Текст книги "Нам подскажет земля"

Автор книги: Владимир Прядко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15
ИСПОВЕДЬ

Даже самому себе Гаевой не смог бы ответить, почему он так разоткровенничался перед малознакомым ему армейским офицером. Ведь встретились-то всего два часа назад, и вот льется разговор непринужденно, душевно... Видно и впрямь душа человека – что ладно настроенная струна. Тронь ее легонько, ласково, тепло и заиграет она, запоет во всю силу, откроет все свои чувства... А рвани с маху—порвешь...

Вот и тронул Тимонин душу Ильи Андреевича, тронул своей чистосердечной болью за судьбу друга, за судьбу по сути неизвестного ему мальчишки.

– Ребенок—это ж беззащитная птаха,– с грустью в голосе говорил Гаевой, шагая рядом с Тимониным по городу.– Пока не оперится, не взлетит. Вот хотя бы-этот... Как его зовут?

– Егоркой,– ответил Тимонин.

– Остался Егорка без батьки. Один. Всяк его может обидеть, а пожаловаться некому. Конечно, он не пропадет, государство его выкормит. Но как же все-таки трудно человеку без родительской ласки...

– Я это на себе испытал,– Тимонин закурил, глубоко затянувшись дымом.

– Человеку без ласки жить нельзя, – повторил Илья Андреевич. – Когда теперь ее узнает Егорка?

– Вырастет – узнает...

– Но сколько eщe воды утечет, сколько слез прольется! А каждая слеза, каждая обида – рубец на сердце...

Молча прошли мост. У цирка свернули направо, пошли через сквер. Илья Андреевич вновь заговорил:

– Всякое бывает в жизни, много еще на свете горя бродит... Хочется мне рассказать тебе, Борис, одну историю. Извини, что я с тобой на «ты». Так легче, да и седины мои позволяют...

Гаевой помолчал, словно не решаясь приступить к откровенному разговору. Тимонин улавливал эту нерешительность, но не торопил.

Илья Андреевич начал сразу, торопливо, чуть заикаясь от волнения:

– Знаю я... одну семью. Здесь живет. Семья как семья. Небольшая. Трое: отец, м-мать и... дочка, Галинка, ей пятнадцать лет. Отец работает... в милиции, на Старых промыслах. Мать домохозяйка, дочь учится. Живут неплохо. Но все они – сироты. Да, да, круглые сироты. Чтобы ты понял все хорошо, я расскажу по порядку.

Лет тринадцать назад у Галинки была родная мать. Жили они в другом месте, в селе. Отец мотался по району за бандитами, тогда, после войны, их развелось порядочно: трудное было время. Пришлось ему как-то вести дело о шайке крупных расхитителей. Выслеживая их, он всю ночь пролежал в снегу, а потом, сбившись с пути в глухую метель, провалился в прорубь. Ползком добрался до чужой избы. И слег в постель. Жена перевезла домой. Две недели лежал в бреду. И все это время, каждый день, в дом приходили какие-то хмурые, бородатые мужики, спрашивали: «Очухался твой-то аль нет?..» – и уходили, зло посматривая на постель, где бредил больной. А когда он пришел в себя, переслали записку: прекрати дело, не поскупимся. На следующий день пришел один, положил на стол пачку денег, спросил: «Хватит аль еще?» Больной с трудом пошевелил растрескавшимися тубами: «Плюнул бы я тебе в морду, да сил нету...»

Два дня никого не было. А потом снова пришел один из главарей, стал в дверях, подпирая папахой потолок избы, и предъявил ультиматум: «Ну, хочешь, разойдемся красиво, или...» Больной приподнялся на локте, сунул руку под подушку. «У-у, гад!» – заревел пришелец и, выхватив из-за спины топор, замахнулся. Жена ойкнула и бросилась навстречу. Удар пришелся ей. Она снопом упала на кровать мужа. Невероятным усилием воли больной вскочил с постели, сжимая в руках теплый наган. Он не стрелял в бандита, но уйти ему не дал...

Остался отец с двухлетней Галинкой. Три года жили вдвоем. А потом он женился второй раз и переехал в Грозный. Началась новая жизнь. Но как она не была похожа на прежнюю. Жена работать отказалась: буду воспитывать ребенка. Потом это ей надоело, бросила. Галинка целыми днями бродила без присмотра. Возвращаясь из командировок, отец несколько раз разыскивал ее у соседей. Жена жаловалась на дочь, втихомолку била ее. И он,не разобравшись, стегал ремнем Галинку, поддерживая авторитет новой матери. На сердце у девочки все плотнее ложились рубцы. Она ненавидела мачеху, злилась на отца, чувствовала себя сиротой. Так и росла – нервной, дикой, ожесточенной. А отцу некогда было присмотреться к своей семейной жизни: он по-прежнему не вылазил из командировок. Приезжал домой и опять слышал жалобы жены. Старался притерпеться к ним, но ничего не получалось. Избегая скандалов, пораньше уходил на работу и возвращался, когда все спали.

Шли годы. Галинка училась в школе. Коллектив потянул ее к себе, и она не расставалась с подругами, отдавая им весь жар своего пылкого детского сердца. У нее была своя жизнь, своя семья – школа.

Это вовсе развязало руки матери, но и теперь она работать не пошла. Жалобы не прекратились. Их стало-больше. Муж с болью в сердце выслушивал ее упреки: «Ты не умеешь содержать жену... Я не могу прилично-одеваться, чтобы пойти в театр... Почему тебе не дают повышения? Посмотри на соседей. Один был слесарем, стал инженером, другой начал продавцом в пивной, а сейчас уже директор базы. Посмотри на его жену... А ты только следователь, следователь, следователь. Вся жизнь у тебя – воры, спекулянты, бандиты. Когда это кончится? Я все силы отдала воспитанию твоей дочери, а где благодарность?..»

Жизнь стала невыносимой пыткой. Не хотелось возвращаться домой. Потянуло к дочери, единственному и родному существу. Но Галинка, не привыкшая к ласкам отца, как-то застыдилась. Дружбы не получалось, дочь спешила убежать к подругам, в школу. И отец почувствовал, что осиротел...

Закончив такой большой и неожиданный монолог, Гаевой надолго замолчал. Потом вдруг остановился, тронул Тимонина за локоть дрожащей рукой и, переходя на «вы», попросил:

– Дайте закурить...

– Пожалуйста.

Илья Андреевич взял протянутую папиросу, неумело размял ее и, держа между вытянутыми пальцами, долго прикуривал. Потом хватнул дыма и закашлялся.

«А ведь это он про себя рассказывал»,– подумал Борис, глядя на седую прядь в смолистых волосах Гаевого.

– Чем же эта...– Тимонин хотел сказать «трагедия», но сдержался,– все это кончилось?

Гаевой не ответил. Он выбросил папиросу и, шагая к ближайшему дому, проговорил:

– Вот мы и пришли...

Глава 16
ПИСТОЛЕТ НА НАСЫПИ

Дважды звякнул станционный колокол. Шум на перроне усилился:

– До свиданья, ребята!

– Будь здоров, Костя. Пиши...

– Столице привет! Не потеряйся на фестивале.

– Приедешь в Сочи, доченька, телеграфируй. Отдыхай спокойно, в море не купайся, не дай бог, утонешь...

– Иван Григорьевич, постой. Черешни забыл... Возьми.

– Да что вы, друзья? Зачем?

– Бери, бери. В Москве-то, чай, нет еще...

– Не обижай мать, Колька, старшим остаешься.

– Есть сливочное мороженое!.. Эскимо в шоколаде!..

– Иде шестой вагон, милаи?..

Дежурный по станции в парусиновом кителе и огненно-красной фуражке поднял вверх свернутый желтый флажок. Прощально свистнув в душный воздух, паровоз окутался паром. Разом вздрогнули вагоны и медленно поплыли мимо стоявших на перроне людей. Голоса взметнулись звонче:

– До встречи!

– Ни пуха ни пера!..,

– ...и-и-ивого-о пути-и-и!..

Застучали колеса на стыках рельс. Поезд набирал скорость. Но едва он загрохотал на выходных стрелках, как от стоявшего на третьем пути товарняка отделились две человеческие фигуры. Они рванулись вслед за уходящим поездом и, прыгнув, повисли на поручнях вагонов. В руках одного из них блеснул металлический предмет, и дверь вагона открылась. Изогнувшись как кошка, человек залез в тамбур и втащил туда своего спутника...

В это же время на рабочую площадку последнего вагона прыгнули двое в форме железнодорожной милиции. Проводник, проверив документы, открыл дверь внутрь вагона:

– Проходите, товарищи сержанты.

– Посматривайте вперед. Как бы кто не выпрыгнул из вагона.

– Есть! – Седоусый железнодорожник поднес мозолистые пальцы к козырьку фуражки.

Двое стояли в тамбуре шестого вагона и курили. Уже дважды останавливался поезд на станциях, но они не выходили. Вещей у них не было. Высокий держал в руках газету. Если кто из пассажиров выходил в тамбур, он разворачивал ее и читал. Другой – худой, узкоплечий,в серой клетчатой фуражке и ковбойке с «молниями» – смотрел в окно и покашливал от табачного дыма.

Вошел проводник, внимательно посмотрел на курильщиков.

– Займите ваши, места, граждане,– сказал он.– Сейчас придет ревизор, приготовьте билеты.

– Мы же вам сдали их,– поднял голову высокий. Из-под копны упавших на лоб рыжих волос сверкнули нагловатые глаза.

– Все равно зайдите в вагон.

– Ладно, сейчас.

Когда за проводником закрылась дверь, высокий затолкал газету в карман и тихо сказал:

– Смывайся в туалет. Живо. Потом перейдешь в третий...

С безразличным видом он прошел весь вагон и, будто желая бросить окурок, открыл дверь в другой тамбур. Там никого не было. Высокий парень поправил наброшенный на плечи коричневый пиджак и направился в соседний вагон, тоже купированный. Он уже открыл дверь, как вдруг заметил идущих навстречу двух сержантов железнодорожной милиции. Передний смотрел прямо на него.

Парень прижался плечом к косяку, левой рукой вытащил из кармана металлический предмет и незаметно сунул его в открытое окно. Затем уже смело, насвистывая бравурный марш, пошел дальше.

Милиционеры подходили все ближе. Парень спокойно взглянул на них и открыл первое попавшееся купе.

– В преферанс не играете? – громко спросил он.– Может, сгоняем пульку?

Из-за газеты высунулась седая голова в очках:

– Стучаться надо, молодой человек.

А за спиной – медленные шаги милиционеров, уже совсем рядом. У обоих сапоги со скрипом. Идут в ногу.

– А я думаю, неплохо в преферанс сыграть,– продолжал парень, закрывая за собой дверь. – Быстрее время пройдет...

– Молодой человек, вы же видите, что здесь женщины. Какое невежество!

Да, парень видел: в купе были две старушки и молодая женщина с грудным ребенком. Он сейчас уйдет, уже взялся за дверную ручку. Но все стоял, виновато улыбаясь, и бормотал:

– Извините, извините... Я не знал... Пожалуйста, не кричите... Я уйду... сию минуту...

Он услышал, как в тамбуре, наконец, захлопнулась дверь. Парень еще раз поклонился седой старушке в очках и вышел из купе.

– Ходят тут, пьяницы,– донеслось вслед.

А поезд, отдуваясь паром, стремительно уходил на север. Погромыхивали на стыках рельс вагоны...

                                                                                 *         *

                                                                                      *

Пожилой железнодорожник-путеец в высоких охотничьих сапогах и короткой брезентовой куртке совершал обход. Изредка он останавливался, снимал перекинутый за спину огромный железный ключ на веревке и проверял, надежно ли завернуты гайки на рельсах. Потом опять шагал дальше, постукивая по рельсам молотком. Далеко вдаль разносило утреннее эхо мелодичный звон стали...

Над неровной кромкой леса показалось солнце. Перемытая росой трава засверкала искорками, словно усыпанная бриллиантами. От примыкавшего к насыпи озера, утонувшего в густых зарослях камыша, донесся резкий крик селезня. Ему скромно ответила кряква.

Путеец разогнул спину, прислушался к утиному гомону. Взгляд его упал на блеснувший на насыпи металлический предмет. Он подошел ближе...

Пистолет! Утренняя роса увлажнила его, но металл еще не поржавел.

– Заряжен,—пробормотал железнодорожник, осматривая магазин пистолета.– Четыре патрона... Откуда это?

Он огляделся вокруг и торопливо зашагал к путевой будке у переезда.

...Полковник Рогов сам зашел в научно-технический отдел. Это случалось лишь в тех случаях, когда результаты экспертизы ему нужны были «позарез».

– Ну как у вас, Людмила Васильевна? – спросил он.

Людмила Васильевна Кравцова откинула со лба зеркальный рефлектор, улыбнулась:

– Сейчас закончу, товарищ полковник.

Она опять склонилась над своим столом, заставленным различными приборами, пробирками, заваленным фотографиями.

А Рогов, прохаживаясь по комнате, рассуждал вслух:

– Этот пистолет не утерян, его выбросили, когда держать при себе уже не было возможности. Но кто? Случайный прохожий? Нет. Он забросил бы его в озеро, а не оставил на насыпи... Значит, это случилось в очень критический момент. Причем в поезде: ведь вокруг на земле нет никаких следов. А может, пистолет потерял кто-нибудь из ехавших в вагоне военных или работников милиции?.. Нет. Во-первых, никто из них не станет носить пистолет с четырьмя патронами: в магазине будут все восемь. А во-вторых, об утере уже сообщили бы по селектору...

Его размышления прервала Кравцова:

– Интересное совпадение, товарищ полковник...

– Что такое? – быстро спросил Рогов, подходя к столу.

– Есть все основания полагать, что выстрел в буфете произведен из этого пистолета.

– Это точно? Вы хорошо проверили? Ошибки не будет, Людмила Васильевна?

– Проверяла трижды. Сегодня я сделала три контрольных выстрела из этого пистолета. Все гильзы имеют полное сходство с той, что была найдена в буфете.

– Хорошо. Акт экспертизы, пожалуйста, пришлите мне,– сказал полковник и вышел.

Глава 17
 ТЕПЕРЬ – ПОРЯДОЧЕК!..

Рыбалка не удалась. Сделав гипсовый слепок со следа, сотрудники милиции вернулись в управление. У подъезда капитан Байдалов, соскакивая с мотоцикла, приказал эксперту:

– Гони, Саша, на Станичную, восемь. Прихвати Гаевого и этого, новенького...

Мотоцикл оглушительно затрещал и скрылся за углом.

– Ох и зверь! – восхищенно проговорил Синицын,– Помяни мое слово, Тимофеевич, свернет этот эксперт себе шею...

– Не каркай, Синица. Отнеси вот лучше слепок в НТО. Пусть Людмила Васильевна сличит его с тем, что есть у нас. Поторопи ее.

– Это я могу. С Людочкой у нас будет полный порядочек...

– Да не хами, она все-таки капитан и чудесная женщина.

– И незамужняя...– осклабился было Синицын, но, взглянув на Байдалова, осекся и заспешил: – Иду, иду...

Байдалов схватил его за мясистый локоть, свистящим шепотом вымолвил:

– Через минуту чтоб у меня был, понял?

Синицын скатился по лестнице и затрусил по коридору налево – в научно-технический отдел. А Байдалов открыл дверь дежурной комнаты и через порог попросил:

– Андрей Ильич, я еду на происшествие, мне нужна розыскная собака. Пошлите за проводником Гигиевым, пусть берет свою Дези и—сюда. Только побыстрее.

Майор Иванцов на-секунду оторвался от своих телефонов и ответил:

– Все сделано, Алексей. Твой начальник распорядился. Гигиев с собакой уже сидят в машине... И судмедэксперт тоже здесь.

– Оперативно,– улыбнулся Байдалов и поспешил к себе.

На четвертом этаже в коридоре его окликнул полковник Рогов:

– Алексей Тимофеевич, зайдите. Ну, как клев после дождичка?

– Неважный,– улыбнулся Байдалов,—Но рыбку мы, кажется, подцепили...

– Крупную?

Байдалов ответил, уже прикрыв за собою дверь кабинета Рогова:

– Состоит в должности заместителя у Шапочки.

– Крейцер?

– Следы ведут к нему...

И капитан рассказал о сегодняшней встрече с владельцем шоколадной «Победы». Полковник прошелся по кабинету, неслышно ступая по ковру. Остановился перед Байдаловым, хитровато прищурился:

– А ошибки не будет?

– Проверить надо.

– Конечно, конечно...

– Я думаю поручить разрабатывать эту версию капитану Синицыну.

– Он закончил дело с Вовостей?

– Почти все сделал... А Вовостю надо передать в райотдел по территориальности. Пусть там товарищи поработают...

– Так, так...– Рогов нахмурился. Опять вспомнилось утреннее: неужели действительно Байдалов хитрит?

– Ладно, дайте дело мне, а я распоряжусь.– Полковник уселся в свое кресло и придвинул Байдалову развернутую на столе карту. Лицо его стало сосредоточенным.– Вот здесь найден труп неизвестного. Ехать будете этой дорогой, она там только одна. Для ориентировки возьмите карту.

Пока Байдалов свертывал карту, Рогов достал из тумбочки бутылку минеральной, налил полстакана, выпил. Закрывая бутылку, сказал:

– Сегодня поступили новые вещественные доказательства. Найден пистолет, из которого был произведен выстрел в буфете.

Капитан резко поднял голову:

– Где? В городе?

– Близ станции Беслан, на насыпи...

– Значит, преступники покинули наш город... Неужели разнюхали о том, что мы напали на след?

– А почему «преступники»?

– Я считаю, товарищ полковник, что их было не меньше двух.

– Доводы?

– Убитый сидел в машине сзади шофера. Застрелить его мог кто-то третий. Водителю сделать это было невозможно, одновременно управляя автомашиной.

– Может быть, вы правы,– согласился Рогов и встал.– Нам надо убедиться, что убитый на Сунженском хребте – шофер машины Никита Орлов.

Байдалов понял, что полковник торопит его. Он вытянулся:

– Разрешите идти?

– Поезжайте.– Рогов проводил капитана до дверей и вдруг вспомнил: – Да, вот еще что. Шапочка сейчас сообщил, что в его «Победе» недостает запасного баллона. Вы это имейте в виду...

Байдалов удивленно поднял бровь и вышел.

У дверей его кабинета стоял Синицын.

– Ну вот, а говорил, чтоб через минуту...– недовольно протянул он.

Байдалов молча открыл дверь, вошел, начал собираться: достал из сейфа пистолет, проверил, положил в карман. Через плечо повесил планшетку и вложил в нее карту, которую принес от полковника. Только после этого посмотрел на томившегося у двери Синицына.

– Послушай, Синица,– медленно заговорил он.– Последний раз я пошел тебе на уступку: уговорил полковника передать дело Вовости в райотдел...

– Уговорил, Тимофеевич? – радостно воскликнул Синицын.– Ай да молодец! Теперь порядочек!..

– Но это, повторяю, в последний раз.

– Понятно, понятно... Очень мудро решил, Тимофеевич. Я же говорю: быть тебе начальником УРа... Порядочек!

– Ладно, меньше трепись. Будешь работать со мною.

– Это, я понимаю, забота. По гроб жизни помнить буду, Тимофеевич. С тобою, я знаю, не пропадешь. Премия, считай, в кармане. Порядочек. Да я теперь в лепешку разобьюсь...

– Трудновато тебе это сделать,– усмехнулся Байдалов и, взглянув на часы, заторопился: – Ты иди сдавай дело секретарю отдела, скажи ей, чтобы передала полковнику. А потом займешься тем парнем, которого я просил запомнить.

– С усиками?

– Да. Анатолий Крейцер, заместитель директора обувной фабрики. Это будет твой подопечный. Ясно? Вопросы потом, когда я приеду. Пошли...

Глава 18
„А ВЫ ПАПКУ МОЕГО ЗНАЕТЕ?“

Калитку открыл старик в длинной белой рубашке навыпуск, усеянной крупным голубым горохом и подвязанной шнурком.

– Добрый день,– поздоровался Гаевой.

– Ась? – дед приложил сухонькую ладонь к уху.

– Мы опять к вам,– громче сказал Илья Андреевич.– Можно?

Старик долго всматривался в него подслеповатыми глазами и, щурясь на солнце, чесал пальцами седой клинышек бородки. Потом узнал:

– А-а! Это вы. Из милиции. Милости прошу.– Он отступил назад, улыбаясь беззубым ртом.

Гаевой и Тимонин зашли во двор. Здесь чисто, прохладно. Над аллеей и до самой крыши вился виноград, образуя красивую и пахучую галерею. Дальше – с десяток подбеленных, будто наряженных в фартуки, вишен, а между ними, у водопроводного крана, – два пчелиных улья.

– У Орлова... есть кто дома? – запинаясь, спросил Гаевой.

– Есть, сегодня есть,– весело заговорил дед.– А то два дня пусто было, вовсе никого. Мне и скушно. Я человек, можно сказать, общительный, артельный, люблю словцом побаловаться. И вдруг поговорить не с кем... А нынче не то... Ишь, как лихо смеется тезка-то мой...

Из раскрытого окна донесся захлебывающийся смех ребенка. Тимонин и Гаевой переглянулись.

– Заходите, заходите,– пригласил старик.– А я сейчас... Открою ульи...

В комнате было шумно. Из-под кровати, застеленной серым солдатским одеялом, торчали ноги, обутые в кирзовые сапоги, и кто-то басом пел:

– Я коза-дереза, за три копейки куплена...

А посередине комнаты стоял белоголовый мальчишка с веревочным кнутом в ручонке и, топая ножкой и смеясь, командовал:

– Выходи из зайкиного дома!..

Услышав, что скрипнула дверь, мальчик быстро повернул головку, посмотрел на вошедших живыми, искрившимися от смеха глазами.

– Вы к папе?

Из-под кровати вылез хозяин кирзовых сапог, одетый в милицейскую форму.

– Степан? – удивился Тимонин.

– Так точно.– Гаврюшкин грустными глазами взглянул на старшего лейтенанта, развел руками: – Полковник Рогов прислал. Надо, говорит, отправить... в детдом... Да вот...

Сержант не договорил и, тяжело вздохнув, сел на кровать.

Мальчишка сразу заинтересовался военным. Он подошел к нему, тронул за руку:

– Мой папка тоже был солдатом. Вы его знаете?

Тимонин вздрогнул. На него смотрели ясные, как весеннее небо, глаза мальчишки, которым невозможно соврать и которым страшно говорить правду... Борис присел на корточки, прижал к себе теплое и ласковое тельце ребенка, взволнованно прошептал:

– Егорка...

Мальчик радостно заглянул в лицо:

– Вы и меня знаете?

– Да, малыш, знаю...

– И папку?

– Да...

– Вот он какой! – Егорка вырвался из объятий Тимонина и подбежал к столу. – Тетя Марина, дайте...

Только теперь Тимонин заметил в глубине комнаты девушку в простеньком цветастом платье, с длинными, до пояса, косами. Она гладила электрическим утюгом детскую рубашку, краем глаза посматривая на вошедших.

– Что тебе? – Девушка поставила утюг и наклонилась к мальчику.

– Ту карточку. Там солдаты и русский танк.

– А если разобьешь?

– Не-е...

Егорка обеими ручонками схватил фотокарточку в застекленной рамке и протянул ее Тимонину.

– Вот мой палка,– гордо произнес он, тыча пальчиком в стекло.

Борис сразу узнал эту фотографию, сделанную фронтовым корреспондентом. Она была опубликована в газете 2-го Украинского фронта, вырезку из которой Тимонин хранит до сих пор. На снимке – окраина стобашенной Златой Праги. Улица, мощенная булыжником, перегорожена перевернутым трамваем, железными бочками, мешками с песком. К баррикаде подошли два советских танка с бойцами на броне. Им навстречу выскочили ликующие чешские повстанцы, в воздух летят кепи, цветы... Незабываемая встреча. На первом танке прямо на стволе пушки сидит в накидке и с автоматом Никита Орлов, а рядом держится за его плечо Борис Тимонин с перевязанной головой...

Такая фотокарточка была только одна: ее выпросил Никита у корреспондента, которого ему поручили на второй день сопровождать в редакцию.

– Вот мой папка,– еще раз напомнил Егорка.

– Я вижу, вижу,– очнулся Тимонин. – Он.., А рядом с ним я...

– Это? С белой головой? А почему?

– Перевязан бинтом.

– Вас фашисты стрельнули?

– Да, Егорка...

– А папку нет?

– Его... нет...

Егорка! – позвал от стола Гаевой, тихо беседовавший до этого с девушкой. – Пойдем гулять на улицу.

– Я с тетей Мариной и с дядей Степой пойду,– ответил мальчик.– Ага, мы в парк пойдем, на самолете будем кататься...– Он повернулся к Тимонину, которого уже признал своим: – А вы пойдете?..

За окном затрещал мотоцикл и остановился у дома.. Кто-то постучал в калитку. Егорка бросился к окну:

– Папка, папка приехал!..

Дверь распахнулась. На пороге вырос Саша Рыбочкин, запыленный, чуточку взволнованный. В белой тенниске с молнией, серых брюках и сандалиях он казался совсем мальчишкой.

– Илья Андреевич,– быстро заговорил эксперт,—я, за вами и старшим лейтенантом.

– Что случилось?

– Сейчас едем...

– Тогда пошли. – Гаевой обеими руками пригладил волосы, направился к двери. Потом остановился,повернулся к девушке: – Вы сделаете все сами, Марина?

– Конечно, Илья Андреевич, – ответила та.– Ведь уже все договорено.

– Сержант, поможете ей.

– Есть,– козырнул Гаврюшкин.

Уже захлопнулась дверь за Гаевым и Рыбочкиным, а Тимонин не мог оторвать взгляда от Егорки. Мальчик не понимал, о чем говорили взрослые, но, видимо, тревожное чувство проникло и в его трепетное сердце. Он глядел на всех широко открытыми голубыми глазенками, в которых застыло недоумение, любопытство и какое-то невысказанное желание...

Саша вел мотоцикл на бешеной скорости. Ехали молча. Переезжая трамвайный мост, Рыбочкин, чуть повернув голову назад, спросил:

– Вы где живете, товарищ старший лейтенант?

– Что такое? – не понял Тимонин, занятый своими думами.

– Где живете?

– В поселке Щорса. Наверх, по улице Павла Мусорова, потом налево...

– Знаю.– Саша сбавил скорость, вытянул левую руку в сторону, показывая поворот.– Сейчас оставим Илью Андреевича в управлении и поедем к вам. Вы должны надеть штатское...