Текст книги "Край непрощенных (СИ)"

Автор книги: Владимир Пекальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

  – А при чем тут еда?

  – Если ты будешь очень долго – месяцы или больше – носить при себе, скажем, плитку шоколада – она станет нормальной. Как в мире живых, понимаешь? Вкусной. Такая еда – единственное, что имеет ценность. То же самое – водка, пиво, шнапс. Они становятся нормальными. Пьянят. Нет ничего дороже, чем возможность напиться и ненадолго забыть, что ты в аду.

  Кирсан понимающе кивнул.

  – И нас тут держат, чтобы мы своим присутствием превращали вот эту мерзость в нормальную пищу.

  – Именно.

  – Почему они сами этого не делают?

  – У любой группы, обосновавшейся где-либо, масса проблем и занятий. Сам все поймешь, когда выберешься отсюда и к кому-то примкнешь. А нас сюда посадили, потому что другой пользы с нас нет все равно. И мы не будем претендовать на часть превращенной еды, когда дойдет до дележа.

  – Вот же сволочизм... Прямо рабовладение.

  – Взгляни на это с другой стороны. За то время, которое ты провел за решеткой в тепле, сухости и умеренной вони, на иллюзорной свободе, можно было бы умереть в муках несколько раз. Поят, кормят...

  – Дерьмом несъедобным.

  – Привыкай. На свободе ли, в клетке ли – еда-то везде одна и та же. Мне за века здесь удалось поесть вкусно... может, раз двадцать. Не считая всякого по мелочам. Так-то я предпочитаю водку. Или спирт. Врезал стакан – и тебя уже не тревожит, что ты в бесконечном заточении. На короткое время забываешь о беспросветной тоске и безысходности.

  – А еда откуда берется?

  – Из городов. Там в магазинах ее много.

  – Ну а в магазинах откуда берется?

  – Из ниоткуда. Сегодня отправилась команда мародеров, вычистила все до крошки – вскоре снова полки полны. Бери, сколько хочешь.

  В этот момент снаружи донеслись крики, топот ног, отрывистые команды и бряцанье оружия. Некоторые узники встревожились, но большинство осталось равнодушным.

  – Что происходит? – громким шепотом спросил шахматист из противоположной камеры.

  – Нападение, – прокомментировал Макс.

  Несколько минут издалека доносились только отдельные выстрелы, но затем началось форменное светопреставление, которое Кирсан, будучи разведчиком, однажды уже видел. Война везде одинакова. Вопли, крики, стрельба из множества – не меньше пары сотен – стволов. А затем сквозь все это прорвался дьявольский вой хора множества глоток.

  Макс сразу же стряхнул с себя флегматичность и бросился к зарешеченному оконцу, пытаясь увидеть хоть что-то. Охранники – на этот раз американец с огнеметом и байкерской наружности громила с дробовиком – забеспокоились теперь уже всерьез.

  – Что это? Демоны?!

  – Хуже... Людоеды.

  – ?!!

  – Единственная пища в этом мире, которая всегда имеет вкус – человеческая плоть, – мрачно прокомментировал Вогель.

  – Твою ж мать! Слушай, сейчас или никогда. Решетка тут не очень прочная, если мы налетим плечом одновременно – выбьем!

  – Ты забываешь про охрану.

  – Внезапность – наше преимущество. Они отвлекутся – и тогда...

  – Нет. Тут огнеметчик. Извини, но я пас.

  Кирсан заиграл желваками:

  – Ах, я же забыл, ты привык быть с другого конца огнемета, эсэсовское дерьмо. Вставай, мать твою, огнеметчика я возьму на себя, а ты отбери у второго дробовик и...

  Макс покачал головой:

  – Огнеметчик выглядит крупнее и сильнее тебя. Ты не справишься. Если он помнящий – у тебя шансы и вовсе нулевые

  – Вот же размазня... Я продержу его достаточно долго, чтобы ты смог отнять дробовик, и тогда...

  – Ты ничего не понимаешь, русский. Я беспомощен в присутствии огнеметчика. Дробовик мне не поможет – его заклинит. А ты сам не справишься. Давай просто посидим и посмотрим, что будет.

  – Почему ты решил, что обязательно заклинит?!

  – Я не решил, я знаю, – вздохнул Макс, – видишь ли, когда я попал на восточный фронт, то много работал в карательных командах. Мы не раз загоняли людей в какое-нибудь здание и поджигали его. Так эффективнее и проще, понимаешь? И вот теперь я пожинаю, что посеял. За тобой гонятся мертвецы – твои грехи не так тяжки, как мои. За свою жестокость я обречен гибнуть так же, как мои жертвы – в огне. Каждый раз, когда у моего врага огнемет, я бессилен что-либо поделать. У меня клинит оружие, я не могу спрятаться, не могу убежать. Нет случайностей – это система. Индивидуальный подход. Я настолько же беззащитен, как были беззащитны мои жертвы. У меня прозвище здесь – Горелый. За все мое время тут я сгорал заживо куда больше раз, чем число всех моих жертв – тысячи смертей в огне. Потому – нет. Я буду сидеть в клетке. Убьют людоеды – ну и ладно, не впервой же. Когда сгоришь заживо множество раз – поймешь, что смерть от клинка или пули – милосердие.

  Кирсан попытался уговорить немца, но тот уперся. И пойди пойми, псих он или притворяется.

  Стрельба вскоре стала громче, вой и крики – ближе. Бой происходил совсем рядом, судя по звуку, и дела обороняющихся, видимо, пошли плохо. Словно в подтверждение этого, дверь распахнулась, и в нее ввалилась целая толпа уродов, настолько живописных, словно все они только что сбежали из гримерной какого-то фильма ужасов. Тощие, исполосованные шрамами, с безумными глазами, в руках они сжимали оружие, преимущественно холодное – мечи, топоры и дубинки. Охранник-байкер лишь один раз успел выстрелить из дробовика, как на него посыпался град ударов.

  Пламя вырвалось из раструба огнемета с шипением и ревом, и целая группа нападающих, добивавших байкера, в одно мгновение превратились в живые факелы. Душераздирающие крики заполнили помещение, разом перекрыв шум стрельбы снаружи. Огнеметчик повел раструбом слева направо, поливая огнем тех, кто не попал под первую струю. В ответ прогремели выстрелы, и Кирсан увидел, что на гимнастерке охранника появилось темное пятно. Тот все же выстрелил в третий раз, но сквозь огненную стену прыгнули новые людоеды.

  – Сейчас или никогда, Макс! – завопил разведчик, – поднимай свою задницу! Огнеметчику не до тебя!

  Немец неожиданно послушался. Вдвоем они налетели, разогнавшись, насколько это можно было сделать в маленькой камере, на дверь, и петли, сделанные не особо качественно, не выдержали. Узники покатились по полу и оказались чуть позади нескольких дикарей, уже сваливших охранника на пол.

  Кирсан прополз два шага вперед, схватил топор, зажатый в руке горящего трупа, за рукоять у клинка и вырвал из мертвых пальцев. Перехватил оружие поудобней и поискал глазами, кого бы первого охреначить.

  Сквозь стену пламени и дыма прыгнул еще один тип с охотничьей винтовкой в руке, Кирсан сразу же ударил его по ноге, подрубив сухожилия и мышцы, и свалил на пол. Тот завопил, пронзительно и отчаянно, привлекая внимание других, но разведчик схватил левой рукой за ствол винтовки, не позволяя навести оружие на себя, а правой ударил снова. Лезвие топора легко прорубило ребра, крик оборвался.

  Схватить винтовку, передернуть затвор на всякий случай... Еще двое появляются из огня и дыма, с безумными глазами и оскаленными зубами. Кирсан уложил одного из них наповал выстрелом в упор, но перезарядить оружие не успел. В самый последний момент он сумел блокировать свирепый удар мечом винтовкой, клинок расколол деревянное ложе и лязгнул по стволу. Попытка контратаки ничего не дала: казалось, враг предвидел боковой удар прикладом и мастерски от него уклонился, а в следующий миг Кирсан оказался прижат к полу. Безумец не стал орудовать мечом в ближнем бою, а отбросил его и схватился за винтовку, пытаясь придавить ею разведчика к полу и задушить. Кирсан забросил правую ногу так, чтобы зажать голову противника в коленном суставе и сбросить с себя, но тот избежал и этого приема.

  Хуже всего было то, что людоед – кстати, человек вполне европейской наружности в совершенно неподходящем к ситуации пиджаке – находился сверху и был сильнее, и потому Кирсан, придавленный еще и его весом, не мог отпустить винтовку, которую с трудом удерживал в сантиметре от своей шеи. Все известные ему приемы, направленные на сбрасывание врага, перестали работать, словно противник не только умел им противодействовать, но еще и знал наперед, какой из них Кирсан попытается применить в следующий момент.

  А затем положение стало совсем безнадежным, когда рядом возник еще один людоед и замахнулся палицей. Внезапно раздался выстрел, затем еще один. Оба врага свалились замертво, получив по пуле в голову.

  – Вовремя, – выдохнул Кирсан, увидев позади себя Макса с кольтом сорок пятого калибра в одной руке и окровавленным мечом в другой.

  Те несколько головорезов, добивавших огнеметчика, уже умерли, и можно было только догадываться, как немец умудрился перебить их всех.

   – И ты еще о смирении говорил, – тяжело дыша, заметил Кирсан, – а на деле – волк в овечьей шкуре.

  – Не буди лихо, пока оно тихо, – пожал плечами Макс, – так у вас говорится? Хотим унести ноги – надо спешить.

  В это время от оцепенения очнулись узники. Крики 'выпустите меня' неслись со всех сторон. Ключи, где же ключи? Если у байкера – то он валяется среди кучи еще горящих тел и сам неотличим от них. Но если у американца... Кирсан бросился к трупу огнеметчика.

  Ключи действительно были там.

  – Прикрой меня, мы не можем их тут оставить! – крикнул он Максу и принялся отпирать двери, выпуская заключенных.

  Так прошли минуты, может быть, три, а может, всего лишь полминуты – казалось, что ключи нарочно попадаются все время не те. Тем не менее, восьмерых удалось освободить, когда в помещение ворвалась целая толпа воющих человекообразных демонов.

   Понимая, что всех спасти не удастся, Кирсан бросил связку ключей сквозь прутья решетки тому узнику, которого как раз пытался выпустить, и побежал прочь, на ходу передергивая затвор. Коровник, к счастью, оказался типично советской постройки, с двумя входами на торцах. Макс, прикрывая его, дважды выстрелил из пистолета, а затем оба они бросились наружу. У самой двери Кирсан остановился, обернулся, чтобы выстрелить – и остолбенел.

  Узники, все те восемь человек, кого он успел выпустить, никуда не побежали. Они были там, у ящиков, вскрывали их, ломая ногти, доставали оттуда пакеты и бутылки и даже не ели, а буквально пожирали их содержимое с жадностью, которую не у всякого умирающего от голода увидишь. И бегущие к ним людоеды никого не испугали. Узников перебили в считанные секунды, но в память Кирсана прочно врезался пригвожденный к полу человек, из последних сил тянущий дрожащие пальцы к плитке шоколада.

  Тут Макс буквально потащил его прочь. Они оказались посреди небольшой площади, очень похожей на площадь в каком-нибудь колхозе, с той разницей, что в колхозах обычно такие сражения не кипели. На относительно небольшом пространстве, огороженном зданиями и кое-как построенными стенами, отчаянно дрались с применением холодного и огнестрельного оружия человек, по меньшей мере, двести, а из окон зданий хлестали пламя и свинец. Длинные очереди пистолетов-пулеметов и автоматов всех моделей, марок и калибров слились в один сплошной непрекращающийся треск, ругань обороняющихся, непонятная, но все же членораздельная, перемешалась с завыванием атакующих.

  Кирсан и Макс нырнули за то, что осталось от комбайна. Гора ржавого металла – но хоть какое-то укрытие. И вовремя: откуда-то из-за зданий гулко грохнула пушка. Осколочно-фугасный снаряд попал в стену коровника, пробил ее и взорвался внутри.

  – Смотри, мы проберемся вон за тем знанием, – указал Макс, – а потом через ту калитку. А там, возможно, будет совершенно неохраняемая стена или другое укрепление.

  – Мы можем срезать, если не побежим до калитки, а просто перемахнем через...

  – Найн. Я никуда ни через что не перемахну.

  Тут Кирсан обратил внимание, что китель Макса застегнут на все пуговицы, а из-под него выпирают различные угловатые предметы: пока он выпускал из клеток заключенных, немец дорвался до ящиков первым и напихал за пазуху драгоценных продуктов. Сукин сын. Расчетливый и хладнокровный сукин сын.

  В этот момент крики и выстрелы прозвучали совсем рядом. Кирсан выглянул из-за укрытия и увидел небольшую группу солдат в мундирах разных армий и с разношерстным вооружением, спешивших к коровнику. Навстречу им вывалилась целая орава обезумевших людоедов. По спине побежали мурашки, когда стало видно лица, уже перемазанные кровью.

  С обеих сторон ударили автоматы, но у каннибалов стволов оказалось меньше. Несмотря на это, они бросились вперед с неистовством берсерков, завывая и потрясая оружием. Кирсан вскинул винтовку, поймал на мушку одну из ужасных физиономий и нажал на крючок. Пуля, рассчитанная на кабана или что побольше, пробила череп навылет и попала еще в кого-то.

  На звук выстрела сбоку обернулся один из солдат, и Кирсан узнал того самого российского офицера. Долю секунды они пытались прочесть в глазах друг друга мысли, которыми им не дано было обменяться словесно, а затем офицер отвернулся, поднял автомат и продолжил стрелять в наседающих безумцев. Еще раз рявкнула пушка, разорвав в клочья несколько тел, и тут со стороны нападающих пронеслась огненная стрела. Рванул взрыв.

  – 'Тигру' капут, – прокомментировал Макс, – надо уходить.

  Они, пригнувшись, двинулись за здание.

  – Как ты узнал, что это был 'тигр'? – спросил Кирсан.

  – Я что, на слух не отличу 'кампфвагенканоне тридцать шесть' от любой другой пушки?

  – Ах ну да...

  Внутри здания, за которым они прятались, раздался взрыв, выбивший все стекла, которые еще не вылетели. Беглецы как раз добрались до калитки, когда из задней двери, шатаясь, выскочила женская фигура, споткнулась на ступеньках и растянулась на земле. Макс, вскинувший было пистолет, увидел, что она не вооружена, и не стал стрелять. Кирсан шагнул ближе, протягивая руку, но немец бросил:

  – Оставь ее. Она при любом раскладе обречена, а нам не нужны лишние проблемы.

  Женщина подняла голову на звук непонятной речи и разведчик сразу же ее узнал. Там самая, раздававшая еду. И она его тоже узнала – и, сидя на земле, в ужасе попыталась отползти прочь. Ах да, ведь еще Святой говорил, что все, чья речь непонятна – враги. Но Кирсану плевать, кто и что там говорил. Он не будет играть по чужим правилам.

   Разведчик схватил ее за руку и поволок за собой. Женщина сопротивлялась недолго, быстро сдалась и покорно следовала за ним, пошатываясь на бегу. Видно, взрывом основательно оглушило.

  Предсказание Макса сбылось в точности: за калиткой простиралось открытое пространство, чуть дальше – грубое подобие крепостной стены в полтора человеческих роста, никем не охраняемое: как только на поселение напали с другой стороны, часовые отправились отражать атаку.

  Трое беглецов покинули периметр, никем не замеченные, пробежали триста метров до ближайших деревьев и вскоре затерялись среди покореженных, безжизненных черных стволов. В этот момент позади рвануло так, что куски кирпичей и пыль будут с неба два дня сыпаться.

  – Кажется, склад боеприпасов взорвали, – сказал, тяжело дыша, Кирсан.

  – Я бы держал пари, что это то здание, где мы с тобой сидели. Видимо, не удержались...

  – На кой черт коровник-то?..

  – Черта не поминай. А коровник – чтобы драгоценная пища не досталась врагу. Так все делают, – пояснил Макс и достал из-за пазухи пачку печенья.

  Спасенная Кирсаном женщина по-прежнему безучастно шла следом, не пытаясь вырвать ладонь из его руки и не поднимая глаз. Разведчик окинул ее быстрым взглядом: одета так себе, хорошо хоть на ногах высокие сапожки, а не туфли. Туфли в болоте – вещь неподходящая. Он уже собрался было спросить Макса, куда идти и что дальше делать, когда немец, хрустнув печеньем, внезапно замер, как вкопанный, и выплюнул изо рта еду, а затем с силой швырнул початую пачку в болото под ноги.

  – Что-то не так?

  – Доннерветтер! – выругался Макс и поспешно сунул руку за пазуху.

  Достал чипсы, распечатал, откусил – и снова в гневе выплюнул откушенное, бросив следом упаковку.

  – Интересно, почему я слышу это ругательство, как оно звучит, без перевода на русский? – Кирсан попытался разрядить обстановку, видя, как у товарища по несчастью начинают раздуваться крылья носа, а лицо медленно перекашивается, но неудачно.

  Макс доставал из-за пазухи пакеты и упаковки один за одним, пробовал содержимое – и отправлял в жижу под ногами. Кирсан из сопутствовавших этому процессу ругательств понял, что немцу крупно не повезло: из многих ящиков с припасами он вскрыл наполненный недавно, содержимое которого не успело стать нормальным, и все его сокровища оказались таким же дерьмом, как и остальная пища в этом мире. Попытка напомнить, что беглецы находятся посреди гиблого болота и неизвестно, когда они найдут город, ничего не дала: Макс с лицом, на котором отражалась вся мировая скорбь, бросал еду в болото пачка за пачкой, а женщина то и дело вздрагивала.

  Но вот немец извлек последнее, что у него оставалось. Бутылка какого-то вина, с этикеткой, написанной по-французски. Он воткнул меч, который до того нес под мышкой, в почву и, мрачный, словно Сократ, которому поднесли кубок с ядом, стал распечатывать бутылку.

  – У меня хреновое предчувствие, – заметил Кирсан, – ты, это, будь готов морально, что и вино окажется помоями, и не ори. Ты ее пугаешь, – кивнул он в сторону женщины.

  Макс поднес горлышко к губам, вздохнул, словно это и вправду был яд, и отхлебнул. В следующий момент он свирепым взмахом разбил бутылку о ствол дерева, у которого стоял, и завопил не своим голосом так, что, должно быть, услыхали все в радиусе километра.

  – Доннерветтер!! Гевиттер!!!

  Далее следовала череда общеупотребительных слов, являющихся ругательствами на любом языке, и 'дерьмо' среди них было наиболее безобидным. Женщина только съежилась, даже без понимания догадываясь, что Макс, обманувшийся в самых радужных надеждах, в диком бешенстве.

  Хреново. В этих болотах нежелательные встречи – дело обычное, а у Железного Макса, чьи нервы вынесли массовые казни, самая натуральная истерика с битьем посуды. Надо что-то делать, пока к ним не сбежались людоеды и прочие недружелюбные личности.

  Он шагнул к немцу и залепил ему звонкую оплеуху. Тот мгновенно заткнулся, медленно повернул голову к Кирсану и засопел, сверля его глазами, в которых читалось что угодно, кроме благодарности.

  – Лучше стало? – поинтересовался разведчик.

  – Да, – зловеще ответил Макс, – а вот тебе сейчас станет хуже.

  Первый удар в печень Кирсан отвел в сторону, под второй – в желудок – подставил предплечье, но в следующий миг у него из глаз посыпались искры, мир резко ушел куда-то вниз, негромко хлюпнула жижа.

  – Ах ты нацистская сволочь, – процедил он, – ну ладно, сам напросился.

  – Да-да, – согласился немец, – вставай, унтерменьш. Преподам тебе урок.

  Он шагнул назад, давая разведчику подняться на ноги, и поднял руки в несколько непривычной боксерской стойке, выдававшей школу тридцатых годов.

  Кирсан прикинул расклад. Немец чуть выше и плотнее, оно и понятно, кого попало в СС не брали. Он, Кирсан, быстрее – и куда лучше тренирован. Подготовка высококлассного разведчика не идет ни в какое сравнение с обычным армейским рукопашным боем с более чем полувековой техникой. А первый успех Макса – в неожиданности, ну и принцип третьего удара тоже никто не отменял. Давно доказано, как в армейских рукопашных школах, так и в мировых чемпионатах боев без правил, что при пассивной защите без контратаки зачастую удается блокировать только первые два удара в серии. Но теперь Кирсан не будет защищаться – он выбьет из гребаного эсэсовца все дерьмо.

  Два шага навстречу, быстрый взмах ногой с дальней дистанции, мелькнувший кулак – и снова искры в глазах. Лежа в болоте, разведчик понял, что Вогель шестым чутьем предвидел удар и потому с легкостью провел контратаку. Сволочь.

  Подняться, принять стойку с подсаживанием, чтобы рост немца работал против него. Взмах, защита, взмах, защита, взмах, и... В этот момент Макс достал его ударом под настолько немыслимым углом, что Кирсану захотелось сказать 'невозможно!' или еще какую-нибудь тупую киношную фразу.

  Бой на смерть между двумя высококлассными специалистами боевых искусств – по-настоящему боевых, а не бокса или там самбо – длится максимум несколько секунд, и это знает любой, хоть немного смыслящий в этих самых искусствах. Однако бой между ними же, но без смертельных приемов, может длиться дольше. И тот факт, что Кирсан в бою не на смерть умудряется простоять на ногах всего ничего, недвусмысленно намекал: за плечами у Макса есть что-то посерьезнее бокса и армейской рукопашки тридцатых годов прошлого века.

  В третий раз Кирсан стал действовать иначе. Противник мастерски ловит его контратакой каждый раз – отлично, у палки два конца. Пусть Макс бьет первый, а он подловит его в это момент, проведет свою контратаку... Затем разведчик в четвертый раз оказался в болоте, ошеломленный и растерянный. Гребаный эсэсовец шестым чувством угадывал не только атаки, но и предвидел, как противник будет контратаковать, за долю секунды до начала этой самой контратаки.

  – Вот теперь мне стало совсем хорошо, как злость выместил, – сказал Макс, тяжело дыша, чуть наклонился и протянул руку, предлагая помочь подняться: – а тебе урок. Не надейся на свою современную рукопашную подготовку, когда дерешься с помнящим. Против помнящего, умершего за много лет до тебя, шансов нет.

  – Привычка – вторая натура, да? – съязвил Кирсан, принимая руку, и ощупал языком изнутри припухшую щеку, – как привык бить беззащитных...

  – А ты чего ждал? Что можешь ударить по лицу Макса Вогеля, и тебе за это ничего не будет? И потом, ты ведь упрямый, на слово не веришь. Пришлось объяснить доходчиво. Встреться ты со мной при жизни – может, и побил бы. Но ты несколько лет тренировался по методикам будущего – а я полторы тысячи лет дрался со всеми подряд, в том числе с твоими коллегами-современниками. Не ты первый убербоец, неожиданно побитый анахронизмом.

  Кирсан в очередной раз подавил гнев. В конце концов, эту взбучку он заслужил уже хотя бы за свою тупость: в то, что это место действительно ад, где умершие перерождаются бесконечно, он не верил до сих пор, но мог бы учесть, что Макс расправился с несколькими людоедами, когда у самого Кирсана возникла проблема всего с одним.

  – Говнюк ты, все же. Вывалял меня в грязи, а погода и так промозглая.

  – Ерунда, – махнул рукой немец, – тут километр какой-то до города. Там можно разжиться костром и одеждой.

  Разведчик вздохнул, поднял из болота винтовку, прочистил затвор и заодно сосчитал патроны – их осталось всего два. У Макса патронов максимум три: пистолет семизарядный, стрелял он четырежды.

  – Думаешь, за нами будет погоня? – спросил Кирсан, беря свою подопечную, которая во время драки так и не решилась убежать, за руку.

  – Нет. Людоеды нажрутся до отвала и останутся там, пока мясо не закончится. Если мы очень поспешим, то вернемся в наш лагерь и сможем собрать людей для упреждающего удара.

  – Наш – в смысле немецкий?

  – Нет. Я имею в виду всех людей, которые понимают друг друга. Все просто – есть мы и они. Ну и людоеды.

  Немец не ошибся: вскоре он действительно вывел их к городу.

  Обитель теней

  Город показался Кирсану еще более разрушенным и покинутым, чем во время первого визита. Жесткая, колючая трава до колена, пробившись сквозь асфальт, росла настолько густо, что дороги уже и не видать. Часть зданий обвалилась, остальные дышали на ладан. Машины превратились в еще более жалкое зрелище. У самого города лежали насквозь проржавевшие обломки американского бомбардировщика 'Летающая крепость'.

  – Очень кстати, – обрадовался Макс, – если до нас тут никого не было – может, разживемся оружием. Только держи свою подружку подальше от самолета – не хватало только, чтобы она наложила руки на какой-нибудь ствол.

  На месте крушения уже побывали предприимчивые мародеры: крупнокалиберные пулеметы были сняты, все, что имело ценность, забрали, но в сплющенной средней кабине Макс нашел прах, оставшийся от радиста, и извлек из кучи полусгнившего тряпья трофей, который предыдущие изыскатели прощелкали: кожаную кобуру с автоматическим кольтом и запасным магазином. Пистолет радиста он отдал Кирсану, а магазин вставил в свой.

  Проходя мимо кабины, разведчик заглянул внутрь. От тел членов экипажа остался лишь прах. Униформа сгнила, обшивка самолета вот-вот рассыплется – но кольт оказался в идеальном состоянии.

  – Здесь всегда так, тлен и гниение в десятки раз быстрее, чем в мире живых, – развеял его недоумение Макс. – Тела обращаются в прах в течение нескольких часов, иногда чуть дольше. Вещи, одежда, приходят в негодность не так быстро, но все равно быстро. А оружие... это единственное, что совершенно неподвластно разрушению. Твоя винтовка от окунания в болото даже не поржавеет.

  – Почему так?

  – А ты сам не догадался? Чтобы мы не остались без наших орудий и ни на миг не прекратили убивать друг друга, – хмыкнул немец и сменил тему: – ты мне лучше объясни, за каким лешим подружку за собой потащил и что с ней делать собрался. Ты вообще заметил хотя бы, что не испытываешь никакого желания?

  – Заметил. Да ты мне это еще раньше сказал.

  – Ну и зачем тогда она тебе сдалась?

  – А что я должен был делать?! – возмутился Кирсан, – оставить ее там погибать? Спас, потому что мог!

  Они шли по улице, разрушенной, заросшей, заваленной мусором, под пристальным вниманием зияющих глазниц окон.

  – Ничему не учишься, русский, хоть и рассказывал мне байки, какая вы умная нация. Ты уже узников спасал – не чувствуешь себя после этого дураком? Само слово 'спасение' здесь не имеет смысла. Спастись невозможно – и незачем. Правда, ты сам поймешь это только при условии, что станешь помнящим. Или получишь письмо от самого себя из прошлого твоего цикла. Большинство находящихся тут, как помнящих, так и непомнящих, понимает, что это ад. И что смерть – всего лишь относительно короткий момент боли и муки. А потом начнется очередной цикл, который закончится очередной смертью.

  Кирсан в ответ ничего не сказал, и Вогель поспешил его утешить:

  – Но ты можешь радоваться. Те, кого ты успел выпустить, были тебе очень благодарны за это. Сильнее, чем если бы ты спас их от кто знает какой по счету смерти.

  В этом момент сверху донесся гул.

  – Хм... Самолет? Еще один?

  – Самолеты тут появляются только попарно, – уточнил Макс.

  Они вынырнули из тяжелых, свинцовых туч внезапно: 'Фантом' с опознавательными знаками военно-воздушных сил США, оставляющий за собой дымный шлейф, и маленький на фоне американца, проворный МиГ-17. Сквозь рев двигателей стук пушек не прорывался, но трассеры снарядов отчетливо выделялись в темном небе.

  Два самолета пронеслись прямо над невольными зрителями в сторону центра города на высоте менее пятисот метров. Трассеры тянутся от истребителя с красными звездами к американскому, у 'Фантома' отлетает левый стабилизатор, из корпуса хлещет пламя. Острый глаз разведчика с трудом, но все же заметил маленькую точку кресла с пристегнутым к нему человеком: американский летчик катапультировался из горящего самолета. 'Фантом' рухнул где-то в городе, взметнув к небу пламя и грохот. МиГ стремительно унесся вдаль, в туман, несколько секунд спустя белая пелена озарилась вспышкой. Еще через десять секунд докатилось слабеющее эхо взрыва.

  – Так и знал, что врежется, – прокомментировал Макс.

  – Врежется? Вспышка была на высоте метров триста, если не больше.

  – Там в центре стоят два очень высоких здания – сто с лишним этажей. Не первый самолет, который в них врезался. В центре вообще много высоких зданий. Таким, как я, эти города – хоть какое-то развлечение. Можно посмотреть, каким стал мир после нас.

  Кирсан продолжал всматриваться в небо.

  – Не вижу парашюта, – сказал он, – высоты должно было бы хватить, у американцев во время войны во Вьетнаме были системы, позволявшие катапультироваться с высоты в шестьдесят пять метров.

  – Не смотри, – ответил ему Вогель, направляясь по улице, – не увидишь. Это как у меня. Против огнеметчика мое оружие всегда дает осечку, чтобы я не смог избежать своего наказания. У тех парней, в самолетах, с парашютами происходит то же самое. За все время, что я тут, я видел под сотню падений самолетов, но парашютов – чтоб не соврать, может, пять или шесть.

  – То есть, ты хочешь сказать, что некая сила вмешивается в естественный ход событий и клинит оружие и парашюты?

  Немец хмыкнул:

  – Вовсе нет. Если летчик, предположим, бомбил мирное население – то регулярное сбивание с последующим отказом парашюта и есть естественный для него ход событий. Зачастую по характеру наказаний можно догадаться, что человек в жизни сделал плохого.

  – А откуда тут берутся самолеты и топливо?

  – Из ниоткуда. Появляются вместе с летчиком, когда у того начинается новый цикл. Я, положим, начинаю каждый цикл с МП-40 в руках – с тем, чем нагрешил больше всего. Логично, что летчики появляются в своих самолетах. О, смотри. Вон на витрине манекены стоят – может быть, обзаведемся сухой одеждой и топливом. Еще бы спички найти.

  Им повезло: большой универсальный магазин с продуктами и хозяйственными товарами на первом этаже и одеждой на втором попался уже через два квартала. Кирсан первым делом отыскал отдел с зажигалками и, перепробовав с полсотни, нашел две рабочие. Затем набрал кучу съестного, предоставив часть груза нести своей подопечной, заглянул в отдел с овощами – но обнаружил там только гниль.

  Тут женщина принялась теребить его за рукав, привлекая внимание к неясным теням снаружи. Так и есть, мертвецы, и прут прямо на них.

  – Сваливать надо, кадавры приперлись, – негромко крикнул он Максу.

  – Поднимаемся наверх. Там они нас не найдут.

  На втором этаже они обнаружили старое кострище, пару уже разломанных на дрова трухлявых стульев и приготовленную для блокирования дверей мебель. Забаррикадировавшись шкафом и диваном, Кирсан почувствовал себя спокойней. Он вручил женщине спички и указал на кострище, а сам отправился искать себе новую одежду.

  Большинство товара на втором этаже пришло в полнейшую негодность, ткань сгнила подчистую, но пару более-менее пригодных шерстяных рубашек, свитер, штаны, новую обувь и куртку для себя, пальто для немки, а также белье и несколько вещей на тряпки Кирсан все же нашел. Свою одежду, мокрую и грязную, он снял, вымылся в минеральной воде, принесенной с первого этажа – благо человеку для полного мытья достаточно всего нескольких литров – вытерся насухо тряпками и оделся.

  Вернувшись к уже разведенному костру, разведчик обнаружил, что немец исчез, а дверь на первый этаж приоткрыта. Макс, впрочем, вскоре вернулся с двумя упаковками минералки и ящиком абсента.