Текст книги "Ковчег детей, или Невероятная одиссея"

Автор книги: Владимир Липовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ДОБРОТА ИЛИ СТРОГОСТЬ?

Драматические события, пережитые детьми, не прошли для них бесследно. Родительский кров не мог уберечь от трудностей жизни, но старался оградить от жестокости. А здесь увидели смерть. Всего в двух шагах от стен казармы, где жили.

Ночью дети метались на своих соломенных матрасах. Плакали и кричали во сне. Некоторые решили тайком бежать в Петроград.

Кучинская пригласила в свой кабинет воспитателей. Они условились встретиться после того, как дети улягутся спать.

До встречи оставалось четверть часа, и Вера Ивановна вышла на улицу. Окна в казармах гасли одно за другим, и ночь становилась глуше и чернее. Ей подумалось, что все они, и взрослые и дети, окунулись в такую же черноту. Где выход?

Ее уже ждали. Заведующая колонией села за стол, подвинула к себе ближе лампу, и все увидели, как она изменилась за последние два дня. Лицо бледное, а глаза воспаленные.

– Друзья, – сказала она, чуть помолчав. – Я собрала вас на совет. Как быть? Что делать дальше? Как нам, учителям, объяснить детям то, что они видят, все то, что происходит рядом? Мне ясно одно: мы обязаны спасти детей и их души. Они не должны видеть в наших глазах, слышать в наших словах растерянности и паники. Второй день я пытаюсь связаться с Петроградом. Но бесполезно. Мы отрезаны. Мы оказались на линии фронта. Помощь колонии – в нас самих. Я прошу помнить: сегодня каждый из нас не только воспитатель, но и родитель. Для этих мальчиков и девочек – мы папы и мамы. Больше ласки, внимания, терпения, любви… Будьте с ними добры!

Последние слова Кучинская почти выкрикнула. В глазах появились слезы.

Руководительница группы василеостровских девочек Христина Федоровна Вознесенская, женщина суровая и властная, возразила:

– Доброта добротой, а строгость строгостью. Я бы на вашем месте, Вера Ивановна, сказала по-другому – больше дисциплины, требовательности и, еще раз повторяю, строгости. В моей группе это станет непреложным правилом.

– Как же так, – не стерпела Елизавета Аристидовна, – девочки плачут, тоскуют, а вы кричать? Так проще, чем стать им родной…

Затем слово взял ее муж Георгий Иванович Симонов. Говорил он, скрестив по своей привычке руки на груди.

– Я думаю, – сказал он, – нам не стоит, по крайней мере, беспокоиться об одном. Беспокоиться, что младшие дети, а подростки тем более, не поймут сути происходящего. Ведь это дети Петрограда. Поверьте, когда им исполнится столько же, как нам, они будут рассказывать детям и внукам обо всем увиденном, чему были свидетелями. И о нас будут рассказывать.

– Могу я сделать предложение? – спросил Вихра.

– Разумеется, Вячеслав Вячеславович. Прошу вас.

– Для чего мы привезли сюда ребят? – спросил Вихра Кучинскую, а потом обернулся и ко всем другим. – Зачем десять дней везли в поезде? Накормить. Это главное. Но здесь, на Урале, не только хлеб. Еще есть горы, скалы, озера и леса. Они детям ой как нужны! Не меньше, чем хлеб. Красота очень нужна. И доброта.

Вихра выразительно посмотрел на Христину Федоровну, и она под его взглядом опустила голову.

– Я берусь провести несколько пеших походов, – предложил учитель биологии Френкель.

– Давайте объединим наши усилия, Илья Соломонович. – Френкель и Вихра подали друг другу руки.

Когда преподаватели разошлись, Кучинская снова вышла на крыльцо. Ночь уже не казалась такой темной и чужой.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ОЗЕРО КИСЕГАЧ

Вихра вернулся в свою комнату. Лег, не раздеваясь. Старая солдатская привычка. Долго не мог уснуть, думая о детях. Не только о тех, что за стеной. В последнее время он все чаще возвращался мыслью к дому, к двум сыновьям, оставленным в Праге. От жены давно нет писем. У него же самого нет постоянного адреса. Жизнь швыряет и крутит подобно вихрю. Видно, не случайно у него такая фамилия.

В России происходит необыкновенное. Многие земляки, однополчане уже сделали выбор, примкнув к той или иной стороне. Он же не хочет брать в руки оружие. «Я пацифист, – говорил он себе не однажды. – Я верю в Бога, и я должен помочь этой стране. Но не стреляя. Выстрелов и без меня довольно». Вот почему он с детьми. Заботясь о детях, он помогает России.

Утром после завтрака Вихра сказал старшим ребятам:

– Сегодня футбол отменяется. Есть разговор…

Он помолчал, покачиваясь на носках крепких солдатских ботинок, и спросил:

– Слышал кто-нибудь из вас о скаутах?

– Конечно слышали, – ответил Коля Егоров. – У меня даже правила есть, по которым они живут…

– Очень хорошо. Ну, а состоял кто в скаутском отряде?

– Мне приходилось, – отозвался Юра Заводчиков.

– Может, расскажешь, чем занимались?

Юра вспомнил, как прошлым летом они выезжали на Украину. Жили на берегу Днепра, в палатках. Помогали крестьянам в полевых работах. Тяжело приходилось. Работали под палящим солнцем. Жесткая, почти военная дисциплина. И полное самообслуживание. Юра был поваром.

– Ты что же, готовить умеешь? – спросил Сережа Михайлов.

– Немного научился.

– Посмотрим, как научился, – сказал Вихра. – А понравилось скаутом быть?

– Интересно, конечно. Игры всякие. А не понравилось чинопочитание. Противно это.

– И мне противно, – согласился Вихра. – Вот я офицер, а не люблю, когда таращат на тебя глаза и стоят навытяжку. Когда в рот заглядывают. Хотя дисциплина – дело нужное. Но без страха и унижения.

– А почему, Вячеслав Вячеславович, вы спросили о скаутах? Наверно, отряд создать хотите? – спросил Володя Лебедев.

– Думаю, в скаутских правилах многое вам не подойдет. Можно сказать, устарело. Первый закон русского скаута велит исполнять свой долг перед государем. Но вы проезжали Екатеринбург и видели дом, где Николай Романов сидит в заключении. Царь уже не правит Россией. Я подданный другого государства и не хочу вмешиваться в политику. Как относиться к царю – ваше внутреннее дело. Кроме того, скаутизм в своих правилах говорит, что нельзя втягивать подростков в политику.

Вихра помолчал, будто задумавшись над собственными словами, покачал головой:

– Может, оно и верно. Но сама жизнь, не спрашивая правил, втянула вас в свой водоворот. И будет еще долго нести и крутить. А каждый пловец, чтобы достичь берега, должен выбрать верное направление. И быть сильным. Обязательно.

– Выходит, в скаутизме мало хорошего?

– Напротив, много полезного. Вот ты, Егоров, принесешь правила, мы их почитаем. А вспомнил я о скаутах потому, что они себя называют разведчиками. Для этого и собрал вас.

– А что нам разведывать?

– Не для того колония прибыла на Урал, чтобы отсиживаться в комнатах. Впереди у нас прогулки и походы. Вот вам, как самым старшим, и надо разведать окрестности Миасса. Потом остальные пойдут за нами. Утром будьте готовы.

Целую неделю они поднимались раньше всех, а возвращались поздно вечером. Их встречали завистливые взгляды младших мальчиков.

Первая вылазка была к Ильменским горам. На их склонах виднелись старые, давно заброшенные выработки, вход в которые зарос травой и кустарником. Но, копаясь в них, подростки находили, к своему восторгу, кристаллы прозрачных и дымчатых топазов, фиолетовые аметисты, кроваво-красные гранаты. Собирали они в свои сумки и другие камни-самоцветы.

Затем они пошли вниз по реке и попали к озеру Тургояк. Оно лежало в котловине, посреди гор. Вода в нем была прозрачная, так что можно увидеть песчаное дно, усеянное мелкими камешками и водорослями. Среди них мелькали стайки рыб. Отплыв от берега и склонившись с борта лодки, было интересно и жутко разглядывать это подводное царство.

Вдали, на фоне синеющей дымки противоположного берега, виднелся одинокий, холмистый и поросший густым хвойным лесом остров Веры.

Изредка в далеких горах мелькал дымок – шел поезд на Златоуст, медленно огибая лесистые склоны.

А люди встречались редко. Но сегодня в лесу они увидели большое каменное здание. Это была Поликарповская паровая мельница. Ее окружало множество телег, на которых крестьяне привезли зерно. Другие готовились в обратный путь, увозя мешки с мукой.

Мирные эти картины никак не напоминали увиденного и пережитого недавно детьми.

Когда они набродились вдоволь, Вихра сказал:

– Мы были разведчиками. Теперь станем проводниками.

Для первого похода выбрали озеро Кисегач. Уж очень его хвалили местные жители.

В поход отправились рано утром. Через полчаса они вошли в лес.

Сначала подростки вели себя скованно, словно боясь потревожить лесную тишину. Но радость и беззаботность так переполняли их сердца, что невольно вырвались наружу. Лесную дорогу огласили смех и песни.

Воздух был напоен смолистым запахом. Впереди шел Вихра. Шел легко и бодро, задавая ритм. Илья Френкель держался середины колонны и вносил явный разлад в движение. Нередко случалось, он оказывался на почтительном расстоянии от остальных.

Будучи преподавателем географии и биологии, Илья Соломонович не мог пройти мимо цветка или дерева, чтобы не рассказать о них детям. Особенно обращал внимание на лекарственные растения. Останавливался он и услышав голос какой-нибудь птицы. И здесь же объяснял, чем полезна эта птица лесу и человеку.

Самым внимательным его слушателем и учеником был Николай Иванов, который решил привезти в Петроград гербарий – коллекцию всех растений, какие ему встретятся во время путешествия.

Такие задержки не входили в расчеты Вихры. Но как истинный солдат, он, испытывая досаду, не показывал ее.

Наконец оба воспитателя пришли к следующему соглашению – растениями заниматься, но делать это во время привалов…

Хотя июнь только начинался, погода стояла жаркая. Ребят спасали от зноя густые заросли и прохлада, идущая от земли. Однако высокие деревья мешали увидеть окружающую местность и узнать, как много еще осталось до цели путешествия.

Но вот деревья расступились, и солнце обдало их жаром и светом. Дети словно вышли из полутемной комнаты в большой и ярко освещенный зал. Они увидели большую вырубку, окруженную частоколом, за которым паслись коровы и овцы.

Множество холмов возвышалось впереди. За ними и было озеро Кисегач. Колонисты прибавили шагу, и вскоре между стволами блеснула полоска воды.

Озеро было небольшим, округлой формы и лежало в зеленых своих берегах как драгоценный камень. Правее виднелась рыбачья деревушка с серыми избами, лодками на берегу и растянутыми для просушки сетями. Только два-три дома под железными крышами выглядели побогаче. От одного из них тянулись в озеро мостки с резными перилами. Обратили колонисты внимание и на оседланных лошадей, стоявших на привязи у ворот. С некоторого времени лошади под седлом стали вызывать у них чувство тревоги.

Легкий ветерок доносил со стороны деревни запах рыбы. Никто не выглянул из домов, не заметил или не обратил внимания на появление столь многочисленной компании.

Путешественники разбили свой лагерь на большой поляне. Рядом стояла недостроенная дача. Она была похожа на музыкальную раковину, обращенную открытой стороной к озеру.

– Боже! Какая красота! – воскликнула Нина Рункевич, раскинув в стороны руки и словно обнимая озеро.

Решили вначале искупаться, смыть с себя пыль. И только потом принялись за приготовление пищи.

Освежившись, мальчишки начали собирать валежник. Девочки стали думать, что приготовить на обед. Решили: на первое – похлебку, на второе – печеную картошку. Хлеб принесли с собой. Кто-то побежал в деревню: вдруг удастся раздобыть и рыбу.

Вскоре запылал костер. Один из мальчиков срубил молодое деревце. Илья Соломонович увидел, как его бросают в костер, и рассвирепел.

– Какой осел погубил эту осинку? – спросил он, надев очки и окинув всех строгим взглядом.

«Осел» встал, понуря голову. Щеки его, и без того красные от костра, еще больше побагровели. Увидев смущение воспитанника, Френкель сразу смягчился. Он сказал, что Костя так поступил, потому что родился в городе. Что, конечно же, деревенскому мальчишке такое бы в голову не пришло. Что из тонкой осинки, которая сейчас в костре, могло бы вырасти большое дерево. Уже не говоря о том, что и как топливо она никуда не годится.

Девочки согласно кивали, с укоризной глядя на зардевшегося Костю. Но досталось от учителя и им.

– Разве можно рвать цветы целыми охапками? Губить такую красоту? Во всем хороша мера. Природа способна дать бесконечно много. Но тот, кто бережлив и разумен, берет только самое необходимое…

Дети привыкли ко всяким выволочкам. Но только не за такие проступки. А потому слушали своего наставника с некоторым удивлением. Сейчас люди гибнут. Что по сравнению с этим дерево?! Их здесь тысячи…

Пока говорил Френкель, Вихра молчал. И непонятно было, что он думает об услышанном. Но вот и он взял слово:

– Очень верно сейчас сказал Илья Соломонович. Помню, нас обстреливала артиллерия. Часто снаряды ранили и убивали не солдат, а деревья. Они нас прикрывали собой и падали сраженные. А бывало, снаряд летел в пшеничное поле. И оно выгорало до последнего колоска. Русское поле и русский лес… А рядом со мной в окопе сидели чехи, немцы, австрийцы… И все равно их сердце страдало. Ведь многие из них были крестьянами.

– Вы хорошо сказали! – не удержался Илья Соломонович. – Деревья, птицы, озеро, цветы и даже букашки – все они наши друзья. Каждому надо протянуть руку. Топор, занесенный над деревом, – тоже преступление. К тому же дерево, в отличие от человека, бессловесно. Или мы его не слышим… Оно не может отвести топор. Не может себя защитить…

Пока шел разговор, закипела пшенная похлебка.

Это удивительно – вместе ужинать у костра. Обжигать губы пахнущей дымком пищей. Разламывать горячую картофелину и посыпать ее щепоткой соли. Все в тысячу раз вкуснее, чем дома.

Костер еще больше сблизил ребят. Сполохи освещали их лица, столь разные и вместе с тем такие схожие. Френкель радовался: дети счастливы. Но он не мог не понимать, что их счастливый мир очерчен в эту минуту светлым кругом огня. А за пределами костра – чернота и безвестность.

Но мрачные мысли владели Ильей Соломоновичем недолго. Незаметно для себя он включился в ребячий говор и смех.

Одна из девочек запела «Вечерний звон». И сразу же остальные голоса замолкли. А этот, чистый и звонкий, улетал высоко вместе с искрами. Песня ширилась, ее поддержали другие.

Услышали песню в деревне. И все ее жители, от мала до велика, повалили к костру.

Потом все уснули, и наступила тишина. Только и слышались – легкий плеск волны да слитный шум листьев. Иногда раздавался далекий крик ночной птицы.

Сестры Амелины вместе с другими детьми решили устроиться на ночлег у костра. Прямо на теплой земле, так приятно пахнущей дымом.

Под утро стало прохладно. Девочки съежились, еще теснее прижимаясь к земле. Внезапно они почувствовали, что над ними кто-то склонился. Ксюша приоткрыла глаза и увидела двух рыбаков. Она узнала в них тех, что вечером сидели рядом у костра и слушали песню.

Рыбаки, заметив двух девочек, спавших в тонких ситцевых платьишках, сняли плащи и укрыли их.

Брезентовые плащи были жесткие и пахли рыбой. Но под этим укрытием спалось так сладко…

Сестрам снился родной дом. Снилось, что это мать заботливо поправляет одеяло…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗИМА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО

В тот мой первый приезд в Ленинград я встретился не только с Александровым, Запольским и Амелиной, но и с другими колонистами. Пожилые и очень пожилые люди, с разными профессиями и судьбами, они преображались, как только речь заходила об их детстве. Говорили и говорили, да так быстро, что я едва успевал записывать. Или замолкали. И я не решался нарушить это молчание, чтобы напомнить о себе.

Они уходили в прошлое и возвращались оттуда с новыми подробностями, забытыми или полузабытыми, а потому заставлявшими их глаза сиять или, напротив, увлажняться.

Из ящиков и папок извлекались дневники и письма, пожелтевшие газеты и фотографии, которых оказалось неожиданно много.

К этим людям приходилось стучаться по два и три раза, так как это был рассказ с продолжением.

Когда я переступал порог дома, где жил Виталий Васильевич Запольский, и слышал: «Здр-р-р-ра-а-вствуйте!», то знал, что это голос не хозяина, а попугая Кузи, всеобщего любимца. Знал и то, что, пока не выслушаю обо всех очередных проказах и причудах Кузи, разговор на другие темы не состоится.

– Мы долго искали попугая. И вот жене дают адрес. Кузя сразу приметил блеснувший золотой зуб и очень заинтересовался им. Он перелетел с клетки на плечо жены. Сначала потрогал зуб, потом осторожно сжал клювом нос. Словом, они понравились друг другу. Любовь с первого взгляда. А вот с его хозяевами мы не сговорились о цене. Они запросили сто рублей. У нас же на руках – только семьдесят. Сами понимаете, пенсия. И вдруг звонок жене. «Только вы ушли, – говорят, – как он захохотал вашим голосом. И уже два дня хохочет. Мы принимаем ваши условия. Приходите за Кузей».

Запольский открывает клетку.

– Вы слышите, как гремит засов? Словно тюремный. Но мы уже купили новую клетку. Скоро будет новоселье.

– А Кузя не мешает вашим занятиям музыкой?

– Наоборот, это я ему мешаю. Когда вечером сажусь за фортепиано, он кричит: «Витя, спать пор-р-ра!» Но если все же продолжаю играть, то и Кузя нарушает предписанный ему режим и начинает плясать.

Запольский раскалывает грецкий орех.

– Орехи очень полезны. В них витамины и все микроэлементы. Вот почему наш Кузя такой холеный. Меня он меньше любит. А жену – как собака хозяина. Мы еще спим и вдруг слышим: «Здр-р-равствуй, моя радость! Здр-р-равствуй, моя прелесть! Здр-р-равствуй, лапочка!» Какой женщине это не понравится? Но попугай для нас не только забава. Врачи говорят, что отрицательные эмоции непременно должны сменяться положительными. Иначе – инфаркт. Так вот, Кузя – наше средство от инфаркта.

– Виталий Васильевич, колонисты мне говорили, что вы до сих пор ездите на мотоцикле. Неужто верно? Ведь вам за восемьдесят.

– Мотоцикл – давнее мое увлечение. Расстаться с ним – значит, признать, что стал дряхлым старцем' Вообще я человек увлекающийся. Помните, я рассказывал вам о микроскопе? Он был первым моим серьезным увлечением. Но, к счастью, я был терпеливым и настойчивым. Согласитесь, собрать мальчишке двадцать рублей, когда вокруг столько соблазнов, – дело нелегкое. А собирал я буквально по копеечке. Каждый день чистил папин жилет. И он мне давал копейку. Сегодняшний педагог укоризненно покачал бы головой. Но отец был прав. Кроме денег, я приобретал навыки трудолюбия и аккуратности. Конечно, те копейки были только частью собранных рублей. Но самой дорогой.

– Вы мечтали стать биологом, но не стали им…

– Не стал. Как и не стал шарманщиком. А ведь как мне хотелось крутить ручку шарманки и слушать музыку!.. Потом я решил, что буду извозчиком. Уж очень любил кататься… Часто меня посылали в магазин. Там вкусно пахло черносливом. На полках стояли красивые коробочки с инжиром. И я очень завидовал тем, кто стоит по другую сторону прилавка. Иногда поводом для детской мечты может стать самая неожиданная причина. Когда мне сверлили зубы, я подумал – хорошо быть зубным врачом. Лучше я буду сверлить, чем мне.

– А стали композитором…

– Дед смотрел далеко вперед, когда подарил мне фортепиано. Первую музыку я сочинил двенадцати лет.

– Это была песня?

– Не совсем. Скорее реквием.

– Кто-то умер?

– К счастью, нет. Я рос без всяких отклонений. Не был угрюмым и мрачным. А напротив, живым и шаловливым мальчиком. Учитель называл меня стрекозой. Но вместе с тем я был очень впечатлительным.

Запольский положил перед попугаем еще несколько кусочков ореха и продолжал:

– Шла мировая война. Нам жилось все труднее. Помню, отец для приработка стал расклеивать афиши. Семья наша была среднего достатка. Родители держали прислугу. Как говорили тогда – «прислуга за все». То есть в одном лице – и няня, и кухарка, и горничная. Ее мы знали с раннего детства и любили как родную. Она вросла в нашу семью. И стала совсем своей. Но вот наступили тяжелые времена, пришел голод, и надо было отказаться от прислуги. Помню, какой это был для папы и мамы мучительный вопрос. Добрые, интеллигентные люди, они никак не решались сказать, что более содержать ее не в силах. Но другого выхода не было. И вот мама сказала: «Теперь я сама буду стряпать и убираться».

Куда ушла наша нянечка, как сложилась ее судьба, мы так и не узнали. А потом родители решили сдать комнату, где она жила. В ней поселилась слушательница Бестужевских курсов, которые находились невдалеке от нашего дома. Это была совсем молодая девушка, белокурая и голубоглазая. Мне и младшей моей сестре Ирине она сразу полюбилась. При всякой возможности мы заходили к ней. По субботам и воскресеньям у нашей жилички собирались студенты. Тихонько пели революционные песни, читали прокламации. Наверно, и сочиняли их сами. Хорошо помню одну фразу такой прокламации: «Нет! Взойдет над нашей родиной солнце свободы!»

И я представлял себе, как это солнце поднимается все выше и выше. А на следующий день я взял скакалку, сделал петлю и сказал сестре: «Я буду городовым, а ты революционеркой. Я тебе надену петлю на шею, а ты кричи: нет! Взойдет солнце свободы!» Вот такие у нас были игры. И я помню свои тогдашние мысли – вот вырасту, буду бороться с самодержавием и сидеть в тюрьмах.

Запольский на минуту задумался.

– Это было время виселиц и расстрелов. В двадцати километрах от Петрограда было такое место – Лисий Нос. Там произошло событие, наделавшее много шума. Были казнены семь революционеров. Вы, наверное, помните, у Леонида Андреева есть «Рассказ о семи повешенных». Об этом же написал стихи и поэт Дмитрий Цензор. Я выпросил их у курсистки. Моя сестра становилась на стул и читала эти стихи с пафосом. Я же садился за фортепиано. Так появилось мое первое сочинение – «Реквием».

– Виталий Васильевич, вы помните революцию?

– Очень хорошо помню то время. Когда произошла Февральская революция, мы надели красные банты, ходили по улице, читали расклеенные на стенах газеты.

Наш учитель латинского языка, человек умный и нами любимый, сказал, что хотел бы иметь от своих учеников, как он выразился, «человеческий документ». Все мы, сорок его воспитанников, должны ответить на единственный вопрос: какую форму правления мы бы хотели видеть в России – конституционную монархию, как в Англии, или республику, как в Соединенных Штатах Америки? Наши голоса разделились. Я был среди тех, кто избрал американскую форму правления.

Потом были Керенский, Корнилов, разгон Учредительного собрания. О Владимире Ленине я тогда еще ничего не знал. Но и сейчас перед глазами объявление, напечатанное на коричневой оберточной бумаге. В нем говорилось о приезде вождя пролетариата. Его встречали на Финляндском вокзале.

Мог ли я тогда думать, что год спустя приду на этот же вокзал, чтобы отправиться в дальний и долгий путь.