Текст книги "Искатель. 1982. Выпуск №2"

Автор книги: Владимир Михановский

Соавторы: Евгений Габрилович,Оксана Могила,Юрий Тихонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Наверное, в этот предсмертный миг образы двух таких разных, непохожих девушек – сестры и любимой – слились в его душе воедино, в образ великой женской любви, преданности, верности.

Немцы тем временем очухались от– неожиданности, стали медленно подбираться к подошве горни, на которой мы закрепились.

– Слушай мою команду, – закричал я, – батальон, к бою! Огонь!

Снова застучали выстрелы. И вдруг смолкли. Ашот отложил автомат, вытер пот со лба.

– Все, у меня патроны кончились. Да и камешек здесь не раскачаешь, не хватит на них на всех камешка.

Немцы не стреляли. Я понимал, что там у них сейчас происходит. Какая-то группа, вбивая в щели крючья, медленно поднимается вверх, все ближе и ближе к нам, надеясь взять нас легко и просто. Они не вызывали огонь орудий. Можно было израсходовать сотню снарядов, прежде чем хоть один угодит точно в наш пятачок. А может быть, просто боялись своих же снарядов. Так легко вызвать обвал, который их в первую очередь погребет под грудой камней и снега.

В это мгновение у меня созрело решение. Шансов на то, что все выйдет именно так, как я мечтал, было мало. Как говорится, пан или пропал…

– Скалу, скалу подорвать надо. Завалить проход…

А немцы подбирались все выше. Я явственно слышал стук их альпенштоков о скалы. Но они пока были недосягаемы для нас.

– Эх, кто нам хачкар поставит, – вздохнул Ашот, глядя, как Гурам деловито загоняет одну за другой гранаты – весь наш запас – в узкую щель между острым выступом скалы и Монолитом горы.

– Горы будут нам хачкаром, – сказал я, обнимая Ашота.

Гурам попробовал, прочно ли сели в щель гранаты. Потом продернул сквозь кольца остатки веревки, отполз к нам. И веревка тянулась за ним, как бикфордов шнур. Но прежде чем дернуть за этот шнур, прежде чем раздастся взрыв, который и нас, возможно, ударной волной сметет с пятачка, Гурам вынул из застывших ладоней Левона пропитанный кровью платочек. Он привязал платочек к дулу ставшего бесполезным автомата, всадил с силой приклад между камнями, и над вершиной затрепетал алый флаг.

Мы бросились в снег, и Гурам рванул на себя конец веревки.

…Торопливо, расцарапывая руки в кровь, Нюся карабкалась вверх по крутому склону. Лишь изредка оглядывалась она на автоматчиков, обещала:

– Скоро, теперь уже скоро… рядом совсем.

И бойцы уже слышали редкую перестрелку и наступившую вдруг тишину. И услышали они потрясший воздух одновременный взрыв двух десятков гранат, которым и танк даже перевернуть можно. Они увидели, как сдвинулась, поползла вниз по склону снежная шапка с нарастающим гулом и грохотом.

Она подняла голову и увидела там, наверху, на безлюдной вершине в солнечных лучах красное пятнышко. Она смотрела на этот флажок, не замечая, что отряд автоматчиков обгонял ее. Где-то впереди уже завязалась рукопашная схватка…

Мы не слышали звуков боя…

Владимир Михановский
Око вселенной

Фантастическая повесть

Пили чай в тяжелом молчании, нарушаемом лишь размеренными ударами маятника. Старинные настенные часы, много повидавшие за свою долгую жизнь, были прошлой весной привезены сыном с городской квартиры– в загородный коттедж. Здесь Георгий Иванович давно и прочно обосновался, чтобы быть поближе к Зеленому городку и не убивать время на дорогу.

За сплошной стеклянной стеной веранды садилось солнце, огромное, багровое. Осенние ослабленные лучи, дробясь в витражах, падали на дубовые стулья и стол, покрытый скатертью, весело отражались от начищенного до блеска, сердито пыхтящего самовара, блуждали по экрану видеофона.

Еще несколько минут назад, когда над домом прошелестели крылья орнитоптера, а затем послышались шаги Георгия, идущего по дорожке к дому, она догадалась: случилось что-то из ряда вон выходящее.

Обычно муж шагал с работы легко и быстро. В этот раз он шел медленно, ссутулив плечи.

Георгий опустился в жалобно скрипнувшую качалку, а жена принялась собирать на стол, стараясь отвлечься от беспокойных мыслей.

Праздничное угощение выглядело отменно. Еще бы, день сегодня далеко не ординарный. Ей даже стало немножко обидно, что Георгий никак не прореагировал на ее кулинарное искусство. Мысли его витали где-то далеко… Доливая свою чашку, он не успел вовремя завернуть кран самовара, и на белоснежной скатерти расплылось большое дымящееся пятно.

– Прости… Не рассчитал, – сказал он виновато, и в голосе его прозвучало такое отчаяние, что у нее захолонуло сердце.

Она знала: расспрашивать о том, что произошло на космодроме, бесполезно. Придет в себя – сам расскажет. По крайней мере, ей известно: запуск Дора состоялся. Об этом ровно в полдень, в расчетное время, возвестил давно и с трепетом всеми ожидаемый грохот дюз, донесшийся с космодрома, расположенного за Зеленым городком.

Георгий медленно прихлебывал густо заваренный чай, черный как деготь, – свой любимый. Казалось, он все время ждал чего-то.

Внезапно ударил гонг вызова.

Георгий вскочил, едва не опрокинув чашку, и бросился к вспыхнувшему экрану видеофона, стоявшего в углу веранды. Из глубины экрана навстречу ему медленно выплыло молодое остроскулое, почти мальчишеское лицо.

– Я оказался прав?! – сказал Георгий. – «Электрон» стал сразу набирать субсветовую скорость, и сигнал преследования не догнал его? – Он помолчал. – «Электрон» пройдет мимо Юпитера. Может, поле притяжения захватит корабль? Потом мы могли бы зачалить его и переправить на Марс, по месту назначения.

– Я тоже сначала подумал об этом, товарищ Коробейников…

– Прикинули на ЭВМ?

– Гравитация Юпитера слишком слаба для «Электрона». Кто же мог знать, что включатся дюзы, которые были опломбированы? Это проклятое тире…

– Как же вы объясняете появление этого самого тире?

– Никак в толк не возьму, Георгий Иванович. Вы же знаете, мы накануне вместе все проверили. Программа запуска была составлена безукоризненно.

– Но факт остается фактом. Подвело нас именно математическое звено, за которое вы отвечаете…

– С Дором плохо? – тихо произнесла жена, когда экран видеосвязи погас.

Георгий устало опустился на стул, но к чаю больше, не притронулся.

– С твоим любимцем распрекрасно, – сказал он. – А вот с новопоселенцами Марса плохо. Они остались без универсального помощника, которого так ждали. Дор призван был обеспечить механизацию всех работ на Марсе. Всех работ на Красной планете, понимаешь?! А нашему институту каково? Полтора десятка лет работы – прахом. А все потому, что в перфоленте программы запуска оказалось пробитым лишнее тире. Одно-единственное! Видимо, из-за этого и исказилась траектория полета.

– Почему же вы не послали перехватчик?

– Увы! – сказал Георгий. – Как говорится: беда одна не приходит. Сразу после старта на «Электроне» включились субсветовые дюзы, которые предполагалось обкатывать лишь при последующих запусках, после возвращения корабля с Марса. Была еще у меня надежда, что корабль будет захвачен полем тяготения Юпитера…

– Да, я слышала.

– Теперь все надежды лопнули.

– Послушай, а разве нельзя воспроизвести проект Дора? – сказала она осторожно.

– Как ты себе это представляешь – воспроизвести? Дор – это личность, а личность неповторима.

– Что же все-таки делать?

– Есть у меня одна гипотеза, – задумчиво произнес Георгий и потер ладонью большой, с залысиной лоб. – Но, боюсь, мы не сумеем проверить ее.

– Почему?

– Потому что она связана непосредственно с Дором, а он далеко. Ладно, давай отдыхать

Ночью Екатерина долго не могла уснуть. Какие-то бесформенные тени медленно проплывали по потолку – или это только чудилось? Ей вспомнилось последнее посещение Дора. Это было позавчера, а кажется – так давно…

…Дор прошуршал по дорожке, поднялся ни террасу. Энергично и весело, как всегда, поздоровался с ней. Георгия дома не было: он дни и ночи, которых так немного оставалось до запуска «Электрона», пропадал на испытательных полигонах.

За долгие годы знакомства Екатерина привыкла уже к этому огромному оранжевому шару со слегка волнующейся поверхностью. Дор, чудо биопластики и электроники, казалось, все знал, все понимал. Единственным, по ее мнению, недостатком Дора было то, что робота создали и воспитали начисто лишенным эмоций. «Чувства Дору ни к чему, – сказал ей как-то Георгий. – Они попросту энергетически невыгодны. Испытывать страх, надежду, любовь к кому-либо – это не для Дора. У него совсем другие задачи».

Последние месяцы перед запуском робот пользовался в Зеленом городке полной самостоятельностью.

– На полигоне у меня выдался свободный часок, и я решил закатиться к тебе! – пророкотал Дор, останавливаясь посреди веранды.

Она улыбнулась – настолько естественно в устах Дора прозвучало это «закатиться».

– Скоро улечу навсегда, – произнёс Дор, внимательно озирая осенний пейзаж. – Буду воспроизводить автоматы. На Землю мне уже не возвратиться.

– Ошибаешься, Дор! – воскликнула она. – Через год-два с Марсом наладят регулярное пассажирское сообщение.

– Нет, я не вернусь, я знаю, – повторил настойчиво Дор. – Потому и хочу взять с собой как можно больше: виды, картины, голоса. У меня ничего ведь не стирается в памяти. Не то что у вас, людей!

– Ты и мой… мой облик увезешь с собой? – спросила она, пораженная неожиданной мыслью.

– Конечно! И твой, и моего конструктора-воспитателя, и многих тысяч людей, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело. Я хочу, чтобы в мою память вписались навечно и берега Крыма, и льды Таймыра, и заповедная сибирская тайга, и эта веранда, и эти часы, – все, все хочу я взять с собой!

– Что ты сказала? – откликнулся Георгий. Он тоже не спал.

– Нет, я так…

Ей представился стремительно несущийся корабль, стальной иглой пронзающий ледяные пространства вселенной, и Дор, который мечется в корабле живым оранжевым шаром. Она только теперь, в часы бессонницы, осознала, насколько успела привязаться к Дору. Что ждет его там, в открытом космосе? До каких звезд, до каких галактик доберется он, не умеющий управлять кораблем, прежде чем исчерпается запас аннигиляционного топлива?..

Она проснулась от прикосновения Георгия.

– Ты кричала, – сказал он.

– Мне приснилось, что Дор упал на солнце и сгорел…

Чем дальше стремительная яхта уходила от берега, тем круче вздымались волны. Внезапный порыв ветра так тряхнул легкое суденышко, что Карранса инстинктивно вцепился обеими руками в поручни кресла, намертво прикрепленного к полу сфероида. Ветер, настоящий морской ветер до самой воды выгибал белый парус, упруго бил в лицо, забирался под расстегнутый на груди комбинезон.

– Выдержит? – крикнул Карранса, полуобернувшись к соседу, и указал на вздрагивающий от напряжения парус.

– Это релон – штука сверхпрочная, – скорее прочел он по губам, чем расслышал ответ Стафо, штурмана «Ренаты», пульсолета первого класса.

– Только в море, только в море может счастлив быть моряк, – весело пропел-прокричал Карранса, уже ни к кому не обращаясь.

Нос яхты то высоко вздымался над водой, то глубоко зарывался, вздымая вверх белые буруны. Солнце не спеша садилось, и его косые лучи скользили по зеленым волнам.

Яхта круто изменила курс, и морские брызги ударили в лицо Каррансы. Он помотал головой и даже зажмурился от удовольствия.

А в молочно-белой дали уже вставали строгие линии пристани, гордо взметнувшиеся ввысь купола башни радиосвязи, стрелы подъемных кранов…

Следом за другими членами экипажа Стафо и Карранса покинули зал, где демонстрировался сферофильм, и теперь шли узким коридором, освещенным приятным зеленоватым светом.

– Неплохо прогулялись, а? – хитро подмигнул Карранса приятелю.

– Чудно, – усмехнулся Стафо, – только вот если бы качка поменьше.

Белоснежная яхта, борт которой они только что покинули, разрезала гостеприимные воды Черного моря близ Аюдага. Эту мысль – каждую субботу всем экипажем звездолета пускаться по морю на легкокрылой яхте, – подал капитан «Ренаты» Петр Коробейников.

– Ты куда теперь?

– У меня вахта, – вздохнул Карранса. – Скучища… Меня ждут шесть часов мертвого штиля на экране. Уже восемь месяцев у нас ни одного, даже самого ничтожного происшествия.

– И ты недоволен этим?

– Ну хоть бы что-нибудь произошло! Ведь расстояние мы покрывали – будь здоров, столько пульсаций прошли.

– Счастливого дежурства.

Карранса захлопнул люк пневмокапсулы и привычно нажал на пульте кнопку центральной рубки управлений. Круглая кабина бесшумно рванулась и понеслась, наращивая скорость. Сквозь прозрачную оболочку мелькали сложные переплетения труб и волноводов, плоские платформы. Кабина то взлетала вертикально вверх, то скользила по наклонной плоскости, то двигалась по дуге. За годы полета на «Ренате» Карранса изучил путь в свою рубку до мельчайших подробностей. Даже закрыв глаза, он отчетливо представлял себе каждый метр пути.

В головной рубке все было как обычно. Огромный экран, который занимал почти всю переднюю стену, светился ровным голубоватым светом. На него со всех сторон смотрели чуткие глаза фотоэлементов. Изображение с экрана передавалось на анализаторы. Прежде всего данные поступали в главный электронный мозг корабля, который вносил соответствующие коррективы в курс, готовя очередную пульсацию – головокружительный прыжок сквозь бездну пространства – времени. Дублирующая система выверяла расчет.

Они двигались скачками: «Рената» исподволь набирала скорость и энергию, после чего совершала пульсацию, ныряя в нуль-пространство; Затем весь цикл повторялся сначала.

Каррансу каждый раз восхищали чудовищные вспышки окружающего корабль вакуума, когда «кристалл инверсии», способный управлять волнами гравитации, на какой-то неуловимый миг свертывал пространство впереди по курсу и ракетная игла пронзала призрачный рулон…

Пилот прежде всего бросил взгляд на инфралокатор: выпуклый градуированный экран его был девственно чист. Значит, обозримое пространство впереди «Ренаты» свободно. На гигантском отрезке пространства, которому скоро надлежит быть на миг туго спеленутым, звездолету ничто не угрожает. Нет ничего хуже, когда шальной метеорит перережет орбиту корабля в момент пульсации! Крохотный осколок может наделать немало бед.

Карранса поудобнее устроился в кресле перед головным пультом. Равномерный басовитый гул автофиксатора навевал легкую дремоту.

Так прошло полтора часа. Приближалось время очередной пульсации.

Внезапно зеленый глазок на пульте замигал. Автофиксатор тоже перешел на более высокие тона.

Карранса мгновенно подобрался, готовясь к неведомой еще опасности.

Быстрый взгляд на инфралокатор подтвердил, что путь впереди свободен. Может быть, ионные двигатели? Кристалл инверсии?.. Напряженный взгляд Каррансы лихорадочно скользил по длинным рядам циферблатов и шкал, и ни один прибор не сообщал ему ничего тревожного.

Ага, наконец-то! Скорость! Он не поверил своим глазам. Шагнул к зеленоватой шкале. Сомнений не было: оранжевая яркая точка – индикатор импульса корабля – едва заметно отдалилась от вертикальной линии, обозначающей заданную скорость «Ренаты», и медленно поплыла влево…

Скорость пульсолета росла. Правда, – увеличение скорости было ничтожным – чуткий прибор регистрировал изменения скорости, составляющие миллионные доли процента.

Перед взволнованным пилотом вспыхнула, словно ожив, матовая сфера. Капитанский вызов!

Лицо Петра Коробейникова, черты которого приобрела сфера, выражало тревогу.

– Что там у вас, Карранса? Почему включился сигнал малых уклонений?

– Растет скорость.

– Конкретней!

Карранса привел цифры.

– Причины?

– Пока не могу найти. Приборы показывают норму.

– Хорошо, сейчас буду у вас.

Карранса вытер вспотевший лоб. Еще раз окинул взглядом стройную шеренгу приборов на пульте. Над каждым успокоительно мерцал зеленый глазок. А детектор скорости? Карранса глянул на него с тайной надеждой, что оранжевой точки уже нет. Но она, горела, отдалившись от вертикали еще на несколько миллиметров.

В рубку вошел капитан, и Карранса невольно почувствовал облегчение. Капитан тщательно проверил каждый прибор, по очереди включая в только ему известных комбинациях все контролирующие и следящие схемы. Карранса сосредоточенно помогал ему.

– Пойдем на крайние меры, – решил наконец капитан. – Включите тормозные дюзы и повышайте их мощность, пока не выровняется скорость. Это не очень желательно. Но мы не можем терять скорость…

Король Стафо был в отчаянном положении. Жертвой коня Карранса вскрыл позицию белых и теперь методически усиливал давление.

Обхватив голову руками, Стафо низко склонился над доской. Карранса довольно откинулся на спинку кресла.

– Гм… Не вижу, честно говоря, спасения, – после продолжительной паузы произнес наконец Стафо.

– И я не вижу, – откликнулся Карранса.

– Однако выход есть, – послышался сбоку уверенный голос, – И очень несложный. Смотрите! Слон бьет на Ф7 с шахом, при этом возможны два варианта… Либо черные принимают жертву и бьют слона, либо отходят королем… – Гибкие щупальца Роба замелькали над доской, передвигая фигуры и показывая варианты.

– Погоди, погоди, – обрадованно произнес Стафо. – Сам вижу. Я делаю ничью вечным шахом. Слушай, Роб, почему ты всегда вмешиваешься? Сколько раз договаривались, чтобы ты никому не подсказывал.

– Я подсказал, потому что никто из вас не видел правильного продолжения, – ответил Роб.

– С твоей логикой не поспоришь, – заметил Стафо, складывая шахматные фигуры.

В глубине обзорного экрана в безмерной дали висели бестрепетные фиолетовые звезды. После очередной пульсации – гигантского скачка – рисунок созвездий изменится. Что сулит им ближайшее будущее?..

– Почему ты сегодня хмурый? – Стафо положил руку на плечо Каррансы. – Обидно, что проиграл?

– Вовсе нет. – Карранса заставил себя улыбнуться и повернулся к Робу. – Знаешь, Роб, я недавно прочел занятную книжицу, в которой повествуется о твоем далеком предке.

– А что за книга? – заинтересовался Стафо.

– Двадцать первый век, эпоха освоения Марса. Тогда создавали роботов из белкового вещества и на каждого тратили массу сил, средств и времени. Потом от них отказались. После одного случая.

– Какого случая? – спросил Стафо.

– Чтобы помочь первым поселенцам Марса, учеными Зеленого городка был создан белковый робот Дор – сложнейшая система, на которую возлагались особые надежды. Но им не суждено было осуществиться. При запуске Дора на Марс что-то там в корабле не так сработало – до причины впоследствии так и не докопались. А Дор улетел в открытый космос.

– Его спасли?

Карранса покачал головой.

– Кстати, еще одна любопытная деталь: человек, который сконструировал и воспитал Дора, тезка нашего капитана.

– Чем-то сильно озабочен наш капитан. Никогда его таким не видел. Не знаешь, в чем дело?

– Понятия не имею.

В этот миг щелкнул видеофон, и чуть хрипловатый голос капитана произнес:

– Пилот Карранса, немедленно зайдите в головную рубку.

На ходу задергивая «молнию» комбинезона, Карранса бросился к выходу. Согласно строгой инструкции выходить из каюты в коридор пульсолета можно было только в наглухо закрытом комбинезоне, защищавшем от излучения: в той части пространства, которую сейчас пересекала «Рената», космические лучи – эти «вечные странники» вселенной – были необычайно интенсивны… Капитан внешне был спокоен.

– Отдохнули? – спросил он.

– Немного, – ответил Карранса.

– Посмотрите, – кивнул Петр Коробейников на индикатор скорости корабля.

Часа за два до этого, когда Карранса по приказу капитана включил тормозные двигатели, оранжевая точка слилась с вертикалью на шкале. Теперь точка снова, словно нехотя, отползла в сторону.

– Остается включить форсированный режим, – решил капитан.

Самый большой отсек на корабле занимало хозяйство Марии Авериной, астробиолога. Дел у нее хватало. Одна из задач «Ренаты» состояла в исследовании космических форм жизни. Необходимо было проверить гипотезу о существовании в пространстве мельчайших спор – зародышей «мировой жизни», поэтому регулярно отбирались и обрабатывались пробы межзвездного вещества.

Девушке не надоедала однообразная работа. А вдруг вот этот самый или следующий образец окажется счастливым? Она тщательно проверяла на биоустановке бесчисленные осколки метеоритов, которые захватывались магнитными ловушками «Ренеты». Много образцов доставлял ей Стафо, молодой штурман, специально для этого совершавший вылазки на внешнюю обшивку корабля.

Занятая сложным экспериментом, в котором ей помогало несколько манипуляторов, Мария не сразу обратила внимание па вспыхнувший экран видеофона.

– Всему экипажу «Ренаты»… Всему экипажу «Ренаты»… Приказываю немедленно собраться в Большой каюте. Наблюдение и контроль поручить киберсхемам.

Это было нечто из ряда вон выходящее. Обычно, отдавая приказы по кораблю, капитан ограничивался видеофонной связью. Чуточку старомодный ритуал сбора всего экипажа в Большой каюте. был необычным и потому тревожил.

Мария замешкалась с установкой, ей жаль было прерывать опыт. Установив строго стационарный режим, девушка наскоро накинула на легкое платье красную шерстяную кофточку, которая так нравилась Стафо, затем, вздохнув, натянула сверху серый комбинезон. Выскочила из отсека, стала на ленту транспортера и нажала кнопку…

В главной каюте уже все были в сборе, и Мария примостилась сзади.

– …Повышение мощности ионных дюз на целых двенадцать единиц тоже ничего не дало, – говорил капитан. – Главная опасность в том, что мы ничего не знаем о причинах ускорения «Ренаты». Мы в ловушке, но еще не знаем в какой. Таково положение. Прежде чем что-либо решать, я хотел бы посоветоваться с вами.

Обсуждение длилось минут двадцать. Решено было больше не тратить время на выявление причин ускорения.

– Итак, – подытожил капитан, – сделаем еще одну попытку вырваться из опасной зоны. Через пятнадцать минут будут включены на полную мощность все двигатели. Приказываю надеть противоперегрузочные костюмы и занять свои места. Объявляю готовность номер один!..

В головной рубке воцарилась тишина, в которой четкие удары хронометра казались необычайно гулкими.

– До включения двигателей остается две с половиной минуты, – произнес капитан, наклонившись к мембране. – Доложите готовность.

– Готов! – произнес Карранса, застывший у пульта управления.

– Готов!.. – бросил Стафо, не отрываясь от штурманского экрана.

– Готов, – пробасил гравист Иван Скала.

Когда все отсеки доложили о готовности, капитан кинул последний взгляд на индикатор скорости корабля. Проклятая оранжевая точка успела сместиться уже так далеко в сторону, что между нею и вертикалью свободно уместилась бы ладонь.

– Включить двигатели! – скомандовал капитан, и Карранса повернул до отказа рукоятку мощностей.

Плотная волна перегрузок навалилась на людей. На экране обзора перед капитаном возник стройный силуэт «Ренаты». Из дюз вырывалось ослепительное пламя, языки которого терялись в бесконечности. Пламя было особенно ярким на фоне вечного мрака космоса. Кустики антенн кругового наблюдения по бокам и на носу «Ренаты» равномерно вращались, посылая изображения на бесчисленные экраны головной рубки.

Все было как обычно. Необычным было только одно: общая мощность двигателей никак не соответствовала фактической силе тяжести на корабле. Последняя была гораздо меньше расчетной…

Капитан коротко переговорил с гравистом, и тот подтвердил его наихудшие опасения.

При такой мощности дюз люди должны были бы буквально вдавиться в спинки своих кресел. По расчетам Ивана Скалы, ускорение силы тяжести должно было составить величину порядка пяти Ж, а между тем стрелка ускорений показывала едва 1,9…

Прошло полчаса, и сила тяжести на корабле начала ослабевать. Но чувство физической легкости не вызывало ни у кого ни радости, ни облегчения: ведь это означало, что «Рената» крепко прикована к чему-то неведомому.

* * *

Прошло уже четверо суток с той минуты, как оранжевая точка, движение которой впервые заметил пилот Карранса, начала свой роковой путь.

Двигатели маневра исчерпали свой ресурс и выключились. Тормозные двигатели «Ренаты» продолжали работать на полную мощность. Несмотря на это, скорость не уменьшалась. А при неустойчивости скоростного режима не могло быть и речи о том, чтобы включить пульсатор.

Большой совет корабля заседал недолго.

– При максимальном режиме топлива хватит ненадолго, – заявил Карраиса, тяжело поднявшись с места. Веки его покраснели от недосыпания, под глазами обозначились мешки. В этой странной и опасной ситуации первому пилоту корабля доставалось больше, чем другим.

– Конкретней, – попросил капитан.

– Вот данные, полученные от головного электронного мозга. – Карранса протянул капитану несколько узких пластиковых полосок, испещренных цифрами. Петр Коробейников изучал их с минуту, затем передал другим.

– Та-ак, – протянул Стафо, – цифры довольно красноречивы. За три-четыре месяца такого режима сожжем все до капельки.

– Что у вас? – повернулся капитан к Скале. Иван медленно, словно во сне, покачал головой.

– Природа сил, влияющих на «Ренату», неизвестна, – произнес он негромко.

– Другими словами, мы не знаем, какая сила взяла нас в плен, – продолжил капитан. Слова его тяжело падали в напряженной тишине. – И потому я считаю, что двигатели корабля следует полностью выключить.

– Выключить?! – не удержавшись, воскликнула Мария. В первое мгновение ей показалось, что она ослышалась.

– Да, полностью, – подчеркнул капитан. – И лечь в дрейф…

Люди зашумели.

– Выключить двигатели – самоубийство! – воскликнул Стафо. – Нам тогда не выбраться из этой потенциальной ямы.

– Что же вы предлагаете? – спросил капитан. – Сжечь сначала остатки топлива и потом уже скатиться на дно ямы?

Стафо подавленно молчал.

Мало-помалу с парадоксальным предложением капитана согласились все.

Грависты сидели чуть поодаль от остальных членов экипажа и озабоченно переговаривались. Когда спор Стафо с капитаном закончился, поднялся Иван…

Маша смотрела на Ивана, полная дурного предчувствия. На какой-то миг девушке показалось, что действие происходит в замедленном сне, и все это – мерцающие стены отсека, озабоченные лица товарищей, даже преданный взгляд Стафо, устремленный на нее, – призрачно и нереально.

– Если выключим все двигатели, то это не значит, что начнем свободно падать и на корабле воцарится невесомость, – сказал Иван. – Под воздействием активных внешних сил корабль приобретет огромное ускорение. Хотя падение корабля не может длиться бесконечно: силовое поле должно иметь центр. Преодолев какой-то участок пути, «Рената» остановится.

– Но нам тогда уже все будет безразлично, – невесело пошутил кто-то.

– Безвыходных положений не бывает, – отрезал капитан. – До полной остановки корабля я предлагаю всем лечь в анабиоз. Будем готовить корабль к автоматическому режиму.

– На какой срок? – спросил Стафо.

– Срок неизвестен. Корабль будет находиться в автоматическом режиме до тех пор, пока мы не выйдем из анабиоза. Ну, а из анабиоза мы выйдем, когда на корабле воцарится невесомость.

Маша, не ожидая конца, поспешила в свой отсек. Дел у нее было немало. И, кроме того, хотелось хоть немного побыть наедине со своими мыслями. Предстоящий анабиоз – состояние между жизнью и. смертью – страшил ее, несмотря на то, что она была биологом. А быть может, именно поэтому Мария слишком ясно представляла себе, насколько хрупка и тонка стенка, отделяющая при анабиозе бытие от небытия. А тут еще это загадочное силовое поле… Недаром капитан потребовал рассчитать для каждого члена экипажа режим погружения в анабиоз. А потом их жизнь будет зависеть от автоматики. А кто знает, как поведет она себя в новых условиях?..

* * *

Нужно было торопиться, пока гигантская тяжесть не свалила всех с ног. Люди на корабле понимали это.

Вызов Марии застал Стафо врасплох.

– Неужели в такой момент ты умудрился вздремнуть? – спросила Мария, вглядываясь в его отрешенное лицо.

– С чего ты взяла?

– Мне показалось…

– Ну а как там твои букашки-козявки? – перебил Стафо, стараясь, чтобы голос его звучал как обычно. «Букашками-козявками» он называл споры космического пространства, которые неутомимо изучала Мария.

– Что им сделается? Ускорений они не боятся. Огня и космического холода тоже. До встречи!

– До встречи в биозале, – произнес Стафо и поспешил выключить видеофон.

Он и сам не мог понять, почему не сказал Марии и далее не сообщил капитану о странном происшествии, случившемся с ним несколько минут назад.

Он вел последние наблюдения по обзорному экрану, тщательно просматривая каждый квадратный метр внешней обшивки корабля. Ведь любой, самый мелкий, дефект мог обернуться катастрофой, пока все они будут в анабиозе…..

Внезапно корабль исчез, словно его заволокла непроглядная мгла. Через несколько секунд она просветлела, по экрану побежали волны. Стафо совсем собрался было доложить капитану о неполадках в обзорной схеме, как вдруг пелена раздвинулась, словно театральный занавес.

Все дальнейшее, что видел Стафо, выглядело до ужаса реальным, почти осязаемым.

…Из глубины экрана выплыл корабль, замерший на старте. Нет, это была не «Рената». Неведомый корабль отличался от их пульсолета, как первый автомобиль отличается от гравихода. Неуклюжая на вид, но основательная ракета. «Как говорили когда-то, неладно скроен, да крепко сшит», – подумал штурман про чужой корабль.

Стафо даже ущипнул себя, но видение с экрана не исчезло. «Начитался книг, вот и лезет в голову всякое… С ума схожу, что ли?» – мелькнула тревожная мысль. Она-то и удержала руку штурмана, протянувшуюся к кнопке видеофона.

…А там, в глубине экрана, царил полдень, если судить по короткой тени, отбрасываемой растениями. Вокруг стартовой площадки росли деревья, перемежаемые кустарником. Дубы… «Неужели это земные дубы?» – с волнением подумал Стафо. Деревья и кусты зашумели под набежавшим ветром, и с них посыпались желтые осенние листья, вихрем закружились те, что успели опасть.

Только ракета высилась неподвижно, подобная изваянию. «Не такая уж это допотопная штука, – смекнул Стафо, внимательно разглядывая корабль. – Ракета явно не первого поколения. Вон и субсветовые дюзы виднеются. Интересно, как корабль называется?..»

Название было выведено на одной из боковых дюз, так что можно было разобрать только первые три буквы. «ЭЛЕ…» – прочел Стафо. Полностью прочесть имя корабля он не мог, как ни старался. Оставалось только гадать: Элеонора? Элегия?

Неуловимо быстро картина на экране сменилась. Теперь ракету окружала толпа людей, оживленная, радостная. Люди жестикулировали, о чем-то говорили, смеялись. Действие разворачивалось бесшумно. Странным было еще и то, что движения действующих лиц то ускорялись, то замедлялись, словно по прихоти киномеханика, пускающего фильм. Главным в толпе, похоже, был отдающий распоряжение высокий вислоусый человек. Лицо его чем-то отдаленно напоминало Стафо лицо капитана «Ренаты» Петра Коробейникова. Впрочем, задуматься об этом факте у штурмана не было времени. Он продолжал с любопытством вглядываться в картины, которые, то ускоряясь, то замедляясь, сменяли на экране друг друга.