Текст книги "Нам подскажет земля"

Автор книги: Владимир Прядко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6
СИДОР ЛУКИЧ —ХОЗЯИН МАШИНЫ

Солнце уже поднялось высоко, когда Сидор Лукич Шапочка встал с постели. В пестром длинном халате он подошел к окну, распахнул створки. Утренний воздух наполнил комнату; стало свежо, запахло яблоками, укропом и лебедой.

Сидор Лукич со всхлипом зевнул, сладко потягиваясь, попытался несколько раз согнуть свое грузное, почти квадратное тело, чтобы коснуться руками пола, но из этого ничего не вышло: дотянулся лишь до колен. «Старею»,– со вздохом подумал он и сердито ткнул кулаком пригревшегося, на подоконнике кота, будто тот виноват, что хозяину уже за сорок. Кот от неожиданности фыркнул и упал с окна прямо в кусты сирени. Вспугнутая стайка взъерошенных воробьев метнулась из-под кустов и уселась на заборе, нервно приседая на розоватых ножках.

– Чвик-чуви-ирсь!– дважды чирикнули воробьи, а Сидору Лукичу послышалось: «Не сердись...»

– Перебрал,– вслух проговорил он, с силою потирая виски.

Настроение было отвратительное. После вчерашней попойки голова гудела, словно пустая бутылка на ветру, в ушах звенели наковальни. Он подумал с неудовольствием: «Часто очень пить стал, нельзя так...» Но тут же отметил про себя, что все-таки у него были причины для того, чтобы «пропустить по маленькой». Сидор Лукич каждый день давал себе зарок сдерживаться и, оправдываясь перед своей совестью, всякий раз находил успокаивающие причины.

А началось это с тех пор, когда к нему прибыл новый заместитель, молодой парень с-предупредительными, изысканными манерами. Анатолий Крейцер – так звали парня – появился на Северном Кавказе после окончания московского вуза. Захотелось, как он говорил, поразмяться на периферии, добыть где-нибудь два года производственного стажа, а потом вернуться в столицу и «приминистериться», то есть устроиться в министерстве. Молодой специалист менее чем за полгода успел сменить заготовительную контору в Нальчике на фабрику-кухню в Ставрополе, походить в должности инженера-строителя и вот теперь здесь.

Об этом Сидор Лукич узнал со слов Анатолия да из тех рекомендательных писем, которые тот выложил при первой же встрече. Письма были хорошие, написанные людьми, занимавшими немалые посты. При помощи этих весьма влиятельных лиц Крейцер был определен к Шапочке заместителем по снабжению. А может быть, не последнюю роль сыграли отец Анатолия – доктор каких-то наук и дядя – руководитель одного из главков.

Разъезжая на собственной «Победе», Анатолий сразу же развил кипучую деятельность. Он умел, где нужно, попросить с такой непосредственной наивностью, так деликатно, что отказать ему ни у кого не хватало сил; умел и потребовать, наступив на горло. Но чаще доставал по блату. Круг знакомств у него образовывался буквально с первого часа работы и ширился с каждым днем. Веселый по характеру, острослов и балагур Крейцер очень быстро сходился с нужными людьми. Привлекала еще и широта его натуры: он мог чем угодно помочь даже почти незнакомому человеку, чтобы потом воспользоваться ответной услугой. Да и знакомство с ним имело «деловой смысл»: все-таки заместитель директора обувной фабрики, где можно по заказу изготовить кое-какие вещи, которых не достанешь в магазинах...

Своим заместителем Шапочка был доволен. Ведь он, хотя только в душе, признавал, что с приходом Крейцера дела фабрики пошли в гору. Два месяца подряд производственный план выполнен со значительным превышением. Теперь вот в республиканской газете хвалят коллектив фабрики, а в скобках указывают: «Директор т. Шапочка».

Перевыполнение плана и явилось поводом к тому, что однажды в воскресенье к директорскому особняку подкатила «Победа», и на пороге вырос разодетый Крейцер.

– Дорогой хозяюшке мое почтение! – несколько развязно, но уважительно и с чувством заговорил он.– Не дождавшись, пока Сидор Лукич сделает это, я решил сам познакомиться с вами, Элеонора Кузьминишна. Извините, конечно...

Наклонив голову, украшенную стильной прической, и мило улыбаясь, Анатолий протянул хозяйке огромный букет живых цветов:

– Примите дар сей...

– О-о. благодарю, – зарделась Элеонора Кузьминишна и потянулась за цветами.– Входите, пожалуйста, будьте гостем.– И к мужу: – Лапочка, приглашай к столу...

Изысканно одетый молодой человек, подаривший букет цветов, произвел на супругу директора ошеломляющее впечатление. Взгляд ее жгуче черных с подкрашенными ресницами глаз, скользнув по тонкой фигуре гостя, остановился на его сочных ярких губах, оттененных черной стрелочкой усиков.

Сидор Лукич отложил газету, которую просматривал, помешивая чай в стакане, и пододвинул стул Крейцеру:

– Прошу.

– Нет, нет, спасибо. – Анатолий вежливо поклонился в сторону хозяйки, упершись взглядом в откровенное декольте ее платья. – Уже кушал. Вот разве... по маленькой красненького в честь воскресенья, а Сидор Лукич? – Он вытащил из кармана бутылку коньяку. – И причина на то есть: «хвостик» сверх плана...

– Пожалуйста, пожалуйста! – ответила за мужа Элеонора Кузьминишна. – Я сейчас накрою стол. А-ты. лапочка, пойди переоденься.

Сидор Лукич про себя чуть усмехнулся. «Вот хлюст, – не зло подумал он о Крейцере, – и отказать ведь ему нельзя...» Он ушел в другую комнату, удивляясь откуда его заместитель узнал имя жены, перекрученное ею самой из обыкновенной Нюры.

Анатолий принялся любезно помогать хозяйке: расстилал новую скатерть, украшал стол цветами, расставлял тонконогие, позванивающие от прикосновения рюмки.

– У вас очень шикарное имя, – сыпал он комплименты,– звучное, я бы сказал, королевское... А платье это вам к лицу... Не хватает разве только усыпанного бриллиантами цветка вот сюда, ближе к сердцу... – И Анатолий пальцами легонько коснулся пышной груди хозяйки, на секунду задержав руку.

Элеонора Кузьминишна вздрогнула, полуприкрыла глаза и прошептала:

– Не заставляйте меня краснеть... простите...

– Толя, – подсказал Крейцер. – Мама называет меня Тотой.

– Тоточка. Чудесно! – И расплылась в улыбке.

А Крейцер продолжал:

– Вы настоящее украшение мужу, да и выглядите моложе его лет на десять...

– Какой вы молодец. Тоточка. Угадываете точно, словно насквозь видите.

– Абсолютно верно, насквозь, – многозначительно сказал Крейцер и опять стал шарить глазами по глубокому вырезу на груди Элеоноры Кузьминишны.

Вошел Сидор Лукич в сером летнем костюме. Одежда сидела на нем мешковато, подчеркивая его грузную фигуру, отчего он казался стариком. Увидев отлично сервированный стол и приветливое лицо супруги, Сидор Лукич улыбнулся и проговорил:

 – Я готов.

Уселись за стол. По предложению Крейцера, первую рюмку выпили за здоровье хозяйки дома, вторую – за процветание предприятия Шапочки, потом еще... Элеонора. Кузьминишна, немало удивив мужа, достала из буфета бутылку шампанского.

– Для своего дня рождения приготовила, – сказала она Крейцеру, – но ждать две недели долго...

Анатолий тут же вставил, что был бы счастлив принять участие в столь выдающемся торжестве.

– Вы получите персональное приглашение, – шепнула хозяйка, наблюдая украдкой за осоловелым мужем и незаметно наступая гостю на лакированный туфель.

От выпитого коньяка. Сидор Лукич огрузнел. Он несколько раз порывался рассказать своему заместителю, этому чертовски замечательному парню, о своей женитьбе, о том, как он пять лет назад отбил Нюрку у одного врача, уехавшего куда-то в горный район, к черту на кулички. Но поведать всю эту не очень героическую историю не удавалось: мешала, та самая «героиня», из-за которой сыр-бор разгорелся...

Элеонора Кузьминишна уговорила мужа лечь отдохнуть, а сама пошла провожать гостя. Ей хотелось пройтись с ним по вечернему городу. Но на улице Крейцер показал рукой на свою «Победу»:

– Зачем же мы будем ходить пешком, если имеем машину. Не желаете?

– С удовольствием! – согласилась Элеонора Кузьминишна...

С тех пор и началось. Крейцер бывал на квартире у Шапочки почти ежедневно. И всегда, приносил с собою коньяк и цветы для хозяйки. Сидор Лукич иногда, задерживался на работе и тогда звонил супруге по телефону:

– Придет Анатолий, ужинайте без меня, я задержусь.

– Надолго?

– На часик.

– Хорошо, лапочка,– нежно говорила Элеонора , Кузьминишна.

...А вчера были именины. Гостей созвали много. Одного из первых, конечно, хозяйка пригласила Анатолия, послав ему по почте тисненную золотом открытку и дважды напомнив по телефону. Но за столом он просидел недолго, несмотря на откровенные ухаживания Элеоноры Кузьминишны, и часов в десять вечера ушел. Сидор Лукич проводил его к машине...

Сейчас Шапочка с трудом припоминал подробности вечера. «Кажется, все прошло хорошо»,– решил наконец он и, облегченно вздохнув, потянулся за кувшином с квасом, предусмотрительно оставленным на столе супругой.

Сидор Лукич с удовольствием выпил стакан квасу. Потом закурил и подошел к телефону.

– Гараж? Шапочка говорит. Мою машину. Как нет? А где же шофер? Не приезжал со вчерашнего дня?.

Он удивленно пожал плечами и положил трубку. «Где же шофер? Что он делал вчера? Привез гостей, потом... Ах, да! Я же послал его в швейную мастерскую за моим новым костюмом. Но куда он, стервец, потом уехал? «Королевать»? Уж я ему задам!..»

Отчего-то на душе у Сидора Лукича стало неспокойно. Он уже раскаивался, что дал волю своему шоферу, и тот разъезжал по городу, когда вздумалось. Да и жена слишком часто пользуется машиной...

Зазвонил телефон. Шапочке очень не хотелось отвечать. Только уступая настойчивым звонкам, он снял трубку, все более тревожась. Говорил Анатолий. Он вежливо справился о здоровье Сидора Лукича и супруги, извинился за свой вчерашний уход, потом сообщил, будто между прочим, что милиция интересуется «Победой» № 16-20, не то разыскивает ее, не то – хозяина.

– Что? – Под ложечкой у Сидора Лукича засосало, он беспомощно огляделся, подыскивая стул, чтобы сесть.– Мою машину ищет милиция?

Ладони его стали потными. Он поочередно вытер их о полы халата. В трубке прохрипел голос Анатолия: «Я заеду за вами...»

Глава 7
„Т. Б. М. ПРАГА“

Доехать до управления милицейскому «газику» не удалось. На полпути вдруг щелкнуло в телефонах радиостанции и кто-то отчаянно подул в микрофон. Гаевой снял трубку. Раздался знакомый голос дежурного:

– Я – Центральная. Вызываю Байдалова. Сообщите, где находитесь. Прием.

– Опять что-то случилось,– проговорил шофер Сеня.

Гаевой нажал клапан:

– Байдалов остался в райотделе. Мы в пути, проезжаем трамвайную остановку «Минутка».

– Илья Андреевич, сворачивайте на Загородную. Мне сообщили, что там, в переулке, стоит серая «Победа».

– Та самая? – воскликнул следователь.

– Да-да, она...

– Есть, понял.– Гаевой положил трубку на рычаг и повернулся к Рыбочкину и Гигиеву: – Слышали? Сворачивай, Сеня, на Загородную.

– Вот и хорошо,– облегченно вздохнул Саша,– значит, близится развязка.

– А может быть, новая завязка...

Заволновалась, повизгивая, овчарка. Гигиев ласково потрепал ее за ушами, тихо проговорил:

– Спокойно, Дези...

Вот и Загородная. Первый переулок направо. Заскрипев тормозами, «газик» остановился.

Серая «Победа» стояла у обочины, уткнувшись в заросший сиренью палисадник, будто старалась спрятаться в тень от солнца. Вокруг гудела небольшая толпа любопытных. Люди смолкли и расступились, как только подошли сотрудники милиции. Гаевой негромко поздоровался, медленно обошел машину, остановился у открытой левой дверцы.

– Кто открыл? – спросил он.

– Так было,–раздалось несколько голосов.– Никто не трогал...

А Рыбочкин уже фотографировал, внимательно осматривался вокруг. Но на посыпанной гравием, успевшей окончательно подсохнуть дороге никаких следов не было. Тогда Саша принялся с помощью лупы обследовать наружные части машины. Он заметил, что бока ее имеют свежие продольные царапины, в пластинах рессор застряли несколько колосков пшеницы и свежие, молодые дубовые листочки, а в радиатор влипли мертвые кузнечики.

Вместе с Рыбочкиным осматривал машину и Гаевой. И если Саша чисто технически исполнял эту работу, записывал в блокнот все, что видел, заворачивал в пакетики обнаруженные предметы для лабораторного исследования, то следователь, видя царапины, колоски, листочки, мертвых кузнечиков, воспроизводил в мыслях путь, который прошла серая «Победа». Представлялось: пыльная дорога, поле колосящейся пшеницы, молодой дубняк...

Гаевой заглянул в открытую дверцу машины. Переднее сиденье было чистое, а на заднем, в самом углу, темнело несколько пятен коричневого цвета. «Кровь!– пронеслось в мозгу. – Откуда она взялась?»

– Саша, – с волнением в голосе позвал Гаевой.

– Что случилось, Илья Андреевич?

– Посмотри на заднее сиденье. Это кровь...

Рыбочкин открыл дверцу, мигнул электронной вспышкой, потом потянулся рукой к сиденью.

– А вот еще! – воскликнул он и взял в руки крошечную медную деталь.

– Гильза? – спросил Гаевой.

– Нет, Илья Андреевич, очень красивая зажигалка.. Минуточку... есть надпись... – Саша вынул лупу, пристально всмотрелся и по буквам прочитал: – «Т. Б. М Прага»...

Лицо Гаевого посветлело: он обрадовался такому вескому вещественному доказательству. Илья Андреевич взял зажигалку из рук Рыбочкина и сказал:

– Пятна на сиденье вырежь, пошлешь на экспертизу.

– Это я знаю...

В эту минуту в переулок бесшумно въехала новенькая, шоколадного цвета «Победа». Из нее, хлопнув дверцами, вышли двое. Первый – низенький, толстый мужчина в сером костюме, – семеня короткими ногами почти бежал к собравшимся людям. Он на ходу снял соломенную шляпу и большим клетчатым платком беспрерывно вытирал одутловатое, в красных прожилках лицо. За ним с достоинством вышагивал его молодой спутник, пощипывая пальцами свои черные усики. Этот, второй, резко выделялся узенькими брюками «дудочкой» и оранжевой кофтой с засученными рукавами.

– Что тут произошло? – хриплым голосом спросил толстяк у лейтенанта Гигиева, но так как тот, занятый своей Дези промолчал, он обратился уже к стоявшему у серой «Победы» Гаевому, чутьем угадывая в нем старшего:– Скажите, что случилось с машиной и где шофер?

Гаевой внимательно осмотрел его и в свою очередь поинтересовался:

– С кем имею честь?..

– Я – Шапочка, директор обувной фабрики. Эта машина моя... Но где же мой Никита Орлов?

– О шофере мы поговорим с вами подробно в другом месте. А сейчас осмотрите, пожалуйста, автомашину и определите, что в ней лишнее и чего недостает...

Сидор Лукич, все так же вытираясь платком, медленно обошел свою «Победу», заглянул в нее.

– Чехлов нет, – сообщил он.

– Каких?

– На сиденьях были синие чехлы из репса.

– Так. А еще?

Шапочка наморщил лоб:

– Как будто все на месте. Вот только вырезов на сиденье не было. Машина совсем новая, только получил.

– Это уже наша работа, – улыбнулся Гаевой. – Для экспертизы.

– Понимаю, – кивнул головой Шапочка. – Могу быть свободным?

– Да. Заходите завтра с утра в управление милиции, комната восемьдесят пятая...

Сидор Лукич опять кивнул лысеющей головой и молча направился к шоколадной «Победе», на которой приехал. За ним вразвалку шел парень с усиками. Гаевой посмотрел ему вслед долгим изучающим взглядом...

Глава 8
ТРУДНАЯ ЗАДАЧА

Грозный встретил приехавших Тимониных дымом заводов, незатухающими газовыми факелами, ажурными вышками нефтяных промыслов и буйной зеленью садов. Борис и Надя во все глаза глядели в окна вагона, стараясь определить, намного ли изменился город за десять лет, как они уехали.

– Смотри, Боря, – говорила Надя, – это Заводской район. А домов новых сколько понастроили! Да какие чудесные: в садах, виноградниках. Вот бы в таком поселиться!..

– Ну-ну,– улыбался Борис.– Посмотрим.

Он и сам, грешным делом, был заражен Надиной уверенностью в то, что квартиру они получат в числе первых и в самый короткий срок. Ведь столько новых домов...

Тимонины не случайно выбрали Грозный. Еще в годы войны сюда был переведен военный госпиталь, который разместился в школе над самой Сунжей – шустрой и грязной от нефти горной речушкой. В этом госпитале лечился раненый Борис. Рана заживала плохо, он температурил, в горячем бреду срывал бинты, ругал последними словами сестру, державшую его за плечи. Он так и засыпал у нее на руках тревожным, нервным сном. А она онемевшими руками поддерживала его за плечи и плакала; слезы текли по щекам, падали на его забинтованную грудь, а вытереть их она не могла: боялась потревожить раненого...

Потом, когда ему стало легче, они познакомились и подружились. Борис скучал, если Нади не было на дежурстве, дерзил другим сестрам, не принимал от них ни микстуры, ни пищи.

– Пришлите мою сестру,– требовал он, делая ударение на слово «мою».

А приходила Надя, он стихал. Лежал молча и только улыбался. Любил, когда она ему читала книги. Слушал, неотрывно глядя на ее освещенное солнцем розовое ухо и пушистые завитки волос, отливающие золотом...

Однажды Надя предложила написать письмо его родным.

– Волнуются, наверное, они-то. А ты уже выздоравливаешь...

Борис посерел лицом, отвернулся к стенке, буркнул:

– Не надо... Некому...

Надя вздохнула и просто сказала:

– Мне тоже... некому писать...

И коротко рассказала, что отец умер, когда ей не было и шести лет, а мать и сестренка, младше на два года, погибли от бомбы в Одессе.

Они полюбили друг друга. Через месяц Борис снова ушел на фронт. Надя осталась в госпитале. А после войны они поженились. Борис заехал всего на два дня, расписался с Надей в Грозненском загсе и увез ее в полк...

– А вокзал все такой же,– проговорила Надя,– только чище стал.

Борис очнулся от воспоминаний. Поезд стоял. Под окнами слышался разноголосый гомон, в проходе вагона толпились пассажиры.

– Может, подождем носильщика?—предложила Надя.– Тяжело ведь тебе, Боря.

– Нет, давай выйдем из вагона, тогда...

Тимонины сложили вещи на перроне как раз против двери вокзала, закутанного в виноградник. Борис огляделся по сторонам, несмело позвал:

– Носильщик!

Мимо шел железнодорожник с фонарем в руках. С улыбкой посмотрел на Тимонина и добродушно посоветовал:

– Рассчитывай на свои силы, старший лейтенант.

– А где камера хранения?

– Вот сюда. Выйдете на площадь, сверните влево...

– Спасибо.

Тимонины быстро сдали вещи в камеру хранения.

– Теперь, не теряя времени, будем искать пристанища, – сказал Борис. – Пошли.

– А может, позвонить подружкам?

– Зачем? Ты адреса их не забыла?

– Нет.

– Вот и пойдем прямо к ним в гости...

У Нади нашлось много друзей, с которыми она работала в военном госпитале. И хоть прошло десять лет, за время которых они обменялись лишь несколькими письмами, ее не забыли. Приняли Тимониных с радостью, три дня водили по гостям, помогли найти квартиру. А еще через несколько дней Надя устроилась на работу в городскую больницу медицинской сестрой.

Квартиру Тимонины сняли на окраине, в городке Щорса. Маленький, аккуратный домик, утопавший в густой зелени сада, весело глядел на мир своими чистыми широкими окнами. Хозяева сдали его полностью на два года. И Борис чувствовал себя этаким мелким собственником. Он часами возился в саду, окапывал деревья, поливал цветы, собирал по утрам опавшие за ночь яблоки. К возвращению Нади с работы успевал приготовить обед.

Надя с аппетитом ела пересоленный борщ, в который Борис забывал класть укроп и петрушку, подгорелые, пахнувшие дымом котлеты и, улыбаясь, без конца хвалила мужа:

– Ай да молодец! Замечательный домохозяин...

Но на третий день такого одиночества «домохозяин» не вытерпел. Когда утром Надя собралась уходить в больницу, Борис надел военную форму.

– В полк идешь? – пошутила жена.

– Отходился я в полк, Надюша.

– А ты не печалься. Хоть немножко поживем спокойно: без тревог, лагерей и учений. Отдыхай...

– Стосковался я, – вздохнул Борис. – Ведь столько лет служил. И все – на боевом взводе, как пружина. А теперь сиди, придумывай себе дело, чтобы день быстрее прошел. Нет сил больше, Надюша. Пойду в военкомат получать военный билет и попрошу определить на работу.

– На какую?

– Там видно будет.

 – Ну, что ж, пойдем вместе, нам по пути...

...В военкомате, в комнате, где сразу после приезда Борис становился на учет, кроме майора, сидел незнакомый высокий мужчина в белых, тщательно отглаженных брюках и голубой рубашке. Он перелистывал пухлую папку личного дела, внимательно читал каждую бумажку.

Они, видимо, говорили о Борисе, потому что, увидев его, майор поднялся и промолвил с улыбкой:

– Легок на помине, Тимонин.

При этих словах мужчина оторвался от папки и с нескрываемым любопытством посмотрел на Бориса. Потом встал, протянул руку:

– Рогов, Василий Вакулович.

Тимонин вздрогнул, пожал его теплую мягкую ладонь и, назвав себя, поинтересовался:

– Капитан Андрей Рогов ваш сын?

У мужчины подскочила левая бровь:

– Да, сын. Вы его знали?

– Полмесяца назад расстался с ним. Был в его роте комиссаром..

– Позвольте! – воскликнул Рогов. – Так это он о вас писал в последнем письме: «Проводил Бориса в гражданку, скоро, должно, следом двину...» Так вы и есть тот самый Борис?

– Да, тот самый.

– Тогда вдвойне приятно познакомиться с вами, Борис Михайлович,– тепло сказал Рогов, еще раз пожимая Тимонину руку.

А майор пояснил:

– Товарищ Рогов – полковник милиции, начальник уголовного розыска.

«Вот как?» – удивился Борис, а вслух спросил:

– Военный билет мне выписали, товарищ майор?

– Да, – ответил тот и в свою очередь поинтересовался:– Ну, как отдыхается? Не надоело?

– Признаться, здорово надоело. Я и пришел к вам, чтобы куда-нибудь на работу определили. Хватит в саду копаться....

– Хорошо, что пришел. Я хотел вызывать тебя.

– У вас есть предложение, товарищ майор?

– Садись и выслушай. – Майор присел рядом с Тимониным на диване, положил руку на его колено. – Ты, конечно, знаешь, какое большое значение придает наша партия укреплению общественного порядка в стране. Мы хотим рекомендовать лучшие кадры в органы внутренних дел. Вот мы посоветовались в военкомате со многими офицерами, сержантами, солдатами... Все одобряют. Ну и... значит... решили направить туда группу демобилизованных воинов... вот к ним... – Он сделал жест в сторону сидевшего за столом полковника.

– Меня – в милицию?! – чуть не вскочил от неожиданности Борис.

Рогов улыбнулся:

– А что ж тут плохого?

– Да нет... я ничего... я...

– Нам, Борис Михайлович, как раз такие, как вы, и нужны люди, прошедшие армейскую школу. Работа наша трудная, опасная, ведь милиция – это, можно скатать, передний край, где иногда даже... стреляют...

Полковник говорил что-то о борьбе с пережитками капитализма в сознании людей, о благородном труде работников милиции, о спокойном отдыхе советских граждан. Смысл его речи с трудом улавливал Борис. Предложение идти работать в милицию просто ошеломило его. Ему хотелось остановить полковника на полуслове и крикнуть: «Как же вы не понимаете, что не о таком переднем крае я мечтал! Пошлите меня на любую стройку, на завод, в колхоз, на самые дальние нефтяные промыслы. Там я всю душу вложу, там я буду на месте». А какой-то подсознательный голос издевался: «Так вот ты каким оказался, Тимонин? Жидковат... Первая трудность попалась на пути, и ты уже – в сторону. Выходит, выступать с призывами легче? Решай, чего ж ты струсил?..»

– Я не требую сейчас вашего окончательного решения,—сказал Рогов, собираясь уходить. – Но вы подумайте. Через недельку приходите к нам, в управление милиции. До свидания, Борис Михайлович.

Полковник пожал Тимонину руку, попрощался с майором и направился к выходу. Уже от двери, полуобернувшись, проговорил:

– А если приедет и Андрюшка, уговорю его работать вместе.

Рогов ушел, а Борис так и не произнес ни одного слова.

– Что, Тимонин, трудная задача? – спросил майор, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Да, нелегкая...

Закурили.

– Я понимаю тебя, – снова заговорил майор. – Ты сейчас думаешь: как же так, мне, армейскому офицеру, предлагают идти в милицию? Ведь милиционером даже детишек пугают... Угадал, верно?

Борис промолчал.

– Внжу, угадал... К сожалению, так думают многие наши армейские товарищи. И, полагаю, зря. В армии им редко приходится встречаться с работниками милиции, поэтому они ничего о них не знают. Вот нам, в военкоматах, виднее. В милиции действительно трудно и опасно, как на фронте. Только на передовой хоть знаешь, что впереди тебя враг. А тут попробуй найди врага, разузнай вора, грабителя, убийцу, спекулянта-хапугу. Одним словом– невидимый фронт... Короче говоря, подумай, Тимонин. А когда решишь, заполним тебе последнюю графу в личном деле—место работы.

– Хорошо, я подумаю, – сказал Борис на прощанье.

Из военкомата он отправился побродить по городу:хотелось остаться одному...