Текст книги "Геометрия и Марсельеза"
Автор книги: Владимир Демьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
Памятник. (Вместо эпилога)
Монж похоронен в Париже, на кладбище Пер-Лашез. Он покоится в той же земле, в которую позже легли «штурмовавшие небо» парижские коммунары. Там же захоронено и сердце другого якобинца – художника Давида. Только сердце, ибо прах «цареубийцы», навек изгнанного из Франции, перенести в Париж Бурбоны не разрешили. «Я только тогда напишу портрет тирана, – сказал Давид в день суда над королем, – когда его голова будет лежать передо мной». Эти слова живописца закрыли ему путь на родину.
Последовательные в своей ненависти к тем, кто пытался строить жизнь страны по-новому, Бурбоны боялись и мертвого Монжа. Боялись тела его, которое уже не содержало ни проницательного ума ученого, ни пылкого сердца гражданина. Власти запретили слушателям Политехнической школы присутствовать на похоронах своего учителя, опасаясь, что их появление выльется в революционную манифестацию. Будущим военным и гражданским инженерам Франции категорически отказали в возможности выразить сыновнюю любовь к своему воспитателю, которого они называли отцом.
Хоронили Монжа без массовых шествий – почти так же, втихомолку, как спустя девятнадцать лет российские власти хоронили нашего Пушкина. Проводить ученого в последний путь пришли его коллеги, художники, литераторы, ремесленники, воины-ветераны. Прощальную речь произнес его давний друг Бертолле, отметивший заслуги замечательного творца науки перед Францией и человечеством.
Невзирая на правительственный запрет, все учащиеся Политехнической школы в ближайший же день пришли к могиле учителя, возложили на нее свои венки и продефилировали в скорбном молчании. Очень дружны и независимы были молодые политехники. И в этот час, и много лет позже они всегда проявляли неистребимую верность демократическим, республиканским традициям своей школы, принципам независимости, которые юридически закрепил и постоянно поддерживал Монж, ее создатель, а также верность «Древу свободы» и другим его добрым начинаниям.
Вскоре по подписке был сооружен памятник Монжу. Это скромное свидетельство признательности благодарных учеников, как отмечал впоследствии Ф. Араго, трудно найти в дедале колоссальных гробниц. Но должны ли, писал он, друзья Монжа сожалеть о том, что его скромный памятник загроможден свидетельствами человеческой гордости? Совсем нет: Монжа всегда будут вспоминать все, кто желает представить пример гения, побеждающего все препятствия, торжествующего над самыми закоренелыми предрассудками. Строители всех родов, архитекторы, механики, мастера каменных работ, плотники, освобожденные им от рутины, никогда не забудут, что он открыл им тайны науки, ввел ее в самые скромные мастерские.
В честь столетия со дня рождения Монжа на его родине был воздвигнут другой памятник, поистине достойный великого ученого. Его создал Франсуа Рюд, скульптор, вошедший в историю мирового искусства благодаря своему бессмертному произведению «Выступление добровольцев в 1792 году», или, как назвал его народ, «Марсельеза». Этот горельеф украшает Триумфальную арку на площади Звёзды в Париже. Сын рабочего Франсуа Рюд помнил, что, будучи еще мальчишкой, получил от Монжа не один добрый совет. Видя, как юный скульптор действует бессистемно, на ощупь, ученый сказал ему: «Ты теряешь много времени». И показал, как следует обращаться с циркулем и определять движения. Впоследствии и Рюд стал учить, что нет вдохновения без упорной учебы, без школы и точного знания, что знание и чувство не могут быть врагами.
Став зрелым мастером, Рюд воздал должное Монжу, включив как педагог в свою программу курс «Приложения математики к изучению природы», а как скульптор – создав превосходный памятник ученому. Монумент был открыт в то время, когда Франция покончила с королями и вновь именовалась республикой, а потому уже и не стыдилась того, что великий математик был человеком слишком «красным», едва ли не «левее тирана Робеспьера», другом Паша, а может быть, сторонником Эбера и Бабёфа – этих явно плебейских вождей.
Франция пережила то, чего не довелось увидеть Монжу: Бурбоны очень скоро окончательно сошли с исторической арены, статую Наполеона, сброшенную с Вандомской колонны в 1815 году, вскоре установили на прежнее место. С острова Святой Елены в Париж перевезли прах Наполеона и поместили в Доме инвалидов под великолепным саркофагом из мрамора, подаренного Россией.
В 1849 году республиканская Франция уже могла по достоинству оценить величие Монжа, и потому в городе Боне состоялось большое торжество. Дом, где родился Монж, украсили его бюстом и четырьмя трехцветными знаменами с надписями: «Начертательная геометрия», «Политехническая школа», «Каирский институт», «Литье пушек».
Пожарные команды города и окрестных общин, выпускники учебных заведений несли на бархатных носилках великолепно переплетенные труды Монжа. Их шествие по улице, названной именем ученого, замыкали профессора, местные власти, члены ученых обществ, за ними шли армейский полк и артиллеристы национальной гвардии. Проходя мимо дома, где родился Монж, военные делали на караул, а штатские снимали шляпы…
Кортеж торжественно двигался по улицам города, план которого столь блистательно выполнил юный Гаспар много лет назад. С этого плана и начинался путь Монжа в большую науку, в историю, в бессмертие…
Грянул оркестр, дрогнуло покрывало, и перед участниками торжества над пьедесталом из темного мрамора открылась бронзовая статуя Монжа. Он облачен в одежду профессора Политехнической школы, отлучить от которой его уже никто в мире не властен.
«Художник изобразил Монжа в ту минуту, когда все его умственные способности сосредоточены на решении геометрической проблемы. Указательный палец правой руки чертит линию, а положение левой руки указывает пункт, до которого эта линия должна быть проведена. На возвышенном челе ученого почивает выражение глубокой мысли… На лицевой стороне подножия надпись: «Гаспару Монжу его ученики и соотечественники». Так описывал журнал «Москвитянин» творение Рюда.
'А другой русский журнал, «Современник», рассказывал своим читателям с не меньшими подробностями о торжествах в провинциальном французском городе, не забыв упомянуть и о том, что при открытии памятника присутствовали дочери и внуки Монжа и что было произнесено пять речей от разных ученых обществ, причем более всего понравилась речь Дюпена, инженера-кораблестроителя, ученика и продолжателя дела Монжа.
Соотечественники не только грандиозным памятником работы лучшего скульптора почтили великого математика, инженера и организатора науки. Его именем названа одна из улиц Латинского квартала Парижа, именно та, что начинается у Политехнической школы. Там же расположена и станция метро с коротким названием «Монж».
Рене Декарт, Гаспар Монж, Клод-Луи Бертолле, Пьер Симон Лаплас – имена этих и других ученых в разное время носили суда французского флота. «Ни в одном флоте, – отмечал русский журнал «Морской сборник» в 1859 году, – не встречается столько судов, названных именами великих людей отечества, как во французском
К тому можно добавить, что Монжу было воздано больше, чем другим, и это не случайно. Флотские руководители особенно высоко ценили Монжа, поскольку вклад его в подготовку корабельных офицеров и в развитие флота они хорошо знали. И не вина Монжа в том, что Наполеон оказался слишком нетерпеливым, и подводная лодка Фултона, строительству которой всячески содействовал Монж, не была доведена до состояния эффективного боевого средства. Впоследствии две подводные лодки французского флота носили имя Монжа. Одна из них, построенная в начале нынешнего века, видимо, не раз стояла рядом с линейными кораблями «Республика» и «Дантон» под развевающимся трехцветным флагом. А вторая была одной из самых крупных лодок (свыше двух тысяч тонн подводного водоизмещения!), построенных в мире перед второй мировой войной.
Нет, не забыто имя ученого на его родине. Но ни монументальный памятник, созданный бессмертным Рюдом, ни подводная лодка гигантского водоизмещения, построенная французскими кораблестроителями, не может идти в сравнение с тем величественным памятником Монжу, который воздвиг он сам, с его неоценимым вкладом в развитие мировой науки, техники, образования, в подготовку инженеров.
Склоняются ли нынешние школьники всех континентов над заданиями по черчению, стоят ли студенты у кульманов, сидят ли конструкторы у дисплеев со световым пером – все они пользуются языком Монжа, чертежом, применяют его методы и продолжают его дело. Они готовятся создавать или уже создают замечательные машины, при помощи которых, как говорил Монж в своей программной речи на открытии Нормальной школы, «человек, используя силы природы, оставляет за собой только работу разума».
Нестройный хор голосов, пытавшихся вернуть светлый ум великого геометра к действию, к жизни пением его любимой «Марсельезы», умолк, так и не достигнув цели. Песни не воскрешают людей. Но они вызывают «души прекрасные порывы».
«Марсельеза» не умерла. Запрещенная на родине ученого, она зазвучала в России на тайных собраниях декабристов, а потом вновь обрела силу во Франции, которая переживала новый революционный подъем. Великий изгнанник Гюго, воспевший людей девяносто третьего, с ликованием писал в одном из стихотворений: «Марсельеза не стала еще хрипеть, конь Клебера еще не пал!..»
Гектор Берлиоз переложил песню марсельских добровольцев для большого хора и оркестра, написав на полях партитуры перед словами «К оружью, граждане!» свои вдохновенные слова: «Все, у кого есть голос, сердце и кровь в жилах!»
Таких людей оказалось много, особенно среди слушателей Политехнической школы, этой цитадели республиканцев, традиционное свободолюбие которых не могли подавить ни император, ни короли. Любимые сыновья Монжа участвовали во всех революционных выступлениях народа и первыми появлялись на баррикадах. И смело шли под пули с любимой песней своего учителя на устах.
Республиканец Монж сделал очень много, разбудив сердца юношей, сделав их «способными ко всему прекрасному» и прежде всего к борьбе за свободу и прогресс. Но все же гораздо больше он совершил как деятель промышленной революции, которая породила новый, поистине революционный класс. И справедливо писал позже Луи Арагон:
Но Марсельеза стала скоро
Той песнею другой,
Той самой лучшею, с которой
Воспрянет род людской.
Прогресс научно-технический и прогресс социальный в их неразрывном единстве – вот что нужно, чтобы избавить людей от тяжкого, изнурительного труда, сделать их жизнь содержательной и радостной. Это чувствовал Монж и этому служил, как мог. Этим и наполнена вся его драматическая жизнь, столь бегло здесь очерченная.
Прошло уже сто шестьдесят лет с того времени, когда Монжа не стало. Но остались Франции, всему человечеству его бесценные творения и идеи. Осталась в веках неувядающая слава математика и патриота, а это именно тот вид бессмертия, который был бы ему наиболее дорог.
«Завидую я вам, ученым, – говорил некогда Монжу Бонапарт, – Как вы должны быть счастливы тем, что прославились, не запятнав кровью своего бессмертия!..»
Прав был великий завоеватель: Монжу досталась поистине завидная судьба. В двухтомной истории геометрии Мишель Шаль справедливо отмечал, что с появлением начертательной геометрии Монжа мгновенно расширилась как по понятиям, так и по средствам остававшаяся около века в пренебрежении чистая геометрия – наука, прославившая Евклида, Архимеда, Аполлония, бывшая в руках Галилея, Кеплера, Паскаля, Гюйгенса единственным орудием при их великих открытиях законов природы, наконец, наука, породившая бессмертные принципы Ньютона.
Имя геометра и якобинца Гаспара Монжа по праву стоит в ряду самых блистательных имен, украшающих величественное здание мировой науки. Человек проницательного ума, титанического трудолюбия и доброго, доверчивого сердца, он отдал свой гений служению родине, прогрессу и любимой математической науке, которая, как говорил Фурье, являясь способностью человеческого разума, восполняет краткость нашей жизни и несовершенство наших чувств.
