Текст книги "Гражданин Уральской Республики (СИ)"

Автор книги: Владимир Молотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Они сидели полуодетые в просторной кухне деревянного дома у русской печки. Уже изведавшие местную баньку, разморенные парилкой и самогоном, вкушали трапезу. Колян Питерский в неизменной вязаной шапочке, в салатного цвета футболке и синем трико, барином восседал в старом кресле. Кресло было обтянуто зеленой тканью, стояло на фоне совкового кухонного гарнитура под молоко. Костя в расстегнутой рубашке сутулился на стульчике, уютно подогреваемый со спины печной стеной. Рядом обнаженный по пояс Ганя, в одних брюках, с мокрыми, вьющимися, точно китайская лапша, волосами, облокотившись на пластиковый подоконник, покуривал сигарету. В эти минуты со своими мускулами он напоминал Косте этакого кентавра. В потолке светилась современная диодная люстра, отчего на кухне было бело, как днем. На столе, помимо опустошенной на две трети литровой бутыли с мутной жидкостью, радовало глаз много разных яств. Тут были и красная рыба, старательно порезанная, и толстые куски сала с мясными прожилками, и картошка по-деревенски в мундирах, и пельмени, и вскрытая банка маринованных огурчиков с торчащими наружу водорослями, и еще всякое по мелочи.

– Анархия, блин, это мать порядка, так говорил батько Махно, – хмельно вещал Колян с горящими глазками. – Это, блин, общество, в котором признается только воля отдельной личности, и только она, и ничто другое. С-следовательно, человек выдвигается на первый план и называется высшим идеалом. Но мы, блин, адаптировали эту арх-архаичную анархию под реалии двадцать первого века. Мы признаем государственный строй, в котором во главу… Иа. Во главу угла ставится личность.

Костя отвлеченно глядел на бескровные, покрасневшие пятнами, жилистые руки атамана, держащие на весу рюмку и вилку с наколотым пельменем.

– А, вот то-то же, батенька, – сощурившись, помахал сигаретой Ганя. – Значит, вы понимаете, что без государственного устройства никуда? Но тогда какая же это, к чертям, анархия, я вас спрашиваю? Где ваша теоретическая школа? Где Бакунин? Где Кропоткин? Вы же противоречите отцам-основателям!

На кухню почти беззвучно вошла пышная девица, обмотанная в простынь от верха груди до икр. В руках у нее был коричневый фарфоровый кувшин. Она поставила его на стол перед атаманом.

– Колюша, кваску вот принесла, – нежным голосом известила она и с интересом окинула взглядом гостей.

У нее было лицо с отдаленно восточными чертами: раскосые глаза, румяные припухлые щеки, чувственный рот и аккуратный нос. Колян похлопал ее по упитанной попке и поблагодарил:

– Ай, Санечка, ай да молодец!

В одурманенных глазах Гани проскользнула зависть.

Элегантно покачивая округлыми частями, Санечка медленно вышла в другую комнату. Костя проводил девицу жадным взглядом.

Колян Питерский осушил очередную рюмку и отправил в рот пельмень.

– Ты мне не гони! – жуя, проговорил он в сторону Гани. – С теорией, блин, у нас все пучком. «Неоанархизм» – вот как это называется, понял, бля? Я… Я тебе даже больше скажу. Общество светлой техноген… техногенной ци-ви-ли-зации в середине двадцать первого века будет иметь такое устройство. Нет президента, нет премьера. Есть только совет министров. Полная свобода личности, никаких чипов, свобода передвижений по всему миру, открытые границы, безвизовый режим. И никаких тюрем. За казнокрадство, убийство, воровство преступника подвергают перекодировке и превращают в полноценного члена общества.

– Эх, вашими бы устами да мед пить! – сказал Костя, подняв рюмку.

– А не надо. Мед пить. Ты своими, вон, дозу намахни. – Колян улыбнулся, то ли злобно улыбнулся, то ли Косте просто так показалось.

Муконин намахнул. Огненная, взрывная горилка чуть обожгла горло и приятно растеклась под грудью.

– Слушай, Колян, а твой этот полк башкирская полиция не трогает, что ли? – вдруг спросил Ганя, беспощадно смяв окурок в пепельнице.

– Ха, – ответил Колян Питерский, – с местной властью у меня, блин, все схвачено. Не по всей республике, конечно, но на ближайший район… Я ведь им помогаю порядок наводить. Иа. Мы шерстим тачки и фуры с номерами других республик. А им это и надо. Они ж, блин, не успевают всех гавриков иноземных просканить, кто въезжает. Хотите, я вам пропуск сделаю, чтоб вас не тронули?

– И ты еще спрашиваешь! – Ганя поправил сбившиеся волосы.

– Сейчас я просто… бумагу, блин, накатаю… Санька! Тащи листок и ручку.

Деревенская красавица не заставила себя ждать. Будучи уже в розовом махровом халате, она с достоинством принесла лист бумаги и ручку. Мило улыбнулась гостям, и так же эффектно удалилась.

Атаман размашистым пьяным почерком накатал:

Податели сего находятся под эгидой

Анархического Полка имени Батьки Махно

Со всеми вытекающими последствиями

Колян Питерский

Заполучив бумажку, Ганя сбивчиво прочитал вслух и качнул головой.

– Ой, спасибо, Колян, ввек не забуду!

– Даст бог, с-сочтемся.

Костя забрал записку у приятеля, насупившись, прочитал. Причмокнул и отдал Гане. Тот упрятал бумажку в карман брюк.

– Слушай, Колян, я все спросить хотел, – протянул Костя. – А почему ты Питерский? Это что, псевдоним такой?

– Все просто, брателло. Потому что я родом из Питера, понял, да?

– А чего не понять-то!

– Только я там сто лет не бывал.

– Да ты что, столько не живут! – Рот Гани растянулся в доброй пьяной улыбке.

– Ну, в смысле, я там с детства не бывал. С путинских времен.

– Да, теперь уж и не побывать, – глубокомысленно протянул Костя.

Затем выпили по рюмке за удачную дорогу до Самары.

Костя уже ощущал себя пьяным.

Все хорошо, думал он. Все просто классно! И плевать на мелкие неприятности. На облом с БТР, на потраченные деньги, на всякую ерунду! И Колян оказался добрым малым, и машину к завтрашнему дню залатают – чудные ребята, умельцы из деревни. Лишних вопросов не задавали. Внутреннее покрытие из особого материала? Ну и ладно, постараемся не трогать. Все будет сделано по высшему разряду. А вы пока развлекайтесь с атаманом: банька, самогончик, все дела.

«А может, у него и девочки есть?» – пьяно подумал Костя.

И всплыла волнительным воспоминанием Маша. Рисунок ее тонких бровей, напоминающий заплаканного арлекина, ее взгляд, полный подводных камней и коралловых рифов. И так затеребило под сердцем, что Костя решил налить еще. А разлив мутную по рюмкам – не дожидаясь других, сразу выпил.

И потом были еще какие-то хмельные беседы. И Санечка приносила вторую бутыль, и при этом так мило и многообещающе улыбалась. И затягивали старинную песню, которую откуда-то знал молодой Колян.

Эх, дороги, пыль да ту-уман,

Холода, тревоги, да степной бурьян.

Выстрел грянет, ворон кру-ужит, Твой дружок в бурьяне неживой лежит.

И мычали на улице коровы, так непривычно и так по-деревенски. И луна, выплывшая до заката, подбитым оком заглядывала в окно.

Как спать легли, у Кости напрочь выпало из памяти.

* * *

Когда Костя проснулся, было уже очень светло, по внутреннему времени, заложенному в человеке – часов десять, не меньше. Он лежал под шерстяным одеялом в одних брюках на раздвинутом диване. Рядом, носом кверху, отвратительно храпел Ганя, его сальные волосы разметались по подушке и отпугивали неприятным запахом. За стеной кто-то ходил, поскрипывая половицами, бренчал железной посудой, изредка охала входная дверь.

На табурете у дивана стояла кружка. Костя приподнялся, подставив локоть, взял кружку и принюхался. И тут же отпрянул, как кот от кипятка. На резкий запах самогонного спирта отозвался прилив тошноты. Но в горле была пустыня Сахара, и очень хотелось пить.

На счастье, на полу стоял стакан с водой. Муконин жадно высосал добрую половину. Затем решил-таки полечиться. Сделал большой глоток самогонки. Крякнул. Едва сдерживая обратный позыв, быстро запил водой.

Ганя перестал храпеть, через пару минут проснулся. Зашмыгал носом, протер глаза. Остатки самогона, предложенные Костей, выпил без признаков брезгливости. Муконин завистливо покачал головой.

Быстро оделись, через пустующую кухню вышли на улицу подышать.

Погода нашептывала. Солнце сияло и пригревало. Но все же с похмелья казалось немного зябко. Изредка кукарекали петухи, да кое-где протяжно и лениво отзывалась корова. Рядом радостно капало с крыши.

– А, проснулись, гости дорогие! – Давешняя Санечка с распущенными волосами, черными, как смоль, в фиолетовой кофточке поверх халата, с внушительной выпуклостью на груди, поставила ведро на крыльцо.

В ведре в желтоватом молоке качнулась белая солнечная медуза.

– Завтрак там, на столе. Еще вот молочка парного принесла. А Колян скоро будет, просил небеспокоиться.

– Не хочешь ли с нами поехать, милая девица? – вдруг пошутил Ганя. – А куда? – улыбнулась Санечка, остановившись с вновь поднятым ведром.

– На край света.

– Спасибо, конечно, но мне и здесь хорошо.

– Ну, как знаешь.

Деревенская красавица, подарив на прощанье дежурную улыбку мадонны, растворилась за дверью. Костя нашел в кармане смятую пачку сигарет, прикурил.

– Дай и мне тоже, – попросил приятель.

Костя угостил Ганю, затянулся, задумался.

Было что-то теплое, родное, но в то же время убийственно тоскливое в этом деревенском пейзаже. Застывший в пляске прореженный штакетник забора; замершее над черными, с грязно-снежной проседью, грядками чучело в плаще и шляпе; редкая птица, беспардонно клюющая освободившуюся от зимнего покрова гадость; сарай, сросшийся с одноглазой банькой, чуть клубящей из печной трубы; и за зеленой железной оградой, где-то вдалеке – Уральские горы, подернутые дымкой.

И Костя осознавал сейчас, что не существует томительнее пейзажа, чем это почти первозданное угодье, не существует, пожалуй, красивее места, чем эта тихая глушь. Здесь остались корни людские, давно забытые, но так и не выкорчеванные. И стоя на этой сонной земле, как будто чувствуешь незримую нить, связывающую тебя с этими корнями. Словно просыпается нечто и выходит из души, и хочется дышать полной грудью.

Здесь все одно не прижиться никакому импортному самозванцу, еще подумал Муконин. Не поймет он эту землю, не услышит ее слабый шелест, не сможет, как бы ни старался, взрастить в ее почве семена, прочувствовать ее тайный посыл. И уйдет он, помаявшись, разочарованный. Уйдет, недоуменно пожимая плечами и растерянно понурив голову. Как уходили надломленные солдаты павшего духом Наполеона более двухсот лет тому назад.

Тут Косте вспомнилось детство. Каникулы в деревне у бабушки с дедушкой, такие же вялые пейзажи, те же взбалмошные крики петухов, зычное мычание коров, забавное блеяние овечек. И этот поселковый дух, запахи навоза и сена, шепот соснового бора, стойкая тина на местном пруду. Такая противная, прилипчивая тина, она медленно наступала многотысячным войском на замерший стрекозой поплавок, и нужно было спускать на зеркало заводи палку и, точно огромным автомобильным дворником, отталкивать пакостливую зеленку назад.

А однажды, – они рыбачили с канувшим потом в безвестность дружком, – все чудилось, что вот-вот начнет клевать, и вроде бы начало уже после заката, и прибежала бабушка, так любившая передразнивать по телеку президента Ельцина, прибежала с мухобойкой и начала ругаться: «Какого лешего, язвить в душу, вы до сих пор здесь сидите?!» Царствие ей небесное…

…Колян Питерский появился, когда приятели почти позавтракали. Ганя допивал парное молоко, Костя бренчал ложкой в кружке с чаем.

– Ну что, орлы, готовы к бою? В смысле, отправиться в дорогу? – бодро спросил он, развалившись в дежурном кресле.

На голове у него красовалась все та же черная вязанка, одет он был в синий спортивный костюм. Похмелье, по всему видно, не особо его мучило.

– А машина готова? – хитро спросил Ганя.

– В лучшем виде. Пожрали? Идите забирайте, – чуть улыбаясь, ответил атаман.

Костя отодвинул чай, нерешительно привстал.

– Погоди-ка, Колян, а помнишь про вчерашнюю бумажку для башкирской полиции? – Ганя вытащил из кармана записку и протянул атаману. – Она точно подействует?

Колян Питерский даже не стал смотреть на листок и фыркнул.

– Я все помню, брателло. Можешь не сомневаться, если попадутся мои люди, то подействует.

– В смысле, мои люди?

– Ну не тормози. У меня в башкирской полиции свои люди есть, я же говорил. А теперь пошли тачку смотреть.

И они отправились в мастерскую. По дороге Костя подумал: и куда это испарилась первичная интеллигентность Коляна? Видно, поначалу картинку гнал.

Мастерская – это громко сказано. Во дворе у одного из анархистов (все члены банды, как выяснилось, в основном, были из местных жителей), в просторном гараже на задах, было создано подобие мастерской. Стоял сварочный аппарат, какой-то ржавый подъемник – лебедка с электроприводом, пустой свежевыкрашенный в черный цвет кузов Вазовской Лады Самары-2, еще какие-то двери от иномарок, словно выпотрошенное собаками кресло, верстак с тисками, разбросанные тут и там инструменты. И посреди всего этого творческого беспорядка красовалась помытая Ганина «семерка». На правой передней двери почти не осталось следов вмятины. Только более светлые пятна свежей краски. Около Жигулей стоял механик Ган, курносый низенький парнишка с хитрыми раскосыми глазами (смесь башкира с русским?), одетый в синюю робу с большой надписью «ЛУКОЙЛ-ИНВЕСТ», спертую, видимо, когда-то давно с производственной фирмы путинско-медведевских времен.

– Здорово, мужики. – Ган протянул неожиданно большую мозолистую руку.

Пожатие у него оказалось крепким.

– Тачку пришли забирать? – Он поглядел хитрыми глазками. – У меня все готово. Как раз только воск нанес.

– Что ж, замечательно, – проговорил Костя.

– Сразу тачку посмотрите, чтоб все пучком было, – предупредил Ган.

– Ваш чемоданчик уже на своем месте, – известил Колян Питерский, усевшись на замасленный стульчик и закинув ногу на ногу.

Костя залез руками в тайник под водительским сиденьем, убедился, что макет Минипы действительно на месте. Затем он заглянул в бардачок и удостоверился, что и его пистолет Макарова также остался нетронутым. Ганя тоже пошарился в салоне, проверил багажник и выяснил, что их личный автомат отсутствовал, впрочем, как и трофейный. Затем приятели просмотрели снаружи кузов. Никаких вмятин, все целое, лишь следы свежей, едва высохшей краски, поблескивающей восковым покрытием.

– Да, два автомата Калашникова я включил в размер морального ущерба. – Атаман обвел глазами приятелей.

– Ладно, так и быть. Один все равно трофейный. – Костя махнул рукой. – А другой был старый и ненадежный.

– Врешь, я их оба проверил. Хорошие пушки.

– Ну и что толку теперь ехать? – недовольно прошипел Ганя.

– Да ладно ты, не бзди. Хотите, отдам взамен одного Калаша советский самозарядный карабин? Он, конечно, похуже, но тоже ничего. Вам-то все равно, а мне в горах автоматы нужны.

Приятели оба не поняли логику последнего предложения, но естественно согласились.

Винтовка оказалась старенькой, потертой. Повертев ее в руках, Ганя с видом знатока констатировал:

– Самозарядный карабин СКС-45. Был принят на вооружение Советской Армией еще в далеком тысяча девятьсот сорок пятом году.

Однако Колян заверил, что карабин отличался безотказностью и даже лучшей, чем у Калаша, прицельной дальностью стрельбы. Ганя спрятал винтовку под пассажирское сиденье.

– Ну что, будем прощаться? – вздохнул Костя.

Колян Питерский поднялся со стула, развел руками. Механик Ган демонстративно отстраненно потер капот тряпочкой.

Рукопожатие атамана анархистов оказалось неожиданно теплым.

– Да пребудет с вами сила! – Он улыбался, поправляя на голове черную шапочку. – Раздавите натовцев, аки тараканов вонючих.

* * *

Выезд на трассу нашли по краткому инструктажу Гана. Солнце встало в зенит и совсем распалилось. Дорога выглядела сухой и светлой. Извилистый серпантин то медленно поднимался в гору, то полого спускался вниз. За рулем ехал Ганя.

Для начала Костя набрал на смартфоне генерала Калинова. С легкой руки Кости шеф неожиданно вышел на связь.

– Где вы пропадали, мать вашу?! Что произошло, черт возьми? Спутник потерял машину, я уж хотел выслать вертолет. – Калинов выбрал нападение как лучшую защиту.

– Мы-то ехали, и заночевали тут кое-где, а вот почему вы недоступны были? – отстрелялся Костя. – И причем тут вертолет? Где хотя бы обещанные БТР?

– Значит, связь опять, будь она неладна! – уже виновато посетовал генерал. – А боевых машин не будет. Придется вам, ребята, теперь самим добираться, не обессудьте.

– То есть, как это не будет? – возмущенно встрял Ганя.

– А вот так. Командир пограничной части в запой ушел и горючее распродал.

– Ни фига себе дела! Мы же без прикрытия пропадем! – Костя тоже разозлился. – Может, возвращаемся обратно? На кой хрен этот муляж до конечной точки везти? Ведь миротворцы получили знак, что мы выехали? Или еще нет?

– Нет еще. Вы должны доставить в срок и передать ополченцам, любой ценой. Это приказ, а приказы не обсуждаются. Все, до связи в Уфе.

И Сергей Михайлович отключился. Приятели приуныли. Громко обругали всех и вся на чем свет стоит и замолчали.

Потом минут десять ехали без разговоров. Каждый думал о своем. О том, наверно, что эта поездка может стать последней в их жизни, но путь уже выбран, и не отступить.

Мотор, где-то за панелью приборов, бесконечно тянул одну высокую ноту из средней октавы. На подъемах Ганя переключался на четвертую или даже третью скорость, и нота сменялась на более низкую. На спусках водитель пытался разогнаться больше ста километров, и появлялась прежняя нота, но, чувствуя опасность своего положения, Ганя опять намеренно понижал скорость. Машин на пути встречалось мало. Попутно обогнала одна иномарка с башкирскими номерами, да навстречу попалось несколько легковушек. Благо, хоть дорога была нормальной – почти без выбоин. Единственное достижение российских властей до ядерного кризиса, думал Костя, это то, что они успели отремонтировать федеральные трассы. В России, как известно, существовало две беды: дураки и дороги. Теперь осталась лишь одна – дураки. Правда, самой России нынче почти не осталось.

Муконин любовался проплывающими пейзажами. В голове, в который раз, всплывали слова старинной песни.

 
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
 

Вскоре горы начали редеть. Местность плавно переходила на холмы.

Где-то к обеду замаячила первая полосатая палочка. Ганя сбросил скорость и начал торможение.

– Ну что, испробуем Коляновскую записку? – улыбнулся Костя.

– А чего, сразу и проверим на вшивость, – согласился Ганя.

Полицейских стояло двое. Форма у них была синяя, как у гражданских летчиков в прошлые времена. На погонах какие-то непонятные знаки. На головах – пилотки с кокардами, изображающими, очевидно, герб Республики, что-то вроде нефтяной качалки в колосьях. Позади стражей порядка, в кармане обочины разместилась вазовская «пятнашка», выкрашенная в красно-зеленый цвет. Машины у них не обновлялись, похоже, со времен Путина-Медведева, подумал Костя.

– Ваши документы, – откозырнул первый полицейский, более высокий и щуплый, с непроницаемыми карими глазами.

Второй стоял у него за спиной. Этот второй внимательно вглядывался в трассу – не пропустить бы еще какую-нибудь интересную тачку.

Ганя учтиво вылез из машины, притворно суматошно порылся в карманах, и в его руке вдруг, будто бы случайно, появилась записка Коляна Питерского.

– Документы, документы… Блин, куда ж я их засунул?.. Ах да, у меня еще вот это есть, взгляните-ка.

Дорожный инспектор пренебрежительно взял бумажку, пробежался глазками, его рот растянулся в плотоядной улыбке. Он подозвал напарника.

– Таир, гляди, что у них есть.

Муконин подумал, что вот сейчас они все поймут, спросят, как там поживает атаман, и отпустят уральцев. Таир, пониже ростом, с раскосыми глазами, смугловатый, коренастый, с проскальзывающим в чертах лица чем-то кабаньим, осторожно взял записку и прочитал. Ему тоже стало немного весело. Он вернул бумажку высокому, их многозначительные взгляды встретились.

– Круто, – только и сказал Таир.

– Пройдемте со мной, – бросил первый инспектор, покосившись на Ганю.

Костя, почуяв неладное, тоже вылез из автомобиля.

– А вы, собственно, не представились, – заговорил он. – Разве правила дорожного движения в Башкирии другие?

Башкирский гаишник остановился и недобро поглядел на Костю.

– Ты будешь мне сейчас про правила рассказывать?

– И все-таки, представьтесь, – не унимался Костя.

– Сержант Талывердиев. Пройдемте со мной оба.

Напарник сержанта молча наблюдал за происходящим с хитрой улыбочкой на лице. Он остался стоять на обочине. Он ждал своего звездного часа.

Костя и Ганя сели в машину инспектора, Ганя на переднее пассажирское сиденье, Костя – на заднее. Муконин почувствовал нечто вроде дежавю. Боже, до чего знакомая ситуация!

– Дак что, документики-то у вас есть на машину? Или угнали? – спросил сержант таким тоном, будто собирался лишить их права ездить навсегда.

Костя поймал в обзорном зеркале его непроницаемые глаза. В душе поднималась злость.

Ганя достал документы и отдал. Сержант внимательно просмотрел ламинированные корочки Уральской Независимой Республики, затем положил их перед собой на панель. Ганя жадно посмотрел в их сторону.

– Дак вот, – сказал Талывердиев. – За связь с бандитскими элементами я должен вас арестовать и препроводить в участок. Но это долго и муторно. Проще вам отдать десять евро, плюс стандартные десять за проезд по Башкирской территории, итого – двадцатник. Короче, двадцать евро, и вы свободны как птицы.

У Кости внутри все упало. «Опять влетели на бабки!» – воскликнул он про себя. И даже сматерился в уме.

– Понятно, значит, с Коляном Питерским вы незнакомы? – глупо спросил наивный Ганя, поправив волосы на виске.

– Послушайте, – немного повысил голос сержант, – какая может быть связь у государственной полиции с всякими там жуликами Колянами? Вы в своем уме?

Костя обреченно достал портмоне и вытянул бумажку достоинством в двадцать евро.

– А почему именно десять за связь? – осведомился он, внимательно глянув на инспектора.

Вся эта ситуация стала уже забавлять Муконина.

Полицейский пожал плечами.

– Для ровного счета. А что, хотите в участок?

– Нет-нет, мы согласны, – поспешил заверить Костя и протянул купюру.

Дорожный инспектор с ужимкой фокусника достал откуда-то Правила Дорожного Движения и раскрыл их на развороте. Костя положил туда две дестяки. Книжка захлопнулась, и также быстро исчезла, как появилась. Костя едва сдержал смешок.

– Вы свободны, – сообщил сержант Талывердиев.

И потом уже, когда шли к машине, Костя качал головой, вздыхал и бормотал под нос:

– Так мы скоро вообще без денег останемся.

Напарник сержанта, так никого и не выловивший (дорога была пуста), провожал их снисходительным взглядом надменно улыбающихся глаз.

Едва приятели уехали на достаточно приличное расстояние, как на комбинации приборов загорелась лампочка бензобака.

– Блин, надо бы где-то заправиться, – констатировал Ганя.

– Сейчас посмотрим. – Костя достал смартфон и запустил спутниковую программу. – Во, нормально! Ближайшая заправка через десять километров отсюда.

Программа-карта не обманула. Через пять минут на горизонте показалось несколько деревянных домиков, и вместе с ними – заправочная станция.

Ганя сбросил скорость. Еще через минуту они подкатили к ближайшей к обочине трассы колонке.

Это была заправка средней руки под красноречивой вывеской:

БАШКИРСКАЯ РОЗА ВЕТРОВ

Цены конечно же кусались. Поодаль от бензиновых колонок, как белая ворона в стае, красовалась одна водородная, желтая, напоминающая большой стоячий пенал треугольного сечения с закругленными углами. Очевидно, это была топливная ноу-хау-гордость местного масштаба. Над платформой со всеми колонками имелся навес из крытого черепицей металла. На большой будке с черными тонированными окнами крышу венчали огромные красные буквы:

СУПЕРМАРКЕТ ЗАКУСОЧНАЯ ЗАПРАВКА 24 Ч

Ганя вылез из машины, вставил заправочный пистолет и подошел к пассажирскому окну.

– Я это, пойду сигарет куплю да рассчитаюсь за бензин. А ты за колонкой посмотри, ладно?

Костя кивнул.

Он проследил взглядом, как приятель прошествовал к маленькому зданию и скрылся в стеклянных дверях. Затем Костя осмотрелся вокруг. Клиентов не было – унылые колонки ждали своего часа.

Но вот кто-то подкатил к дальней колонке, вернее, ближней к обслуживающему киоску. Костя прищурился: джип? Нет, простой русский УАЗик, вечная ему память! Из УАЗика вылезли двое с автоматами и забежали в будку. Оттуда сразу послышались свирепые крики и женский визг.

Костя почувствовал, как к вискам подкатила волна жара. Он машинально схватил винтовку Коляна и не спеша выбрался из салона. Муконин стал подкрадываться на полусогнутых, прячась за колонками.

И вот он уже оказался в двух шагах от УАЗика. Выглянул из-за железной колонки с застывшими цифрами на электронном табло. За рулем кто-то сидел. Косте показалось, что шофер бандитов лениво зевает. Муконин снял винтовку с предохранителя.

Сквозь приглушившиеся звуки из будки он услышал пульсирующий набат своего сердца. Сделав глубокий вдох, Костя выскочил на выдохе из-за железной бандуры, бросился на холодную землю и перекатился к задам УАЗика. Застыв около бампера, перевел дух. Ничего не изменилось. Только набат усилился.

Костя взвел винтовку и бочком подкрался к дверце водителя. Резко дернув за ручку, открыл кабину и сразу же подставил ствол к шее водителя. Тот медленно повернул голову и округлил глаза до больших шариков. «Тупое губастое лицо, – подумал Костя, – невысокий увалень лет пятидесяти».

– А сейчас ты кладешь оружие на панель за рулем и выходишь из машины, – спокойно скомандовал Муконин.

Водила помрачнел – на его лице все проступило, как на промокашке. Вытащив пистолет из кармана, он послушно положил оружие на панель за рулем и, выставив ногу, начал вылезать из УАЗика. Костя отступил на шаг, не убирая ствола с толстой шеи губастого.

В эту секунду хлопнула дверь, и несколько людей вывели из будки скрученных типов. Победители шумно переговаривались на корявом нерусском языке, наверное, башкирском. Воспользовавшись тем, что Костя на мгновение отвлекся, шофер банды ловко извернулся, ухватил рукой ствол и отвел в сторону. В следующий миг он попытался пнуть Костю ногой, но Муконин вовремя отскочил.

– Ах ты, сука! – выругался Костя и навел винтовку.

Учитывая, что его коллеги повержены, водила бросился бежать. Боясь выстрела, он принялся вилять из стороны в сторону. Это показалось весьма забавным. Костя прицелился и пальнул по ступням беглеца – водила, как ужаленный, взвыл, схватился руками за ногу и завалился набок, и заскулил бродячим псом:

– Ау, ау, ау, а-а-а!

Винтовка сработала хорошо. Ну вот, проверил и ладно, подумал Костя.

– Ай молодец, хорош клиент! – обрадовались на русском башкиры, и двое из них отделились и забрали представляющего жалкое зрелище шофера.

В то время остальные башкиры методично избивали полулежащих горе-налетчиков на холодном асфальте, руками и ногами. Вскоре к ним присоединили и несчастного водилу. Слышались глухие удары, как в надутые мячи, русские матерки и жалкие вскрики. Один башкир стоял в сторонке и перекладывал трофеи – автоматы. Наконец появился Ганя и застыл на выходе. Костя приблизился к нему.

– Видал, что творится? – Глаза у Гани сверкали, в руках он мусолил деньги.

К ним подошел тот, что перебирал автоматы, похлопал Костю по плечу.

– Давай езжай, платить не надо.

– Представляешь, эти местные такие молодцы – ребята не промах, – затараторил Ганя, когда они, оглядываясь, пошли к машине. – Только отморозки зашли и вскинули Калаши, ну, типа, ограбление и все такое… Короче, бармен, коренастый мужичок, он не растерялся. Типа, начал деньги из кассы доставать. Ну, один к нему приблизился, чтоб баблосы-то забрать. А тот его хоп – прямо ножом из-за стойки, никто и понять не успел, а у того уже кровь. А второго уложил длинный парень из-за столика. Там местные водилы обедали. Я даже глазом моргнуть не успел.

Костя улыбался и покачивал головой.

– А ты молодец, время зря не терял, – в конце рассказа похвалил его Ганя.

Так они сели в машину (бензобак был полон) и уехали дальше.

Хорошо, когда все хорошо кончается. Но без твоего участия.