Текст книги "Гражданин Уральской Республики (СИ)"

Автор книги: Владимир Молотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Они добрели до конца коридора, почти до самых лифтов. На двери мужского туалета висела классическая табличка с перевернутым треугольником под кружком.

– Я надеюсь, здесь нет ни камер, ни ушей! – просипел Костя, неожиданно прижав девушку к двери. – Помоги мне, и я забуду, что ты на них работаешь.

– Ты что, спятил? – возмутилась вполголоса Катя, покосившись на часового (тот не отрывался от журнала). – Я работаю, так как мне не на что жить, понимаешь? Я помогу тебе, но только из-за детства.

– Какого еще детства? – удивился Костя, отстранившись от медсестры.

– А ты не помнишь? – Ее глаза сверкнули, прожгли его насквозь.

– Что я должен помнить? – Перед Костей поплыло ее лицо.

– Лето две тысячи девятого в Геленджике, – полушепотом выпалила Катя, глядя на него, снизу вверх, – двухэтажный домик на горе, хозяйка бабка, и мы на втором этаже: в одной комнате я с сестрой, а в другой ты один. Две недели я была от тебя без ума, но ты этого не замечал.

На последних словах появилась легкая улыбка.

– Еще бы! Тебе ведь было лет тринадцать.

Костя помассировал пальцами брови, как будто напряг мозги. Ну и ну! Картины прошлого начали всплывать одна за другой. Катино лицо преобразилось, вернулась некая демоническая острота черт – словно легким бризом повеяло, и что-то теплое в этих чертах, что-то давнее и чуднoе сладко затеребило внутри. Как же он сразу не заметил! Да, он вспомнил – та милая девочка, совсем еще подросток, такая забавная, с косичками над ушами, с мальчишеской угловатой фигуркой, все время вилась вокруг него с дурацкими вопросами и шуточками, с ракетками для игры в бадминтон и доской с шашками. Воланчик она вечно забрасывала к черту на кулички, а в дамки проскакивать была хитра. Как же он мог ее не узнать? Да запросто, ведь до чего она изменилась! Прямо таки классический случай перерождения гадкого утенка.

Костя тогда поехал на юг один, семьи у него еще не было. Но как на зло никаких приключений не словил, никаких курортных романов, так, пару раз переспал с какими-то пьяными девицами. Маленькая Катя даже не заметила этого. А сестра ее, кстати, была дурнушкою и нелюдимкою. Боже, до чего все банально! Порой такая ерунда может в будущем сослужить хорошую службу. Вот и сослужила.

– Черт возьми, так ты та самая Катенька? – искренне проговорил Костя.

Девушка манерно закатила глаза, совсем забавно и нисколько не похоже на ту строгую Катерину в палате. И стало ясно, что это-то и есть ее настоящая непосредственность. Украдкой она сунула ему пачку дамских сигарет.

– Иди, а то на нас уже смотрят.

Охранник косился на русскую парочку. Убедившись в этом, Костя проскользнул в уборную. Душа его возликовала. Какая глупая встреча! Но несомненный плюс.

Сортир пустовал. Костя прокрутил в памяти еще одни виньетки из Геленджика: ее избитые острые коленки после ежевечернего бадминтона, двухдневный ливень и бесконечные разговоры на кухне о всякой ерунде… Нужно было собраться. Костя отогнал лирику и приступил к осмотру туалета.

Первое, на что Муконин обратил внимание – это конечно окно. Оно было без решетки, что уже хорошо. Наполовину закрашенное белой краской, окно имело горизонтальную откидную форточку сверху, в проем которой вполне мог бы пролезть такой худощавый человек, как Костя.

Муконин открыл пачку с сигаретами и обнаружил там зажигалку и маленькую короткую ручку. Ага, молодец, Катюша! Костя прикурил, жадно затянулся сигаретой, помочился в один из трех унитазов. Затем он подошел к окну. Поначалу яркое солнце ослепило его. Весна разыгралась в полную силу. Но вид на улицу его разочаровал – на расстоянии вытянутой руки трепетали верхушки крон деревьев с набухшими зелеными почками. Внизу, по серой ленте асфальтовой дорожки ходили военные в форме НАТО, точно универсальные солдаты в компьютерной игре. Третий этаж, не ниже. Если прыгать, обязательно что-нибудь сломаешь. Костя вздохнул, цокнул языком. Под крышкой Катиной пачки сигарет он записал по памяти номер телефона Самарского связного. И приписал:

ПОЗВОНИ!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

По всему выходило, что возможность самостоятельного бегства выглядела весьма призрачно. Но даже если бы удалось вырваться из госпиталя, раскинул мозгами Костя, дальнейшие перспективы открывались нешуточные. Ведь Минипа-то останется в руках у врагов. И если они быстро раскусят, что перед ними муляж, то сразу задумаются, в чем смысл всей мистификации? И тогда… Ну почему генерал Калинов и Сопротивленцы телятся с главным ударом?! Почему Миротворцы до сих пор в здоровом теле?! Нет, придется продолжить игру, надобно выяснить, как у них дела с Минипой. Вдруг уже раскусили? И в этом мог помочь исключительно Майк Кельвин. Костя решил пока забыть о побеге и начать игру по правилам американца.

Перед ужином Муконин исследовал свою палату на предмет камер слежения. Мало ли что, вдруг на будущее пригодится. Одна камера, вне всякого сомнения, висела над входной дверью. Обычная миниатюрная камера на игрушечном кронштейне, – в случае чего, ей можно было легко свернуть голову. Но сколько еще имелось скрытых камер? И вообще, эта палата специально предназначалась для пленников или она изначально была общей? Но в общих палатах накладно держать автоматические глаза. Впрочем, ладно. В стенах никаких камер нет – это понятно. Остается медицинский аппарат для мониторинга. В него, наверняка, вделано какое-нибудь недремлющее око. И это очень разумно, потому что получается встречное перекрещивание лучей обзора. Хотя и аппарат, в принципе, можно накрыть одеялом. Можно, гипотетически. Но вряд ли все это понадобится.

Достаточно сделать так, чтобы Катя передала записку незаметно для камер. Ведь она догадается записать сообщение связного. Костя начеркал ей в пачке сигарет телефон Самарского связного, который дал генерал Калинов, и который Костя запомнил наизусть, прежде чем договориться о злополучной стрелке у Макдоналдса. Катя не будь дурой обязательно позвонит и сообщит обстоятельства дела, что все повязаны, а Муконин находится в таком-то месте. Ей дадут какие-нибудь инструкции, возможно, сразу предложат план побега. И тогда она что-нибудь напишет и передаст записку Косте. Поэтому важно как можно быстрее получить сведения о местонахождении и степени «раскодировки» Минипы. Чтобы было с чем бежать.

И когда Катя принесла еду, Костя заволновался. На подносе был настоящий армейский ужин: тарелка овсяной каши, краюшка хлеба, котлета, компот и булочка.

Девушка померила давление, затем температуру лазерным градусником. Лицо ее выглядело усталым. Костя искал встречного взгляда, но Катя будто специально прятала глаза. Когда медсестра сложила тонометр и термометр и поднялась со стула, Костя сказал:

– Позволь, я тебя провожу до дверей. Мне надо больше двигаться, чтобы быстрее прийти в форму.

– Как хочешь. – Их глаза, наконец, встретились.

И он понял все. Понял, что у нее что-то есть и она только ждет удобного момента для передачи, а тут он предложил проводить, и ведь не просто так!

У самой двери, под камерой (от медицинского аппарата для мониторинга Костя закрыл девушку спиной), Катя торопливо сунула ему в карман пижамы записку на линованной тетрадной бумаге.

Он остался один.

Подойдя вплотную к окну, Костя скрытно достал листочек и бегло прочитал текст.

Они сделают все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда. Нужен лишь подходящий случай. Они просили помочь тебе, чтобы я сообщила, если вдруг тебя будут куда-то перевозить или переводить. Чтобы появился удобный случай разработать план побега. Но миротворцы постоянно проверяют меня, вплоть до обыскивания. Эту записку я даже спрячу в лиф, иначе найдут, а потом, когда зайду в госпиталь, переложу в халат. А ты, по возможности, уничтожь ее, ладно? Короче говоря, нужно быть очень осторожными. Пока же тяни время. И скоро он сам позвонит мне снова.

Крепись. Классное было лето в 9-м году!

Костя задумчиво улыбнулся. Да, классное. Будь он Гумбертом, то раскусил бы ее истинные чувства в те дни. Но маленькие девочки его никогда не интересовали.

Муконин скомкал листок и, превозмогая позывы рвоты, съел его по частям.

Поужинал Костя уже без всякого удовольствия. Бумага, видимо, не хотела перевариваться. За грязной посудой никто не пришел. Немного помучавшись бездельем, Муконин выпил оставленные медсестрой таблетки и завалился спать.

Сон пришел сразу. Глубокий спокойный сон.

* * *

Под утро кто-то поменял грязную посуду на кружку кофе с круассаном – к сожалению, Костя проспал этот интересный момент.

Как только он позавтракал, явился Майк собственной персоной в сопровождении Кати. На нем был прежний серый костюм, а на девушке – давешний белый халат.

– О, мистер Муконин, сегодня вы смотритесь гораздо лучше, – залопотал он на своем языке. – Румянец на щеках появился.

– Правда? – Костя сразу поддержал дружеский тон. – Жаль, что в палате не повесили зеркало.

– Я надеюсь, сегодня вы готовы к плодотворной беседе? – осведомился Кельвин.

– Я к вашим услугам, – сходу сказал Костя, встретившись взглядами с медсестрой.

В серо-зеленых глазах, полных глубины, промелькнуло что-то родное и заботливое. «У меня есть новости», – словно прошептали ее очи.

– Я решил помочь вам, потому что чувствую, что бороться с вами бесполезно. Я согласен принять вашу сторону, потому что в данный момент не вижу более реальной силы, способной возродить Россию, – высокопарно сказал Костя.

– Вы это всерьез? – с подозрением заговорил Кельвин. – Что ж, благоразумно. Только странно, почему так быстро?

– Ну а почему нет? У меня было достаточно времени подумать. Вы ведь не оставили выбора. Как говорится, смерть или кошелек.

– А, значит, все-таки боитесь электрического стула? – заулыбался американец.

– Значит боюсь. Вы хотели знать пароль для активации компьютера Минипы. Но этого мало. У чемодана двойная степень защиты, – соврал Костя. – Помимо ввода десятизначного пароля, необходимо еще приложить к сканеру мой большой палец. Поэтому вы должны дать мне доступ к Минипе.

– Really? – это слово, знакомое Косте, прозвучало со снисходительной интонацией, как будто американец вообразил Костю ребенком.

Майк продолжил, а Катя перевела:

– В самом деле? Вы ничего не путаете? Что ж, даже если так, на видеоконференции и это возможно. (Майк улыбнулся.) Мы сосканируем ваш пальчик. (Костя открыл рот от удивления.) Да-да, на видеоконференции. Так что пусть Константин не думает, что ему удастся как-нибудь обхитрить нас. Ваше мудрое оружие хранится в самом сердце базы за семью замками. И туда мы вас никак не допустим.

– Я и не думаю… как объегорить… Больно надо, – глупо сказал Костя.

– Единственное, на что вы можете рассчитывать, – перевела дальше Катя, стрельнув глазами в Муконина, – вы покинете пределы госпиталя. Поскольку вы уже достаточно поправились, держать вас здесь накладно. Вы переводитесь во временную тюрьму миротворческой базы. Под присмотр тамошнего медика. Оттуда, собственно, мы и проведем сеанс связи с лабораторией по поводу Минипы. Не волнуйтесь, это хорошая тюрьма. К тому же, если с вашей помощью мы разберем Минипу, то формальный суд сразу вас оправдает.

Майк посмотрел на золотые наручные Ролексы, перевел взгляд на Катю и добавил еще несколько тирад.

– Сейчас девять утра по местному времени, – продублировала девушка. – Мне необходима пара часов для оформления бумаг. Бюрократия, понимаете ли. (Кельвин улыбнулся.) И потом, наша тюрьма находится в другом районе города, рядом с базой. Нужно будет подготовить автомобиль и сопровождение. Так что, я думаю, где-то к полудню все решится. Итак, в двенадцать ноль-ноль будьте готовы.

Когда Катя донесла эти последние слова, Костя незаметно для камер подмигнул ей. Вот, мол, учти, позвони связному и передай эту информацию. Девушка опустила веки и сделала едва заметный кивок.

– Ну что ж, я не прощаюсь на сегодня, – заключил Майк Кельвин, вставая со стула. – Скоро увидимся.

По его лицу проскальзывало выражение, говорящее, что он остался доволен. Хотя тень некоего сомнения тоже мелькала – Костя охоч был до физиогномики.

За американцем поднялась и Катя. Она больше ни разу не посмотрела в сторону раненого Муконина.

На этом и расстались.

* * *

Лощеный представитель Миротворцев Майк Кельвин проявил завидную пунктуальность. Ровно в двенадцать ноль-ноль (впрочем, часов у Кости не было, Муконин подсмотрел циферки на Майкином Ролексе) в палату вошли два пехотинца с модернизированными карабинами, отдаленно похожими на тот, что был у дневального больницы. За ними появились Майк в военной форме офицера НАТО и Катя в деловом брючном костюме серого цвета. Китель майора объединенных сил очень шел капитану, и если не замечать скомканное левое ухо, то можно было похвалить Кельвина за бравый вид. Он преобразился, стал настоящим офицером из американских боевиков. Выражение озабоченности на его правильном лице сменилось скучающей улыбкой, когда он обратился к Косте.

– Он говорит, что все готово для переезда. Чтобы ты собирался. – В глазах Катерины блестело что-то важное.

Забавно. Эти почти зеленые радужки так назойливо впивались просящим взглядом, когда он собирался на пляж. «Дядька Костька, а на какой ты пойдешь? На платный или на дикий? А давай там встретимся, я ракетки с собой возьму… Ну-у, зачем ты будешь читать эту нудную книжку? Так нечестно!» Она забирала томик, внимательно разглядывала обложку, а затем пренебрежительно возвращала и, хмыкнув, уносилась, как ветер, куда-то прочь…

Один из пехотинцев безмолвно протянул прозрачный полиэтиленовый пакет с аккуратно сложенной, выглаженной одеждой. Костя сел на постели и распотрошил пакет. Превозмогая уколы боли, он облачился в новый костюм. Последний представлял собой коричневую спецодежду, которую миротворцы, видимо, откопали где-то на русских складах. Раньше, в доядерное время, в чем-то подобном мог ходить электрик жилкомхоза или специалист по уборке территорий, проще говоря, дворник. В комплект входили серая футболка, брюки из плотной ткани с глубокими карманами для подручного инструмента и спецовка из такой же ткани, застегивающаяся на пуговицы. На костюме не было никаких надписей и нашивок.

– So. Very good. Come on, – коротко пробормотал Кельвин.

Катя не стала переводить.

Вслед за всеми Костя вышел из палаты.

Его повели по уже знакомому длинному коридору к лифтам. Один солдат пошел впереди, другой со спины взял Костю на ствол. Замкнули процессию американец и медсестра-переводчица. Перед тем, как зайти в лифт, Костя попросился в туалет. Некоторое волнение отозвалось позывами мочевого пузыря – обычное дело. Но Кельвин, услышав переведенную Катей просьбу, с подозрением поглядел на Костю. Секунду подумав, он кивнул головой. Облегчившись, Муконин быстро вернулся.

Затем спустились на лифте и вышли через черный ход, имевшийся тут же, около лифтовой шахты. У обветшалого крыльца стоял бронированный черный джип HUMMER. В том же порядке все забрались в машину.

Окна в автомобиле показались Косте небольшими. Кроме того, Муконина посадили подальше от окна, посередине заднего сиденья. С боков зажали пехотинцы с карабинами. Как дежавю всколыхнулся в памяти иной конвой, давний, екатеринбургский, когда по промозглой гололедице оборотни повезли в Комитет, а в его квартире осталась бедная Маша. …Ох, Маша-Машенька, где же ты сейчас? Что там поделываешь, в нашей славной столице? Доведется ли нам свидеться еще хоть раз в этой долбаной жизни?!

Отогнав ее образ, Костя уставился в окно, пытаясь понять, куда едут. Но мелькали лишь названия незнакомых улиц: Луначарского (наверно, в каждом городе бывшей России до сих пор осталась такая, хотя из всех ее граждан никто уж и не в курсе, что за личность был Луначарский), потом пролетела станция метро Московская, затем потянулась улица Гагарина, и еще какая-то улочка. После, за решетчатым забором побежали могильные памятники – потянулось длинное городское кладбище.

От одного из пехотинцев отвратно воняло луком, другой противно громко сопел. Оба они так и не проронили ни слова. В первом ряду мирно сидели Майк Кельвин и Катя. Майк заправски крутил баранку, ощущая себя на улицах Самары как рыба в воде. Катя… Муконину трудно было понять, как ведет себя на переднем сидении блондинка, и тем более – что она чувствует и думает в данную минуту. Девушка то и дело нервно поправляла соломенные локоны, изредка поглядывала в боковое окно. Впрочем, в очередной раз выглянувшее весеннее солнышко должно было ее ослеплять.

Обстрел грянул грозой неожиданно для всех. С левого боку застрочило, внизу завизжали колодки, не успели на заднем сидении вздрогнуть, как их затрясло. Костя увидел, что Майк начал судорожно вращать руль, а Катя схватилась руками за голову и пригнулась. Стражники по бокам Кости захлебнулись в англоязычной ругани.

Tryin' to kill yourself, you stupid fuck?

He's a proper penis!

Костя вытянул шею: рядом неслась синяя Калина, из заднего окна торчал ствол АКМ, направленный сверху вниз. Палили явно по колесам. «Ну что, суки, вот и месть пришла!» – возликовал про себя Костя.

В следующие мгновения Хаммер, виляя, съехал на обочину и сбросил скорость. Громкий хлопок, резкий тупой толчок – Костя полетел вперед, но вовремя выставил локти и уткнулся согнутыми руками в края спинок передних кресел. В уши врезался бесконечный и нудный сигнал клаксона: голова Майка забылась на баранке. Катя, теребя руками волосы, завыла странным, похожим на кошачий, плачем. Ее плечи задергались, напоминая крылья раненой птицы.

Охранник, сидевший слева от Кости, вонявший луком, во время столкновения (с деревом?) умудрился ухватиться за поручень. Он удержался и теперь опустил окно и высунул ствол. Но Калина уже прошмыгнула мимо и подрезала где-то в авангарде. Выкрикнув очередное ругательство, пехотинец высунулся из окна и, выставив карабин вперед, все-таки выстрелил очередью. Тот, что сидел справа, не успел среагировать на аварию и в данную минуту пунктирно храпел с разбитым лбом. Костя, будучи чуть впереди, что есть мочи добавил ему локтем в дыхало с разворота. Несчастный совсем загнулся. Превозмогая ножевые уколы боли в раненом боку, Костя изловчился, подхватил его карабин и двинул прикладом в бок соседу слева, который едва только начал возвращать голову из окна.

Боль в ране усиливалась до головокружения. Из последних сил Костя нажал ручку справа и толкнул ногой дверь. Еще миг – и он выпрыгнул из машины, но ноги подвернулись. Костя упал на больной бок и порывисто замычал от боли.

Но к нему уже подбежали люди, подхватили и поволокли.

– Катя. Спасите ее, – пробормотал он с пеленой в глазах.

* * *

После короткого затмения Костя пришел в себя уже в машине нападавших. В ушах звенела странная тишина. Рядом сидел отдаленно знакомый человек в олимпийке. Его осунувшееся лицо быстро обрело в глазах Кости определенные черты. Те самые, с забавной карикатурностью. Дурацкий рот и сальные волосы, и все остальное.

– Дрюн?! Какого черта?

Тот улыбнулся и приложил палец ко рту.

– Тсс! Послушай. Уже началось.

– Что началось? – Костя огляделся.

В машине были еще двое, совершенно незнакомые рожи. Они сидели впереди. А где же Катя? Но правда, что это раздается со всех сторон? Автоматные очереди, такие глуховатые, словно вдалеке, но отовсюду.

– Что это?

– Вальпургиева ночь. Мы применили ваши генераторы ЭМИ. Теперь безвольную пехоту расстреливают, а высших чинов в плен.

– Генераторы ЭМИ? – удивился Костя.

– Ну да. Я сам только узнал. Главный удар держали втайне даже от своих. Его хотели нанести еще вчера, но потом пожалели пленников. Короче, решили сначала нас освободить. – Дрюн достал из-за уха сигарету, жестом предложил Косте (тот помотал головой), прикурил и затянулся. – Сначала меня освободили с Бурым, теперь вот тебя. Ты ведь был главным отвлекающим звеном. А другая уральская группа доставила компактные генераторы. Ваша доядерная разработка. Короткие мегаваттные импульсы выводят из строя их технику. А сами они, как в микроволновку сунутые – хватаются за головы и крутятся юлой. Вот мы и мочим их, тепленьких. Тут, конечно, фактор неожиданности сработал. Они на твоей Минипе зациклились, а их совсем с другой стороны. Иначе бы защитились как-нибудь.

Дрюн снова жадно затянулся. Костя приосанился и попытался вылезти из машины. Канонада усиливалась.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Штаб Движения Сопротивления города Самары располагался в конторе одного из заброшенных машиностроительных заводов. Сюда Костю привезли на той самой Калине. Помимо Кости в юркой машине приехал, естественно, Дрюн, а также, собственно, водитель – малой чудак с косыми глазами, то и дело отпускавший глупые на взгляд Кости шуточки. («Обалдеть, как пиндосов потравили дихлофосом!») И еще молчаливый парнишка лет восемнадцати, смуглокожий, с торчащими из-под летней кепки смолистыми кудрями, увлеченно потиравший в пути маслянистой тряпочкой автомат АК-74.

С Катей распрощались у разбитого Хаммера. Былых охранников Кости увели в подкативший УАЗик. Труп Майка оставили охлаждаться в его драндулете. Друзья Дрюна на задрыпанном китайском джипе, черном Great Wall, подъехавшем вслед за УАЗиком, пообещали доставить Катю домой, «пока не вызовут в штаб на допрос». У Кости в момент прощания потяжелело в груди, ему вдруг стало жалко отдавать девушку под крыло каких-то сорванцов. И эта неожиданная ревность смешалась с потаенной досадой на глупое прошлое, на то жаркое лето, безвозвратно потерянное, на то, что эти зеленоватые, как давняя морская отмель, глаза теперь уже точно исчезнут из его жизни навсегда. «Дядька Костька, а у тебя в ушах песок!..»

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и вроде бы кто-то хихикнул за спиной, и Костя поймал в зелени ее глаз едва уловимый грустный лучик, – быть может, также вспыхивает порой звезда на черном небосводе, – в лучике том было одновременно все и ничего. Были в нем и мимолетная печаль, и ощущение прошлого, и сожаление, и зуд утраченного отрочества, и неизбежность, и невозможность будущей встречи.

– Спасибо тебе… За все, – пробормотал он.

И погладить бы ее растрепанные локоны, прикоснуться к этой царапине на идеально гладкой щеке, поцеловать в тонкие детские губы, до сих пор детские.

– Не стоит благодарности. – Глаза Кати спрятались. – Прощай.

«Ну и правильно, ну и черт с тобой! К чему эти ненужные порывы? Люди приходят и уходят, они касаются меня своими крыльями и улетают. А я остаюсь один. Навсегда». – Он проводил ее взглядом.

Девушка села в джип, стриженый ежиком молодчик захлопнул за ней дверь, с самодовольной улыбочкой подмигнул Косте с Дрюном, мол, все будет нормально…

Теперь, когда Костя в сопровождении Дрюна шел по длинному коридору конторы, он с упорством отгонял от себя эту запавшую сцену.

Командование Сопротивленцев заседало в актовом зале, куда, собственно, Дрюн и завел Муконина. Посреди просторного помещения были составлены столы, вокруг которых озабоченно сновали, как на выборах, люди в разных прикидах. На стене висела огромная панель, на которой изображалась интерактивная карта Поволжского мегаполиса. Там, где мощная река выгнулась дугой, изнутри к ней прилип этот странный город, как будто его зарядили в струну лука, чтобы выстрелить на запад. Окрестности Самары были раскиданы по изгибу Волги и поодаль, как грибы на поляне после дождя. В разных районах на карте мелькали огоньки – зеленые, красненькие, с разной частотой и густотой.

– А, это наши группировки и возможные места пребывания Миротворцев, – пояснил Дрюн, заметив Костино любопытство относительно карты.

По дороге в штаб Дрюн рассказал, что когда их всех повязали, Костю с Борой сразу отвезли в другое место, а Бурого и его, Дрюна, препроводили в какую-то «шарагу» и посадили в камеру. Это уж потом они узнали, что Костя попал в Натовский госпиталь, а Бора умер в дороге, не приходя в сознание. А сначала их даже пытали, пробовали вводить в кровь какую-то пакость, но у них на все случаи были зашиты в организме антидоты – по крайней мере, так медики Сопротивленцев говорили. Ну а про то, что удар будет с помощью генераторов, они даже сами поначалу не знали. Только уж сегодня, когда освободились… Это вот Коршун, то есть генерал Слапковский… Он, конечно, извинился: простите, мол, ребята, и все такое, но так было нужно, а вы выполнили свой долг перед Родиной. Так что и ты, Костян, выполнил свой долг перед Родиной. И если б не мы, не наше прикрытие, наведшее Миротворцев на ложный след, то может и не было бы ничего нынче.

Коршун сидел за отдельным столом, в глуби зала, и Дрюн первым делом подвел к нему Костю и представил.

Это был типичный человек, похожий на тех генералов, которых Костя видал в доядерное время. Тех самых, какие воевали с чеченскими террористами и грузинскими агрессорами. Боевой генерал в камуфляжной форме без знаков отличия, упитанный невысокий человек, со взглядом, как у коршуна, то есть с густыми смолистыми бровями, чуть выдающимися вперед, и спокойными карими глазами, в которых хранилось то цинично мудрое выражение, какое вырабатывается многочисленными годами службы на первых фронтах. Ладонь Слапковского в рукопожатии оказалась большой, теплой и шершавой.

– Молодец, сынок! – низким голосом отметил генерал. – Эта маленькая победа – твоих рук дело.

И уже после кто-то достал разведенный спирт, по-военному, во фляжке, и разлили по пластиковым стаканчикам, и выпив, Коршун отвел Костю в сторонку.

– Ты на Калинова не серчай. Он вам сопровождение не дал, потому что так спланировали. Уральцы не безвозмездно помогали. И на вашу мистификацию средств не было. На авось отправили. Лишь бы миротворцы клюнули. Но ты дошел и передал, запудрил им мозги. Герой!

– Спасибо, конечно, но… – Косте показалось, что зал качнулся.

Надо же, как подло с ними обошлись. Никогда бы не подумал на Калинова.

Ладно, вернемся домой, разберемся, как со всем этим дальше жить.

– А домой мы тебя, хочешь, сегодня же отправим? – Коршун как будто услышал мысли Муконина. – На самолете миротворцев.

Парень в тюбетейке, с азиатским типом лица, разливавший спирт, снова поднес стаканчики, наполненные до краев.

– Товарищ генерал, разрешите еще по одной, за победу.

Коршун нахмурился, вяло кивнул. Взял стаканчик, выпил и не поморщился. Такие никогда не хмелеют, подумал Костя. Он последовал примеру генерала.

Спирт горячо проскочил по пищеводу и уютно расположился в желудке. Тепло поднялось по всему телу, кровь заиграла.

– Я бы и рад, – сказал Костя, – но вы, наверно, еще не в курсе: мне надо сначала в Уфу, раненого напарника забрать.

Коршун помрачнел.

– Да нет, Костя, к сожалению, это ты не в курсе.

Муконина изнутри затеребило. Генерал сделал понимающий, сожалеющий взгляд.

– Твоего товарища уже не надо забирать, – добавил он после секундной паузы.

– Какого черта! – Костя на картонных ногах опустился на стул. – Ведь он же был в сознании, мог передвигаться. Я же сам его в больницу доставил.

Пустой стаканчик выпал из рук.

– Видишь ли, Костик, тамошние коновалы… Они не смогли толком сделать операцию…

Муконин оперся локтями на стол, схватился руками за голову, качнулся несколько раз – в глазах помутнело. Рана напомнила о себе, сильно кольнув, словно отозвалась на захватившее чувство утраты.

– Ганя, Ганя, бляха муха! Вот суки!

И, как ясный день, вернулось то последнее, что было с ними: разворот перед постом, проезд мимо деревни Тарманы… И то прощание в больнице: «я только туда и обратно»… Ведь не было даже предчувствия, что это конец. Разве только какая-то неизбывная печаль и боль в потускневших глазах Гани… На кой хрен мы сунулись в эти Тарманы? Если бы рискнули через пост, все было бы по-другому. И Ганя, этот жизнерадостный волосатый «рокер» Ганя, наверняка сидел бы сейчас здесь, рядом, со своими дурацкими шуточками-прибауточками, поговорками-скороговорками. Сквозь дымку воспоминаний проскользнули объясняющие слова Слапковского:

– Благо, есть у нас в Уфе друзья, помогли отправить груз двести в Ебург.

* * *

До обещанного трофейного самолета, готовящегося отправиться в Екатеринбург, оставалось часа два, и Костя заскочил к Севе на квартиру.

Сева сидел на кухне и квасил самогон. Мутные глаза, почудившиеся Косте совсем черными, с проблеском удивления уставились на Муконина.

– Костя? Это ты… Иа… Ты куда пропал? Я думал, больше не… заявишься. Я думал, ексель-моксель, ты уже в Ебурге.

Муконин по-хозяйски взял рюмку, сел рядом, налил себе.

– Да так, знаешь. Форс-мажорные обстоятельства.

Выдавив из себя тугую улыбку, Костя взял пальцами маринованный огурчик из тарелки, выпил и зажевал.

– Уф, ну и крепкая же тварь! Давно пьешь?

– Не знаю. – Сева, нахмурив брови, вяло посмотрел в окно. – С тех пор как ты ушел.

Повернув голову к Косте, он сделал такую странную гримасу на своем несуразном, заросшем пепельной щетиной лице, что в других обстоятельствах Муконину стало бы смешно.

– А что это за фигня на тебе надета? Иа.

Сева болотистыми глазами оглядывал серую робу, выданную Муконину в госпитале слугами почившего Кельвина.

– А, это. – Костя махнул рукой. – Неважно. Долго объяснять.

Хорошо хоть бинты невидны под пиджачком, подумалось ему.

– Ты телевизор смотришь? – спросил Костя.

– Не-а. Чо там смотреть-то?

Костя оставил родственника и прошел в комнату, включил ящик.

Передавали местные новости. Русский человек с окающим самарским акцентом, облаченный в коричневый свитер, живчик-брюнет с крючковатым носом, возбужденно вещал на фоне каких-то оранжевых квадратов на задней стене:

– Сегодня мы впервые выходим в эфир на этом чертовом натовском канале. Потому что контингента НАТО в нашем городе больше не существует. Весь личный состав миротворцев сегодня был уничтожен с помощью странного оружия, предположительно излучающего короткие импульсы. Никто еще не взял на себя ответственность за массовый теракт – пока назовем это так – за массовый теракт в отношении миротворцев североатлантического альянса. Впрочем, в ближайшее время мы ожидаем появления здесь, в этой студии, руководителя Движения Сопротивления Поволжской Республики.

В комнату вошел Сева.

– Охренеть! Это чо, на самом деле, что ли? – Он качнулся и бухнулся на диван.

– А ты сомневаешься? – Костя подобрал с комода забытую коробочку с бритвенным станком и сунул за пазуху. – Проспись, а потом выйди на улицу. Там наверно уже ликуют.

На улицах города, похоже, действительно ликовали, Костя не ошибался. Многое сразу поменялось на улицах Самары. Оставив пьяного Севу неожиданно заснувшим, так и не попрощавшись, Костя вышел к автобусной остановке. Люди высыпали на улицу, их стало больше, чем раньше. Они двигались, стекаясь в общую толпу, по направлению к Площади Кирова. Они орали, свистели, бросали на сухой асфальт стеклянные бутылки, и стекло со звоном разбивалось. Кто-то из них неведомо откуда достал старый российский триколор и вознес его над толпой и замахал им, генерируя новые оголтелые свисты. Солнце ласково и одобрительно гладило шествующих людей по кепкам, лысинам и шевелюрам.