Текст книги "Ковчег детей, или Невероятная одиссея"

Автор книги: Владимир Липовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ВСЕ ВМЕСТЕ

Из Петрограда дети выехали двумя колониями и в разное время – 18 и 25 мая 1918 года. На Урале их разместили порознь. Первую группу – в Миассе, другую – в поселке Курьи, на берегу быстрой горной реки.

Сибирскую зиму колонисты пережили тоже вдалеке друг от друга, в городах и селах, порой разделенных сотнями верст.

И по Транссибирской магистрали передвигались раздельно – тремя поездами.

Все время врозь и врозь. И только здесь, на острове, судьба их соединила. Не только друзей и одноклассников, но также сестер и братьев, которые не виделись много месяцев.

Наверное, ни разу за всю свою историю остров Русский не видел и не слышал столько слез, объятий, счастливого смеха и возгласов удивления.

По давней традиции решили зажечь костер дружбы.

Тысяча человек – значит, и костер должен быть большим. Чтобы тысячи искорок взметнулись в небо, чтобы весь Владивосток и десятки судов, стоящих в гавани, разделили их радость и восторг.

Место выбрали на берегу. Дети только что покинули столовую, галька хрустела под их ногами. Все было готово. Оставалось лишь поднести факел. Но ждали темноты.

Закат был прекрасен. Он горел в полнеба. Но как только закат померкнет, вспыхнет другое пламя.

Лена Александрова вертелась у ног Барла Бремхолла. Она знала, что именно он поднесет к хворосту факел. Ей льстило, что самый высокий и самый главный человек в этой толпе взрослых и детей – ее друг.

– Дядя Барл, – дернула она его за рукав. – Дядя Барл, – повторила она, глядя снизу вверх. – Я вас познакомлю с Петей.

– Да, я помню. Это твой брат. Но где он?

– За вашей спиной.

– Зачем же прятаться?

Петя пожал протянутую руку.

– Хочешь мне помочь?

– Да.

– Давай договоримся. Я зажгу костер с этой стороны, а ты – с другой. Согласен?

Предложение было столь неожиданным, что Петя не нашел слов для ответа.

– Он согласен! Согласен! – закричала Лена вместо брата и захлопала в ладоши.

– Ну, вот и хорошо!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КРАБЫ ТОЖЕ ХОТЯТ ЖИТЬ

Пете и его друзьям досталась особая казарма. Прежде в ней жили радиотелеграфисты. После них остались таблицы с азбукой Морзе. Мальчишки тотчас принялись изучать телеграфные знаки. А потом им захотелось проверить свои знания. И они начали перестукиваться через стены костяшками пальцев. Но так стучать неудобно, да и больно. И каждый взял в руки камешек: тук… тук-тук…

Вездесущая Лена не очень-то понимала, чем увлечены ее брат и другие мальчишки. Но игра ей понравилась. Она бегала от стенки к стенке и старалась своим камешком постукивать точно так же, как это делал Петя. И точно так же повторяла за ним шепотом: точка-тире, точка, точка, точка…

Тогда почему Петя сердится и говорит ей: «Не мешай!»?

Слух о необычном способе общения разнесся по колонии, и вскоре все казармы наполнились дробным перестуком.

Ксения Амелина не расставалась с книгой Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». Она знала ее чуть ли не наизусть и сразу вспомнила страницы, где Эдмонд Дантес, главный герой романа, перестукивается через стену темницы с другим заключенным. В конце концов это помогло его побегу из страшного замка Иф.

Стены казармы на острове тоже толстые и мрачные, но никто не держит детей взаперти.

На смену азбуке Морзе пришла рыбалка. О рыболовных снастях мальчишки позаботились еще в Петрограде, когда собирались в путешествие. Они знали, что на Урале, где предстоит провести целое лето, – много рек и озер, богатых рыбой. Ожидания их не обманули. Ребята подолгу сидели на берегу, наблюдая за поплавком. И терпение всегда вознаграждалось хорошим уловом.

Здесь, на острове, рыбалка была совсем другой. Бухта кишела разной живностью, и чтобы заполучить добычу, требовались не часы, а минуты. Достаточно подобрать палку, к ней привязать бечевку… Ну и крючок, конечно. И орудие лова готово. Правда, раздобыть настоящий фабричный крючок трудно. Но не беда! На берегу вон сколько проволоки! Остается лишь заправить конец самодельного крючка напильником, и тебя ждет щедрый улов.

Рыба здесь ловилась даже без наживки. Стоило опустить крючок в проходящую стаю, а затем умело подсечь – и добыча в твоих руках. А лобастых бычков, что во множестве снуют у причальных свай, так тех колонисты ловили обыкновенным сачком.

Рыбная ловля увлекательна, если связана с долгим и терпеливым ожиданием, с хитростью и соперничеством. На острове же этого не было. Совсем неинтересно сидеть с удочкой, если к твоему крючку разом тянется десяток голодных рыбьих ртов. И мальчишки переключились на крабов. Их здесь тоже много.

За крабами нужно нырять на дно. В родной стихии они изворотливы и передвигаются непонятно как. Не то боком. Не то задом наперед. И при этом отчаянно сражаются, хватают за пальцы ног. Но приходится прощать им эти скверные привычки.

Случалось, крабы выходили на берег и прятались среди скользких камней. Тогда их поиск напоминал игру в прятки, где ставкой тех, кого искали мальчишки, была сама жизнь. А с ней не хочется расставаться никому. Вот почему юные охотники постоянно ходили с порезами от клешней.

Иногда взрослые рыбаки показывали им королевских крабов. Настоящих чудовищ, случайно попавших в невод вместе с рыбой.

Но истинными чудовищами, на взгляд Пети, были его товарищи. Они набивали крабами наволочку от подушки и шли к полевой кухне, кем-то брошенной и случайно найденной колонистами. Беззащитные крабы попадали из одной воды, бывшей им стихией, в другую – кипящую. Попадали из рая в ад. И погибали в ужасных мучениях.

Увидев это впервые, Петя бросился спасать крабов, но был осмеян и оттеснен от полевой кухни.

С тех пор мальчик не ловил больше крабов и на протяжении всей своей жизни их не ел. Для кого-то баночка консервов, привезенная с Камчатки, была заманчивым деликатесом, украшением стола. Но только не для Петра Васильевича Александрова. Он сразу вспоминал влажный галечный берег, дымящийся котел полевой кухни и агонию рыжих крабов в кипящей морской воде.

Море все больше захватывало детей. В те времена аквалангов не было. Но они научились нырять с открытыми глазами, и подводный мир становился ближе и понятнее.

Рогатые рыбы бычки оказались почти ручными. Их можно было касаться руками. Неторопливо проплывали мимо стайки плотвы. Но вдруг рыбья мелкота стремительно бросалась в сторону, и это могло означать только одно – поблизости появилась хищная рыба, которую мальчики прозвали «собакой».

Они решили наказать эту злую разбойницу. И однажды им удалось поймать «собаку» и вытащить ее на берег. Неожиданно у этой рыбы обнаружилось особое свойство. В чуждой среде она надувалась воздухом и моментально превращалась в шар. По его краям торчали голова и хвост. И в таком виде «рыба-собака» могла пребывать довольно долго, не погибая. А когда два и даже три дня спустя ее бросали в воду, она выпускала воздух, обретала прежний вид и уходила на глубину.

Будучи от природы наблюдательным, Петя делал для себя всё новые открытия. Одно дело о чем-либо прочитать в книжке, и совсем другое – увидеть самому. Его очень заинтересовали морские ежи, морские звезды и медузы.

Стоило во время купания лечь на спину, прекратить движение, как голубые медузы подплывали и прикасались своими щупальцами к телу. Это щекочущее прикосновение было очень неприятным. Но Петя научился, как с ними бороться. Надо только хлопнуть по шляпке медузы ладошкой, и она исчезнет.

А еще встречались белые медузы, окаймленные темной полосой. Эти были куда опаснее – прикосновение к ним могло вызвать судорогу, а то и паралич.

Видя, как привязались дети к морю, американцы подарили им два вельбота. Многие колонисты, не только мальчики, но и девочки, записались в морскую школу. Каждому хотелось научиться грести и управлять парусом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
МАРИЯ

Когда прибыл последний поезд и когда каждый ребенок и все опекавшие детей взрослые обрели крышу над головой, словно камень свалился с плеч Райли Аллена.

Осень на юге Дальнего Востока – самое погожее время. Теплое море и яркое небо, какое он видел только в тропиках. Багряно-золотая палитра деревьев и кустарников… Вся эта несказанная красота была наградой колонистам за их мытарства. Но с каждым новым утром становилось прохладнее, и за щедрым пиршеством осенних красок угадывалось приближение зимы.

Райли знал, что дальневосточные зимы довольно суровы, и распорядился завезти на остров достаточный запас угля и дров. Дети больше не должны мерзнуть, как это было в Сибири.

Осень – начало школьной поры. Этим озабочены доктор Коултер, назначенный директором колонии, и Барл Бремхолл, круг обязанностей которого практически не имеет границ.

Открыть школу для детей нетрудно. Слава Богу, хватает собственных учителей. Есть и помещения для классов. Правда, маловато учебников, бумаги, перьев, мела…

Другое дело, старшие колонисты. Многие из них заканчивают в этом году гимназию. Каждое утро их придется отправлять во Владивосток, а вечером везти обратно. Но скоро зима. И бухта покроется льдом. Еще неясно – упростит это или усложнит ежедневные поездки гимназистов, да и вообще связь с Владивостоком?

Бремхолл не стал гадать и довольно быстро решил и эту проблему. Обнаружилась пустующая казарма на станции Вторая Речка. От центра города, где расположена гимназия, далековато. Но от окраинной станции можно добраться железной дорогой. А это куда легче, чем каждый день на катере или санным путем преодолевать в обоих направлениях морской залив.

Как только выдалось свободное время, Райли Аллен отправился проведать старших колонистов, посмотреть, как они устроились.

Вместо дачного поезда он выбрал автомобиль. И сам сел за руль, отказавшись от услуг шофера.

Улицы были запружены повозками и людьми, которые предпочитали обочине дороги проезжую часть. Никто и не думал соблюдать правила движения, и никому не было дела до подающей сигналы одинокой машины.

Райли с черепашьей скоростью продвигался к цели, а вскоре и вовсе был вынужден остановиться. Он уже пожалел, что не поехал поездом. Но, закурив, успокоился. Когда идет война, глупо ожидать соблюдения каких бы то ни было правил, в том числе и дорожных.

Наконец повезло. Райли пристроился за японской воинской колонной и остаток пути одолел без препятствий.

Поравнявшись с казармой, он подумал: в какую половину зайти – мужскую или женскую? Решил – сначала к мальчикам.

Аллен открыл дверь и вошел незамеченным. Подростки сидели к нему спиной и наблюдали, как их наставник Грегори Уэлч укрепляет на доске чей-то портрет. Закончив работу, он водрузил на нос очки и торжественно провозгласил:

– Перед вами Бенджамин Франклин. Великий американец. Он родился в начале восемнадцатого века в Бостоне. Был пятнадцатым ребенком в семье. Прожил долгую жизнь и сделал много открытий. Он современник Петра Первого, Екатерины Второй и Робеспьера. Кто-нибудь из вас слышал раньше о Бенджамине Франклине?

– Я слышал, – отозвался один из колонистов. – Но почему вы, мистер Уэлч, решили повесить его портрет? Ведь были и другие великие американцы. Например, Авраам Линкольн или Томас Джефферсон…

– Интересный вопрос! Тебе сколько лет, Леонид?

– Уже семнадцать. А какое это имеет значение?

– Сейчас узнаешь. Но прежде ответь, кем ты хочешь стать?

– Химиком. Ученым-химиком.

– И давно ты это решил для себя?

– Год тому назад.

– В шестнадцать лет?

– Выходит, что так.

– А Бенджамин Франклин уже в двенадцать лет продумал свою будущую жизнь и всегда следовал намеченному плану. Вот достойный пример для каждого молодого человека, – назидательно сказал Уэлч.

– Дорогой Грегори, следует добавить, что юного Франклина, в отличие от большинства сверстников, интересовали работа банков, женское образование, дорожное строительство, организация приютов и многие другие, совсем не детские проблемы. Но возможно ли от каждого требовать го, что формирует гениев?

Эти слова неожиданно для всех сказал Райли Аллен. Он вышел из тени, где стоял никем не замеченный, и сделал несколько шагов навстречу Грегори Уэлчу. Они дружески обнялись.

Колонисты впервые видели Аллена и теперь ожидали от своего воспитателя объяснения, кто этот незнакомец.

Узнав, что перед ними сам глава Красного Креста, ребята захотели получить ответы на волнующие их вопросы.

Первым обратился к Аллену высокий рыжеволосый парень, тот самый, что собирается стать химиком и которого Уэлч назвал Леонидом.

– Мистер Аллен, наша группа самая старшая, – сказал Леонид Дейбнер. – С нами можно говорить откровенно. Путешествие, начатое в Петрограде, затянулось на полтора года. Многие малыши даже позабыли лица своих родителей. Мы благодарны Красному Кресту, который спас нас от голода. Не будь американцев, кто знает, что бы с нами сталось. Может, большинство ребят превратились бы в беспризорных бродяг. Но что дальше? Будет когда-нибудь конец этим странствиям?..

– Будет. Обязательно будет! – твердо ответил Аллен и попросил колонистов занять свои места. Сам же сел рядом с Грегори Уэлчем.

Райли смотрел на подростков, переводя взгляд с одного лица на другое. Невольно вспомнил себя шестнадцатилетним. Тогда он чувствовал себя вполне взрослым. И многие из его прежних взглядов, понятий, убеждений не претерпели серьезных изменений. Что же тогда говорить об этих юношах? С той школой жизни, какую они прошли за минувшие полтора года! Да и прежняя, петроградская, была не многим проще…

– Я никогда не был в Петрограде, – негромко сказал Аллен, глядя в глаза Леониду, – но чувствую себя одним из вас… Будто весь этот долгий путь прошел рядом…

Он помолчал и добавил:

– И буду рядом, пока не сделаю все, чтобы вы вернулись домой. Мне даже начали сны сниться…

Аллена прервал скрип двери. Ему показалось, что он опять погружается в сновидение. На пороге стояла девушка. Она вошла и застыла в нерешительности. Не помешала ли разговору? И эта ее неподвижность, минутное замешательство заставили Райли вообразить, что перед ним прекрасный портрет, а проем двери – его обрамление.

Но так же внезапно «портрет» ожил. Девушка справилась со смущением и, шагнув к столу, сказала:

– Извините, мне нужно поговорить с мистером Алленом.

– Чем могу быть полезен?

Райли постарался спросить как можно спокойнее, но почувствовал, что и сам смущен.

– Я воспитательница. Мои девушки узнали, что вы здесь, и тоже хотят вас послушать…

– Хотите увести нашего гостя? – развел руками Уэлч. – А у нас только-только началась беседа. И мы собирались угостить его чаем…

– А наш чай вкуснее, – лукаво улыбнулась молодая воспитательница. – Да еще и с вареньем.

– Ну, если с вареньем… – нарочито вздохнул Аллен, – Мне перед таким соблазном не устоять. А наш разговор мы обязательно продолжим. Я не прощаюсь, ребята.

Когда они вышли, Райли сказал:

– Я все еще не знаю вашего имени…

– Меня зовут Мария. Мария Леонова.

– Я был уверен, что вы – Мария.

– Уверены? Почему?..

– Так звали мою маму. Это самое прекрасное имя на свете!

– Вы так думаете? – смутилась девушка. – А мне, признаться, всегда казалось, что имя Александра, так зовут мою младшую сестру, куда интереснее. А я ее зову Шурочкой. Это еще лучше.

– Ваша сестра тоже здесь? С вами?

– Она на острове. Вот уже две недели, как я ее не видела и очень соскучилась.

– Завтра утром будет катер. Могу вас отвезти. Согласны?

Райли неожиданно понял – он очень хочет, чтобы Мария согласилась.

– Да, конечно! – сказала Мария. – Уже завтра? Спасибо! Я очень рада…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Я В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ»

Колонисты освоили все побережье острова Русский, обращенное к Владивостоку. Однако этого им уже было мало. Противоположная сторона оставалась незнакомой и загадочной, как обратная сторона луны.

Мальчишек как магнитом тянуло вглубь острова. Тем более что не так уж он и велик – меньше двух десятков километров в длину, а в ширину – тринадцать.

Но Коултер и Бремхолл строго-настрого запретили колонистам отходить от казарм дальше чем на сто метров. Они предостерегали от опасностей, которые могут быть на острове. В лесных зарослях все еще находятся неразорвавшиеся снаряды и мины.

Но никакие предостережения не могли остановить юных искателей приключений. Любые ограничения лишь подталкивали их навстречу опасности.

То и дело мальчишки тайком покидали казармы и возвращались с интересными находками и увлекательными рассказами о своих приключениях. И этим еще больше разжигали любопытство других подростков.

Особенно много беглецов в группе Георгия Ивановича Симонова. Бремхолл решил поговорить с воспитателем.

– Георгий Иванович, никто в колонии не понимает этих детей лучше, чем вы. Как быть? Как остановить их авантюризм?

– Я и сам об этом думал. И кажется, знаю, что предпринять, – ответил Симонов.

Георгий Иванович вспомнил Вячеслава Вихру и Илью Френкеля. Это они, когда колония жила на Урале, организовали несколько походов и экскурсий. Вот с кем следует посоветоваться.

Френкеля не пришлось долго искать. Он находился на острове. А вот Вихра уволился из детской колонии. Но Симонову удалось его найти во Владивостоке. Здесь вместе с другими земляками-чехами он ждал судна, которое доставит их в Европу.

– Вячеслав Вячеславович, хотите послужить колонии? В последний раз…

– Но я уже простился с детьми. Вот и чемоданы собраны. – Вихра показал в угол комнаты.

– Как много у вас времени? Через сколько дней ожидается судно?

– Думаю, через неделю.

– Этого достаточно, – с облегчением вздохнул Симонов.

– Но вы не сказали главного. Зачем я понадобился? Неужели мне нет замены?

– Представьте себе, это так. Вы офицер, не так ли? А мальчишки неугомонны. Они живут в стране, где идет война. Опасная, но и в чем-то для них увлекательная. Они живут на острове, где былое присутствие военных чувствуется на каждом шагу. Хорошо бы дать им возможность, избежав опасностей и риска, познакомиться с военно-морской крепостью. Помогите.

Вихра поднял руки в знак согласия:

– Я в вашем распоряжении.

Вячеслав Вихра был не единственным, кто оставил работу. Пока колония передвигалась по железной дороге через Сибирь, она теряла в пути своих учителей и воспитателей, медсестер и нянечек. Кто-то остался в Ново-Николаевске, другие сошли в Иркутске или отправились в Харбин, отыскав там родственников.

По прибытии во Владивосток Красный Крест начал искать им замену.

Мы уже знакомы с Ханной Кемпбелл, которой поручили должность сестры-хозяйки. Она заменила мать сотням детей. Не случайно и Райли Аллен, и самый младший из колонистов стали называть ее одинаково – Мамаша Кемпбелл.

А кем и какими были другие наставники? Кто пополнил колонию?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
МИСС САЙКС И ДРУГИЕ

Из рассказов Александра Трофимовского:

Добрая и злая

Кроме русских воспитателей на острове были и американцы. И самый главный среди них – доктор Герберт Коултер, человек пожилой и совершенно лысый. Череп его сиял, как бильярдный шар. И в первый же день знакомства он получил от нас кличку Мистер Плешь.

Коултер знал не больше десятка русских слов. Потому в казарму приходил всегда в сопровождении переводчика мистера Рутке.

Директор колонии любил рассказывать нам истории о том, как в молодости охотился в лесах Флориды. То ли сами рассказы были скучными, то ли перевод скверным, но мы откровенно зевали, не могли дождаться окончания очередной охотничьей небылицы. И при первой возможности пытались улизнуть.

И вот что мы придумали. Любой, кто заметит появление доктора Коултера, должен закричать: «Мистер Плешь». И по этому сигналу все бросались кто куда.

Между тем у нас был собственный рассказчик – Павел Окунев, большой мастер страшных историй. Вот его мы слушали с удовольствием.

…Однажды дождливым вечером мы сидели в своей казарме и слушали один из жутких рассказов Павлика. Электричества не было, и при свечах, не столько освещавших просторное помещение, сколько рождавших таинственные полутени в углах казармы, голос рассказчика звучал особенно зловеще и устрашающе.

Мы были так увлечены рассказом, что не сразу услышали, как отворилась дверь. К столу, за которым мы сидели, подошла женщина, высокая и красивая. Она заговорила по-английски, сказала, что ее зовут мисс Сайкс и что она наша новая медицинская сестра.

Мисс Сайкс прошла между кроватями, зачем-то потрогала одеяла, пощупала подушки и, не проронив больше ни слова, так же таинственно удалилась.

На следующий день она пожаловала к нам снова, но уже в сопровождении Коултера и Рутке. При дневном свете медицинская сестра выглядела еще эффектнее – яркая брюнетка с васильковыми глазами и спортивной фигурой. Она с неудовольствием тыкала пальцем в наши соломенные подушки и старые разноцветные одеяла, согревавшие нас на всем долгом пути из Петрограда, и при этом что-то быстро и требовательно говорила своим спутникам. А Коултер и Рутке лишь виновато кивали головами и твердили:

– Йес, мисс Сайкс! Йес…

Затем мистер Рутке выстроил нас в одну шеренгу и скомандовал:

– Всем вытянуть руки ладонями вниз!

Мисс Сайкс, пройдя вдоль строя, внимательно осмотрела наши руки, отделила тех, у кого обнаружила чесотку, и отправила их в лазарет.

Уже к вечеру нам выдали новые одеяла. Медицинская сестра аккуратно застелила две крайние койки и показала жестами, чтобы и мы сделали точно так же, по ее образцу.

Назавтра казарму было не узнать. На окнах появились занавески, на тумбочках – салфетки, столы застланы светлыми скатерками, и даже чугунные колонны, подпирающие потолок, увиты лентами из голубой и розовой материи.

Каждое утро мисс Сайкс совершала обходы казарм. И почти всегда после ее обхода появлялось что-нибудь новое – стулья, зеркало, бачки с водой у входа и графины с водой на столах.

Мы были уже большими мальчиками. Нам исполнилось по двенадцать-тринадцать лет. И кое-что понимали. Мы видели, какими масляными глазами смотрит шестидесятилетний Коултер на молодую красивую медсестру. Она это тоже видела и легко добивалась своего. Ради нас. А у Коултера, кроме Мистера Плешь, появилось и другое прозвище – Женолюб.

Мисс Сайкс исчезла столь же внезапно, как и появилась. Говорили, что вернулась в Америку. А ее место заняла другая медицинская сестра – миссис Горн, полная противоположность своей предшественнице.

Мисс Сайкс всегда приветливо улыбалась, а миссис Горн, если мы к ней обращались, не удостаивала нас ответом. В лучшем случае цедила слова сквозь зубы.

Бывало раньше, мисс Сайкс приходила к нам и пела веселые американские песенки. У нее был приятный голос. Мы старались подпевать, хотя большинства слов не понимали.

Надо ли говорить, что миссис Горн ничего подобного не делала. Она почему-то ненавидела нас, русских мальчишек, и однажды в ее руках появился собачий арапник – длинная охотничья плеть с короткой рукояткой.

Как-то миссис Горн зашла в казарму и увидела табачный дым. Куривший мальчишка успел сбежать. А в это время на койке сидел, играя разноцветными морскими камешками, Ваня Хабаров. Миссис Горн о чем-то его спросила. Ваня подумал, что она интересуется его фамилией и ответил: «Я – Хабаров». Медицинская сестра, закусив губу, дважды ударила мальчика арапником по спине, приговаривая: «Хаба, хаба!» Наверно, она приняла слово Хабаров за какое-то оскорбление.

От боли и обиды Ваня горько заплакал. А нас будто охватило оцепенение. Такого просто не могло быть!

Но вот мы очнулись и начали угрожающе надвигаться на миссис Горн. Она переложила арапник в левую руку, а в правой появился револьвер. Он был направлен на нас, и презрительная улыбка медсестры не оставляла сомнения – она готова стрелять.

Это происшествие оставило глубокий след в моем сознании. И не только в моем. Мы остро почувствовали свою зависимость от обстоятельств и от чужой воли. Не всегда благожелательной и доброй. Что наши испытания судьбой еще далеко не завершились.

Благо, больше миссис Горн с ее арапником и револьвером в колонии не появлялась. Никто из нас не стал жаловаться ни Бремхоллу, ни Мамаше Кемпбелл. Но, видимо, о ее поведении стало известно начальству.

Профессор

Как-то утром двое австрийских военнопленных (они выполняли в колонии подсобные работы) внесли в нашу комнату застланную койку. Затем поставили рядом тумбочку. Мы решили, что к нам подселяют новенького. А когда вернулись с купания, видим, сидит на койке старичок в темно-зеленом байковом пиджаке. На одеяле разостлана газета, а на ней лежат табак и коробка с папиросными гильзами.

Старичок ловко набивал гильзы табаком, и рядом с ним уже появилась внушительная горка готовых папирос.

– Вы у нас будете жить? – спросили мы незнакомца.

– Если не возражаете.

– Мы не против.

– А теперь давайте знакомиться. Мое полное имя – Жорж Шарль Альфред де Мюссе. Я профессор филологии Томского университета. Но лучше обращайтесь ко мне Альфред Густавович. Так меня зовут мои русские студенты.

Кто он и откуда? Как оказался в России? Что привело его к нам? Мы с интересом и даже удовольствием наблюдали за действиями старика.

Пальцы Альфреда Густавовича ловко ухватывали щепотки табака, а речь с легкой картавинкой текла плавно и доброжелательно:

– Итак, мальчики, официально я уже вам представился. Пойдем дальше.

По национальности я швейцарец. Но вся моя молодость прошла во Франции. Это чудесная страна очень разных людей и многих языков. И я с детства стал понемногу разговаривать на нескольких языках – в том числе и на русском, потому что во Франции много выходцев из России.

Хочу вам сказать то, что обычно говорю своим студентам на первой лекции. Даже у самого примитивного животного есть язык. Но человеку он дан не только для того, чтобы отличить кислую капусту от сладких конфет. И не для того, чтобы облизываться от удовольствия или дразниться, показывая язык. Тогда для чего же он? Как вы думаете?

– Чтобы разговаривать, – уверенно ответил кто-то из нас.

– Верно. Как дороги соединяют города и страны, так языки связывают людей и помогают им знакомиться, слышать и понимать друг друга. Хотя глухонемые разговаривают только жестами. Или, например, азбука Морзе…

– Мы ее знаем, – не удержался я.

– Ну, тогда считайте, что мы нашли общий язык, и прошу меня принять в вашу дружную семью.

Старый профессор вскоре поразил нас тем, что совершенно свободно говорил с американцами на английском, с австрийскими пленными – на немецком, а со смуглым лавочником на городской улице – на греческом языке. А однажды на пристани мы стали свидетелями такой сцены. Японский солдат тщетно пытался столковаться с китайским торговцем. Раздраженные взаимным непониманием, они уже не говорили, а кричали друг на друга. В это самое время появился Альфред Густавович. Сначала он заговорил с японцем по-японски, а затем перевел его слова на китайский язык.

В другой раз мы увидели профессора сидящим на плоском валуне у берега и беседующим с корейским рыбаком.

– А свой родной швейцарский вы еще не позабыли? – спросил я Альфреда Густавовича.

– А такого языка нет, – улыбнулся он.

– Как же нет?! – удивился Гоша Орлов. – На каком тогда языке говорят швейцары?

– Ну, во-первых, не швейцары, а швейцарцы. Швейцары – это те, кто двери в ресторанах открывает. А во-вторых, в этой стране одна часть населения говорит на немецком, а другая – на французском… И еще в ходу итальянский.

В самый первый день нашего знакомства профессор сказал то, что каждому из нас было очень понятно:

– Как и вы, я тоже соскучился по родине. Но вернуться домой так нелегко. И доктор Герберт Майкл Коултер любезно позволил мне пожить с вами, пока не наладится пароходное сообщение с Европой.

Он мало отвечал нашим представлениям о профессоре. Был совсем простым и каким-то домашним. Играл с нами в лапту и городки, ходил к морю купаться, а в лес – собирать грибы.

Кроме того, Альфред Густавович никогда не подчеркивал превосходства в возрасте, знаниях, отличался неунывающим и веселым нравом. Утром, когда так хочется подольше поваляться в постели, он вскакивал первым и по-петушиному кричал: «Ку-ка-ре-ку!» Или трубил побудку, очень похоже подражая солдатскому горну.

Старый профессор не читал нам нравоучений, не вел назидательных бесед. Но общение с ним заражало желанием больше знать и уметь.

…С первой же оказией чудак профессор отбыл в свою далекую Швейцарию, признавшись нам, что ему очень грустно покидать Россию. Но так сложились обстоятельства. Революция и Гражданская война мешали его работе и надеждам на спокойную старость.

Как его встретила родная Швейцария, покинутая еще в далеком детстве? Нашел ли он своих друзей и близких после долгой разлуки?

Но еще большую грусть вызвало прощание с нашим любимым наставником – Вячеславом Вихрой. Он отбыл из России на том же пароходе, что и профессор.

Черный кот

Вместо одного Вихры к нам были назначены воспитателями сразу две женщины.

Одну из новых наставниц звали мисс Диц. Старая дева, годившаяся нам в бабушки, целые дни проводила в кресле, не выпуская из рук вязального крючка. А на ее коленях обычно дремала болонка. Представьте, я до сих пор помню имя этой собачонки – Бици.

Вторая воспитательница, Ольга Павловна Книшек, была вдвое моложе. Она стала вдовой после того, как ее муж, колчаковский офицер, погиб. Но, судя по всему, смерть супруга ее не особенно огорчила. Она не скрывала от окружающих своей расположенности к мистеру Рутке – блондину в золотых очках, переводчику при дирекции колонии.

Однажды Ольга Павловна сказала мне:

– Хочешь заработать пачку «хольметок»?

Так курящие называли тогда между собой сигареты «Гольден Хольмет».

– Конечно хочу, – согласился я.

– Тогда достань мне кота. Только постарайся – черного.

– А зачем вам кот?

– На Рождество будет бал-маскарад. Я хочу нарядиться бабой-ягой. Вот мне и нужен кот.

На другой стороне острова жил отставной полковник, совсем одинокий человек, если не считать множества кошек, которые всегда разгуливали во дворе его дома.

Туда я и отправился. Перелез через забор, схватил большого кота и засунул под куртку. Кот был старый и вел себя смирно. Даже мурлыкал от удовольствия у меня за пазухой. Его я и вручил Ольге Павловне, тут же получив взамен обещанную пачку «хольметок».

Прошло несколько дней. Я прихворнул и оставался в комнате один, когда мои товарищи ушли на обед в столовую. В это время заглянула мисс Диц со своим неизменным вязанием и дремлющей Бици на руках.

– Ты мне нужен, Александр, – сказала она.

– Это зачем же? – удивился я.

– Поможешь мне повесить гардину.

В ее комнате никого не было. Я сразу обратил внимание на стол, где стояла большая тарелка с жареной картошкой, куском мяса и стручковой фасолью.

– Садись и ешь, – неожиданно ласково сказала мисс Диц. – Я тебя пригласила к себе умышленно. Чтобы ближе познакомиться.

Меня удивила столь неожиданная забота.

– А где же гардина?

– Никакой гардины нет. Я это придумала. Садись, не стесняйся.