр Михайлович?

– А вот подумайте.

– Что думать-то? – горячо зашептал Красницин, – я завтра им такое устрою…

– Устроишь? – Луговой посмотрел на Николая с неодобрением. – А что дальше?

– Как, что? – не понял Красницин.

– Эх, голова садовая, ведь ты себя погубишь и товарищей поставишь под удар!

– А совесть? – горячился Красницин.

– Нет, браток, не с того конца надо начинать.

– Выходит, помогать фашистам? – Красницин вскинул голову и, кивнув на своего товарища, заключил:

– Мы не будем сидеть сложа руки.

– Правильно, – подтвердил Алексей. Он строго взглянул на Николая и резко добавил: – Но действовать очертя голову – тоже не геройство.

– Вот и я так считаю. Дело слишком серьезное, чтобы рубить с плеча. – Луговой взял друзей за плечи. – Вас двое, это хорошо, но лучше, если будет больше, понимаете, намного больше. Тогда и думать, и действовать легче.

– Ясно, Петр Михайлович, – оживился Смородин, – и вы… Вы можете полностью рассчитывать на нас, – твердо произнес он.

– Значит, договорились, – заключил Луговой. – На это я и рассчитывал. Да, хочу предупредить: о нашем разговоре особенно не распространяться.

– Расскажем только тем, кому доверяем, – пообещал Алексей.

– Ну, смотрите. В общем, действовать по цепочке.

Петр Михайлович простился и направился на свое место.

4

Через несколько дней Лугового с группой людей стали посылать на вспомогательные работы в помещение, где концентрировалась и готовилась к отправке часть радиолокационной аппаратуры. Случилось так, что Луговой несколько раз подряд уходил из помещения последним. Это натолкнуло его на одну мысль.

После работы, вернувшись в барак, Луговой снова и снова возвращался к зародившемуся в голове смелому плану. Он проверял себя, не ошибается ли он, все ли учел? Однако каждый раз, когда пытался представить систему охраны различных объектов, то приходил к убеждению, что нашел именно то, что искал.

Петр Михайлович рассказал о своих наблюдениях Органову. Аркадий Родионович задумался… Всю свою жизнь он посвятил любимому делу – радиолокационной технике. Сколько бессонных ночей и долгих лет проведено в напряженном труде… И вдруг… «Да, да, только это, – требовал долг, требовала совесть советского ученого, – не создавать, а разрушать! И разрушать так, чтобы никто уже не мог восстановить…»

* * *

В этот вечер Луговой и Органов беседовали до самого отбоя. Аркадий Родионович долго рассказывал о радиолокационных станциях, о их значении в военном деле, эффективности действий. А затем огорченно проговорил:

– К сожалению, я не знаю схем немецких станций и, так сказать, вслепую могу говорить лишь о тех блоках, которые являются по своему устройству принципиально схожими во всех радиолокационных станциях… – И он на клочке бумаги сделав небольшой чертеж, отдал его Луговому.

– Постараюсь объяснить товарищам все так, как вы тут указываете, – заверил Петр Михайлович.

– Может быть, лучше, если я сам?

– Нет, Аркадий Родионович, мне кажется, вас никто не должен знать. Во всяком случае пока…

* * *

На другой день, после ужина, Луговой попросил своего бывшего шофера:

– Паша, слетай, дружок, позови Смородина и Красницина. Скажи им – требуется перекинуться в картишки.

Пашка в недоумении посмотрел на Петра Михайловича.

– В картишки?

– Да.

– Разве вы играете?

– Если надо, то могу и «в очко»!

Пашка виновато хмыкнул и пошел выполнять поручение. Петр Михайлович махнул рукой Соколову:

– Костя, слезай с нар.

– Ты чего?

– Дело есть.

Соколов неохотно спустился вниз.

– Ну?

– Сейчас придут товарищи, потолкуем.

– О чем?

Заметив безразличие Соколова, Луговой нахмурился.

– Ладно, поговорим, – выдавил Соколов. Но через минуту уже с тревогой в голосе добавил: – Увидят эсэсовцы, что мы собрались кучей, влетит…

– Пусть смотрят, – Луговой усмехнулся, – а мы начнем играть в карты. – Это не запрещено.

Пашка вернулся только с одним Алексеем.

– А где Красницин?

– Читает с товарищами газету, – шепнул Смородин на ухо Луговому.

– Ну что ж, садитесь в кружок. – Луговой сдал колоду потрепанных карт. В это время в коридоре появились эсэсовцы. Они как обычно неторопливо прошли по бараку, на минуту задержались возле «картежников», сидевших на нижних нарах в самом углу. Эсэсовцы ничего не сказали, ушли. И Луговой тихо заговорил:

– Товарищи, я установил, что после окончания работы в помещении, где находится готовая продукция, охрана не выставляется. Понимаете, мастер в присутствии эсэсовца закрывает и опечатывает дверь. И на этом конец. – Луговой сбросил карту, чуть прищурившись, посмотрел на «игроков». – А утром, – продолжал он, – немецкие специалисты приходят в цех одновременно с русскими рабочими.

Люди, забыв, что у них в руках карты, внимательно слушали своего товарища.

– И знаете, друзья, у меня появилась мысль, – заметно волнуясь, продолжал Петр Михайлович. – Если тайно остаться в помещении возле готовых блоков на ночь, то можно кое-что сделать…

– Что сделать? – с недоверием спросил Соколов.

– Я сказал…

– Это я слышал, – раздраженно перебил Соколов, – но для того, чтобы «кое-что делать», необходимо знать устройство аппаратуры. Черт возьми, хотя бы немного знать. А кто из нас что-нибудь смыслит в ней? Ну, кто?! – горячо шептал Соколов, – нет таких, а значит следовать твоему совету нельзя! Не-е-ль-зя! – закончил он и раздраженно бросил карты.

– А вот можно! – возразил Алексей, Было видно, что парень с трудом сдерживает себя. Он смотрел прямо в лицо Соколова и, будто помогая себе, взмахнул рукой: – Можно!

– Каким же образом?

– А вот каким: среди русских пленных есть человек, который сумел бы помочь нам.

– Вы совсем сошли с ума, – Соколов привстал, – вы забыли, где находитесь…

Петр Михайлович молча слушал спор. При последних словах Смородина на лице Лугового отразилась тревога, Он начинал догадываться, кого имеет в виду Алексей, но все же в разговор не вмешивался.

– А я говорю, что есть такой человек, – настаивал Смородин.

– Кто?.. Ну, кто?!

– Из Бронска со мною ехал один крупный специалист по радиотехнике. Он здесь. Это – ученый Органов.

– Никакого ученого здесь нет! – вдруг оборвал Алексея Луговой. – И запомните навсегда, среди нас есть только «завербованный» рабочий Органов!

Как? – не понял Алексей. – Ведь я…

– Да, да! И если ты знал, что-либо об ученом Органове, – резко продолжал Луговой, – то забудь, понимаешь, совсем забудь об этом.

Соколов и Пашка удивленно смотрели на Петра Михайловича.

– Тебе ясно, Алексей? – между тем строго спросил Луговой у Смородина.

– Ясно… – неуверенно проговорил тот. Но быстро осмыслив, что от него требует Петр Михайлович, уже более твердо повторил: – Ясно!

Луговой, с неодобрением посмотрев на Соколова, сказал:

– Знания, необходимые для этого дела, у нас есть.

– Загадки!.. – пожал плечами Соколов.

– Нет, не загадки. Вот чертежи. – Луговой положил на нары небольшой листок бумаги. – Смотрите…

Все склонились к чертежу. Стараясь говорить тише, Луговой, поясняя чертеж, рассказывал, что можно сделать за ночь с аппаратурой, если остаться тайно в закрытом помещении.

– Вот здорово, – заговорил Пашка. Луговой кивнул Алексею:

– Вас с Краснициным двое, кроме того учитель…

– Что вы, Петр Михайлович! – Алексей привстал, – я уже подобрал группу ребят. Знаете, Петр Михайлович, сейчас смело можно привлечь к делу еще несколько человек, ручаюсь за них, как за себя.

– Как за себя?.. – переспросил Луговой.

– Точно.

– Смотрите, в нашем деле ошибаться нельзя. Ошибка – это гибель людей.

– Понимаю, Петр Михайлович.

– Хорошо, будем считать, что на первый раз есть на кого опереться. Я тоже присмотрелся к некоторым товарищам, думаю, надежные хлопцы.

– Петр Михайлович, – решил уточнить Алексей, – связь – через тройки?

– Обязательно. О цепочке ни в коем случае не забывай…

* * *

Луговой давно уже решил поговорить начистоту со своим товарищем по училищу. Но Соколов избегал этого разговора. Он не скрывал от Петра Михайловича своего отношения к делам подпольщиков. Правда, когда представился случай, то и сам, спрятавшись на ночь в цехе, вывел из строя несколько блоков радиолокационной аппаратуры, но в душе Соколов считал эти действия ошибочными. «Мы подвергаем людей слишком большому риску! – с раздражением думал он. – В наших условиях главное выжить и дождаться своих».

Однако разговор между старыми сослуживцами все-таки состоялся. Петр Михайлович прямо спросил у Соколова:

– Ты что, дрожишь за свою шкуру?

Соколов никогда еще не слышал от друга таких резких слов и в первую минуту смешался. Истолковав растерянность Соколова по-своему, Луговой с горькой усмешкой добавил:

– Слишком сильно развит у тебя, Костя, животный страх.

Соколов побледнел:

– Я… трус?

Луговой хотел сказать: «Так выходит!», но тут же вспомнил, что Соколов недавно оставался на ночь в цехе.

– Ты, Костя, стал другим, – добавил он тихо.

Соколов опустил голову, замолчал. Взглянув на побелевшую голову товарища, Луговой вдруг почувствовал, что он неправ.

– Петро, если бы кто-нибудь другой сказал мне эти слова, я бы мог ударить, – устало произнес Соколов.

– Прости меня, – извинился Луговой, – погорячился. Но, Костя, скажи, за каким дьяволом ты во всем сомневаешься, видишь все только в мрачном свете? Неужели ты не понимаешь, что плохо действуешь на других?

– Я не верю в целесообразность наших действий, мы слишком рискуем людьми.

– А на фронте?

– Там другое дело.

– Разве здесь не фронт? Фронт, и еще какой фронт – в тылу у врага!

…И все же Соколов так и остался при своем мнении. Он продолжал помогать товарищам, но в душе был не согласен с ними.

* * *

Ночью, когда все спали, в бараке громко раздалась команда.

– Ауф! Шнеллер!.. Ауф![2]2
  Ауф! Шнеллер!.. Ауф – Встать! Скорее! Встать (немец.).


[Закрыть]

Тех людей, которые не успели соскочить с нар, гестаповцы стаскивали вниз. Пленных выстроили, повернули лицом к стене – начался обыск. У двоих нашли небольшие ножи, сделанные из металлических пластинок и служившие им вместо бритв. Их сразу увели из барака.

На другое утро Луговой хотел поговорить с Алексеем и Николаем о делах боевых троек, но так и не смог. В бараке то и дело шныряли охранники. Затем прозвучала команда:

– Строиться!

Только выходя из барака, Луговой оказался рядом с Алексеем Смородиным.

– Сегодня же предупредите наших людей: никаких действий! – торопливо прошептал Петр Михайлович на ухо Алексею.

– Почему?

– Нельзя.

– Значит, на ночь никого не оставлять в цехе? – с досадой переспросил Смородин… – Красницин хотел…

– Ни в коем случае! – решительно повторил Луговой. – Гестаповцы что-то пронюхали. Возможно, они пойдут на провокации. После поговорим обо всем…

Но в этот вечер подпольщикам так и не удалось поговорить о своих делах. В бараке допоздна торчали охранники. Несколько раз заглядывали сюда и гестаповцы. Правда, никого из пленных они больше не забрали, но было заметно, что гестаповцы чем-то сильно озабочены.

На следующий день советским рабочим запретили собираться группами. Были даже отменены вечерние прогулки во дворе.