Текст книги "Ковчег детей, или Невероятная одиссея"

Автор книги: Владимир Липовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Я стоял в нерешительности. Угощение было таким соблазнительным… Но и ничем не заслуженным. К тому же ребята, узнав, что меня подкармливает воспитательница, начнут дразнить «подлизой». А это было в нашем колонистском общежитии самым обидным прозвищем.

Тем временем мисс Диц все теснила меня к столу. Запах аппетитного мяса и золотистая горка жареной картошки кружили мне голову. Такой вкуснятины я уже давно не едал.

Отступать было некуда, и я принялся за еду. Она исчезла с тарелки довольно быстро, а остатки соуса я собрал кусочком хлеба.

– Это неприлично, Александр! – поморщилась мисс Диц. – Лучше выпей чаю с сухариками. Вот сухарики макать можно…

Смущенный этим замечанием, вкуса чая и сухариков я уже не почувствовал. И чтобы как-то оправдать свой промах, решил отблагодарить хозяйку по-английски, зная, что это доставит ей удовольствие:

– Сэнк ю, мисс Диц.

Кажется, ей это действительно понравилось.

– Не хочешь ли заработать две пачки сигарет? – последовало неожиданное предложение.

– А что надо сделать? – с готовностью спросил я.

– Отнести куда-нибудь подальше эту мерзость, – она указала на уже знакомого мне кота, мирно дремавшего на ковре. – Он обижает мою Бици. И вообще я терпеть не могу кошек. Они так дурно пахнут…

Меня сначала удивило неожиданное предложение. Но, поразмыслив, догадался, что такие непохожие воспитательницы, поселенные вместе, старались насолить друг другу. Вот почему одна из них попросила принести кота, а другая – унести его куда подальше.

Я оказался в выигрыше от этой взаимной неприязни Ольги Павловны и мисс Диц. И не стал отказываться от возможности заработать.

Опять сунув разомлевшего кота под куртку, я отправился знакомой дорогой к дому отставного полковника.

Так на одном коте я заработал три пачки сигарет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ЮЛИ-ЮЛИ

Глаза детей уже привыкли к виду бесчисленных кораблей, усеявших гавань. Но были и другие суда, вернее, суденышки, которые вызывали у подростков куда больший интерес. По заливу сновали десятки джонок. Так назывались небольшие юркие лодки. При ветре они шли под парусом. А в безветренную погоду – с помощью весла.

В искусных руках хозяина весло перемещалось то вправо, то влево, и джонка продвигалась вперед как бы юля. Возможно, поэтому у лодки было еще одно название – юли-юли. Оно передавало и характер хода, и звучало вполне по-китайски.

Большинство лодок принадлежало молодым китайцам, прибывшим из соседней Манчжурии, чтобы заработать деньги на женитьбу.

Лодочники жили и кормились тем, что давало море. Джонки служили им не только средством заработка, но и жилищем. Спали они в тесном носовом отсеке, слегка прикрыв люк. Всю ночь суденышко стояло у берега, темное и молчаливое, удерживаемое вместо якоря большим камнем, оплетенным веревкой. И трудно было поверить, что внутри кто-то есть.

Колонисты подружились с китайцами. Такая дружба была выгодна каждой стороне. Мальчишки приносили своим новым друзьям теплую одежду и одеяла, соль, свечи, мыло и многое другое, что может пригодиться в лодочном хозяйстве. Зато получали возможность совершать короткие путешествия вдоль побережья острова и даже во Владивосток.

Они отправлялись на морские прогулки тайно, без спроса. Дисциплина в колонии падала. Тому было немало причин. И одну из них мы знаем – пришли новые воспитатели. Явились не по велению сердца, как Ханна Кемпбелл, а чтобы переждать трудные времена. Словом, люди случайные.

Неудачным оказалось и назначение на должность директора Герберта Коултера. Хорошего врача, но уж никак не наставника. Ему не под силу было управлять тысячной колонией. Благо, что за спиной Коултера стоял двадцатишестилетний Барл Бремхолл. Его энергии хватало на все – наладить быт, организовать учебу, обеспечить питанием.

К Коултеру дети относились с иронией, Бремхолла любили.

Колония еще спала, а Петя Александров, Борис Печерица и Саша Трофимовский уже были на ногах. Они оделись и как можно осторожнее покинули казарму.

Только-только начинало светать. Море пока не проснулось и дышало так же ровно и тихо, как те, кто остался в теплых постелях досматривать сны.

Было зябко, и мальчики поеживались от утренней свежести. Кромка берега была влажной, усеянной листьями морской капусты, тиной, прозрачными студенистыми медузами и остро пахла йодом и прелью.

Накануне вечером ребята договорились с одним из китайцев, что он перевезет их через пролив, и теперь спускались к пристани.

Лодка ждала их, мерно кланяясь берегу. Хозяин стоял на корме, приветливо протягивая руку. У него было короткое имя, которое нельзя было не запомнить, – Чу.

Чу не многим отличался от подростков. Того же роста и худощавый. И это его тщедушие невольно вызывало сомнение – а сможет ли он, если потребуется, противостоять суровой стихии? Но как только джонка покидала берег, сомнения исчезали. Его глаза, и без того узкие, еще больше сужались. Лицо теряло добродушие и становилось жестким. А фигура на фоне моря и облачного неба неожиданно вырастала.

– Принимай! – протянул Петя китайцу туго набитый мешок.

Этот мешок имел свою историю.

Весной, когда фронт стал приближаться к Уралу, детская колония, отступая в суматохе и спешке, не прихватила и четверти того добра, что хранилось на складах Красного Креста. Успели взять только самое необходимое – продовольствие. Да еще разные ткани – сукно, шерсть, ситец, фланель…

Продукты погрузили отдельно, а мануфактуру – в вагоны, где ехали дети. Они же расположили этот груз с удобством для себя: большие рулоны засунули под нижние полки, а тюки и мешки поменьше приспособили вместо матрасов и подушек.

В долгом пути через Сибирь весь этот груз пришелся очень кстати. Колония потребляла ежедневно сотни килограммов мяса, картофеля и овощей. И вот оказалось, что крестьяне, выходившие к поезду и предлагавшие свой товар, предпочитали обесценившимся деньгам фланель и ситчик.

К концу пути тканей поубавилось. Но кое-что и осталось. Американцы забыли, а может, пренебрегли этими остатками. Чем немедленно воспользовались некоторые из колонистов.

Среди детей нисколько не меньше предприимчивых людей, чем среди взрослых. Колонисты вскоре узнали, что во Владивостоке есть большой базар с сотнями лавчонок и товарами со всего света. И сразу вспомнили о мануфактуре. Они зачастили во Владивосток и возвращались оттуда, на зависть другим, с разными приобретениями.

«А почему нам нельзя?» – подумали Петя и его друзья. Ведь и у них был свой мешок, а в нем рулон превосходного белого полотна. Так созрел план отправиться в город.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
НОВОЕ ЗНАКОМСТВО

Погода им благоприятствовала. И вскоре мальчики уже высаживались на противоположный берег. Они договорились с китайцем, что джонка будет их ждать на этом же месте в пять вечера.

– Куда пойдем? – первым делом спросил Саша Трофимовский у Бориса Печерицы, который уже неплохо знал Владивосток.

– На Семеновский базар. Куда же еще!

– Давайте погуляем сначала, – предложил Петя Александров. – После Петрограда я ни в одном городе еще не был. Все по селам да деревням.

– А с мешком как? Куда его денем?

– Вдвоем понесем. Ты за один угол, а я за другой.

Они пошли куда глаза глядят, без всякого разбора, пока лабиринт улиц и переулков не вывел их на главную улицу – Светлановскую. Никто не обращал внимания на мешок. Каждый встречный что-нибудь да нес.

Борис предложил зайти в два самых больших торговых центра – в бельгийский магазин «Кунст и Альбертс» и русский, принадлежащий купцу Чурину. Кто бы мог подумать, что на краю России есть магазины, не уступающие тем, какие они видели на Невском проспекте. Но великолепие было внешним. Как и в Петрограде, полки и витрины пустовали. Но все же Петя нашел то, что обещал купить сестре, – альбом и краски. Он представил себе счастливое лицо Леночки, когда будет вручать ей подарки, купленные на те немногие деньги, которые ему удалось сохранить.

Оставив магазин, мальчики свернули налево, в сторону вокзала. Казалось, им до чертиков должна надоесть железная дорога. Но что-то неодолимо к ней тянуло. Может быть, нескончаемая сутолока и смена лиц. Или неожиданные знакомства. Но, вероятнее всего, – постоянная, непреходящая тоска по далекому дому, из которого уже так давно увела их эта дорога.

Не успели подростки пересечь вокзальную площадь, как к ним подошел мальчишка-оборванец, судя по всему, беспризорник. Подошел уверенно, будто к давним знакомым.

– Пацаны, папироски лишней не найдется? – спросил он и, не дождавшись ответа, протянул ладошку.

– Лишнего курева не бывает, – снисходительно ответил Борис, единственный среди них, кто курил.

Несмотря на развязный тон, беспризорник выглядел жалко. Башмаки разного фасона и цвета… Одежда с чужого плеча, не по росту – рукава потрепанного пиджака закатаны, а штаны, наоборот, коротки и едва прикрывают щиколотки худых ног.

Было сразу заметно, что его густой шевелюры давно не касались не только ножницы, но и гребенка.

Однако лицо мальчишки не только не выражало уныния, а напротив, сверкало белозубой улыбкой.

Борис не пожалел пацану окурка, а тот, глубоко затянувшись, не торопился распроститься со своими новыми знакомцами. Да и колонистам был любопытен этот, по всему видать, бывалый мальчишка.

Вскоре они узнали не только имя, но и бурную историю короткой жизни беспризорника.

Федя Кузовков жил в Крыму. А точнее, в Севастополе. Его отец, старший помощник капитана, ушел в длительный рейс и пропал. Последняя радиограмма пришла из Шанхая. Отец сообщил, что судно снимается на Владивосток, где планирует быть через две недели. И больше никаких вестей. Это молчание растянулось на многие месяцы.

Все бы ничего. Так бывало и прежде. Но дошел слух, что судно захвачено неизвестно кем, а команда задержана. Пароходная компания не могла сообщить родственникам моряков ничего вразумительного.

Федина мама была в отчаянии. Вокруг война и разруха. А на руках – трое детей. И тогда Федя твердо решил, что разыщет отца. Кому же еще, как не ему, самому старшему из детей, этим заняться?

Матери о своих намерениях он говорить не стал. Понятно, не отпустит.

Он оставил ей письмо. Обстоятельное и, как ему казалось, вполне убедительное. Заканчивалось оно словами, которые должны были, опять же на его взгляд, вполне успокоить маму:

«Ты, мама, не волнуйся. Я обязательно разыщу папу, и мы вместе вернемся домой. До скорой встречи в Севастополе! Твой очень любящий тебя сын Федя».

Без особых приключений Федя сумел добраться до Одессы. Он нашел пристанище в порту, надеясь попасть на судно, следующее на Дальний Восток.

Пароходов было много. Они шли в Гамбург и Марсель, Неаполь и Алжир, Аден, Кейптаун… Но ни один из них не брал курс на Владивосток или хотя бы близлежащие порты тихоокеанского побережья.

В ту тревожную пору Гражданской войны и голодухи Одесса была полна беспризорными. Севастопольский мальчишка быстро сошелся с такими же, как он, бездомными пацанами, добиравшимися к теплому морю из разоренных районов России. Федя хорошо знал портовую жизнь. А его новые друзья, немало поколесив по стране, – вокзальную. Они и надоумили мальчика отправиться на восток по железной дороге, снабдив целым ворохом полезных советов из своего беспризорного опыта.

Будучи в Одессе, Федя в деталях продумывал, как незаметно проберется на пароход и где будет скрываться от экипажа. Сын моряка неплохо знал устройство судов, и чтобы пережить долгий рейс в каком-нибудь грузовом трюме, не попадаясь на глаза экипажу, он приготовил котомку сухарей.

Этот продовольственный запас очень помог ему на первых порах поездных скитаний. А оказались они далеко не комфортными. Он спал на грязном полу под вокзальными лавками, дрог долгими ночами на угольных кучах паровозных тендеров и даже вагонных крышах.

Двенадцатилетний мальчишка бывал бит злыми проводниками, мерз и голодал. Однажды его сильно покусала собака. Но вот что удивительно – ни разу за всю дорогу, полную всяческих лишений, он не захворал. Его кожа, прежде нежная, теперь задубела от холода и жары, пропиталась паровозной копотью, чадом и пылью доброй половины российских дорог.

Не однажды Федя с благодарностью вспоминал одесских пацанов. Их житейские советы помогли ему куда больше, чем уроки и назидания школьных наставников.

За время своего путешествия Федя научился драться, курить и даже воровать. Он перестал быть примерным мальчиком из хорошей семьи и превратился в маленького, но искушенного бродягу. И все для того, чтобы выжить и разыскать отца. Как упрямая форель, которая, обдирая бока, преодолевает течение горной реки, так и Федя Кузовков шаг за шагом, день за днем продвигался к своей цели.

Конечно, рассказ Феди был много колоритнее и изобиловал сногсшибательными подробностями. Но за лихостью рассказа колонисты увидели главное – всю тяжесть судьбы своего ровесника, уже давно, как и они, покинувшего свой дом.

– А как же отец? Ты его нашел? – спросил Борис.

Федя нахмурился:

– Нет, отца я не отыскал.

– Где же он может быть?

– Думаю, в Америке.

– Почему ты так решил?

– А где же ему еще быть? Если не в России, значит, в Америке.

Такая простая логика озадачила, а возможно, и убедила ребят. И они перестали задавать вопросы. Зато стал спрашивать Федя.

– Хотите, – сказал он, хитро прищурив глаз, – скажу вам, кто вы есть и откуда?

– Ты что, цыган?

– Нет, просто гадать умею.

– Ну и откуда же мы?

– С острова Русский.

Борис почесал затылок:

– Верно. А почему знаешь?

– Проще простого, – рассмеялся Федя. – Видел, как вы с юли-юли высаживались.

– Ты что же, следил за нами?

– Угадал. Меня заинтересовал мешок. Вы с ним носились, как черт с торбой.

– И видел, как в магазин заходили? – спросил Петя.

– Стоял рядом, когда ты краски покупал.

– Стоял рядом? – удивился Петя.

– Да, хотел даже остановить тебя. Здесь, на вокзале, ты бы купил их вдвое дешевле.

– Если такой сообразительный, тогда скажи, как продать вот это? – Саша развязал мешок и показал край рулона.

– Хотите деньгами или натурой?

– Как понять – натурой?

– Ну, поменять на что-нибудь.

– Все равно.

– Тогда пойдемте.

– На базар?

– Зачем же. Базар далеко. А тут совсем близко.

Он пошел вперед, а они следом, переглядываясь между собой.

За вокзалом, ближе к берегу, мальчики увидели зеленый брезентовый тент на высоких жердях. Под этим навесом расположился магазин, торговавший чем угодно – от гвоздей до горячих лепешек.

Хозяин магазина, пожилой кореец, положил рулон на прилавок и отмотал немного полотна. Сначала он его пощупал, подергал, испытывая на прочность, а потом даже посмотрел на свет. И видно было, что остался доволен качеством ткани.

– Выбирайте, – указал он широким жестом на свои товары.

Прямо перед Борисом находился фанерный ящик, а в нем – с десяток складных ножей.

– Дайте нам три перочинных ножика. Нет, четыре, – поправился он, взглянув на стоящего рядом Федю Кузовкова.

Саша выбрал шахматы. А Петя спросил:

– Есть у вас мандарины?

– Всегда есть, – не без гордости ответил кореец. – Везли прямо вчера. Япония везли. Корабля. Совсем новая мандарина. Сколько давать?

– Чтобы хватило на двадцать человек.

Кореец отсчитал двадцать ярко-оранжевых плодов и положил на прилавок.

– Ты не понял, – вмешался Кузовков и показал корейцу на ящик, из которого тот выкладывал мандарины. – Весь ящик давай! Сколько там у тебя?

– Двести мандарина? – На лице корейца было написано смятение: стоит ли рулон ткани целого ящика мандарин? Но, видимо, он не прогадывал от такого обмена, потому что, покряхтев, уложил отсчитанные мандарины обратно в ящик и уже весело сказал:

– Бери, давай. Мандарина вкусно, очень хорошо!

И, совсем расщедрившись, добавил к мандариновому ящику кулек конфет да еще каждому из мальчиков вручил по картузу с лаковым козырьком.

– Хорошо? – спросил он, разведя в стороны руки.

– Мы довольны, – ответил за всех Борис.

– Ходи еще, – широко улыбнулся старый кореец. – Моя магазин много товар есть.

Они уже попрощались, как вдруг Федя вернулся и что-то сказал хозяину магазина. Тот укоризненно покачал головой, потрепал мальчика по голове и протянул ему небольшой пакет.

– Ты что у него попросил? – поинтересовался Саша.

– Колоду карт. Новенькие. Мандарины съешь, и останутся одни воспоминания, а карты пригодятся…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
УБЕЖИЩЕ

Колонисты долго уговаривали Федю Кузовкова поехать на остров. Но он сопротивлялся уговорам:

– Что там у вас делать?

– Жить будем вместе.

– А мне и одному неплохо.

– Сейчас, может, и неплохо. Да зима скоро. Пропадешь совсем, – возразил Борис. Ему пришелся по душе этот неунывающий и такой бывалый мальчишка и не хотелось с ним расставаться.

– Вы там, на своем острове, целый день в казармах паритесь. Как в тюрьме. А учителя ваши – что надзиратели. Не так, что ли?

– И совсем не так. Никто нас не держит взаперти. Не придумывай!

– Это я придумываю? Да вы сами же и сказали, что ушли без спроса. Ну и попадет же вам!

– Никто не будет нас ругать. Вот увидишь.

– Ладно. Уговорили. Так тому и быть. Поживу на вашем острове день-другой, а надоест – вернусь.

До прихода джонки времени оставалось еще много, и мальчики стали соображать, чем бы заняться.

– А не сыграть ли нам? – предложил Федя и достал из кармана карточную колоду.

Нашел он и место, где они смогли расположиться, – рядом с опрокинутой вверх дном лодкой.

– Здесь никто не помешает.

Беспризорник Федя Кузовков показал себя мастером карточной игры.

– Опять перебор, – обреченно вздохнул Петя. Проиграв несколько раз кряду, он поднял руки: – Все, хватит! С тобой неинтересно. Все выигрываешь и выигрываешь…

– Это меня блатные в Одессе обучили. Там все пацаны в картишки дуются. Еще могу фокусы разные показать.

Но карты больше не интересовали ребят, и, не дождавшись ответа, Федя процедил небрежно:

– Ну ладно. По правде говоря, мне с вами, слабаками, тоже неинтересно играть. Была бы сдача посерьезу, обчистил бы вас, как липку.

Но Кузовков ни обижаться, ни грустить подолгу не умел. Такой уж был у него характер.

– А хотите поглядеть, где я живу, робинзоны? – спросил он вдруг, хитро прищурив глаз.

– Если это не слишком далеко, – нехотя согласился Борис.

– Совсем недалеко. Ближе некуда.

Он неожиданно встал на колени и с большим проворством начал разгребать руками то место, где только что сидел. И вскоре рядом вырос холмик из песка и мелких сосновых веток. А выемка оказалась лазом, ведущим под опрокинутую лодку.

– За мной! – весело скомандовал Федя и первым полез в отверстие.

Второго предложения не понадобилось. Мальчики удивились, как просторно под лодкой, где бывшее днище служило потолком, а борта – стенами. Сквозь узкие щели слабо пробивался солнечный свет. Но когда Федя зажег свечу, укромное это место сразу преобразилось.

– Нравится? – не без гордости спросил он.

– Здорово, – сказал Саша. – А как ты додумался сюда перебраться?

– Голь на выдумки хитра. Додумаешься, если жить негде.

Ребята осмотрелись. Песок под лодкой покрыт толстым слоем веток и травы. Поверх постлано одеяло. В изголовье вместо подушки – пальто. Есть и подобие стола – плоский фанерный ящик, а на нем глиняный кувшин. Картину дополнял плакат, изображавший бородатого казака на лошади.

В этом необычном жилище беспризорного мальчишки был свой порядок и даже уют. Но что больше всего поразило Петю – так это стопка книг и приколотый к дощатой «стене» календарик, дни прошедшие в котором были аккуратно перечеркнуты крестиками.

«Не такой уж он босяк», – подумал Петя и спросил:

– Давно ты здесь обитаешь?

– Больше месяца. Но я не один. Мы живем вдвоем.

– Вдвоем?! Это с кем же?

Федя рассказал, что в первые дни своего приезда во Владивосток ночевал где попало. Если ночь была теплой и без тумана, спал на скамейке в городском сквере. Иногда находил приют в одном из порожних вагонов. Их много в тупике. Но чаще коротал ночи в здании железнодорожного вокзала, свернувшись калачиком в каком-нибудь неприметном углу.

Его окружали бродяги и авантюристы. Они пытались привязать к себе бездомного мальчика. Но он сторонился этих людей, не позволял помыкать собой. Окружающее непотребство и грязь как бы не касались Феди Кузовкова. У него было важное преимущество перед всеми изгоями и отщепенцами, принявшими как должное свою неприкаянную судьбу. Для него же все это было временным. Была цель – поиск отца и обратная дорога в Севастополь.

Однажды в сумерках Федя бродил по берегу. Моросил мелкий дождь. Вокруг ни души, если не считать беспородного пса, вертевшегося под ногами.

С некоторых пор Кузовков сторонился собак. На его правой ноге еще не зажила ранка от укуса. Это случилось, когда пришлось лезть через забор в чужой сад. Иногда голод принуждал мальчишку вторгаться на чужую территорию. Известно, что каждый воришка ищет себе оправдания. «Если я вырою куст или два картошки, то мало что убудет, – утешал он свою совесть. – Вон сколько ее здесь посажено. Не помирать же мне с голоду. Будь у меня столько еды, я бы непременно поделился с голодными и нищими».

И он утайкой, крадучись пробирался в сад или огород, унося, сколько влезет в картуз и за пазуху. В такие минуты Федя Кузовков старался забыть наставления мамы и бабушки – никогда без спросу не брать чужого…

Мальчику везло. Он не попадался и стал менее осторожным. За что и поплатился. На этот раз его подстерегал чуткий и проворный пес. Федя еще не успел спуститься с забора, как в ногу вцепились острые собачьи зубы. И вот он повис, не имея возможности избавиться от злобного сторожа. Появление хозяина сада, привлеченного рычанием и лаем, стало для Кузовкова желанным избавлением.

– Что, попался? Больно? Поделом тебе! Не будешь лазать по чужим дворам, – приговаривал хозяин, перевязывая Феде ногу. – А на моего барбоса не серчай. Ему положено сторожить. Это его работа. За то его и кормят.

Федю могли побить, отстегать хворостиной, а затем прогнать с позором. Было за что. А вместо этого перевязали покусанную ногу, да еще и накормили.

Всякое встречалось в этой долгой дороге. В мире, который перед ним открылся, соседствовали добро и зло, жестокость и милосердие. И он запоминал, сравнивал, делал выводы…

Колонисты слушали Кузовкова, теснясь под низким сводом перевернутой лодки. Окружавший их мир тоже опрокинулся, встал с ног на голову. Но в эти минуты лодка, словно раковина, ограждала их от забот и тревог.

Мерцающее пламя свечи было слабым. Но Федя видел, что его гости не только лакомятся мандаринами, но и внимательно слушают. Впервые за последние три месяца мальчик встретил ровесников, которые могут его понять. И ему очень и очень хотелось выговориться.

– А что было потом? – спросил Саша.