Текст книги "Край непрощенных (СИ)"

Автор книги: Владимир Пекальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

  – Ты мне хорошую мысль подал, – сказал он, – я тоже помоюсь как следует.

  – А абсент тебе зачем, если он не пьянит?

  – Зато горит. У нас на двоих меньше двадцати патронов, а путь к лагерю неблизкий. Тут можно встретить и кого похуже мертвецов с людоедами.

  – Например?

  Макс направился за стеллажи, прихватив с собой минералку, и бросил, не оборачиваясь:

  – А ты думаешь, города эти кто строит?

  – И?

  – Строители – так их называют. Еще их зовут джиннами, демонами, чертями, тенями – пожалуй, наиболее верно последнее, потому что это определенно не черти, на демонов не похожи, желаний не исполняют. Представь себе тень, которая обрела объем – абсолютно черная, только глаза светятся.

  Из-за стеллажа послышался звук льющейся воды, Макс принялся под нос бубнить себе песенку, в которой Кирсан с удивлением узнал 'Der 'Warjag'' . Еще больше его удивило то, что он услышал немецкую речь. Стало быть, ругательства и песни не переводятся, а слышатся, как есть. Мысль о том, что слова немецкого языка мистическим образом слышатся ему как русские, уже не казалась чем-то невозможным. Во всяком случае, ничуть не фантастичнее, чем ожившие мертвецы или невесть откуда взявшиеся 'тигры', Б-17, 'Фантомы' и МиГи.

  Поев и согревшись, уставшие беглецы улеглись спать на полу, поскольку пригодной мебели не нашли. Постелили тряпья, которое поцелее, укрылись таким же, благо кожаная и шерстяная одежда пострадала мало.

  – Ты, главное, винтовку и пистолет держи так, чтобы нельзя было у тебя их вытащить – она ведь может попытаться нас перебить, – предупредил Макс.

  – С чего бы вдруг? – насторожился Кирсан. – Мы же ничего дурного ей не сделали, напротив, жизнь спасли.

  – Спасти-то спасли, вопрос, который она себе сейчас задает – зачем? У человека, которого ты не понимаешь, только два применения. Рабство и мясо. Есть мы ее не станем, но попробуй ей это скажи.

  – Должен быть способ. Надо найти бумагу и карандаш, и...

  – Эх, русский, русский, умный и находчивый ты наш, – грустно вздохнул Макс, – беда твоя в том, что всех остальных дураками считаешь. Такая идея пришла в головы миллионам до тебя и придет еще кто знает скольким миллионам после. И уж конечно, тот, кто всем тут заправляет, этого не предусмотрел, ну а как же! Буквы она не разберет. Рисунки рисовать будешь – не поймет. Все, что остается – это примитивные жесты. Палец к губам, поднятые руки – это всем понятно. Что посложнее – никак.

  Отдых прошел без событий. Кирсан проснулся, как обычно, в состоянии человека, которого мучили не только свои кошмары, но и чужие: немка тихо всхлипывала во сне, Макс твердил что-то о танках, причем по-немецки. Слова, сказанные во сне, стало быть, тоже не переводятся, переводится лишь то, что человек осознанно пытается сообщить.

  Наутро – хотя какое, к едрене фене, утро, все те же мрачные сумерки снаружи – все трое подкрепились мерзким печеньем и гадким шоколадом и запили затхлой водой. Еда гаже некуда – но питательность никуда не делать.

  – Надо спуститься вниз, поискать чего-то нового, – предложил Кирсан, – на печеньках и шоколаде далеко не уедешь, нам ведь нужны витамины, жиры, белки?

  – Конечно, нужны, – согласился Макс, – именно потому с ними проблемы. Свежего тут ничего нет. Просто нет – сгнило вчистую. Из консервов – про мясо и рыбу забудь. Вероятность подхватить ботулизм или, если повезет, пищевое отравление попроще весьма велика. Соки давно забродили, чай – труха. С правильным здоровым питанием тут большой напряг, так что я не советую тебе жить дольше, чем шесть-восемь месяцев. Даже те ловкачи, которые умудряются уберечься от насильственной смерти, живут год-полтора и умирают в муках. Нельзя обмануть систему. Давай, умный русский, угадай, какая именно категория местного населения живет дольше всех?

  – Откуда я могу это знать? – пожал плечами Кирсан.

  В глазах немца появилась насмешка:

  – Ты же говорил, что вы все умные и сообразительные. Тебе от меня уже известно все необходимое, чтобы логически вычислить, кто в аду живет дольше всех между смертями. И еще маленькая подсказка: ты должен хорошо знать историю Германии.

  Разведчик принялся прокручивать в голове все диалоги с Максом: было бы здорово поставить немца на место, не кулаком – так умом. История Германии – значит, до сорок четвертого года. Дольше всех живут ловкачи, которые доживаются до кончины от неправильного питания... До мучительной кончины. Это может быть кто угодно, достаточно везучий, но, исходя из слов собеседника, есть отдельная категория, которая чаще умудряется настолько долго протянуть... Так. Вчера – ну или точнее, до сна, не существует 'вчера' там, где не бывает смены для и ночи – он упоминал, что по уготованной участи узника можно определить, чем тот нагрешил... Умереть в муках от неправильного питания... Есть. Эврика!

  – Рискну предположить, что это медперсонал немецких психиатрических лечебниц и других заведений, где неполноценных пациентов убивали неправильным питанием типа безжирной диеты.

  Макс удивленно приподнял брови:

  – Браво. Не думал, что догадаешься.

  – Знай наших, – небрежно бросил в ответ разведчик.

  Несколько часов они потратили на изготовление бутылок с зажигательной смесью из абсента и поясов для ношения своего импровизированного оружия. Немка все это время спала: блуждания по болотам вымотали ее, непривычную к суровым солдатским будням, сверх всякой меры, так что дополнительный отдых пришелся как нельзя более кстати.

  – А как строители строят города? – поинтересовался между делом Кирсан.

  Макс задумался, заталкивая в горлышко бутылки тряпичный фитиль, потом сказал:

  – Представь себе, как здание приходит в упадок, начинает разваливаться, затем от него остается лишь груда обломков, а в конце все это уходит в болото. Если бы ты снял этот процесс на кинематограф, а затем прокрутил ленту в обратном направлении – то имел бы примерное представление. Правда, увидеть этот процесс и остаться в живых очень трудно: строительство окутывает очень густой туман, чтобы видеть, надо находиться прямо на месте. Беда в том, что сам туман стройки ядовит, без противогаза там долго не протянуть, от силы три-четыре часа. Вторая проблема – сами строители.

  Тени поднимают город из праха и болота, затем он стоит некоторое время – несколько лет по местному исчислению – а затем законы ада берут свое, происходит обратный процесс упадка, тления, разрушения. В самом конце в городе вновь появляются Тени, чтобы ускорить последний этап – и горе тому случайному мародеру, которому не повезет им попасться. Этот город вскоре тоже исчезнет – есть шансы напороться на его строителей.

  – Что они делают?

  – Мало кто знает это. Те, которые погибают в объятиях Теней – возрождаются без памяти, забывают все напрочь, даже если они были помнящими. Существует мнение, что они портят наши души, превращают в демонов. Люди, принявшие смерть от Тени хотя бы пару раз, обычно становятся изгоями на десятки лет. Говорят, в людоедов и прочих 'внештатных сотрудников' ада превращаются тоже вследствие порчи. Хотя с людоедами как раз все намного проще и прозаичней.

  – Поиск хоть какого-то удовольствия?

  – Точно.

  – Убитый людоед становится при перерождении снова нормальным?

  Макс медленно покачал головой:

  – В том-то и дело, что нет. Все людоеды – помнящие, им нельзя устроить то, что Святой называет 'обнулением'. То же самое касается и других нездоровых личностей... Каннибалы, маньяки, шизофреники – они тут уже не заключенные, скорее сотрудники, помогающие наказывать остальных добровольно, с радостью. Те людоеды, которые напали на селение, где нас держали – это орда, которая кочует между островами и вырезает всех остальных.

  – Острова?

  – Так условно называют места, заселенные людьми, вроде этого, где мы с тобой. На нашем острове – три крупных города, в двух из которых живут люди, несколько городов поменьше, а также мелкие села. Особо отчаянные умудряются отстроить поселения прямо в болоте. А вокруг всего этого – обширные пустоши, которые невозможно пересечь. Тут это болото, в других местах – ледяные просторы, безводные пустыни и так далее. Собственно, вот и ответ на твой вопрос, почему здесь так мало людей, если это ад. Пределов сего мира не знает никто, и таких 'островов' может быть как угодно много.

  Кирсан обдумал услышанное.

  – А откуда известно про другие места, если пустошь нельзя пересечь?

  – Если ты дойдешь до некоторой границы 'острова', двигаясь от центра на условный север – попадешь на противоположную, южную сторону границы и, продолжая двигаться по прямой, опять выйдешь к нашему острову. Но есть некоторые люди, их называют болотоходцами. Они способны при определенной доле везения перебраться с острова на остров. Говорят, такое под силу лишь тому, у кого в душе – теневая порча. Так вот, орды каннибалов обычно кочуют по островам благодаря проводникам-болотоходцам, питаясь по пути слабейшими из своего числа.

  – Хм. Если разбить орду – людоеды возродятся там же, где были убиты?

  Вогель покачал головой:

  – Нет. Каждый появится в своем, так сказать, порту приписки. И при первом же случае примкнет к новой орде. Каждая орда состоит из выходцев с разных островов, их объединяет только жажда крови и мяса.

  – Получается, тут Тени заправляют вместо чертей?

  – Не думаю. У них нет власти за пределами ими же созданных городов, и то, они присутствуют в них только во время стройки и в самом конце. Святой называет их субподрядчиками. А присматривает за ними Наблюдатель.

  – Вот оно как, – с интересом сказал Кирсан, – а можно поподробней с этого места?

  Немец усмехнулся:

  – Да не вопрос. Те, которые его видели, говорят, что это тип с костлявыми руками, в капюшоне, под которым чернота и не видно лица, и сутане типа монашеской, под которой нет ног. Он так и висит над землей. Самое примечательное – при нем есть Гроссбух, в котором можно прочесть все про свои грехи.

  – Чем дальше, тем интересней. И как заполучить этот... Гроссбух? Украсть?

  – Зачем украсть. Он дает почитать всем желающим, которые сумеют до него добраться. Наблюдатель безобиден, в отличие от Теней, но, к сожалению, не отличается общительностью. Он здесь вроде инспектора, следит, чтобы тут все происходило согласно плану. Чей это план, кто тут главный – Наблюдатель не скажет.

  Когда работы по приготовлению оружия были завершены, Макс сказал:

  – Значит, делаем так. На первом этаже зомби по меньшей мере сорок, я их видел, когда ходил за водой. Может, больше. Прямо сейчас все они прямо под нами, точнее, под тобой и твоей подружкой, которые из них чьи – сами уже разбирайтесь. Я спущусь осторожно вниз, чтобы не привлекать их внимания, осмотрюсь и подам сигнал – свистну. Вы должны будете быстро добежать до лестничной клетки и спуститься. Я, если что, прикрою. После этого делаем ноги и не останавливаемся, пока не доберемся до нашего поселка, впрочем, главное – выбраться за город, там мертвяки за нами не погонятся.

  – Ты уверен?

  – Разумеется. Мертвецы никогда не встречаются за пределами городов.

  Кирсан чуть подумал. Город ведь не тот, где их с Игнатом подстерегла засада.

  – Постой, Макс. Меня схватили не здесь, в другом городе, не таком заброшенном, как этот. И зомби, которые за мной гонялись, были там. Получается, в каждом городе есть кадавры, которым я чем-то не угодил?

  – Странный ты парень. Я ведь уже говорил тебе – это мертвецы, умершие от твоих рук. В какой бы город ты не входил – они уже там и ждут тебя.

  Разведчик покачал головой:

  – Не может такого быть. Это какая-то ошибка.

  – Буди свою подружку, – сказал Макс повернулся и пошел к лестнице, отодвинул баррикаду, затем обернулся: – я тебе секрет открою. Все так говорят поначалу – что это ошибка. Что они не должны были попасть в ад. Я и сам так думал. Но – нет никаких ошибок. Увы и ах – тот, кто выносит нам приговоры, всеведущ и непогрешим.

  ***

  Все получилось по плану: они выбрались из здания, опередив мертвецов на десять метров, и принялись увеличивать разрыв. Макс сказал, что дорогу знает, главное – пересечь город теней, ни с кем не повстречавшись, а потом лес и болота, благо, подходящей одеждой разжились. Двенадцать километров до следующего, нормального города, где Кирсан повстречал Святого, а там уже и аванпост, и до поселка рукой подать.

  Что было не очень хорошо – кадавры оказались резковаты на ноги, они, шатаясь и хромая, гнались следом, и чтобы не дать себя догнать, приходилось шагать энергично.

  Кирсан оглянулся через плечо. Что ж их так дохрена-то? Всеведущ и непогрешим, да? На его, Кирсана Ладынцева, руках – оппа, вот и фамилия внезапно сама собой вспомнилась – нет столько крови.

  Впереди внезапно показалась человеческая фигура, за нею еще две. Сгорбившиеся, ссутулившиеся люди в лохмотьях наподобие монашеских сутан медленно шли навстречу по улице. Оружия вроде нет, но у того, что в центре – жердь с поперечиной типа креста. Инквизиция, что ли? Макс не стал сбавлять шаг, разведчик шел рядом, на всякий случай закрыв собой немку, которую вел за руку, большим пальцем взвел курок пистолета. Он уже собрался было предупредить монахов, но передумал: шаркающая походка покойников сквозь туман слышна очень хорошо, они и так знают.

  Вблизи троица произвела очень тягостное впечатление. Безучастные, посеревшие лица, губы, беззвучно шевелящиеся в молитве или причитании, погасшие глаза. Двое дрожат, но тот, что в центре, производит впечатление непоколебимости.

  – Там целая толпа сзади, – бросил им Макс, проходя мимо.

  Кирсан, разминувшись, обернулся. Все трое медленно шли навстречу выплывающим из тумана зомби, и разведчик расслышал слова псалма.

  – И когда пойду я долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...

  – Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня, – подхватили молитву двое других, и затем три голоса окрепли, звуча как один: – Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих...

  Разведчик окликнул Макса:

  – Мы разве не поможем им?

  – Мы не можем им помочь. Никто не может.

  – Но они же собираются...

  – Они собираются сделать не то, что ты подумал.

  Кирсан оглянулся снова как раз тот момент, когда трое странных монахов бросились вперед, в самую гущу шагающих мертвецов, сбив нескольких с ног. В следующий момент вся толпа набросилась на них, похоронив под грудой разлагающихся тел. Послышались душераздирающие крики боли. Немка подавленно всхлипнула.

  – Шире шаг! – прикрикнул Макс, – мертвяки не будут заняты вечно!

  – Пресвятой боже, – выдохнул Кирсан, – какого хрена тут происходит?! Они сами ломанулись прямо в толпу!

  – Страдальцы. Самая распространенная тут религия, если можно так это назвать... Они верят, что каждому отмерено определенное количество страданий в наказание за грехи, и смысла оттягивать неизбежное нет. Чем быстрее изопьешь свою чашу до дна, отмучишься, сколько положено, тем быстрее станешь свободен...– немец остановился, оглянулся назад, где уже стихли звуки борьбы и крики, и в его глазах вновь появились бесконечные тоска и отчаяние: – завидую им. У них хотя бы осталась вера. Они коротают вечность в страданиях, куда больших, чем другие, но с надеждой в сердце...

  Они поспешили дальше, пытаясь использовать фору во времени, которую дали им страдальцы, по максимуму, и Кирсана все время мучила мысль, что вокруг него происходит что-то страшное, зловещее, и к тому же совершенно не поддающееся логическому толкованию. Он думал так минут сорок, пока приближался к центру города.

  – Долго еще?

  – Нет. Минуем центр, и там лес уже близко. Город не круглый, скорее полукруг. Дойдем до убербашен – останется всего пара километров.

  – Убербашни?

  – Да, башни, самые высокие, которые только могут быть. Выше, чем я мог бы себе представить, если бы не увидел сам. А вот и они, кстати.

  Кирсан посмотрел туда, куда указал Вогель, и ему внезапно стало дурно. Город надежно укрыт туманом, но два сверхвысотных здания вырывались из него и уходили ввысь. В нескольких километрах от затерянной в разрушенном городе группы возвышались башни-близнецы всемирного торгового центра. Целые.

  Точнее, не совсем целые: в нескольких местах зияли проломы стен, из которых торчали хвосты самолетов. Разбившийся не так давно МиГ выделялся из их числа дымком, который все еще сочился.

  Бред, бред, бред! Не может такого быть, твердил голос разуме в черепной коробке Кирсана, просто не может! Нью-Йорк? Невозможно, он стоит на побережье, болот там нет. В то же время другой голос, вкрадчивый и тихий, нашептывал, что если болота появиться могут, то океан исчезнуть – никак. И потом... Нью-Йорк – город небоскребов. Но этот уходящий в прах городок – ну так, областной центр от силы. И в нем происходят и другие вещи, невозможные, но все равно реальные.

  Хуже всего, что правды у немца, если он немец, не выпытать: Макс наверняка рехнулся, как и те несчастные. И сам Кирсан тоже вскоре рехнется, если не найдет разгадку тому кошмару, в котором оказался. Вопрос только в том, как найти хотя бы кого-то, кто знает правду и при этом остался в своем уме.

  Они пересекли центр и внезапно встретились с парой мертвецов, женщиной и девочкой лет двенадцати, вышедших наперерез. Обогнуть кадавров не составило труда, но зомби вновь напомнили Кирсану о его сомнениях.

  – Макс, – позвал он, – так ты говоришь, что мертвые здесь преследуют тех, кто их убил?

  – Да. Это одна из общераспространенных кар.

  – Послушай, где логика? Мы попадаем в ад, если верить тебе на слово, живыми. А наши жертвы – в виде разлагающихся трупов. Где, мать ее, логика? Где разум?

  – На самом деле, это всего лишь подделки. Дубликаты. Плохие люди попадают в ад, хорошие – куда-то еще. Когда ты убиваешь того, кто недостоин рая, то можешь встретить его снова здесь, чтобы сводить с ним счеты до конца времен и тем самым выполнять предназначение ада. А вместо тех твоих жертв, которые не заслужили кары, тебя преследуют их копии, безжизненные, бездушные и безмозглые. Вон та девочка, – кивнул он через плечо, – наверняка ничем не заслужила заключения в аду.

  – А ты уверен, что это точно именно мои мертвецы, а не твои или ее? – кивнул разведчик на свою подопечную.

  – Остановимся и посмотрим, на кого они набросятся?

  – Это еще ничего не доказывает.

  – Посмотри на ее ранец. В мое время таких не было.

  Кирсан остановился и оглянулся на мертвецов, приближающихся деревянной походкой, отпустил руку немки, перехватил винтовку половчее.

  – Подсоби-ка мне чуток... Убери даму... Хочу разобраться кое-в-чем.

  Вогель пожал плечами:

  – Яволь.

  Когда зомби оказались на расстоянии удара, он точным ударом отсек зомбячке голову, и тело грузно шлепнулось в пыль. Кирсан шагнул навстречу девочке, примериваясь для удара, но что-то внутри удержало его руку. Он вытянул винтовку вперед и сильно, но плавно толкнул ее прикладом. Маленькая зомбячка шлепнулась на свой ранец, перевернулась на живот, чтобы подвести под себя руки с отваливающейся от костей плотью и встать, но в этот момент Кирсан придавил ее к асфальту, наступив на ранец ногой, и внимательно рассмотрел то, что находилось под его ботинком.

  Да, тысяча проклятий, да. Когда-то это был цветастый школьный ранец со множеством карманов на молниях и изображением смешного пони. Таких ранцев не то что в сорок четвертом – даже в детстве Кирсана еще не было. Совершенно очевидно, что девочка не могла быть жертвой ни эсэсовца, ни кригсхельфериннен. Временная нестыковка в пятьдесят, а то и семьдесят лет.

  Он сделал знак Вогелю двигать дальше, схватил немку за руку и повел за собой.

  – Послушай, Макс, этого всего не может быть! – крикнул он на бегу, тяжело дыша. – Это ошибка! Все, что ты рассказал, разбивается об единственный факт: я не убивал всех этих людей, что гонятся за мной! Я клянусь богом, библией, честью, памятью моей матери – всем, чем угодно – я не убивал их! Я не мог этого сделать! Женщины, дети... как бы я смог?! Ты, эсэсовец, не поймешь, но я не мог такого сотворить! Просто не способен!!

  Немец остановился, дождался, пока Кирсан поравняется, и встретился с ним глазами.

  – Я верю тебе, – сказал он негромко, – точнее, верю, что ты говоришь то, что считаешь правдой. Я видел, ты даже это мертвое тельце ударить не смог, но... Видишь ли, есть еще один момент. Ты говорил, что тебе снится, как ты врезаешься в бульдозер... Вспомни, ты сам каким был в этот момент? Твои руки на руле, или, может быть, твое лицо в зеркале обзора... Какие они были? Как сейчас или... старше?

  – К чему ты клонишь, я не понимаю!

  – Мы попадаем сюда не обязательно такими, какими умерли. Знаешь, кого я встретил тут однажды? Фюрера. Только я узнал его лишь после того, как он представился. Понимаешь... ему было двадцать два года.

  – Это как? – насторожился Кирсан.

  – Вот так. Ему было двадцать два, и он искренне недоумевал, почему предыдущий встреченный им человек зарядил в лицо молодому художнику, как только тот, следуя хорошим манерам, представился.

  – И... что ты ему сказал?

  – А что я мог ему сказать? Адольф, ты мой фюрер, по чьему приказу я, твой верный солдат без сомнения и упрека, лично расстрелял и сжег несколько сотен несчастных из миллионов, умерщвленных согласно твоей воле? Или я должен был забить его до смерти за то, что, будучи им обманут, натворил чудовищных вещей и попал в ад?

  – Хм... Второй вариант звучит довольно-таки логично и справедливо.

  Лицо Макса исказила гримаса гнева, да так, что немка поежилась, и разведчик почувствовал, как задрожала ее ладошка.

  – А, ну тогда тебе прямая дорога в когорту божьих палачей, слепых и бездумных ублюдков, – процедил Вогель.

  – Это говорит эсэсовец из айнзатц-команды?

  – Именно! Будь чужим орудием, а с меня хватит, я им уже был, слепым и безмозглым. Пусть слишком поздно, но я прозрел и все понял. Я заслужил все, что мне уготовано, от начала и до конца – но теперь я жертва, палачом я уже был и больше не буду. Во всем должен быть баланс. Вот это – справедливо. А вымещать злобу за свою умственную слепоту и душевную глухоту на том, кто все равно не поймет, за что – уволь. И без меня найдется, кому заставить его страдать. Так что... Посоветовал я ему состричь усы и никогда не называться своим именем, вот и все. Но, подозреваю, что мой совет мало чем поможет: фюрер, скорее всего, не помнящий.

  Кирсан примирительно махнул рукой:

  – Ладно, но какое отношение это имеет ко мне?

  – Простое. Если бы я сказал молодому художнику Адольфу, что тридцать лет спустя он убьет миллионы и ввергнет мир в пучину войны, а Германию – в кошмарную разруху, что бы он мне ответил? Что я идиот, что я несу чушь. Это тебе ничего не напоминает?

  – Бред. Ты хочешь сказать, что я на самом деле погиб не в тридцать, а позднее, убив десятки человек, в том числе женщин и детей, а сюда попал в состоянии до своего преступления и теперь искренне считаю, что все это ошибка? Ну ведь бред же.

  Вогель покачал головой:

  – Не думаю. Видишь ли, многие люди, дожившие до старости, попадают сюда молодыми. Я раньше недоумевал, почему так, но только встреча с фюрером открыла мне глаза.

  – Какой смысл наказывать человека, который не знает, за что?! Не твои ли слова?

  – Мои, но я ведь здесь не главный. Наш тюремщик и палач, видимо, считает, что так правильно.

  – Ну и где тут, черт возьми, справедливость?!

  – Вот как раз в этом. Если вдуматься, женщины и дети, которых ты убил, тоже не знали, за что. Каждый получает, что заслужил. Я обречен сгорать заживо, потому что жег заживо других. Ты убил невиновных – а теперь думаешь, что сам невиновен и страдаешь без причины. Это воздаяние.

  – Ты свихнулся, – сплюнул в сердцах Кирсан.

  – Думай так, если тебе от этого станет легче.

  В это время до них долетел отдаленный рокот со стороны башен-близнецов: верхушка одного из них начала осыпаться, складываться, словно карточный домик. Беглецы остановились и умолкли, зачарованно наблюдая за сценой разрушения титанического масштаба.

  Верх башни начал разрушаться примерно на уровне пятнадцатого сверху этажа, куда врезались сразу два небольших самолета с разных сторон. Обломки стен падали наружу, перекрытия обваливались одно за другим, весь этот вес ложился на перекрытие ниже – и картина повторялась. Со стороны казалось, словно все это происходит на огромном экране, на котором зловещий киномеханик прокручивает ленту строительства в обратном направлении: здание уменьшалось на глазах. Самолеты, застрявшие в нем, оказались свободны и один за другим выпадали наружу, чтобы пролететь несколько сотен метров, наращивая скорость, и с грохотом разбиться вдребезги у подножия, или наоборот, проваливались внутрь, увеличивая своим весом ту массу, что, словно снежный ком, неслась вниз, разрушая все новые перекрытия и увеличиваясь все больше и больше.

  Чем ниже становилась башня, тем быстрее происходил процесс разрушения. Вот, наконец, надкололась вертикально одна из стен, отошла и рухнула в сторону, похоронив несколько обычных домов под собой, а сам небоскреб, лишившись несущей стены, рассыпался с ужасающей быстротой, подняв столб пыли высотой в несколько сотен метров.

  – Потрясающе, – пробормотал Макс.

  Кирсан ничего на это не ответил, но про себя подумал, что тому, кто сумел выстроить копию всемирного торгового центра в этом бредовом месте, все же не хватило ума придумать какую-то иную кончину, нежели та, что произошла в реальности.

  – Надо уносить ноги, а то что-то мы застоялись, – сказал он наконец.

  – Это точно.

  Но уйти по-тихому им не удалось. Беглецы, двигаясь по направлению от центра, пересекли город по прямой, широкой улице и уже почти добрались до окраины, когда немка что-то испуганно воскликнула и указала пальцем в сторону.

  – Доннерветтер! – сдавленно произнес Макс, – готовь зажигалку! Бегом марш! Пробиваться будем с боем, по-хорошему нас не отпустят!

  Кирсан и его подопечная со всех ног побежали за немцем, а слева и справа к ним уже неслись, неимоверно быстро перебирая ногами, абсолютно черные безмолвные и беззвучные фигуры, отдаленно напоминающие долговязых 'зеленых человечков'.

  Быстро бегут, сволочи, ох и быстро же! Километров тридцать в час, не меньше! Тени стремительно сократили расстояние, охватив беглецов полукругом, словно волчья стая, и теперь разведчик хорошо видел огоньки глаз, яркие, словно маленькие лампочки, светящиеся на черном фоне и оттого кажущиеся еще более яркими.

  Макс на бегу чиркнул зажигалкой, обернулся и с размаху разбил бутылку с горючей смесью об асфальт. Марочный абсент вспыхнул, растекаясь огненными ручейками, и Кирсан, работая ногами во весь дух, краем глаза заметил, как шарахнулись от пламени Тени. Боятся огня твари, значит, словно настоящая тень – света. Отлично.

  Не снижая темпа, он передал винтовку женщине, а сам схватился за бутылки. Существа уже совсем близко, не бегут – скользят, гротескные пародии на гуманоида, на полусогнутых, с грацией охотящегося хищника. Все ближе и ближе, до них остаются считанные метры. В воздухе – липкий страх и жуткая тишина, только топот подошв по растрескавшемуся асфальту, тяжелое дыхание да бешеный стук сердец.

  Одна Тень кинулась наперерез Максу, но тот взмахнул мечом, отгоняя тварь. Кирсан выстрелил из пистолета в другую с пяти шагов, он не смог бы промахнуться. Существо лишь дернулось, не замедлив бега, не взвыв, никак не показав, что ему больно.

  – Бесполезно! – прокричал немец, – только огонь! Сто метров осталось!

  С этими словами он швырнул бутылку об асфальт в пяти шагах от себя, под ноги одной из тварей. Та в одно мгновение оказалась в центре огненной лужи, попыталась спастись, но языки пламени взметнулись вверх, буквально разорвали черное тело, словно тьма, из которой оно состояло, было всего лишь подкрашенным воздухом. Тень просто растаяла в огне, то, что от него осталось, унесли ввысь жидкие клубы дыма.

  Кирсан, засмотревшись, лишь в самый последний момент заметил выброшенную в его сторону длинную, худую лапу с серпообразными когтями, но реакция выручила: отделался лишь царапинами на куртке, доказательством, что слепленные из тени существа все же материальны. Воодушевленный успехом Макса, он швырнул две бутылки одну за другой, расчистив путь впереди от спешащей наперерез твари и отогнав настигающих сзади, но ни в кого не попал. В то же время лопнула еще одна бутыль со смесью: Вогель умудрился попасть еще раз, Тень, правда, сумела избежать гибели, но ее лапа испарилась, словно развеянная огнем, и существо бросилось прочь, потеряв всяческий интерес к охоте.

  Хруст стекла, шипение пламени, топот ног, норовящее выскочить из груди сердце да внезапно обретшие плоть и объемность тени скользят слева и справа, настигая свою добычу. Стремительный, молниеносный прыжок – и Кирсан понял, что немцу капут: тварь цвета черней ночи повисла у него на спине.

  Но эсэсовец, прошедший ужасы концлагерей, кошмар восточного фронта, а затем тысячелетнее заключение в аду, имел свои соображения на этот счет. Он разбил предпоследнюю бутылку в двух шагах перед собой, а затем, до того, как Тень успела что-либо сделать, буквально нырнул в огненную лужу, перекатившись так, что повисшее на спине существо оказалось внизу. В считанные мгновения он оказался свободен и вновь вскочил на ноги, выхватывая из-за пояса последнюю бутылку, а Тень – она просто исчезла, испарилась.

  Однако ситуация стала почти безнадежной. 'Коктейлей Молотова' почти не осталось – три штуки всего на двоих, а до спасительной кромки леса – полсотни метров. Вот Макс швыряет последнюю бутылку, расчищая путь, они несутся во всю мочь, но уже понятно – не добегут.

  Кирсан вырвал из бутылки, которую держал в руке, тряпичный фитиль и принялся на бегу поливать содержимым свои плечи, грудь и спину. Тени близко, совсем рядом. Он выхватил из рук у выбивающейся из сил немки винтовку и крикнул:

  – Бегите! Я их задержу!

  Остановился – резко, внезапно даже для быстрых теней – и крутанул вокруг себя оружием, держа его за дуло. Приклад со свистом врезался в голову ближайшей Тени и сбил с ног. Та кубарем покатилась в сторону. Беззвучно, без единого шороха, что невозможно для падающего тела, но все же они материальны, раз падают и имеют инерцию.

  Мгновенно оказался в самом центре внимания – охотники решили, что лучше одна жертва наверняка, чем три – пятьдесят на пятьдесят. Ладно же, сволочи!

  Кирсан побежал наискось, уводя тварей, чтобы у Макса и немки был шанс. Он хорошо видел, как одна Тень перегородила дорогу Вогелю, но тот, взмахнув мечом, бросился прямо на врага с явным намерением раскроить напополам. А затем стало уже не до Макса: тварь, черней черного, встала на пути у него самого, а сзади уже настигают другие.