Текст книги "Жажда мести"
Автор книги: Владимир Мирнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
V
Волгин и Лена с удовольствием теперь уезжали на «охотничью квартиру». Все чаше и чаще. И всю зиму находились там. Маршал скучал, но, увлеченный работой, стал привыкать, а когда Лена и Волгин расписались и он об этом узнал последним, вот тогда впервые в жизни он обиделся на внучку. Он с грустью сказал:
– Я всю жизнь был ей папой и мамой, а она меня забудет, как забывают всех, а я ведь не как все. С ложечки кормил. Вон Жуков, подлец, на молодой женился, оставил кровную жену, а я ведь после смерти моей благоверной тоже мог. Внучка перешла дорогу моему сердцу.
После подобных слов Лена повисла у деда на шее, со слезами на глазах сказав, что никогда и никого так не любила, как своего дедушку, что любит его больше и сильнее матери и отца. В этот момент раздался звонок, и тот же отвратительный голос сказал, когда она с обыкновенной торопливостью подняла трубку:
– Шволошь.
Лена бросила трубку с такой силой, что свалившийся с тумбы телефон разбился.
* * *
Как-то однажды Лена решила устроить тайно ото всех «девишник». Тайна заключалась в том, чтобы не объявлять о том, что они, Лена и Волгин, муж и жена на законном основании. Приглашать своих подруг она не пожелала, а хотела посмотреть на приятелей Волгина. Пригласили – Чередойло, Маню Рогову и как бы в насмешку над Борисом решили и его пригласить. Борис согласился с удовольствием.
В этот день с утра Лена поехала навестить дедушку, накупить продуктов в магазинах и вернуться к пяти вечера, за час до назначенного времени. Волгин сидел за своей новой книгой, размышлял. Неожиданно позвонили. Он снял трубку. Звонила Чередойло. От метро. Просила встретить. Волгин, недоумевая, почему так рано та решила прийти, встретил. Чередойло была в черном длинном пальто, черных французских сапожках, ее белые гладко причесанные на пробор волосы контрастировали с красным шарфом и красными губами. В руках Чередойло несла корзину с домашними пирогами. Из корзины вкусно пахло.
«Какая из нее получилась великолепная дама. Вот Лена обрадуется», – подумал Волгин. Он вспомнил, дома у них неубрано. Но другого выхода не имелось; она напросилась к ним именно сейчас. Лена не любила, признаться, наводить дома чистоту, а надеяться каждый раз на Полину не приходилось, потому что теперь она была больше занята маршалом.
Чередойло за какие-нибудь полчаса превратила квартиру в цветущий уголок.
Когда сели пить чай, она поставила локти на стол и пристально глядела на Волгина.
– Ты не изменился, – сказала она. – Такой же красивый.
– Да уж какая там красота в наши-то годы, – отмахнулся он.
«Как роза поздней осенью», – подумалось ему, когда он поглядывал на нее.
– А вино у вас есть? – спросила Чередойло.
– Нет, но купим.
– Ой, у меня такое вино дома, поехали, привезем. Возьмем таксомотор, смотаем по-быстрому, – предложила она. Он согласился. И вскоре пожалел об этом. Чередойло с пылающим лицом, с той расслабленной манерою, когда женщина на что-то решается, медленно спускалась по лестнице на улицу. В такси она начала шепотом рассказывать, как она думала о Волгине и что по прошествии времени все равно, как и раньше, с большой радостью стирала бы его носки.
«Баба совсем отъехала без мужика», – подумал Волгин, обнаруживая, что она сидит слишком близко к нему, а ее колени касаются его, ее изящная рука покоится на его колене. Он отодвинулся.
– У тебя большая дочь? – спросил Волгин как бы между прочим. – Сама сидит дома?
– Меня жизнь выручает, дочь уже почти взрослая, мама дома.
Проехав длинный ряд улиц, такси остановилось, и они вошли в пятиэтажный панельный дом. В ее квартире пахло чистотой и уютом. Волгин ожидал, что сейчас навстречу выйдет ее «почти взрослая» дочь, но в квартире никого не было.
– Где ж твоя дочурка? – наигранно весело спросил он, оглядывая ее небольшую однокомнатную квартирку.
– А я забыла тебе сказать, они с бабушкой уехали в деревню, сейчас же в школе каникулы, – отвечала она. – Давай чаю попьем.
– Валерия, лучше давай возьмем вино и – айда, а то скоро гости съедутся, а нас не будет. Некрасиво. Я иногда думаю, как жизнь пролетает быстро. Я тебя познакомлю с моим приятелем Борисом. Да ты его видела, ко мне приходил в общежитие. – Он говорил и стоял у окна, не снимая плаща, замерев и боясь почему-то настороженной тишины, наступившей внезапно, мгновенно, словно занавес упал с неба и заслонил собой все. Волгин боязливо оглянулся. Она смотрела прямо ему в глаза. Губы ее, зовущие, крупные чувственные, были полураскрыты. От нее исходило напряжение страсти. Он испугался.
– Я хочу, чтобы ты у меня один раз в жизни выпил чая с медом, – проговорила она. – Мы старые знакомые. Не бойся, не укушу.
Он стащил с себя плащ, повесил в раздумчивости на вешалку и помыл руки, уселся за стол. Она воткнула вилку электрического самовара в сеть и присела напротив. И он увидел краем глаз, как качнулись ее тяжелые, словно две большие отяжелевшие птицы под податливой тканью, бедра. Ему стало неловко от своих наблюдений.
– Помнишь, мы встретились, я тогда еще подумала, что всю жизнь служила бы тебе одному, Володя. Ведь это такое счастье – служить мужчине, любить, ждать, – говорила она, глядя на него своими синими глазами. – Помнишь? Я ночами просыпалась, я думала о тебе. Но ты ходил стороной и к другой. Не думай, что я не могла бы найти мужика. Нет. Мне нужен такой, тонкий, умный, как ты.
– Валерия, ну, зачем бередить прошлое, не было у нас ничего, так, видимо, и должно быть. Мы расписались с Леной, и она меня любит, а я ее люблю.
– А ты заметил, что я красивая? – Она гладила его руку, нежно прикоснулась к ней губами.
С таинственным выражением на лице она вышла из комнаты и через минуту позвала. – Иди сюда, Володя!
Он, удивляясь причудам женщин, отправился на голос. В маленькой сверкающей зеркалами ванной стояла Валерия Чередойло – гладкая кожа ее блестела ослепительно, тяжелые бедра и налитые груди как у античной статуи поразили Волгина своей зрелой красотой. Она бросилась к нему на шею и зашептала о том, что ночами мечтала об этой встрече, и если он уйдет, то она себе не простит, и что жизнь для нее тогда будет кончена навсегда.
Волгин понимал сложность своего положения, стал оправдываться тем, что расписался недавно, что Лена беременна. Ничто не помогло. В конце концов он не устоял перед натиском красоты и женственности.
– Только вот что я хотел тебе сказать, Валерия, ты – женщина умная. На этом и кончим наши отношения. Мне не хочется терять Лену. Она – моя жена, столько лет ее люблю, – сказал он, когда они, прихватив две бутылки вина, отправились обратно в комнату.
– Знаешь, кто за мной ухлестывал, – заявила она. – Знаешь, кого я отшила. Суслова! А этот старик Брежнев – как на мои ноги зыркал! Все меня по руке гладил и говорил: «Заходи к нам, мы тебе работу найдем. Партии нужны такие кадры!».
VI
Борис в великолепном новом голландском костюме восседал во главе стола. Маня Рогова с интересом поглядывала на него. За столом все нахваливали пироги Чередойло, которая всем своим видом показывала, что способна и не на такое.
Лене приятно было чувствовать себя в роли хозяйки. Волгин приносил чайник с заваркой, самовар, всякие соленья, конфеты. В первые минуты все молчали, разглядывая друг друга. Лена изучала друзей своего мужа. Когда Волгин вернулся с Чередойло, она находилась уже дома, высвобождая сумки из-под продуктов. Лена протянула Чередойло руку и сказала:
– Я Лена. Я люблю пироги. – Но когда Чередойло стала прихорашиваться перед зеркалом в ванной, она внимательно, изучая, посмотрела на ее спину, и уже за столом добавила, что не ест пироги принципиально. Что она увидела на ее спине?
Бориса Лена посадила рядом с Чередойло и попросила его поухаживать за дамой. Борис принялся тут же рассказывать о своем необыкновенном ларьке по продаже водки и вина, что приносит ему за день доход, равный его бывшей зарплате. Он говорил и одновременно присматривался к Чередойло, взглядывал эдак словно мимо нее, словно вскользь, как то обычно делал, и как бы случайно приблизил свой стул к ее стулу. Он предлагал ей колбасу, сыр, маслины, семгу и икру. Как особое блюдо Леной на стол было подано большое блюдо с вареной картошкой.
Волгин видел, как Лена изучала Чередойло. Он испугался, вдруг она что-то почувствовала, но Лена приветливо улыбалась, говорила Чередойло милые слова.
Маней Роговой никто не интересовался. Лишь время от времени Волгин ностальгически спрашивал у нее, не получает ли она писем из Бугаевки.
– Вы, кстати, рыбку кушаете? – спрашивал галантный Борис у Чередойло и придвигался к ней с заблестевшими глазами все ближе. – Кстати, рыбка очень полезна для женского организма. Гормон, отвечающий за цвет лица, содержится именно в семге. Кстати, видели Табакова? Что вы скажете о Леонтьеве? Интересно он прыгает на сцене. Ведь не каждый леопард так прыгнет.
Когда за столом было достаточно выпито, Борис пригласил Чередойло подышать на балкон. Лена в этот момент включила музыку, раздались звуки ансамбля «АВВА». Он поставил ее у перил балкона, а сам остановился напротив и как бы случайно, согнув левое колено, коснулся ноги понравившейся ему женщины. Она никак не реагировала на столь очевидный недвусмысленный жест, и он оценил это как свою победу. Она не поднимала глаз, что распаляло Бориса еще больше. Он улавливал в воздухе запах победы и – смелел.
– Вы верите в любовь с первого взгляда? Посмотрите, кто я такой, я всегда боялся женщин, я млел при виде красивой женщины, какой являетесь вы! Честное слово! Клянусь! Могу стать на колени! – врал Горянский напропалую, используя свой принцип, сводившийся к тому, что чем безбожнее врешь, тем больше ложь напоминает правду. Словно конь на скаку, он неожиданно что-то вспомнил, извинился, метнулся в квартиру, налил два фужера вина – вот чего еще не хватало – и вернулся, предлагая выпить за самое святое чувство на земле – любовь!
– Не надо, – произнесла Чередойло, поглядывая сквозь тюлевые шторы в квартиру. Но Борис не унимался.
– Я любил одну женщину, – шептал он. – Она была единственная в моей жизни, и она мне изменила. И понял я, что любовный пламень моей нежной души предназначен не для грубых увлечений, а для редкой красоты. И я томился, искал вас. Я теперь понял, что искал вас. Я вас видел в общежитии у Волгина.
Он стал шептать, что если бы он встретил женщину, достойную его любви, он бы свое нежное и золотое сердце отдал бы ей навсегда.
– Я недостойна вашей любви, Борис.
– Вы верите в любовь с первого взгляда? Какие у вас руки! Какая белая кожа! Вы – царица Клеопатра! Любовь божественна! Она над законом жизни! Человек в любви, как говорит мой друг, становится Богом! Можно, я вас обниму, можно я вас поцелую и подхвачу восхитительной волною своих полных любви чувств? На меня нашло вдохновение при виде вас!
Он обнял ее, и она всем своим телом подалась к нему. Он ей понравился своей искренней нежностью, его слова были так понятны и близки ей. – Я понял, что могу полюбить вас! Вы верите в любовь с первого взгляда? Верьте!
Борис сбегал снова за вином. Он обнял Чередойло и предложил тост на брудершафт. Его магнитом притягивало ее красивое лицо, которое в полусвете выглядело просто восхитительным. Страстные полные губы, волною вздымающаяся от волнения грудь, белоснежная лебединая шея приводили его в восторг. Он решил, что наконец набрел на образец неземной красоты, которую он полюбит навсегда. Они, переплетя руки, выпили на брудершафт.
– Я почувствовал в вас нежное создание красоты, – сказал он, и тут они услышали, как в квартире заиграла музыка. Лена пригласила на танец Волгина и Маню Рогову, и они втроем стали танцевать.
– Пойдемте и мы танцевать, – предложила Чередойло, отставляя руку с фужером, и уронила его. Послышался мелкий хруст разбитого хрусталя.
– Это на счастье! – зашептал Борис, и тут она почувствовала, как его дерзкая рука предалась вольному чувству любви, прохладным ветерком скользнула по ее бедрам. В мгновение он задрал ей юбку. Она оказалась в западне. Чередойло слабо сопротивлялась, но он был настойчив. Кричать, звать на помощь неловко. Не может же она, взрослая женщина, пожаловаться, что друг Волгина лапает ее.
Лена отворила дверь и сказала:
– Ребята, второе подано. Борис, Валерия, кушать.
Она внимательно осмотрела на прильнувших друг к дружке Бориса и Чередойло и отошла к столу. На кухне она сказала Волгину:
– Вот что, Вова, чтобы этих Чередойло и Бориски, чтобы этих духу у нас дома не было!
– Леночка, Леночка, но так случилось, – пробормотал Волгин и крикнул, обращаясь к балкону: – Ребята, давайте кушать!
На балконе Борис, целуя Чередойло, спрашивал:
– Ты меня любишь? Я тебя – да. Ты меня любишь?
– Да, – прошептала она, полагая, что ей больше в такой ситуации и говорить-то нечего.
После чая еще немного послушали музыку и начали собираться по домам. Когда они остались одни, Лена назидательно сказала мужу:
– Приличный человек здесь один – Маня Рогова. А Чередойло – проститутка! От нее похотью несет за версту! А Борис – настоящий козел. Недаром его бросила даже шлюшка Аллочка. Но я хотела сказать, что у нас игры кончились, мы ждем ребенка – наше продолжение, у нас семья, и я тебя люблю. Слушай, стоило мне прийти к дедушке, – перешла она неожиданно к другой теме, – как раздался телефонный звонок и опять – премерзкий голос. Тот самый, который говорит «шволошь». После этого вдруг дедушка говорит: «Если со мной что случится, знай, квартиру я перевел на тебя, вещи, дача, ордена и награды – все тебе. Похорони, говорит, меня в простой солдатской шинели, которая лежит в шкафу, хотел отдать в музей, но передумал».
– Этот голос, это «шволошь», Вова, я боюсь. Пойдем завтра к дедуле, посоветуемся. Давай ротвейлера заберем к нам, он не слабее черного Рота. Теперь я боюсь за ребенка, не за себя. Попрошу дедулю, чтобы пистолет мне разрешили носить.
Они, не выключая света, лежали в постели и беседовали. Когда раздался звонок, она взяла трубку и протянула мужу. В трубке послышался возбужденный голос Бориса Горянского:
– Послушай, Володь, извини, что так поздно, но та женщина Валерия просто, знаешь, не устояла против меня. Ты все говоришь, что, мол, годы-годы, а я вот скажу тебе, что они ничего не значат. Поехала ко мне. Потом, правда, позвонила Алла, попросила разрешения приехать завтра с утра, чтобы забрать кое-какие детские вещи, пришлось ее отправить сегодня. И правильно сделал, завтра мне с утра торговать. Но баба, скажу тебе, что надо! Сколько ей лет? Не больше тридцати на вид. Слушай, она мне говорит, что полюбила меня самой возвышенной любовью с первого взгляда! Врет, конечно!
– Борис, мы тут уже спать легли, – засмеялся Волгин. – А сколько лет ей, так мы вместе с ней учились, только она на другом курсе. Вот и считай. Я был на первом, а она на третьем. Ты ее видел, помнишь, в столовой в общежитии. Ну, бывай, старик. Извини, уже поздно.
VII
На следующий день они поехали, как и собирались, к маршалу, который их принял в своем замусоленном халате, растоптанных шлепанцах. Весь бледный, дрожавшими руками он разводил какие-то пахучие лекарства в мисках, тыкал в них мордами отворачивающихся собак. Полина болела. Она в своей комнатке лежала на постели и постанывала.
– Вчера ходил гулять вечером, собаки нашли какое-то дерьмо, никогда не ели ничего во время прогулок, а тут стали лизать. Я их гнать. Поздно. И вот на теперь, отравились, смотри, глаза закатывают кроме Родика, – жаловался маршал, поглаживая афганскую борзую, любимую его собаку. – Вызвал ветеринара. Он прописал вот это дерьмо вонючее, которое не токмо собака, человек кушать не станет. Вишь, борзая скулит, ведь умирает. Вижу.
Маршал тут же принялся рассказывать о чудовищной коррупции в коридорах ЦК, о Горбачеве и о том, что если кто и спасет Советский Союз, то только боеспособная армия.
– Прольется кровь, кто-то станет для кого-то жертвой, – в задумчивости проговорил Волгин. – Власть удерживают на крови.
– Что делать, – вздохнул маршал.
– Дедуля, а где Безмагарычный, верный твой друг? Пригласи его, я по нему соскучилась уже. Жил бы у нас, все легче было бы.
– О, Леночка, не говори. Он умер. Направился ко мне за бутылочкой, знаешь, а по дороге умер, сердце отказало у старого вояки. Любил меня. Пил, как военный, умер, как военный; прилег и без единого слова умер. Настоящий герой! Как умру, то похороните, внученька, в серой моей солдатской шинели. Мы с бабушкой очень любили эту шинель. В ней я и познакомился с твоей бабусей.
Лена обняла своего дедушку и сказала, подбадривая его, что он еще переживет всех своих врагов. В этот момент раздался звонок, и Лена моментально сняла телефонную трубку.
– Шволошь, – раздался гнусавый голос. Лена вскрикнула и бросила трубку. Маршал объяснил, что несколько раз люди по его просьбе пытались узнать человека, который звонит: звонят из телефона-автомата.
– Специально! – воскликнула Лена и, закусив губу, погрозила невидимому врагу кулаком. – Дедуля, ты обещал достать мне разрешение на ношение оружия. Прошу тебя, сделай это.
– Зачем делать, я уже достал, внученька, вот и оружие у меня имеется, министр, я его знаю лично, подписал сразу, и тут же выдали пистолет Макарова, маленький, такой новенький, как раз для дамочек.
Пистолет Макарова находился в коробке под письменным столом, а в ней и разрешение, подписанное министром внутренних дел Пуго. Лена осмотрела пистолет; он ей понравился. Она его небрежно и обыденно, будто всю жизнь носила оружие, бросила в сумочку и потащила Волгина пройтись по центру, посмотреть ларек Бориса Горянского, выгулять заодно ротвейлера Родика.
– А вот эта вчерашняя тетенька Маня, она такая чистюля на вид, зарядить бы ее ухаживать за дедом, квартирой, Полиной. А?
– Пусть, – пожал плечами Волгин.
Они вышли на улицу, разговаривая, обсуждая деловые вопросы.
Возле старого кафе «Марс», прислонившись одним боком к этому кафе, стоял ларек Бориса. Крепкий и прочный на вид, сваренный из толстых металлических листов, напоминал скорее то ли дот, то ли дзот, то ли броневик допотопных времен. Здесь продавали водку, вина и спирт. Металлический ларек – экономическая платформа Бориса, с которой он собирался сделать мощный прыжок к богатству и полному изобилию. В открытом люке виднелась голова молодой женщины.
– Вы не скажете, где найти хозяина? – спросил Волгин, всматриваясь в темное нутро железного сооружения.
– По делам отбыл, – отвечала женщина настороженно, и опустила руку под прилавок. Можно было подумать, что у нее там спрятано оружие. Она больше ничего не ответила; на недоуменный взгляд Волгина – молчала. Борис же находился, и они то заметили сами, на противоположной стороне улицы Горького, где строился еще один металлический ларек, что возле магазина «Российские вина». Взлетающие снопы искр говорили, что там шли сварочные работы. Борис выглядел испуганно, когда они по подземному переходу подошли к нему. Он отвел их в сторону и сообщил, что ночью его собственность, зарегистрированную в правительстве, которой он владеет на законных основаниях, хотела взорвать конкурирующая фирма. Борис пригласил их к себе домой выпить кофе. На окнах его квартиры красовались металлические решетки, дверь в его комнаты стояла стальная. Он сообщил, что после сегодняшнего дня переезжает на другую квартиру.
– Куда? – поинтересовался Волгин.
– Потом скажу, – отвечал уже никому не верящий, перепуганный ночным происшествием Борис. Он отвел в сторону Волгина и поведал о том, что встречался снова с Чередойло и что во второй раз она выглядела старше. Он обнаружил на ее лице морщины, и это обстоятельство заставляет его немедленно прекратить всякие с ней встречи.
– Как же быть с вечной любовью? – засмеялся Волгин. – Раньше говорили, что ничто не вечно под луной, но сейчас вижу, что ничто не вечно на земле. Лена, вино мы будем покупать теперь только у Бориса.
Вечером позвонила Чередойло и долго объясняла, что неожиданно полюбила одного человека и что он оказался таким интересным и что, слава богу, имеются еще настоящие мужчины в Москве. Волгин все понял. Она как бы пыталась оправдаться перед ним.
В тот же день позже позвонил Борис и торжественно сообщил, что наконец-то эта хитрая бестия Валерия Чередойло сообщила ему свой возраст и что по его системе взглядов она ему разве что годится в тетки и что теперь он разрывает с ней отношения.
На другой день, вечером, позвонила вновь Чередойло. Она долго молчала, потом добавила: «Сколько все же негодяев вокруг. Этот человек, которому она готова была отдать свою душу, чистую и незапятнанную, оказался премерзким ублюдком». И что она никогда его не любила, никогда его не полюбит и что этот премерзкий тип понял это наконец-то. Волгин сослался на срочную работу и попрощался с Чередойло, пока она не начала рассказывать о том, что сохраняет свою любовь к нему, Волгину.
