Текст книги "Край непрощенных (СИ)"

Автор книги: Владимир Пекальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

  Он выглянул, поймал в прицел поджарый силуэт с перьями на голове и плавно потянул за спуск. Индеец взмахнул руками, сделал еще несколько шагов вперед и упал. Рядом застучал 'шмайсер' Макса.

  Из горящего дома через улицу выскочил человек в белом кителе, к нему сразу же устремилась целая группа индейцев, потрясающих томагавками и ружьями. Кирсан навел на них 'сорок вторую' и принялся стрелять, хотя в мечущихся дьяволов еще поди попади. Двоих срезал, двоих грохнул Макс. Человек вскинул руку с пистолетом и уложил наповал ближайшего команча, но вот в него метнули томагавк с трех метров – тут уж не промахнешься. Белый китель упал, как подрубленный. В соседнем доме застучал пулемет, укладывая краснокожих одного за другим.

  Рухнул дом неподалеку, подняв к затянутым мрачными тучами небесам столб искр. Вопли команчей, крики жителей, стрельба, хаос, смерть и разрушение. Палец жмет на крючок, приклад отдает в плечо, мечутся неясные тени в дыму и тумане. Ад кромешный.

  Кирсан заметил группу индейцев, укрывшихся за бытовкой, сделанной из автофургона. Человек пять или шесть, выглядывают, стреляют в окна дома по соседству, прячутся. А стенки ведь тонкие, подумал разведчик. Он положил ствол 'фаллширмджагергевера' на шею мертвого зулуса – удобная выемка – и принялся стрелять. Выстрел, ствол правее, выстрел, правее, выстрел, правее... пули легко прошивали бытовку и спрятавшихся за ними индейцев, и все они, кроме одного, были убиты. Лишь последний, сообразив, что и сам сейчас разделит участь товарищей, бросился, пригнувшись, к соседнему сараю, но его уложил кто-то из окна.

  Тут к Максу и Кирсану за трупы заполз Святой, испачканный в крови, но довольный, как слон таблеткой, кровь, стало быть, не его.

  – Давайте проползем вдоль стены, – пропыхтел он, заряжая новоприобретенный винчестер, – сейчас чертовы засранцы поймут, что их понемногу выбивают, и постараются уйти обратно через стену с той стороны, откуда пришли.

  – А нам точно надо это делать? Я сегодня уже настрелялся больше, чем за всю жизнь до этого момента. В гробу я видал и индейцев, и зулусов, и того, кто все это тут устроил!

  – Привыкай, салага... Если позволить туристам уйти – жители деревни не смогут выделить достаточно сил для отпора людоедам. Хотя... они и так в заднице.

  Тут раздался рев, и танк, грохоча траками, понесся по улице, паля из курсового и спаренного пулеметов. Индейцы, завидев такое чудовище, бросались наутек, и основные силы поселенцев продвигались вперед, встречая минимальное сопротивление. Прямо на глазах Кирсана 'тридцатьчетверка' сходу врезалась в угол двухэтажного дома, где засели краснокожие, и здание просто сложилось, словно карточное, похоронив под собой врагов. Затем танк вихрем домчался до дальней стены и развернулся, отрезая команчам путь к отступлению. Те заметались: с одной стороны наступают взбешенные жители, с другой – ревущее чудовище. Паника в бою не способствует долгой жизни, и вскоре нападающих перебили, ускользнули лишь единицы. Танк к концу боя тоже заглох, потратив последние капли солярки.

  Кирсан привалился плечом к стене дома и медленно сполз на землю. Зад коснулся чего-то мягкого, но он не стал смотреть, на чьем трупе сидит. После всего, пережитого за какой-то вшивый час, ему уже было, в общем-то, по барабану. Макс на сто процентов прав: для того, чтобы воздать по заслугам убийце, не нужны котлы с кипящей смолой и рогатые кочегары. Достаточно засунуть его в самое жаркое место бойни. Жернова войны дадут сто очков форы любой адской сковородке, и это знает всякий, кто побывал в подобной мясорубке, пусть даже не в самом центре, пусть даже страшный Всадник Апокалипсиса всего лишь накрыл его своей тенью – тень эта останется в душе человека навсегда. И тот, кто всем тут заправляет, хорошо знал, что делал, когда списывал в утиль котлы и печи. Кирсан ведь был на войне. Пусть ему удалось проскочить сквозь мясорубку, почти не пострадав, даже тот маленький душевный шрам, который разведчик вынес из Цхинвала, стал достаточной причиной уволиться по истечению контракта: он свой долг родине уплатил. И вот Кирсан снова там, откуда отчаянно пытался сбежать: под стопами молоха войны. Страшнейший круг ада тот, в котором интенсивная бойня идет регулярно, без остановок, без права на отпуск. И теперь Кирсану хотелось одного из двух: либо ужраться до деревянного состояния, либо сдохнуть. Но искусный садист, дергающий за ниточки этого мира, отнял у него обе возможности. Разведчик сидел у стены посреди догорающего поселка на чьем-то трупе, с ног до головы перемазанный грязью и кровью, смотрел в пространство 'взглядом на две тысячи ярдов' и отрешенно думал, что психиатра, который поможет справиться с боевой психической травмой, он тут не найдет. С другой стороны, если человек все еще отдает себе отчет в ситуации... Может быть, обойдется и без врача. Точнее, придется обойтись.

  – Совсем дело швах, – прокомментировал ситуацию Святой, когда они кое-как помыли лица и руки и устроились на отдых в каком-то подвале, – видимо, капут лагерю, а ведь он тут стоял, сколько я помню... Первый раз вижу такой урон от 'туристов'... Индейцы с зажигательными стрелами – это реально что-то новое в датском королевстве.

  Вогель только пожал плечами:

  – Все новое – хорошо забытое старое, слыхал такое? Лет, чтобы не соврать, сто назад такое уже было. Выстроили на одном ранчо целый форт, и стоял этот форт очень долго. Два или три века, я уж не упомню.

  – Разве города стоят не двадцать-тридцать лет? – спросил Кирсан.

  – Столько стоят брошенные города. Где живут люди – там все приходит в упадок медленнее. Так вот, шесть тысяч народу было, и туда кого попало не пускали. Отборный контингент, пулеметы, шесть танков по углам... Зулусы, норманны, монголы об него просто разбивались, как волны о скалу. И что ты думаешь? Пролетели над ним 'Юнкерс' и ваш, этот, 'Як'. А бомбер был с бомбами, и, спасаясь от истребителя, чтобы облегчиться, всю бомбовую нагрузку на лагерь и сбросил. Тысяча с гаком человек в новый цикл ушла в одну секунду, куча контуженных, раненных, одной стены просто нет, словно и не было. Ну и тут монголы – тысяч восемь. И все.

  – Ты хочешь сказать, что если какое-то селение стоит слишком долго – его сносят божественной волей? – догадался Кирсан.

  – Вот-вот. Не так чтобы напрямую камнепад с неба – но случается череда событий, которая, чисто теоретически, могла бы быть совпадением, и против которой ничего нельзя поделать. Стабильность – не то, что позволено нам иметь в аду.

  – Ты мне этого не рассказывал, – сказал Святой.

  – Если б рассказал – что-то изменилось бы?

  – Это да...

  Чуть позднее стало ясно, насколько сокрушительным было двойное нашествие. Из четырех тысяч жителей погибло более пятисот, и еще сотни три, раненых и обожженных, опосля получили пулю милосердия или застрелились сами. И что, по уверению Святого, было гораздо хуже, так это учиненный индейцами пожар.

  – Люди... Что люди? Ну умерли. Помнящие и сами вернутся, это вопрос нескольких часов или пары десятков часов. Непомнящие – с этим, конечно, похуже, их большинство, но, с другой стороны, важнее помнящие. А вот дома... Видишь ли, дома отстроить нельзя, тут нет ни стройматериалов, ни строителей. Стену еще так-сяк, а жилой дом – увы.

  Уставшие люди собрались в сохранившихся зданиях на отдых, пролом в стене, открывшийся из-за съезда танка, на скорую руку забаррикадировали и выставили усиленный караул из тех, кто воевал меньше и не пострадал. Святой отлучился на полчаса, чтобы принять участие в совещании, и вернулся с наполовину полной бутылкой водки, плиткой шоколада и плохими новостями.

  – В общем, хана лагерю, – сказал он, разливая водку по стаканам, – отстраивать никто ничего не будет, спорили, в основном, куда деваться. Порасползаются по другим лагерям, человек пятьсот вознамерились в кремле поселиться. Но это еще цветочки. Проблема в том, что я рассчитывал минимум на тысячу здешних бойцов, но теперь это поселение как организованная человеческая команда не существует. Совет офицеров, фактически, уже власти не имеет, у каждого свои сторонники и единства никакого. Пока они примкнут кто куда намылился – пройдет время, а оно нынче против нас играет...

  Водку – едва ли по сто граммов на брата – выпили залпом и закусили дерьмовыми галетами, но сама огненная вода оказалась натуральной, а не 'испорченной', она обожгла горло и согрела. За все время, проведенное в этом странном, бредовом месте, Кирсану довелось попробовать нормальный продукт впервые.

  Плитку шоколада 'Аленушка' – советский молочный шоколад – Святой аккуратно разломал на три равные части.

  – Выбирайте. Я делил, значит, беру что останется. И пускай нам спится так же сладко, как сейчас на языке...

  Правда, уснуть легко и быстро уставшему и вымотанному после боя Кирсану, к его же собственному удивлению, не удалось. В голове пульсировала одна-единственная мысль: телефон. Где взять в этом безумном месте работающий телефон? Игнат говорил, это не будет просто, но он должен найти телефон. Должен позвонить Лиле... Если, конечно, она жива. Или ее родителям. Правда, стоящей идеи, что сказать, Кирсан не придумал, а вариант 'Это я, Кир, звоню с того света' – не вариант, на самом деле.

  Отголоски былого

  Степашка сделал знак – чисто. Кирсан быстро метнулся к двери одной из квартир и зацелил следующий лестничный пролет. Тоже чисто. Вообще-то они оба прекрасно знали, что только конченный идиот останется в девятиэтажке, когда вокруг идут полномасштабные боевые действия, что дом пуст, но осторожность никогда не бывает излишней. К тому же, всегда есть шанс напороться на мародеров или вражеских солдат.

  Напарник медленно повернул дверную ручку и открыл входную дверь: не заперто. Люди покидали свои дома в спешке, хватая детей, вещи первой необходимости, документы и деньги. Многие, быть может, не успели взять даже ценности: жизнь дороже, никогда не знаешь, сколько минут или секунд у тебя остается до прилета ракеты или бомбы.

  Под ногами хрустит стекло. Этот дом почти не пострадал, в него пока еще не попали, только близкие разрывы повыбивали все окна. Если не смотреть наружу, не слушать звуки ночного боя, то кажется, что ничего страшного не произошло, ну подумаешь – стекла. Но если выглянуть... После обстрела Цхинвал производит жуткое впечатление, как и абсолютно любое место, где объявился второй, самый страшный из Всадников Апокалипсиса – Война.

  Четвертый этаж. В принципе, отсюда прекрасно все видно, насколько может быть видно ночью при яркой луне, в том числе соседний дом, их цель. Кирсан еще раз прислушался, нет ли где посторонних звуков – хотя много ли услышишь, когда снаружи идет ночное сражение с применением танков и артиллерии – и тихо закрыл за собой входную дверь, сделав жест Степашке идти к окну.

  – Думаешь, они там?

  – Негде им больше быть. Слишком точно отрабатывает 'их' артиллерия по ближайшим квадратам. Тот дом – единственная девятиэтажка, с которой видно все простреливаемые места. Корректировщик на крыше, готов спорить.

  – Корректировщики могут сидеть на крыше и этого здания тоже.

  – Их бы засек 'Филин'.

  Степашка прильнул к окуляру ночного прицела, пытаясь отыскать в соседнем здании вражеских разведчиков. Сам Кирсан подобрался к окну, выходившему на соседнюю улицу, чтобы осмотреться, щелкнул кнопкой рации.

  – 'Филин', я 'Ласка'. Обстановка возле нашей позиции?

  – 'Ласка', без изменений, – сквозь треск помех донесся до разведчика голос снайпера, – но в соседнем квартале вижу активность противника. Взвод, а может, и два.

  – Понял вас, продолжайте наблюдение.

  Кирсан посмотрел на часы: в их распоряжении еще минут десять, ровно столько осталось лететь штурмовику.

  – Степашка, что там?

  – Думаю, я засек его. Восьмой этаж и крыша – по одному человеку. Или, может быть, только один, второй, на крыше, мерещится.

  – Достать сможешь?

  Напарник покачал головой:

  – Невозможно, он в глубине комнаты.

  Кирсан с сожалением вздохнул. Триста метров для степашкиного 'винтореза' – дистанция не предельная, но чтобы поразить цель на таком расстоянии, пуля, летящая со скоростью двести девяносто метров в секунду, должна быть выпущена под большим углом. 'Вал' и 'винторез' – отличное оружие, точное, убойное, бесшумное, но их главный минус – слишком крутая траектория пули. И сейчас вражеский наблюдатель, находясь пусть в радиусе поражения, но в глубине здания, фактически неуязвим: пуля попадет в стену выше окна. Жаль, у них нет обычной СВД с глушителем... Зато есть рация. И штурмовик на связи.

  – Степашка, уходим, – скомандовал Кирсан.

  Напарник подобному повороту удивился, это хорошо видно по его лицу, но ничего не сказал. Умение полагаться на командира и товарища без лишних вопросов – важное качество для солдата, особенно разведчика.

  По-прежнему никем не обнаруженные, они покинули свой наблюдательный пункт и укрылись в доме через улицу.

  – Говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна'. Повторяю, говорит 'Ласка'. Передаю координаты для 'Коршуна', – сказал Кирсан, назвал точные координаты цели и добавил: – ориентир – два девятиэтажных здания особняком от других девятиэтажек. Цель – то, которое слева по курсу.

  Ждать пришлось недолго. Пилот сбросил бомбу очень точно – но не в тот дом.

  – Идиот! Степашка, я как жопой чуял, что этот криворукий мудак может перепутать!! И он выбрал такую бомбу, чтобы весь дом грохнуть, кретина кусок!

  Напарник, наблюдавший через окно, как дом, пробитый бомбой едва ли не до самого подвала, рассыпается от мощного взрыва на нижних этажах, заметил:

  – Кир, пилот не виноват. Штурмовик прилетел не с той стороны, откуда ждали, и левым зданием для него было наше.

  – Тьфу! Тогда я идиот! Надо было сказать, что цель – северное здание, не было бы непонятки...

  Он передал уточнение координат, особо указал, что следует использовать менее разрушительный боеприпас, и проследил, как ракета попала в дом с вражеским корректировщиком на уровне девятого этажа. От взрыва, произошедшего в четырехстах с лишним метров, стены их укрытия заходили ходуном. Однако еще до того, как Кирсан смог воскликнуть 'Что за нахрен?', он проснулся.

  – Проснись и пой! Или – восстань и сияй, как говорят пиндосы, – сказал Святой, перестав его тормошить, – нам двигать надо. Извиняй, если еще не выспался – но время против нас.

  Кирсан сел на грязном матраце, на котором уснул без задних ног сразу после боя и выпитой водки, и огляделся. Он находился в подвале, где, кроме него, уснули тревожным, неспокойным сном другие жители теперь уже разрушенного селения. Темно, только зажигалка в руке Игната горит, да через оконца у самого потолка пробивается свет. Воздух душный, спертый.

  Он взял свои – ну, теперь-то уж точно свои – разгрузку и винтовку, проверил, на месте ли штык-нож и оба пистолета, и поспешил выбраться наружу. На свежем воздухе уже сидел мрачный и растрепанный Макс.

  – Как спалось, Mein Freund ? – добродушно поинтересовался Святой.

  – Драть тебя необструганным поленом! – взорвался немец, – дерьмово спал! Ты это хотел услышать?! Что я дерьмово спал, потому что мне, как обычно, снились огнеметчики?! Сколько раз еще я должен сказать это, чтобы ты оставил эту тупую подначку?! Гребаный унтерменьш!!

  – Не кипятись, дружище, а то язву заработаешь на почве депрессии, – ухмыльнулся Игнат.

  Они покинули поселок, засыпанный, словно песком, прахом, в который превратились за ночь тысячи трупов, вместе с длинным потоком беженцев. Когда под ногами у Кирсана зачавкала болотная жижа, со стороны окутанной туманом деревни донеслись звуки стрельбы.

  – Неужели опять?!

  – Да нет, – махнул рукой Святой, – это идет 'дележ' оставшихся продуктов. Обычная картина в распавшейся общине, а иногда и в нераспавшейся.

  Поели на ходу – гадкое печенье, затхлая вода. И вонь: то ли болото воняет, то ли одежда от грязи и крови.

  Через час шлепанья по мертвому лесу Кирсан задал вопрос, который, если по уму, он должен был задать много раньше:

  – Слушай, Игнат, а как ты в этой трясине ориентируешься? По деревьям, что ли?

  – Ну да. У них есть мох на южной стороне ствола.

  – А тут что, есть север, юг, восток и запад? Я солнца-то не вижу.

  – На самом деле, нет тут никаких сторон света. Но мох на деревьях – есть.

  – Тогда, мать его в бога душу, почему мох растет только с одной стороны?!

  Макс негромко засмеялся, Святой же терпеливо пояснил:

  – Потому что это место – не настоящий мир. Это копия, где законы природы и причинно-следственные связи не всегда соблюдаются. Здесь есть машины, но нет предприятий, где они могут быть изготовлены. Здесь есть день, пусть мрачный, но день – и нет ночи. Маленький относительно замкнутый мирок, управляемый извне. Откуда тут взялся мох? Оттуда же, откуда и деревья, точнее, вместе с деревьями. Весь этот лес – декорации, созданные по образу и подобию похожих мест на Земле. Деревья – копии, перенесенные сюда вместе с мхом. А то, что именно тут мху взяться естественным путем неоткуда – никого не волнует. Деревья тут – только мертвые. Живого, зеленого – не найдешь, но мертвых не счесть. А ты к мху прицепился...

  Еще через пару километров Кирсан задал другой беспокоивший его вопрос.

  – А тут вообще как, кроме кошмаров еще что-то снится?

  – Нет, – коротко отрезал Макс.

  Святой сразу же развил мысль:

  – И это еще одно доказательство того, что мир управляется извне божественным двигателем. Во сне люди видят картины, обрабатываемые их мозгом. Здесь наши сны – не результат работы мозга, а сигнал, посланный извне. Нам снится наша смерть, обычно – первая, когда мы умерли в мире живых, но иногда и все последующие. Иногда нам снятся наши преступления – но только тем, кто способен в них раскаиваться. А бывает – прочие ужасы. За Максом во сне огнеметчики гоняются, к примеру.

  – А мне снился не кошмар. И я не страдал во время этого сна, хоть я и видел эпизод своей жизни, связанный с войной.

  – О, это уже интересно, – оживился Святой, – нам чалапать еще изрядно, рассказывай, чтоб дорожка короче казалась.

  Кирсан пересказал свой сон и добавил:

  – Вообще-то, после того, как мы с напарником навели самолет на цель, то при попытке выбраться из занятого противником района напоролись на засаду, Степашку ранили... Ну, тогда и случилось то, за что меня мучит совесть. Я убил женщину, как мне кажется, невооруженную. Видимо, ты разбудил меня раньше, чем я досмотрел до этого места...

  – Не-не, – ответил Макс, – тут, если ты видишь кошмарный сон, то он кошмарный от начала до конца. Твой как-то не вписывается в общую картину

  – Слышишь, Макс, – внезапно сказал Святой, – я тут подумал – он не мог бы попасть сюда моложе, чем умер. Кир, ты в две тысячи четырнадцатом умер, так?

  – Да. Летом.

  – Вот. Я тут с две тысячи двенадцатого, и год примерно за двадцать пять адских идет. Я провел тут примерно пятьдесят лет. И это значит, что сейчас в мире живых – тот самый две тысячи четырнадцатый, причем приблизительно лето. Я не встречал еще никого, умершего в две тысячи пятнадцатом – что подтверждает мою догадку. Получается, если ты помнишь себя тридцатилетним, то ты и умер тридцатилетним. Я ошибался, думая, что ты попал сюда моложе, чем был в момент своих преступлений. Времени стать монстром и убить полсотни женщин и детей у тебя просто не было.

  – Я рад, что ты наконец-то поверил в мою невиновность, – с сарказмом ответил Кирсан.

  – Этого я не говорил. Ты не можешь быть невиновен – здесь не бывает ошибочных обвинений. Я просто все понял. Наши сны управляются. Ты искренне уверен, что не совершал массового убийства – похоже, тебе свыше послана подсказка в виде сна. Дом, на который ты навел бомбовый удар, развалился до основания, и все убитые тобой люди, скорее всего, находились в его подвале.

  Кирсан остановился, как вкопанный, осмысливая услышанное, спутники тоже остановились.

  – Стоп, стоп! – воскликнул он.

  – Опять 'стоп, стоп', – хмыкнул Вогель, но разведчик проигнорировал немца.

  Он стоял посреди болота, прокручивая в голове ужасную догадку. Выходит, в том доме действительно были люди? Квартиры оказались совершенно пусты, но вот подвал он со Степашкой не осматривал... Господи. Ведь это действительно все объясняет... кроме одного.

  – Игнат, – медленно сказал Кирсан, – если все было так, как ты предположил... В чем, все-таки, моя вина? Меня не предупредили, что штурмовик подойдет не тем курсом. Бомбу бросал не я. И выбирал, чем бомбить – бомбой, предназначенной для сноса зданий, или обычной управляемой ракетой гораздо меньшей мощности – тоже не я. Мне и в голову не могло прийти, что этот идиот станет стрелять по мухе из пушки! Это же не я – убийца!

  – Если бы ты точно указал цель, удар был бы нанесен по нужному дому. Правда, не исключено, что тогда погибли бы люди в другом подвале, если они там были. Если бы ты сразу указал пилоту, что цель на верхних этажах – может быть, он сразу выбрал бы ракету. И если бы ты сказал ему, что в подвале могут быть люди – он бы точно не выбрал противобункерную бомбу. Как ни крути – вина-то твоя.

  – Эй, какого хрена?! – в отчаянии закричал Кирсан, – но стрелял же не я!! Я виноват – сглупил! Не подумал! Но я не убийца!

  Святой вздохнул:

  – Если снаряд из пушки попадает в жилой дом – кто виноват в гибели его жильцов? Кто убийца – наводчик, который крутил рукоятки наведения, или заряжающий, который дергал за шнур? По всей видимости, тот, кто вынес тебе приговор, не увидел разницы между массовым убийством невинных и халатностью, повлекшей массовую гибель оных. Если ты не согласен – извини, но апелляцию подавать следует не мне.

  Центр мира

  То, что Святой называл 'центром', оказалось небольшим, судя по его словам, городком типа районного центра, но с некоторым количеством высоких, восьми– и девятиэтажных, а иногда и до двадцати этажей, зданий в стиле ар-деко.

  – На условном севере от нас – город варваров, на юго-востоке – наш город, на юго-западе – покинутый, где нас чуть Тени не угробили, – сориентировал Кирсана Макс, – а тут, в Центре, есть наш аванпост и 'их'. В принципе, обстановка сейчас более-менее мирная, потому как 'наши' 'центральники' стараются держаться обособленно ото всех, 'центральных' варваров знают в лицо и не воюют с ними при встрече, если такие и случаются. Пакт о ненападении, скажем так. Вообще, Центр – пожалуй, самое необычное место нашего 'острова', и тут работают несколько необычные правила. Самое главное, что тебе стоит знать – это зомби. Здесь единственное место, где мертвецы ведут себя не как везде.

  – А точнее? – хмуро отозвался Кирсан.

  – Не разбирают целей. 'Твои' мертвецы уже где-то в городе, но теперь они нападут на всех подряд, кого увидят, и способны замечать человека с пятидесяти шагов. Ну, то есть, с того расстояния, с которого туман позволяет видеть. Все мертвецы одинаково опасны для всех. Зато здесь они не способны искать людей своим мистическим способом – только зрением и слухом.

  – Это хорошо или плохо?

  – Тебе – пожалуй, хорошо. Мне и Святому – хуже, это единственное место, где мы боимся зомби.

  – Хм... У тебя своих нету, оно и понятно. Игнат, – обратился разведчик к Игнату, – а за тобой трое вроде бы ходят?

  – Катаются разве что, – ухмыльнулся тот, – я своих зомби упаковал. Это единственный способ избавиться от них раз и навсегда.

  – Упаковал?

  – Угу. Ловишь в петлю, стоя выше него, подвешиваешь. Затем так же с остальными двумя. Спускаешься, связываешь им ноги. Затем руки. Затем спускаешь вниз, надеваешь на голову полиэтиленовый пакет. Затем находишь полиэтиленовые мешки для мусора или брезент. Полиэтилен и брезент, знаешь ли, не гниют, даже здесь. Заматываешь трупака, обвязываешь веревками, сделанными из полиэтиленовых мешков – и вуаля.

  – Ну и что?

  – А ничего. Парадокс в том, что из города в город вслед за тобой зомби переносятся вместе с мешками. Они беспомощны. Если отрезать мертвецу руки и ноги – он возродится целым вскоре. Но пока зомби запакован в полиэтилен – он не возрождается, ибо целый, и выбраться не может. Торжество человеческого разума над несовершенной системой.

  – Умно, – одобрил Кирсан, – надо будет как-нибудь самому этим озаботиться.

  – Не прокатит. За тобой слишком много их ходит. Всех надо подвесить на веревке – а для петли полиэтиленовые веревки не подходят. А если найти и использовать обычные – пока подвесишь двадцатого кадавра – первый уже упадет, потому что насколько человеческая аура замедляет здешнее разложение, настолько аура мертвецов ускоряет, веревки гниют на глазах. А найти тут что-то из совершенно неразлагающегося материала – предельно проблематично. Ну и сволочи – без них никуда. Всегда найдется любитель стрельнуть упакованному трупаку в голову, просто для того, чтобы сделать западло его 'владельцу'. Поврежденный переродится, ты идешь себе спокойненько – и тут на тебя трупак из-за угла налетает.

  Они прошли километра два, вначале по главной улице, потом пару раз свернули. Точкой сбора оказалось добротное четырехэтажное здание складского или офисного типа, и Кирсан сразу же понял, почему выбрали именно его: на первых двух этажах ни единого окна.

  Правда, добраться до двери оказалось не так-то просто.

  – Слышишь? – шепотом спросил Макс, Святой кивнул в ответ.

  Разведчик тоже прислушался. Сквозь тоскливую мелодию, которую играл сквозняк в покинутых домах с выбитыми стеклами, проступили звуки шаркающих шагов.

  – Штук двадцать, – почти беззвучно пробормотал Игнат и указал пальцем на ближайшую дверь.

  Троица проникла в здание, которое оказалось продовольственным магазином.

  – Какой план? – осведомился Кирсан, – подождем, пока пройдут?

  – Очень долго можно ждать, – покачал головой Святой, взял с полки бутылку пива, откупорил и вылил на пол: – учись, салага. Трюк стар, как мир – но на это всегда и все ведутся.

  Он швырнул бутылку через дверь куда-то на противоположную сторону улицы. Раздался звон бьющегося стекла, затем вся толпа кадавров пришла в движение, медленно шагая на звук.

  – Вот теперь можно двигать, – сказал Макс через пару минут, когда неясные тени в тумане прошли мимо, – сейчас все трупики на той стороне улицы у соседнего дома.

   Тихо ступая, они перешли улицу и двинулись к зданию. Святой приоткрыл дверь, просунул в щель голову, внимательно все осмотрел и вошел внутрь, следом пошли Кирсан и Макс.

  Здание действительно оказалось складом с первым этажом высотой в два нормальных этажа, забитым разноцветными морскими контейнерами. Разведчик обратил внимание, что грузовая дверь, наглухо заколоченная, слишком мала, и контейнер в нее не влез бы.

  – Строили, я так понимаю, Тени, и обставляли интерьер тоже они? – спросил он у Святого.

  – Именно.

  – То-то же я подумал, что в дверь контейнеры не пролезли бы. Что внутри?

  – Ничего. Но ты можешь поиграть в кладоискателя, если хочешь.

  Сам аванпост оказался обычным офисом на третьем этаже, из которого через окна повыбрасывали все лишнее: компьютеры, ксероксы и прочую дребедень. Из положенных дверцами вниз шкафов, сдвинутых стульев и столов сделали лежаки, застеленные частично истлевшими простынями, коврами, спальниками, человек так на двести. В углу валом навалено жратвы и воды в бутылках и банках, некоторое количество одежды, обуви и холодного оружия.

  – И все это вот так без присмотру оставлено? – удивился Кирсан, – и не растащили ведь...

  – А некому растаскивать, – пожал плечами Макс, – сюда мародеры из других мест не захаживают, из-за слишком умных зомби.

  – А местные жители?

  – Им незачем: всего этого добра навалом в магазинах возле их селений. О том, что у нас тут аванпост, вообще говоря, местные могут и не знать. То есть, они знают, что тут есть базы – но не знают где, да и не ищут. А из всех остальных об этом месте знает не так уж много людей.

  – Ладно, хотя бы помоюсь, – вздохнул Кирсан, – да в чистое переоденусь.

  – Не более двух литров воды на мытье, – предупредил Макс, – сюда воду таскать веселого мало.

  В этот момент за окном сверкнуло, затем раскатисто ухнул гром.

  – Что это? Гроза?

  – Ну да. Тут такое иногда бывает.

  – Значит, ща вымоемся под душем, – обрадовался разведчик, – так, где тут мыло и выход на крышу?

  Дождь вскоре зарядил, словно из ведра, тучи стали еще черней, казалось, что настала ночь, которой тут обычно не бывает. Мощные раскаты грома сопровождались ослепительными вспышками. Буквально на глазах у Кирсана молния ударила в высотное здание неподалеку, послышались звуки сыплющихся обломков, проступающие даже сквозь шум низвергающихся масс воды.

  – Екарный бабай, – присвистнул он, – вот это молния, так молния.

  – Подумаешь, – махнул рукой Святой, – тут иногда и не такое бывает. Вот когда с небес натурально трупаки сыплются – тогда екарный бабай. А это – гроза. Мощная, но всего лишь гроза.

  – Трупаки? – удивился Кирсан.

  -А то. Вот так и падали. Десятками. Ну и ясен пень – в шмазь разбивались. Вонища была такая, что за противогаз убивали точно так же, как и за кусок нормальной жратвы. Лет тридцать назад такое случилось. Я уж думал – это полнейший армагедец, а оказалось – самое веселое еще впереди. Однажды божественный движок засбоил, и зомби, переносясь из города в город, начали мазать.

  – Что мазать? – не понял разведчик.

  – Промахиваться, я хотел сказать. Вместо того, чтобы появиться, стоя на асфальте, они попадали в здания, предметы или просто мазали по высоте. Врастали в землю, в стены...

  Кирсан приподнял брови:

  – Почему?

  – Ты меня спрашиваешь? – ухмыльнулся Святой, – я же говорил тебе: система несовершенна. Она, выражаясь языком компьютерщиков, глючит временами. Сбоит.

  Помывшись, разведчик не стал спешить спускаться с крыши, сел у края, задумчиво глядя вдаль. Туман на высоте четвертого этажа не шел ни в какое сравнение с тем, что у земли, со своего наблюдательного поста Кирсан видел неясные массивы зданий на несколько сот метров, а высотки – на километр вокруг. Перспектива и обзор – большая редкость в этом паршивом туманном месте.

  Ливень как нельзя лучше подходил к тому, что творилось у него на душе. Лиля... Как она там, среди живых? И среди живых ли? Хотелось плакать навзрыд, может быть, он действительно плакал. Капли дождя катятся по лицу или, может быть, слезы – Кирсану сейчас все равно. Говорят, солдаты не плачут? Чушь собачья.

  Вместе с тем, слова Игната дали пищу для размышлений. Система несовершенна, так значит ли это, что отсюда все-таки можно выбраться? Что, если найти уязвимую точку сборки? Крах этого неестественного, чуждого мирка – это свобода или небытие? Если тюрьма рухнет, удастся ли выбраться из-под обломков?