Текст книги "Ковчег детей, или Невероятная одиссея"

Автор книги: Владимир Липовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МИАСС

Тридцать шесть стран участвовало в Первой мировой войне. И Австро-Венгрия в том числе. Многие ее солдаты попали в русский плен. Некоторые, подобно капитану Вихре, добровольно перешли на сторону России. Советское правительство после заключения Брестского мира разрешило пленным эвакуироваться в Европу, но через Владивосток. Одни (среди них и чешский писатель Ярослав Гашек, автор «Похождений бравого солдата Швейка») порвали с чешскими легионами. Большая же часть оказалась по другую сторону баррикады.

Конечно, корпус в шестьдесят тысяч штыков – это не так много для войны, в которую втянуты миллионы. Однако бывшие военнопленные отличались высокой дисциплиной, прекрасной выучкой, были хорошо вооружены. К тому же бело-чешские эшелоны вытянулись по всей транссибирской магистрали, занимая ключевые позиции, где решалась судьба Гражданской войны за Уралом.

Мятеж начался 25 мая 1918 года – ровно неделю спустя после того, как первый поезд с детьми покинул перрон Финляндского вокзала. Он охватил не только Урал, куда прибыли колонисты, но и всю Среднюю Волгу, а также многие города вдоль сибирского пути, включая Владивосток. Огромная территория России отошла в руки бывшего царского адмирала Колчака.

Итак, Петроградская детская колония попала в самый центр восстания. Но, ни сами дети, ни их воспитатели пока что не понимали сути происходивших вокруг событий.

Вагон дернулся и в который уже раз остановился. Наступила тишина, очень неожиданная после громыхания колес. Стало даже слышно дыхание спящих детей. Не спали только старшие, тихонько переговариваясь. Не могли же они пропустить Челябинск!

Симонов приоткрыл дверь. Стала видна полоска звездного неба. Пахнуло паровозным дымом. Он вышел из вагона и поежился. Весенний предутренний воздух был холодным после тепла чугунной печки, рядом с которой он только что лежал.

– Георгий Иванович, а можно нам?

– Давайте. Только тихо.

Ребята вместе с воспитателем стали всматриваться вперед – в ту сторону, где находился Челябинск. Там мигало множество огоньков, слышались паровозные гудки.

– Входной семафор закрыт, – сказал авторитетно Саша Трофимовский.

– Думаю, это надолго, – со знанием дела заявил Петя Александров.

– И вовсе нет, – решительно возразил Гоша Орлов.

– Поживем – увидим, – рассудительно заметил Леша Карпей, оставив за собой последнее слово.

Из вагона показались головы Коли Иванова и Бориса Печерицы. Не дожидаясь, пока и эти двое включатся в спор, воспитатель твердо сказал:

– Давайте лучше спать…

Утром поезд продолжал стоять, но уже не в чистом поле, а в окружении других эшелонов. Это мешало увидеть вокзал, да и пробраться к нему.

Рядом метались люди. Они брали в кольцо железнодорожников. Просили, умоляли, доказывали и грозились… На каждом лице – отчаяние. И так продолжалось бы долго, не появись на перроне чешский офицер в сопровождении солдат. Он спокойно смотрел на происходящее. А затем, даже не повернув головы, что-то сказал своим подчиненным. Два солдата, козырнув, нырнули под вагон.

На соседних путях раздались выстрелы. Всех как ветром сдуло. Остался один офицер. Такой же невозмутимый.

Он прошелся вдоль вагонов с детьми, заглянул в некоторые. И отдал новое распоряжение. На станции назревали какие-то события. Сотни детей могли стать помехой, не говоря уже об опасности для них самих.

Часом раньше мальчишкам все же удалось тайком прошмыгнуть вдоль составов и кое-что увидеть. Рядом со станцией разоружали какую-то часть. Солдаты медленно шли строем по четыре человека в ряд. Одна пара бросала винтовки налево, другая – направо. По бокам этого шествия стояли другие солдаты. Их штыки были направлены в сторону разоружаемых.

Вагоны покидали станцию при закрытых дверях. Их открыли, когда за окнами промелькнули окраины так и не увиденного Челябинска.

До Миасса оставался один перегон.

…Дорога от Челябинска до Миасса очень живописна. Колея идет среди леса, между озерами Чебаркуль и Кисегач. Медные стволы сосен совсем близко подступали к железнодорожному полотну. Клубы паровозного дыма цеплялись за их вершины. В голубом зеркале озера отражались и деревья, и холмы, и тень поезда.

Пете и его друзьям легко было ориентироваться. Они держали в руках карту, нарисованную специально для них Степаном Тимофеевичем Бардиным.

– Ну вот, ребятки, наконец-то наше сидение в вагонах закончено, – сказала Елизавета Аристидовна, когда поезд прибыл в Миасс. – Собираем вещи…

Детвора высыпала из вагонов, как горох из стручков. Группы смешались. Десять дней дороги показались детям очень долгими. Вздохнули с облегчением и воспитатели. Груз ответственности, давивший на их плечи, стал чуть легче. И теперь они шутили и смеялись не меньше ребят. Это были те короткие и беспечные минуты, когда прежние заботы позади, а новые еще только ожидают.

Колонисты стали озираться. Насколько хорошо место, где они проведут каникулы? Привольно ли и красиво здесь?

То, что они увидели, обрадовало. Невдалеке возвышались покрытые лесом горы. Снег на их вершинах еще не успел растаять. Левее простиралось Ильменское озеро. А еще левее, закругляя панораму, бежала река Миасс. Берега ее утопали в зелени. И было понятно нетерпение мальчишек, готовых тотчас бежать к воде. Пришлось им напомнить, что в двух вагонах находится гора вещей, которую следует разобрать.

Ребята с увлечением взялись за дело.

Наконец вещи были рассортированы и погружены на телеги. Колонна выглядела внушительно. Путь до города оказался неблизким. А дорога – скверная. Пыльная и вся в рытвинах. Вот почему, пройдя половину расстояния, решили сделать привал.

Только расположились у обочины, как мимо, четко держа равнение и печатая шаг, прошла группа василеостровцев, ведомая Вячеславом Вихрой. Пели они песню про соколов, которые «в черный час постоят за край родной!».

– Это когда же они научились так красиво шагать? – удивился Георгий Иванович.

– Вихра проводил занятия на всех станциях, во всякую свободную минуту, – ответила мужу не без укоризны Елизавета Аристидовна.

Тем временем внимание мальчишек привлек крест, стоящий на пригорке и сколоченный из бревен. На дощечке выжжена надпись: «На этом месте 3 мая 1918 года злодеями убит 14-летний Федор Васильевич Кырдаев».

Они стали гадать, кто такой Федор Кырдаев и за что его погубили. Но спросить было не у кого.

Только колонисты отошли от могилы, чтобы присоединиться к своей группе, как из леса показалось несколько вооруженных людей. За плечами винтовки и ружья. А за поясом у каждого тесак. Бело-зеленые ленточки на их фуражках уже были знакомы ребятам. Казаки, значит. Спрашивать их о могиле почему-то не хотелось.

Казаки присели рядом и сняли сапоги. Наконец один из них, видно старший, давно не бритый, удостоил мальчиков вниманием:

– Куда вас гонят?

– Мы не овцы, чтобы нас гнать, – ответил с обидой Петя Александров.

Обычно ребята с охотой рассказывали, кто они, откуда и куда путь держат. Эти же незнакомцы не располагали к беседе, а тем более к доверию. И только Карпей дерзко ответил вопросом на вопрос:

– А вы кто будете? И почему ленточки у вас бело-зеленые?

– Ты что же, другие встречал?

– Встречал. У чехов – бело-красные. А в Екатеринбурге мы видели на фуражках у солдат красные звездочки.

– Ишь, глазастый… Так вот, забудь о красных звездочках. Больше не увидишь. Так откуда вы?

– Издалека, – загадочно ответил Коля Иванов.

– Мы из Питера, – с гордостью сказал Александров.

– Вон откуда! Тогда ясно. Отцы, значит, в большевиках ходят. Приехали наш уральский хлеб жрать! Ничего, скоро узнаете, какой он, наш уральский хлебушек.

Перемотав портянки, лесные незнакомцы встали и растворились среди деревьев. Но ненависть, прозвучавшая в их последних словах, не ушла вместе с ними. Доброго настроения ребят как ни бывало. Еще полчаса назад они смотрели на новые для них места с радостью и надеждой. Здесь они будут жить все лето… Собирать грибы… Путешествовать… Строить шалаши… Теперь же за каждой сосной чудился человек с винтовкой и тесаком.

– Наверно, дезертиры. Не хотят служить. Вот и прячутся по лесам, – предположил Ваня Трофимовский.

– Это те злодеи, что убили Федора Кырдаева, – сказал Борис Печерица.

Отдохнув, дети двинулись дальше, на все лады обсуждая слова человека из леса. Что он имел в виду, когда сказал: «Скоро узнаете, какой он, уральский хлебушек!»

Слова эти звучали как угроза. Но ребята решили не говорить своим воспитателям об услышанном.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

День был ясный. Майская зелень по обочинам дороги радовала глаз. Солнце по-весеннему щедро заливало равнину, по которой двигалась колонна детей. Она растянулась больше чем на версту. Перелески прятали ее начало. Но вот дорога пошла вверх и стала видна голова колонны.

Если бы не телеги впереди, на которых везли вещи и которые задавали скорость движению, то старшие ребята давно бы уже были в городе. Приходилось то и дело напоминать им о малышах.

Ксюша Амелина шла с рюкзачком за плечами. С лица ее не сходила улыбка. Глаза щурились от яркого света, а еще от пыли, взбиваемой сотнями ног. Очарование весны, красивая церквушка, видневшаяся на холме, песня, звучащая впереди, наполняли ее существо радостью и ожиданием чего-то необыкновенного.

Она шла, не видя и не выбирая дороги, в общем потоке, зная, что он выведет куда надо. В ней жила еще покорность пассажира, доверившего себя железной колее.

Чуть впереди шагала сестра Катя и руководительница их группы Анна Александровна Зыкова.

Анна Александровна то и дело озиралась. Их группе не хватило телеги, чтобы положить пожитки, и она была вынуждена оставить на вокзале трех старших девочек. А с ними и чемодан, в котором деньги и документы. Как бы чего не случилось! С другой стороны, она не могла оставить без своего попечения младших детей. Кто-то потеряется, заблудится. Вот Анна Александровна и металась.

– Не волнуйтесь, – снова и снова утешала ее Катя. – Все обойдется.

Зыкова и сама знала, девочек она оставила толковых: Нину Рункевич, Аню Сужан, Женю Лихтенштейн… Что бы она делала все эти дни в дороге, не будь их рядом! И все же. Место чужое, и люди чужие. Кто знает… А в чемодане – все деньги группы, собранные родителями.

Наконец вошли в город. Жители Миасса, стоявшие на тротуарах, с изумлением смотрели на столь необычный отряд. За последние месяцы они привыкли к совсем другим колоннам.

– Беженцы, наверное, – покачала головой одна из женщин.

– Сиротки, – поддержала ее старушка и перекрестила детей.

Колонисты дошли до центра и, миновав его, снова зашагали к окраине. Они остановились перед двумя белыми зданиями. Это были казармы, где им предстояло поселиться.

Заведующая колонией Вера Ивановна Кучинская подняла руку, призывая к тишине:

– Ребята, поздравляю вас с прибытием. Условия здесь не те, к которым вы привыкли дома. Но жить можно. Заботьтесь о меньшеньких. Помогайте воспитателям. Помните, с сегодняшнего дня все мы – одна большая семья. А сейчас за дело. Устраивайтесь основательно.

Девочки пошли в отведенную им комнату и были разочарованы. Грязная и пустая. Только в углу стояло несколько тумбочек, покрытых толстым слоем пыли.

– А на чем спать будем? – спросила Оля Каменская.

– А кушать где?

Оказалось, кровати находятся на чердаке, а деревянные топчаны – в сарае. Предстояло позаботиться и о соломе, чтобы набить матрасики, захваченные из дому. На помощь пришли мальчики, которых возглавил Юра Заводчиков. Он был чуть старше и чуть выше других мальчишек. Сестры Амелины быстро нашли с ним общий язык.

Мальчики принесли и расставили мебель. Девочки убрали пыль и помыли полы. Работа закипела. Вскоре комнату было не узнать.

Катя Амелина достала из чемодана фотографию папы и мамы. Ее примеру последовали и другие. Подумать только, всего десять дней из Петрограда, а кажется, так давно.

– Молодцы, ребята, – похвалила Анна Александровна. – А теперь всем во двор. Там рукомойники.

На обед подали щи и гречневую кашу. Пеший поход и работа утроили и без того немалый аппетит. Дети облизывали ложки.

– Можно добавки? – не слишком уверенно просили они. Кучинская предвидела это. Несколько местных жителей, предупрежденных заранее, напекли вдоволь хлеба, разожгли две полевые кухни.

До вечера времени оставалось довольно много.

– Пойдем гулять, – предложила Ксюша.

– Лучше с мальчишками. Они нас охранять будут.

Девочки принарядились и веселой стайкой в сопровождении Юры Заводчикова и его друзей выпорхнули из казармы.

В то время Миасс представлял собой маленький заштатный городок. Его полусонный провинциальный быт устоялся за многие годы. Даже центральная площадь была пустынной, без каких-либо признаков того, что называют кипением жизни. Ее окружали лишь несколько двухэтажных каменных домов. Остальная застройка была деревянной и одноэтажной.

В последнее время Миасс несколько ожил благодаря появлению военных. И не только русских, но и чехов, поляков и даже французов. За неимением других развлечений офицеры собирались в кондитерской Факерода. Предприимчивый грек угощал своих посетителей различными яствами и напитками, ставшими уже довольно редкими.

Сюда заглянули и колонисты. У них еще оставались деньги, и, сложившись, они заказали по чашечке кофе и пирожному.

Здесь же, в кондитерской, они купили местную газету. Этот маленький листок издавался на грубой и темной оберточной бумаге. Печатались в нем городские новости. Как ни искали подростки хоть несколько строк, хотя бы небольшое упоминание о Петрограде – все напрасно. Наверное, жители Миасса узнавали о том, что делается на белом свете, больше по слухам.

Полакомившись пирожными, ребята пошли на мельницу и плотину, на старинный железоделательный завод. Не прошло и двух часов, как обошли весь город. И сразу стало ясно, что местом прогулок и развлечений станут не улицы, а окрестные леса и горы.

Первое любопытство было удовлетворено, и они вернулись на Златоустовскую улицу, где находилась казарма. Многие дети уже улеглись в постель, не дожидаясь ужина. Так устали.

Анна Александровна все еще находилась в тревоге. Ни телеги с вещами, ни девочек с чемоданом пока не было. Она пошла просить совета у руководительницы колонии. Но в это время заскрипели колеса.

– Анна Александровна, дорогая, – сказала Аня Сужан, – скорей покормите нас, а то помрем с голоду.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СТРАШНЫЙ ДЕНЬ

Говорят, на новом месте плохо спится. Но сон сморил даже шалунов. Крепко спали и воспитатели. Первый день, когда колония покинула Петроград, и день прибытия в Миасс оказались самыми трудными за все время путешествия.

Наступили те предутренние часы, когда человека можно разбудить разве что выстрелом. Выстрел и раздался. Несколько мальчишек, в том числе и Петя, приникли к окнам. Прибежавший снизу Георгий Иванович запретил зажигать свет и приказал немедленно лечь в постель.

Но разве можно мальчишеское любопытство унять приказом!

При свете луны ребята увидели всадников. При каждом выстреле их кони ржали и становились на дыбы. Видимо, это был передовой разъезд белых.

Назревали новые события.

Но какие? Мальчики пришли к выводу, что под окнами стреляли не случайно. Белые могли подумать, что в казармах находятся военные.

Но к утру все стихло.

Сразу после обеда вновь послышалась стрельба. Сначала отдаленная, а затем все ближе. Несколько шальных пуль попали в стены комнат, где расположились девочки. Началась паника. Воспитатели приказали детям лечь на пол и ползком вывели во внутренний двор, под защиту толстых каменных стен.

С мальчишками было куда труднее. Ворота заперли. Тогда дети перемахнули через забор. Некоторые вылезли в окна. Конечно, среди сорванцов оказались и гатчинцы. Они прокрались вдоль стены. Потом обогнули угол казармы и побежали в сторону леса. Отсюда картина боя была видна как на ладони.

Справа, на склоне холма, залегла цепь чехословацких солдат и стреляла вниз по кустам. Оттуда виднелись вспышки встречных выстрелов.

Ребята были настолько поглощены происходящим, что не замечали ничего вокруг. В ту самую минуту, когда чехословацкая цепь поднялась в атаку, Петя Александров почувствовал ожог на правой лопатке. Он упал, решив, что ранен. Но в следующее мгновение через него перескочила лошадь, а сверху прозвучал грозный окрик:

– Вон по домам!

На мальчишек наскочил казачий разъезд. Возможно, тот самый, что ночью стрелял под окнами. Вот и решил один из всадников для острастки угостить нагайкой. Свинцовая головка, вплетенная в конец казачьей нагайки, надолго оставила рубец на Петиной спине. И в памяти тоже.

Часом позже колонисты увидели страшные результаты сражения. Мимо проезжали подводы с убитыми и ранеными. Кровь капала на пыльную дорогу. Солдат увозили с поля боя без повязок, без всякой медицинской помощи.

Выстрелы звучали все реже, теперь – уже где-то в лесу.

Поле боя опустело, и гатчинцы, осмелев, решили повторить вылазку. То, что они увидели, было ужасным. В нескольких метрах от них лежала лошадь, впряженная в санитарную двуколку. Брюхо ее было распорото взрывом гранаты. От вывалившихся кишок шел пар.

Рядом с лошадью уткнулся головой в землю санитар. На самой повозке, опрокинувшись навзничь, лежала с распростертыми руками сестра милосердия. Белая повязка и косынка с красным крестом без единого пятнышка. Зато пониже креста на лбу виднелась рана с запекшейся кровью.

Страшная эта повозка, трупы лошади, мужчины и женщины заставили детей оцепенеть, застыть на месте. Никогда их уже не покидало жуткое это видение.

Петя, схватившись за голову, кинулся в обратную сторону, но его догнал окрик Виктора Петкеля:

– Петро! Куда же ты?

И он, преодолев страх и ужас, вернулся.

Второпях, сам не зная зачем, он стал собирать вслед за друзьями патроны и гильзы. Подобрал и штык. Карман оказался дырявым, и он переложил патроны за пазуху.

– Казаки! – закричал Карпей.

Мальчики бросились врассыпную. Пете не хотелось получить нового «угощения» от казаков, и бежал он так быстро, что рубашка выскочила из штанов, и трофеи высыпались. Вернувшись в казарму, он с завистью смотрел на ребят, которым все же удалось кое-что донести.

Но радость и зависть были недолгими. Старшие колонисты все отобрали, пообещав в следующий раз задать порку.

Как стало потом известно, со стороны Красной Армии в бою участвовало чуть больше ста бойцов, кое-как вооруженных. Неравенство сил решило исход сражения в пользу белых, поддержанных казаками и чехословацкими мятежниками.

Начались казни и расправы.

…На обочине дороги, ведущей на Златоуст, стояла толпа горожан, согнанных казаками. Все замерли в предчувствии чего-то страшного.

– Зачем вы нас сюда привели? – кричали женщины.

– Зачем время зря отнимать? – вторили им мужчины.

– А вот погодите. Скоро увидите.

Показалось пыльное облако, а с ним – группа красноармейцев в окружении конвоиров. Пленные шли босиком, в изорванной одежде. На лицах кровоподтеки. Они остановились, понурив голову, и, кажется, были безучастны к своей судьбе. И только веснушчатый парнишка, увидев женщин, поднял голову. Возможно, кто-нибудь из них ему напомнил мать. Он нашел даже силы улыбнуться, надеясь на помощь или хотя бы сочувствие.

– Парнишку пощадите! Ведь он в сыновья вам годится, – закричали из толпы.

– Как бы не так! Он-то не щадил наших. Посмотрели бы, скольких из пулемета покосил.

Пленников отвели в сторону, и они потеряли последнюю надежду на помилование. Один из них, сжав пальцы в кулак, крикнул:

– Солдаты! Остановитесь! Вас заставляют убивать своих братьев…

Стоявший рядом есаул подскочил к нему, ударил шашкой по голове. Пленный упал, обливаясь кровью.

– Изверги! Душегубы! Кровопийцы! – кричали женщины.

Чувствуя, что еще минута – и толпу не сдержать, есаул махнул рукой. Раздался залп. Затем другой. Казаки вскочили на лошадей и ускакали.

Несколько колонистов стояли в толпе и видели все происшедшее. Один из них, Роберт Виллерт, не выдержал и упал в обморок. Мальчики побежали за водой, чтобы привести своего товарища в чувство.

Далеко увезли детей от родительского дома. Везли на восток, навстречу солнцу. Но черный день все еще продолжался.

Детская любознательность направлена решительно на все. На дурное и страшное в том числе. Зачем только послушался Петя Александров товарищей, когда они крикнули в окно:

– Петька, пойдем смотреть! Человека повезли вешать.

На этот раз ворота были открыты. Никто их не задержал.

Они побежали по лесной дороге, а затем спрятались за кустами акации. Отсюда было удобно наблюдать за происходящим, будучи самому незамеченным.

На широкой поляне возле дерева стояла группа людей. Среди них выделялись двое – офицер и человек в кожаной тужурке со связанными за спиной руками.

Эти двое о чем-то говорили. Но большое расстояние не позволяло мальчикам расслышать слова.

Между тем один из казаков, поддерживаемый товарищами, полез на дерево. Снизу ему бросили веревку с петлей на конце. Он ловко привязал ее к толстой ветке.

Хотя мальчики и знали, на что бежали смотреть, но в дальнейшее никак не могли поверить.

А люди там, под деревом, действовали быстро и неотвратимо, буднично и привычно. Они подвели к дереву двух лошадей и поставили рядом. А на спины их положили широкую доску.

Приговоренный к смерти молча наблюдал за приготовлениями, словно все это не имело к нему никакого отношения. Он не сопротивлялся, когда его сообща приподняли и поставили на доску. Стоял спокойно, будто ему предстоит всего лишь произнести речь.

Человек в кожанке и в самом деле начал говорить, кажется, не замечая, что казак, оседлавший ветку, надевает на его шею петлю.

Офицер расправил плеть и ударил одну из лошадей. Лошади рванули – и тело казненного закачалось на веревке.

Не разбирая дороги, через кусты и канавы дети побежали из страшного леса.

А ночью колонисты были разбужены набатом. Зарево большого пожара освещало стены комнаты. Занавесок на окнах не было, и отсветы мешали спать.

Наутро после завтрака Петя и Леночка пошли смотреть на пылавший посреди города завод. Он был подожжен кем-то очень умело, одновременно со всех сторон. В Гатчине им не раз приходилось видеть пожары. Деревянные дома горели довольно часто. Но набатный призыв собирал всегда много народу. Бежали кто с чем. Каждый включался в работу. Стихия объединяла. Здесь же, кроме зевак и детей, никого не было. Только и делали, что гадали о причинах пожара. А браться за тушение словно боялись. И пламя свободно делало свое дело.

Казалось, большой этот завод горит с согласия всех жителей города.

Белые заняли Миасс…