Текст книги "Искатель. 1982. Выпуск №2"

Автор книги: Владимир Михановский

Соавторы: Евгений Габрилович,Оксана Могила,Юрий Тихонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

6

– Знакомьтесь, – Шустов указал на сидевшего в кресле рыжеватого мужчину лет тридцати.

– Капитан Вареников, – представился тот, вставая. Он энергично пожал Вершинину руку и улыбнулся. Крупные веснушки на его лице делали его улыбку еще привлекательнее.

– Мой друг и, можно сказать, ученик, – продолжал Шустов. – Сам окуневский, начинал у меня общественным помощником, потом в милицию пришел работать, сейчас в управлении, в уголовном розыске. Приехал по делу, о котором вчера разговор шел. Николай с нами его начинал. Энтузиаст вроде тебя, как услышал сегодня утром наши новости, загорелся, побежал разузнать кое-чего и, видишь, приехал.

Вячеслав с любопытством взглянул на Вареникова. Он понравился ему с первого взгляда. В энергичном рукопожатии, быстрых жестах и дружеской улыбке чувствовался человек дела. Именно в таком единомышленнике Вершинин и нуждался.

Капитан обратился к Вершинину, будто бы знал его сто лет:

– Мне Федор Андреевич как позвонил да рассказал о ваших находках – руки сразу зачесались. Первое мое крещение было. После него я твердо решил в милицию идти, настоящий интерес появился. Сколько с того времени воды утекло, и вот – на тебе, опять к тому же случаю возвращаюсь. Считайте меня вашим помощником. – Он вновь от души потряс руку Вячеславу.

– Каким уж там помощником, – смутился тот. – Просто вместе попытаемся найти преступника.

Вареников, словно не замечая смущения следователя, продолжал:

– Кое-что я могу рассказать уже сегодня, ну, во-первых, охарактеризовать наших возможных противников. Я их с детства знаю, росли, можно сказать, вместе. Начну с Беды. Человек он непростой. Еще лет с двенадцати норовил все чужими руками делать. Умел ребят вокруг себя сколотить, даже старших по возрасту. Побаивались его. Позже по его подсказке крали из дома деньги, дрались. Потом посадили его вместе с лучшим дружком – Ляпой. Отсидел полсрока. Вышел, вроде бы тихо стал жить, но я его смирению не верил. Беда скрытный страшно, да в колонии поднаторел. Ко времени событий на Прорве за ним ничего не значилось, подозрительными казались только частые отлучки в город. Возвращался оттуда навеселе, при деньгах. В селе тогда шушукались, убийство женщины ему приписывали, потом еще убийство путевого обходчика, фамилию его уже забыл. Я сегодня посмотрел архивные материалы на него. Около года Беда еще на свободе ходил, а потом попался. Грабежами они с Ляпой в городе занимались, причем довольно ловко. Вещи, которые они отнимали у своих жертв, как сквозь землю проваливались. Ничего обнаружить не удалось. Все-таки взяли его на рынке с золотыми вещами, да так и не установили, кому их нес. Сам Купряшин сбытом не занимался, а то бы давно сгорел, вероятно, был какой-то скупщик, его так и не выявили. Беда семь лет получил, вскоре бежал из колонии, ему еще два года добавили. Отсидел в общей сложности девять лет, должен скоро выйти. Корочкин же освободился больше года назад. Осел в городе. Устроился слесарем на станкозаводе. Кем он стал на самом деле, нам пока неизвестно. Приглядимся.

– Ну ладно, ребятки, – посмотрел на часы Шустов, – давайте теперь договоримся, с чего начинать, а то я спешу.

– Я для начала покопаюсь в заявлениях без вести пропавших за те годы, постараюсь в ближайшее время съездить в Москву, посмотрю картотеку там, – встал Вареников, – а вам, Федор Андреевич, надо связаться с Позднышевым – участковым из Окунева. Пусть поинтересуется, как там мать Беды поживает, получает ли от него письма.

– Ясно, товарищ начальник, так и будем действовать, – улыбнулся Шустов. – Кстати, ты не помнишь, кто из односельчан говорил, будто Беду видели незадолго до убийства с незнакомой девушкой?

Вареников задумался.

– Верно, был такой слух, – вспомнил он… – И мне. говорили об этом. Но кто? Ну конечно, – глаза его заблестели, – Голикова Анна Афанасьевне, секретарь сельсовета. На пенсии она сейчас.

– О! Вот с ней говорить можно без опаски, не проболтается. – И, махнув рукой, Шустов исчез.

Они остались вдвоем. Помолчали. Старались незаметно изучить друг друга.

– И все-таки я нутром чувствую, что мы на верном пути, – словно про себя сказал капитан и стал быстро расхаживать по маленькой комнате. – Беды это работа.

– Возможно, возможно, только доказать это будет трудно, – несколько охладил его пыл Вершинин. – Я вещи, например, которые были на убитой, пытался разыскать, так представьте себе, не нашел. Как у нас иногда говорят – утрачены. Платочек один носовой остался, в конверте при деле находился, и больше ничего. Допустим, удастся установить, кто она, а опознавать как?

– Да, но вещи ведь описаны в протоколах, – неуверенно произнес Вареников. – Платье коричневое вельветовое я, как сейчас, помню.

Слова Вершинина подействовали на него удручающе.

– Вот именно, помню. А кроме памяти, ничего нет. Я бы, кстати, попросил вас поинтересоваться, кто из проходивших с Бедой и Ляпой по последнему делу сейчас на свободе и чем занимаются.

7

Уверенный рокот трактора К-750 перекрывал все звуки. Полуоглушенный, едва не вырванный из седла упругой струей встречного воздуха, Вершинин крепко держался за спину сидевшего впереди Позднышева.

Вершинин не составил еще определенного плана действий, но неожиданно для себя мчался в Окунево, и расстояние между ним и местом, где десяток лет назад произошли интересующие его события, сокращалось с каждой минутой.

Час назад он нос к носу столкнулся с Позднышевым, который вытирал рукавом мундира невидимые пылинки со своего новенького К-750. Участковый возвращался домой. Решение созрело моментально – на выходной Вершинин ничего особенного не планировал и решил, что в Окуневе увидит все своими глазами. Но в первую очередь надо было встретиться с бывшим секретарем сельсовета Голиковой, женщиной, которая, по словам Шустова и Вареникова, имела какие-то сведения о девушке, посещавшей Беду незадолго до обнаружения в Прорве трупа.

Вершинин, занятый своими мыслями, не заметил, как они въехали в Окунево.

Позднышев заглушил двигатель и принялся оттирать носовым платком густой слой пыли с лица и шеи.

– Может, искупаемся? – предложил он после того, как привел себя в относительный порядок.

– Успеем еще. Покажи-ка лучше, как устроился..

– Нормально. – Позднышев пропустил Вершинина в небольшую комнату, служившую ему кабинетом. – Здесь работаю, а за стенкой у меня раскладушка стоит. Осваиваюсь потихоньку, год уже скоро.

– Народ-то знаешь?

– Ну на всем участке, конечно, нет, а вот в Окуневе, Низовом, еще кое-где знаю,

– О Купряшиной можешь что-нибудь рассказать? – спросил Вершинин, усаживаясь на длинную деревянную скамейку.

– Купряшина… – Алексей недоуменно пожал плечами. – Знаю такую, видел несколько раз. Богомольная старуха, безвредная, идет – глаз от земли не поднимает.

– Говоришь, глаз от земли не поднимает? – задумчиво переспросил Вершинин. – И это все?.

– Все, чего же еще? – Уши Позднышева стали пунцовыми. – Неужели замешана в чем-нибудь?

– Интересует меня сын ее Федор, он отбывает срок. Узнай, пожалуйста, осторожненько, как она живет, получает ли письма от него. Расскажешь мне потом.

– Хорошо, – Позднышев кивнул головой в знак согласия.

– А теперь покажи-ка мне, где живет Голикова Анна Афанасьевна. У меня к ней дело.

– Во-он дом ее через дорогу, напротив сельсовета, – показал участковый в окно.

– Вот и прекрасно. Пойдем к ней, представишь меня.

Позднышев поднялся с явной неохотой.

– Посмотрим мы твое Окунево, посмотрим, – успокоил его Вершинин. – И на речке побываем, и покупаемся.

В дом Голиковой они зашли вместе. Небольшая сухонькая женщина лет шестидесяти при виде их оторвалась от какого-то журнала и приветливо заулыбалась.

– Здравствуйте, Лешенька, проходите, садитесь, – захлопотала она, в то же время с любопытством поглядывая на Вершинина.

– Следователь прокуратуры Вершинин Вячеслав Владимирович, – представил его участковый. – С вами поговорить хочет.

– Со мной? – Голикова рассмеялась. – О чем теперь со мной да еще следователю прокуратуры разговаривать?

– Он объяснит вам, – ответил Позднышев с порога, – а я пойду своими делами займусь, у меня тут накопилось.

Задерживать его Вершинин не стал,

– Слушаю вас, Вячеслав Владимирович. – Женщина с явным интересом ожидала разговора. Между делом она выставила на стол печенье, конфеты, чашки для чая.

– Я к вам, Анна Афанасьевна, с несколько необычным вопросом, – заметно волнуясь, начал Вячеслав. – В общем, рассчитываю на нашу откровенность и память.

– Сделаю все, что в моим силах, – развела она руками, удивленная таинственным началом. – На мою откровенность можете рассчитывать полностью – плохое скрывать не в моих правилах, ну а насчет памяти – посмотрим, я на нее не жалуюсь.

– Разговор пойдет о далеком прошлом. Помните вы Купряшина Федора?

– Федьку? Еще бы не помнить! Жизнь эго на моих глазах прошла до того, как посадили в последний раз. Сколько раз я этого парня пыталась наставить на путь истинный, не получилось.

– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, когда вы видели Купряшина в последний раз, и расскажите о встречах с ним.

Теперь разволновалась Голикова. Она чутьем поняла, насколько важны эти сведения для следователя. Ей не хотелось признаваться в том, что и память у нее стала не та, и силы не те. Ведь далеко за шестьдесят сейчас.

– Действительно, задачу вы мне задаете не из легких, – Голикова тяжело вздохнула. – Ведь больше десяти лет, поди, с того времени прошло.

– А вы постарайтесь вспомнить, я вам помогу, – как можно мягче попросил Вячеслав. – Может быть, вам станет легче, если вы это время свяжете с каким-нибудь заметным событием в жизни села или в своей жизни.

– Вполне возможно… Надо подумать, – неуверенно начала она. – Помню, Федька освободился тогда из колонии, жил некоторое время у матери, но в колхозе не работал. Я его еще вызывала тогда не раз, предлагала на работу поступить, участковый с ним много времени потратил. Он все обещал да обещал, а потом пропал. Рассказывали, посадили его в городе. Больше я о нем ничего не слыхала. – Голикова виновато улыбнулась.

Вершинин помолчал. Он мог бы, конечно, сейчас задать наводящий вопрос, но не хотелось этого делать. Вячеслав мысленно загадал, что если убийство на Прорве отложится в памяти Анны Афанасьевны в какой-нибудь связи с именем Беды, значит, он на верном пути.

– Вот еще что, – встрепенулась вдруг Голикова. – Тогда все, что ни случись в селе, приписывали Купряшину и его друзьям. Как раз в тот последний год у нас убийство произошло, приезжую женщину убили, ну и все, конечно, сразу на Федьку валить стали, такие небылицы о нем рассказывали, а оказалось, зря. Вскоре после того случая он и пропал из села.

Вершинин даже вздрогнул от совпадения своих мыслей со словами Голиковой.

– И все же, Айна Афанасьевна, – сдерживая волнение, спросил он, – какие небылицы ходили тогда о Купряшине? Мне важно знать о них.

– Да разные. Вот, например, шел слух, будто учительница нашей начальной школы Слепова зашла как-то к матери Купряшина и у них на потолке заметила темное пятно, вроде крови. Рассказывала она кому об этом, нет – неизвестно, но, когда убитую в озере обнаружили, пополз слух, что убил ее Беда и некоторое время прятал труп на чердаке. Потом мы, конечно, сами посмеивались над этими небылицами. А учительница вскоре уехала от нас. Слышала, что умерла года два назад, – Голикова замолчала.

– Рассказывайте, прошу вас, рассказывайте, эти сведения мне очень важны. – Вячеслав сунул в рот очередную сигарету.

– Вроде говорить больше нечего, – виновато развела руками Анна Афанасьевна, недоумевая, что такого важного было в ее словах и отчего так волнуется следователь.

– Сами-то вы в то время как думали: причастен Купряшин к убийству или нет?

– Когда все на селе об одном и том же говорят, поневоле прислушиваешься и верить начинаешь. Да и вообще, если бы про хорошего говорили, усомнилась бы, а про такого – всему поверишь. По правде сказать, у меня тогда тоже имелись основания подозревать Федьку.

– Ну-ну, – Вершинин даже подался в ее сторону.

– В то лето сенокос хороший был. Мне для косьбы выделили поляну в лесу, в двух километрах отсюда. С утра, кажется в выходной, мы со старшим сыном косили, а потом прилегли в тени отдохнуть. Сын заснул, а я сквозь дрему вдруг голоса слышу: мужской и женский. Вижу, метрах в ста Федька Купряшин, с ним женщина молодая. Слов их я не разобрала. Меня они не заметили. Но, как только слух об убийстве прошел, я сразу об этом участковому рассказала; Шустов у нас тогда работал участковым.

Вячеслав не выдержал и вскочил со стула:

– Приметы, приметы той женщины вы не запомнили?

– Приметы? Нет, я их издалека видела, да и времени прошло с тех пор немало. Забыла. – Внезапно догадка осенила ее. Она с изумлением посмотрела на Вершинина, – Вячеслав Владимирович! Неужели?.. Быть не может…

– Может, Анна Афанасьевна, может. Вполне возможно, что именно вы были последним человеком, видевшим ту женщину живой. А ошибки и в нашем деле бывают.

– Разумеется, разумеется, – машинально повторила Голикова, думая о чем-то своем. – Тогда вся эта история приобретает смысл.

– Какая история? – Вячеслав уже у порога резко повернулся.

– История с учительницей. Видите ли, когда Купряшин исчез из села, мать его в своем доме недолго прожила, вскоре забила окна и двери и с тех пор обитает у подружки через две улицы, а дом так заброшенный и стоит. О ее поступке много всяких догадок ходило, но в основном они сводились к тому, что она якобы боится там жить. Чего-то боится. Кто говорит, труп ей тот мерещится, кто приписывает нечистую силу. Болтовни не оберешься, и теперь, мне кажется, неспроста. И жить не живет, и продавать не продает. Вы побывайте около дома, он в той стороне, на краю села. – И она показала в окно на темно-зеленую полоску леса.

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, Позднышев проводил гостя к электричке. По дороге Вершинин поручил участковому узнать, где живет сейчас учительница Слепова и верны ли слухи о ее смерти. Ему не хотелось верить, что время и тут отрубило одну из тонких ниточек, связывающих с разгадкой убийства на озере.

Электричка тронулась. Невысокая фигура Позднышева с приложенной к фуражке рукой медленно отдалялась. Вдалеке, отражая лучи заходящего солнца, кровавым пятном блеснула Прорва,

«Где-то здесь, прямо за лесом, заброшенный дом Беды, – подумал Вячеслав, всматриваясь в убыстряющую свой бег зеленую полосу. – Крайний дом у леса. Если предположить, что я на правильном пути и убийство совершил Беда, полотна железной дороги ему не миновать. Иного пути на Прорву нет. Значит, скорее всего на рассвете, когда окуневские еще спали, Купряшин мог отнести труп на озеро. Идти пришлось бы в основном лесом. Самый опасный участок, несомненно, железная дорога. Место открытое, да и на кого-нибудь из железнодорожной обслуги можно нарваться. Вот с кем поговорить неплохо. Надо выяснить в управлении дороги, кто в то время обслуживал окуневский участок пути».

Вспомнился небольшой домик вблизи железно-дорожного переезда. Он выглядел жилым. Внезапно Вячеславом овладело непонятное беспокойство. Ход его мыслей, казалось, пересекся с чем-то ему уже известным. Он мучительно пытался вспомнить, что его беспокоит. Неожиданно словно высветило. Вершинин даже подскочил на месте, не обращая внимания на опасливо отодвинувшегося пожилого железнодорожника.

«Ну конечно же! – чуть не вскрикнул он. – Ведь Вареников рассказывал мне о смерти путевого обходчика, которую тоже приписывали Беде».

8

Утром следующего дня, в понедельник, Вершинин проспал и опоздал на работу. Он не поверил Глазам – часы показывали половину, десятого. В реальности убедил, однако, неумолкаемый гул грузовиков за окном; Сказалось напряжение последних дней. Он действительно был загружен до предела.

В прошедшую ночь добраться до кровати удалось где-то а третьем часу, хотя из Окунева приехал засветло. Завел в электричке разговор с соседом-железнодорожником, и оказалось, что тот проработал на этом участке лет двадцать. Он и фамилию окуневского путевого обходчика, который попал десять лет назад под поезд, назвал не задумываясь – Николай Свирин.

Вершинин не стал дожидаться утра, а сразу же пошел в линейный отдел милиции, расположенный в здании вокзала. Он знал, что Стрельников дежурит сутки, и решил попросить его оказать помощь в розыске материалов о несчастном случае. Уж слишком подозрительной казалась смерть обходчика. Виктора не было – уехал на происшествие, и Вячеславу пришлось еще часа два просидеть в дежурке, дожидаясь его приезда.

Рассказ Вершинина Стрельников выслушал с большим вниманием и пообещал в тот же день перерыть все архивы отдела.

Из-за всех этих треволнений он добрался домой почти перед рассветом и теперь чувствовал себя провинившимся школьником – все знали, что Зацепин не терпел опозданий.

В прокуратуру Вершинин проскользнул бесшумно, а у входа вопросительно взглянул на секретаршу. Та сделала страшные глаза и показала через плечо на дверь шефа. Вячеслав вошел к себе в кабинет, жестом позвав за собой Тоню.

– Меня кто-нибудь спрашивал, кроме шефа? – спросил он, вынимая из сейфа находящиеся в производстве дела.

– Спрашивали. Вареников из УВД просил вас сразу, как появитесь, позвонить, а потом Сухарников дело вам с нарочным прислал.

Тоня вышла и принесла толстую папку.

Перелистывая страницы, Вершинин в то же время пытался связаться с Варениковым, телефон которого беспрестанно отвечал на вызовы короткими гудками. Наконец удалось соединиться.

– Привет! – обрадованно закричал Вареников. – Я вас все утро разыскиваю. Есть новости. Я подъеду через полчаса.

Дело оказалось самым ординарным. За Бедой, видимо, следили и неожиданно задержали на рынке. При обыске нашли двое золотых часов, которые значились в розыске. Потерпевшие опознали свои вещи. По их словам, ограбление совершили три преступника приблизительно одного и того же возраста. Купряшина они запомнили, судя по описанию примет, хорошо. Другим был Корочкин, впоследствии также ими опознанный, а третий остался неизвестным. Его примет потерпевшие почти не запомнили. Следователю пришлось немало повозиться, чтобы собрать доказательства вины преступников; Купряшин и Корочкин отрицали самые бесспорные факты. Купряшин сразу заявил, что часы купил на рынке у неизвестного, и гнул эту линию до конца. Виновность их тем не менее была доказана, и суд осудил обоих к семи годам лишения свободы. Третьего участника следователю установить не удалось, хотя подозревали нескольких. Наиболее подходящим оказался парень с допотопным именем – Филимон Куприянович Чернов. Его также предъявили на опознание обоим потерпевшим, и оба они сошлись во мнении, что он очень похож на третьего грабителя, но, к сожалению, твердо сказать не смогли. Не удалось установить также факты знакомства Чернова ни с Купряшиным, ни с Корочкиным. Чернов оказался замешанным в каких-то других делах, поэтому материалы на него выделили в отдельное производство.

Вершинин с досадой захлопнул папку – ничего нового.

В дверях появился Вареников.

– В сей комнате сильно пахнет грустью, – покрутил он носом.

– Радоваться пока нет оснований, – пожал Вячеслав протянутую ему руку. – Гоняемся за призраками.

– Похоже на то, – Вареников уселся поплотней, – но с одной лишь разницей, что у нас есть не только призраки, но и вполне реальные люди: Федька Купряшин и Митька Корочкин.

– Оптимист вы, Николай Иванович, – иронически скривил губы Вершинин. – Можно подумать, что за пазухой у вас ключ к разгадке.

– Ключа пока нет, иначе в этот кабинет я не вошел, а вкатился бы, но уверен – будет. В столице вот побывал, разузнал кое-что.

– Ну и как успехи? – В голосе Вячеслава мелькнула надежда.

– Расскажу по порядку. Сперва о Москве. Я просмотрел немало заявлений о без вести пропавших за три года после убийства, но, – он развел руками, – ничего интересующего нас не нашел, нет подходящего и в нашей области.

– Почему, же так? – Вячеслав был удручен. – Есть вполне реальный неопознанный труп, а заявления отсутствуют?

– Разные могут быть тому причины: может, она родственников не имела или заявление не зарегистрировали.

– Ясно, – Вершинин хмуро кивнул. – Остается слабая надежда на наш запрос.

– Ну-ну, не падайте духом, Вячеслав Владимирович. Теперь дальше: мой старый друг Федя Купряшин сидит в Сосновской колонии особого режима. Угодил туда после побега. Месяцев семь, кстати, пролежал в больнице с туберкулезом легких, вроде бы вылечился. И последнее – конец срока у него где-то через месяц. Дмитрий Корочкин освободился год и десять месяцев назад. В село жить не поехал – отец с матерью к тому времени у него умерли, и, как уже я говорил, работает слесарем на станкозаводе. Женился, недавно дочь родилась. Работает неплохо. Черт его знает, может, порвал с прежними делами. Я поручил посмотреть за ним повнимательней. Если все так, стоит попытаться воззвать к его совести, пока не появился Беда. Тут вы уж должны проявить свое мастерство.

– Сейчас рано. Никаких зацепок для серьезного разговора с ним нет, одни сплошные подозрения и недомолвки, а нужны факты, и серьезные.

Вершинин задумчиво постучал пальцем по обложке уголовного дела. Вареников перегнулся через стол и прочитал название.

– То самое? – спросил он. – Выудить ничего не удалось?

– Практически ничего. Упорные ребята.

– Времена меняются, и люди тоже, – задумчиво произнес Вареников, читая обвинительное заключение. – Смотрите-ка, третий остался неизвестным.

– Подозревали некоего Чернова, но так и не доказали.

– Чернов? Уж не Филька ли Черный? – заинтересовался Вареников, торопливо просматривая анкетные данные. – Точно, он. И здесь его уши…

Заметив недоуменный взгляд собеседника, капитан пояснил:

– Я с ним последнее время много занимался. Трижды судим, в основном за квартирные кражи, но не брезгует и грабежами.

Сейчас на свободе. Судя по всему, остался прежним Филькой.

Я поинтересуюсь, не был ли он знаком с нашими приятелями.

– Я в Окуневе побывал вчера, – перебил его Вячеслав и рассказал о своей поездке.

– Это уже кое-что, Голикова слов на ватер бросать не будет, ну а с железнодорожником, – он сделал паузу, – думаю, простое совпадение, не больше. Вообще, хорошо бы нам собраться где-нибудь всем вместе и помозговать.

– Давайте у Шустова в райотделе.

– С удовольствием.

– Я бы хотел с вами до вокзала добраться. Не возражаете?

– Добро, шофер вас подбросит.

Минут через тридцать Вершинин уже входил в помещение линейного отдела, где работал теперь его однокашник Виктор Стрельников. На вопрос о Стрельникове дежурный махнул в сторону лестницы, ведущей в подвал. Там размещались архив и другие подсобные службы.

Небольшая комната без окон была заставлена самодельными стеллажами, на которых пылились папки различных окрасок, с явным преобладанием мрачных: темно-синих и темно-коричневых. Тускло светила единственная лампа. Стрельников восседал на письменном столе и перелистывал страницы небольшой папки: десятка три других лежали рядом.

– Привет, старик! – обрадовался он, салютуя свободной рукой. – Не выдержал все-таки, прикатил. Зря волнуешься, поручение твоё я выполнил. – Виктор помахал папкой в воздухе. – Хотя, прямо надо сказать, пришлось нелегко, хронология здесь соблюдается далеко не всегда.

Вершинин почти вырвал папку из рук приятеля и, прислонившись плечом к стеллажу, стал просматривать прошитые суровой ниткой листы. Вскоре Вячеслав уныло закрыл папку и бросил ее на стол в общую кипу.

Проверку обстоятельств гибели Свирина дознаватель провел достаточно полно. Он установил, что в день смерти тот ездил в отделение дороги за зарплатой. Получив деньги, путевой обходчик вечером, перед отъездом, выпил с двумя приятелями литр водки и последней электричкой в 20 часов 13 минут поехал домой. В вагоне вместе с ним находилось несколько человек. Все опрошенные в один голос подтвердили, что Свирин был сильно пьян, беспрестанно вставал и ходил по проходу, часто выходил в тамбур покурить. В этом же вагоне ехало еще трое окуневских – пожилой колхозник Усачев с женой и товаровед райпотребсоюза Фролков. Все они видели, как Свирин, качаясь из стороны в сторону, в который раз пошел в тамбур, мусоля во рту самокрутку. Внезапно резкая остановка поезда сбросила многих со своих мест. Пассажиры поднимались с пола, не понимая, что произошло. Оказалось, стоп-кран сорвал Усачев. Как он пояснил, ему внезапно послышался вскрик и звук открываемой двери. Усачев выскочил в тамбур, но там никого не оказалось, лишь на полу валялась форменная железнодорожная фуражка. Решив, что произошел несчастный случай, он немедленно сорвал стоп-кран. Путевого обходчика нашли в двух километрах восьмистах метрах от хвоста поезда. Он был мертв. Судебно-медицинская экспертиза не обнаружила на его теле никаких других телесных повреждений, кроме характерных для падения с движущегося поезда. Судя по большому содержанию алкоголя в крови, Свирин в момент смерти находился в состоянии сильного опьянения. Иными словами, произошла пребанальнейшая история. Изрядно выпивший человек стал открывать на ходу дверь электрички, возможно, для того, чтобы выбросить окурок, не рассчитал своих сил, вывалился и погиб. На умышленное убийство этот случай непохож.