Текст книги "Непокорённый"

Автор книги: Владимир Скобцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава V

Когда воспрянет ото сна

Одна шестая суши в мире,

Брюнет, настигутый в сортире,

Напишет наши имена!

    На другой день весть о направленном взрыве разнеслась по всему городу. Все толковали о нем с различными догадками и предположениями. Иные уверяли, что это еще один факт посещения нашей планеты неземными цивилизациями, другие искали чеченский след, некоторые считали происшедшее сектантским самоубийством чиновников и, наконец, существовала официальная версия взрыва, как следствия ссоры на бытовой почве с применением тактического ядерного оружия.

    Как бы то ни было, заседатель Шабашкин, участковый инспектор, и прочие члены, пропали неизвестно куда. Подозреваемый Владимир Дубровский, используя ментовскую крышу, отверг все обвинения, предоставив следственным органам неопровержимое алиби, справку от врача, с точным указанием температуры тела – 37,3° и диагнозом «острое респираторное заболевание». Наконец, ответственность за взрыв взяла на себя террористическая организация Фэн Шуй из Ольстера, что окончательно запутало следствие.

    Вскоре другие вести дали другую пищу любопытству и толкам.

В городе появилась новая преступная группировка, наводящая ужас на всех предпринимателей мелкого и среднего бизнеса. Меры, принятые противу них правительством оказались недостаточными. Грабительства, рэкет и вымогательства кровавой волной захлестнули город. Не было безопасности ни на улицех, ни дома. Повсюду, как грибы после радиоактивного дождя, открывались новые фирмы, типа торгующие лимонадом, а на самом деле отмывающие деньги своего главаря, «Лимонадного Джо», как его окрестили в народе.

    По описаниям все приметы лидера отважных злодеев указывали на неуловимого Владимира Дубровского. Ходил слух, что незаконное бандформирование состояло из ветеранов классовых битв, которые днем под видом обыкновенных пенсионеров сидели на лавочках у подъездов, а ночью отбрасывали костыли, надевали камуфляжную форму солдат удачи и выходили на большую дорогу социальной справедливости.

    Удивляло то, что ни торговые точки, ни офисы, принадлежащие коммерческой структуре Троекурова не были тронуты. Кирила Петрович приписывал сие исключение страху, который умел он внушить своим внешним видом, а также отменной службе безопасности, заведенной им в его фирме. Сначала охранники смеялись между собой над высокомерием Троекурова и каждый день ожидали наезда на владения Кирилы Петровича, где было чем поживиться, но наконец принуждены были с ним согласиться и сознаться, что Лимонадный Джо оказывал ему непонятное уважение… И Троекуров торжествовал при каждой вести о новом грабительстве и рассыпался в насмешках в адрес властей, от которых Лимонадный Джо уходил всегда если не целым, то невредимым.

Глава VI

«Чудище обло, озорно

стозевно и лаяй».

    Читатель, вероятно, догадался, что дочь Кирилы Петровича, и есть та самая Маша, героиня нашей повести.

    В эпоху, нами описываемую, ей было 17 лет, красота была в полном расцвете. Отец любил ея до безумия, но обходился с ею по-хамски, то угождая любым прихотям, то пугая суровым лицем своим. Потому не имела она подруг и выросла в уединении. Жены и дочери партнеров по бизнесу редко езжали к Кириле Петровичу, коего обыкновенно матерные разговоры и скотские увеселения требовали товарищества мужчин, а не присутствия здесь дам. Редко наша красавица являлась посреди заблеванных гостей, валяющихся у Кирилы Петровича. Огромная библиотека, составленная большей частию из неправильно заполненных рукою отца кроссвордов, была отдана в ея распоряжение. Отец, никогда не читавший ничего, не мог руководствовать дщерь в выборе книг, и девочка, естественным образом, перерыв сочинения всякого рода, остановилась на иллюстрированной Кама-сутре. Таким образом, совершила она свое воспитание, начатое некогда под руководством m-lle Мими, которой Кирила Петрович оказывал большую доверенность и которую принужден был наконец выслать тихонько куда подальше. Оставшийся после нее кучерявый мальчик, шалун лет девяти, напоминающий полуденные черты m-lle Мими, воспитывался при нем, и признан был его сыном, несмотря на то, что множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кирила Петровича узким лбом и скошенным подбородком бегали взад-вперед под окнами его бизнес-усадьбы и считались беспризорниками.

    Кирила Петрович выписал из-под Киева для своего маленького Саши учителя украинского языка, считавшегося теперь престижным среди высших слоев общества, и которым никто из законодателей сей новой моды толком не владел.

Учитель понравился Кириле Петровичу приятной наружностию и простым обращением. Он представил Кириле Петровичу свои желто-голубые аттестаты и письмо от одного из родственников Троекурова, у которого четыре года жил гувернером-охранником. Кирила Петрович все это пересмотрел и недоволен был одною молодостью педагога не потому что сей любезный недостаток несовместим с терпением, столь нужным в несчастном звании учителя, но у него были иные сомнения, которые он тотчас решился разъяснить.

    Для сего велел он позвать к себе Машу (Кирила Петрович по-украински не говорил, и она служила ему переводчиком).

– Подойди сюда, Маша; скажи ты этому педофилу, что так и быть, принимаю его, только с тем условием, чтоб он у меня баб не трахал, не то я ему сукину сыну … оторву! Переведи это ему, Маша.

Маша покраснела и, обратясь к учителю, сказала ему по-украински, что отец ее надеется на его скромность и порядочное поведение. Учитель ей поклонился и отвечал, что он надеется заслужить уважение, даже если откажут ему в благосклонности.

Маша слово в слово перевела его ответ.

– Ладно, – сказал Кирила Петрович, – нах@й благосклонность, нах@й уважение! Дело его ходить за Сашей и учить грамматике да географии Украины, переведи это ему.

    Марья Кириловна смягчила в своем переводе крылатые выражения отца, и Кирила Петрович отпустил педагога во флигель, где назначена была ему комната.

    Маша, воспитанная в аристократических предрассудках, не обратила особого внимания на преподавателя, ибо учитель был для нее типа слуги или наемного работника, а следовательно, потенциальным самцом мужчины не являлся. Она не заметила ни впечатления, произведенного ею на пана Диброва, ни его смущения, ни трепета его восставшей плоти, ни отклеившегося уса. Несколько дней потом она встречала его довольно часто, не удостаивая большей внимательности. Неожиданным образом получила она о нем чисто новое понятие.

    Надеемся, читатель догадался, что у Кирилы Петровича был бультерьер. Кирила Петрович по целым часам возился с ним, стравливая с кошками, собаками и подвыпившими прохожими. Возмужав, пес был посажен на цепь в ожидании настоящей травли. Лучшею шуткой у Кирилы Петровича почиталась следующая.

    Прогладавшагося бультеръера запрут, бывало, в пустой комнате, привязав его поводок за кольцо ввинченное в стену. Поводок был длиною почти во все помещение, так что один только против положный угол мог быть безопасным от нападения кобеля. Приводили, обыкновенно, новичка к дверям этой комнаты, нечаянно вталкивали, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наедине с сухопутным крокодилом. Бедный гость, оборванной полою и до крови раскушенный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять, прижавшись к стене и видеть, как белокурая бестия в двух шагах от него верещала, нехорошо улыбалась и мотала лысым хвостом.

    Всю эту картину при помощи скрытой камеры наблюдали по монитору Троекуров с остальными и потешались. Таковы были благородные увеселения нового русского барина!

    Несколько дней спустя после приезда учителя Троекуров вспомнил о нем и вознамерился угостить его в собачьей комнате.

Вызвав Диброва к себе, он повел его с собою склизкими коридорами в сопровождении охраны. Вдруг боковая дверь отворилась, охранники втолкнули в нее учителя и заперли на ключ.

    Опомнившись, Дибров увидел похожее на белого поросенка животное, которое с визгом бросилось в безопасный угол. Дибров перекрестился, достал из-за холявы нож и одним ударом заколол кабанчика, коим ему в темноте это животное представилось. Все сбежались, двери отворились. Кирила Петрович вошел, изумленный развязкою. Он потребовал объяснений: кто предупредил? откуда заточка? Он послал за Машей, та прибежала и перевела вопросы отца.

– Якщо це собака, тоді я хто? Думав, свинюка: хотів сала трошки попоїсти. А зброя завжди зі мною, бо я не пастух, а козак!*

Маша смотрела на него с изумлением и перевела слова его Кириле Петровичу. Кирила Петрович долго молчал, а потом сказал своей охране:

– Учитесь, салаги!

С той минуты он Диброва полюбил и не думал уж его пробовать.

    Случай сей произвел на Марью Кириловну большое впечатление. Воображение ее было поражено: она видела мертвого бультеръера и Диброва, спокойно стоящего над ним и спокойно с нею разговаривающего. Она увидела, что храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат только богатым, и с тех пор стала оказывать молодому учителю уважение, которое час от часу становилось внимательнее.

    Между ими основались некоторые половые сношения. Маша имела прекрасный голос и большие музыкальные способности; Дибров вызвался давать ей уроки.

После того читателю уже не трудно догадаться, что Маша в него влюбилась, сама еще в том себе не признаваясь.

______________________________________________________________________________

* – Я всегда ношу при себе пистолеты, потому что не намерен терпеть обиду, за которую по моему званью не могу требовать удовлетворения (укр.)

Глава VII

– Дата Туташхия, ты спишь?

– Я тебе дам «спишь»! А ну высунь!

(Из кавказского дневника).

    Как читатель, наверное, догадался, у Кирилы Петровича не было больше бультерьера*. По поводу его безвременной кончины были устроены пышные поминки. Съехались гости, друзья и родственники покойного.

    Сперва все потянулись к новой каменной церкви, построенной Кирилой Петровичем и регулярно украшаемой его приношениями при замаливании новых грехов. Собралось множество почетных богомольцев, прочих охрана оттеснила на паперть.

    Служба не начиналась, ждали Кирилу Петровича. Он подъехал на шестисотом и торжественно прошел на свое место, сопровождаемый Марией Кириловной. Взоры мужчин и женщин обратились на нее. Первые удивлялись красоте и прозрачности ее траурных трусиков, просвечивающихся через платье, вторые с вниманием смотрели на фактуру материала из которого все это было пошито.

    Началась служба, певчие артисты филармонии пели на крылосе, Кирила Петрович невпопад крестился и с гордым смирением поклонился, когда диакон громогласно упомянул и о зиждителе храма сего.

    Когда служба кончилась Кирила Петрович пригласил гостей к себе и все поехали обедать к Троекурову, где ждал стол, накрытый на восемьдесят персон. Когда поминки, по русскому обычаю, дошли до точки крайнего веселия, двери в столовую отворились и в них протиснулся Антон Пафнутьич Спицын, толстый муж типа лет пятидесяти с круглым лицом, украшенным тройным подбородком в помятом пиджаке и с новым телефоном возле щеки.

– Почему опоздал? – спросил его Троекуров, – в церкви не был, как будто тебе уже замаливать нечего, к обеду опоздал, как будто мне уже и угостить тебя нечем.

Антон Пафнутьич, заискивающе улыбнулся.

– Прости, Кирила Петрович, – По дороге шина лопнула, пока в автосервис, три часа ушло, а потом в объезд, по трассе не решился.

– Очко играет? – с иронией спросил Кирила Петрович.

– Играет, Кирила Петрович: если Дубровский меня встретит – на месте трахнет. Я же свидетелем в суде против папаши его выступал, а тот черт списочек составил. Сынок теперь по списку работает. А с собачкой что случилось?

Троекуров вкратце рассказал историю гибели бультерьера, с уважением показывая на Диброва, который, не подозревая, что разговор идет о его храбрости, спокойно сидел на своем месте и делал нравственные замечания резвому своему воспитаннику, бросившему в суп петарду.

    Обед, продолжавшийся около трех часов, кончился и все пошли в зал, где их ожидали бильярд, боулинг, бассейн и голые бабы.

    Один только человек участвовал в общей радости с неохотой. Антон Пафнутьич не мог никому признаться, что всю наличку зеленых он носит с собой, зашитою в ситцевые трусы веселой раскраски, опасаясь возможного в его отсутствие ограбления. Поэтому и в сауне, и в бассейне он был в костюме и лаковых туфлях, делая вид, будто это так и надо.

    Оставшись ночевать в чужом доме, он теперь переживал, чтобы не бросили его одного в уединенной комнате, и выбрал себе защитника.

    Антон Пафнутьич стал вертеться около Диброва, покашливая и подмигивая, и наконец сказал:

Гм, гм, нельзя ли, мне переночевать в вашей конурке? Не поймите только меня правильно.

– Га?** – сказал Дибров, вожделенно глядя на Машу.

– Эк, беда, ты по-русски еще не выучился. Можно, нет, можна, как это, мені з вами переспати?*** – но учитель его не слышал.

– Тю!**** – сказал Дибров и увлек Машу в танец.

Антон Пафнутьич, очень довольный своими познаниями в области украинского языка, побежал стелить постель.

    Тем временем Дибров танцевал с Машей менуэт и смотрел на часы, о чем-то с ней договариваясь. Плоть его трепетала, постоянно нажимая на мобильник и тот отвечал громкой музыкой.

    Наконец гости отправились спать, Дибров устремился к себе во флигель. Антон Пафнутьич уже спал, потушив свет. Дибров открыл дверь и увидел в своей постели накрытое одеялом тело. На ходу расстегивая брюки, он бросился в кровать. Послышался сдавленный крик.

– Тихо, Маша! – сказал учитель чисто русским голосом. Я – Дубровский!

______________________________________________________________________________

* – Бультерьер – английская порода собак, предназначенная для охоты на кабана.

** – Извините пожалуйста, но я не настолько владею русским языком, чтобы понимать вас (укр.)

*** – Можно ли мне переночевать в вашей комнате (укр.)

**** – Сейчас я занят, вернемся позже к нашей беседе (укр.)

Глава VIII

«Вот оно как!»

(Вольтер)

    Теперь попросим у читателя позволения объяснить вышеописанные события нижеследующим предисловием.

    Оскорбленные чувства пойманной на воровстве российского газа Украины, натолкнули ее на мстительную идею реэкспорта, то есть продажи России собственного же газа, но с накруткой. Обнаружив этот факт, Россия в свою очередь стала продавать Украине тот же газ по тройной цене. Возник дефицит горючесмазочных материалов.

    Бензозаправочные станции почти все были реприватизированы и закрыты, кроме тех, что принадлежали Лимонадному Джо, который умудрился наладить реэкспорт купленного втридорога Украиной газа ей же самой.

    К такой станции, осуществляющей ремонт и заправку автомобилей, подъехала как-то поношенная «Таврия».

– Сэконд хенд через дорогу! – сказал ему смотритель, однако, все же протянул прайс с перечнем цен на услуги, превышающих финансовые и умственные возможности посетителя. Проезжий, не спрашивая ничего, смотрел на лист и чесал затылок. Смотритель, сложивши руки на молодой груди, стоял рядом и зорко следил, кабы тот чего не спер.

    Солнце уже садилось, когда джип «Land Rover» резко затормозил прямо перед ними. Из джипа вышел молодой человек в шлепанцах и милицейской фуражке.

– Полный! – сказал он повелительным голосом.

– Один момент. Талончик ваш разрешите.

– Ты что, меня не узнаешь? Смотритель узнал, засуетился и дрожащей рукой принялся заправлять машину бензином.

– Кто такой? – глядя мимо владельца патриотического транспортного средства, спросил молодой человек у смотрителя.

– Бог его знает, номера киевские, вот уж пять часов так стоит, надоел проклятый!

Молодой человек брезгливо взял стальными пальцами за отворот пиджака проезжего и отвел его за машину.

– Карманы покажи, – сказал он, гипнотически глядя в зрачки оседающего водителя.

    Из карманов было извлечено три гривны и двадцать семь копеек мелочью, авторучка с красным стержнем, немного семечек, сигареты «Прима», киевский паспорт и документы, свидетельствующие о том, что их хозяин владеет украинским языком с правом преподавания. Внимание ужасного молодого человека привлекла купчая, в которой говорилось, что Дибров В.А. передается в частную собственность Троекурову Кириле Петровичу в качестве преподавателя украинского письма и чтения. Он аккуратно сложил документы и сунул их к себе в барсетку. Затем, достал хрустящую однодолларовую купюру, молча воткнул ее в нагрудный карман онемевшего от счастья проезжего и сказал, не отрывая взгляда от его лица:

– Сейчас я отвернусь и ты исчезнешь.

– Господин Дубровский! – окликнул его смотритель, – бак заправлен, стекла вымыты.

    Услыхав имя Дубровского, а это, как читатель, наверное, уже догадался, был именно он, хозяин «Таврии» через секунду сидел в самозаведшейся машине, которая в свою очередь, от страха пулей рванула назад и скрылась за горизонтом.

Когда Дубровский оглянулся, на месте беседы никого не было.

– Копперфильд!* – восхищенно прошептал смотритель автостанции…

Дубровский, овладев бумагами учителя, смело явился, как мы уже видели, к Троекурову и поселился в его бизнес-усадьбе.

    В его поведении не оказалось ничего предосудительного: он убил хозяйскую собаку, мало занимался воспитанием маленького Саши, с большим прилежанием брал уроки Кама-сутры у Марьи Кириловны. Все любили его и он не без основания почитал себя членом семьи.

    Ночуя в одной комнате с одним из главных виновников своих бедствий, Дубровский не мог удержаться от искушения. Надеемся, читатель помнит, как изумил он бедного Антона Пафнутьича неожиданным своим превращением.

Наутро гости проснулись и вышли пить кофе. Кирила Петрович в трусах, носках и майке выпивал свою широкую чашку, похожую на пепельницу.

    Последним вышел Антон Пафнутьич, вид его был печален. Кирила Петрович осведомился, не трахнул ли его этой ночью Дубровский? От сей шутки Антон Пафнутьич закашлялся, опрокинул на себя кофе и весь в слезах уехал восвояси.

______________________________________________________________________________

* Известный одесский иллюзионист, тантрический партнер Клаудии Шиффер. «Тантра» – древнее учение, включающее в себя сексуальную практику. «Шифер» – строительный материал, применяемый для внешних работ.

Глава IX

" … … … … … … …»

(песня и ныне дикого

тунгуса о плохой видимости)

    Между тем, жизнь в бизнес-усадьбе шла своим чередом. Секс и музыкальные уроки занимали Марью Кириловну. Особенно музыкальные уроки. Она начинала понимать собственное сердце и признавалась в том, что оно не было равнодушно к достоинству молодого учителя, которое тот стремился везде пустить в ход. Она с большей и большей доверчивостью отдавалась сей увлекательной привычке. Она скучала без Диброва, в его присутствии поминутно занималась с ним.

    Может быть, она не была пока влюблена, но еще немного и пламя страсти должно было вспыхнуть в ее сердце.

    Однажды, придя в залу, где ожидал ее учитель, Марья Кириловна заметила смущение на его рябом лице. Она открыла фортепиано, нагнулась над клавишами, и даже пропела несколько нот, но Дибров под предлогом паховой травмы извинился, прервал урок, и, закрывая ноты, подал ей украдкой записку. Марья Кириловна, не успев одуматься, приняла ее и раскаялась в ту же минуту, но Диброва не было уже в зале.

    На обертке от презерватива Марья Кириловна по складам прочла следующее: «Чекаю на вас о сьомій у садочку. Це не потебеньки!»*

Чувство ее было сильно возбуждено. Она хотела и опасалась услышать признание. Ей приятно было бы услышать устное подтверждение того, о чем она догадывалась, но не знала, какой выбрать ответ: веселую шутку, отказ или безмолвный секс.

Между тем, часы пробили без пятнадцати семь, Марья Кириловна спустилась и вышла в сад. Там ее уже ждал в кустах Дибров. Марья Кириловна нагнулась и пропела несколько нот.

– Благодарю вас, – русским голосом тихо и печально сказал Дибров, – но я не то, что вы предполагаете…

От неожиданности Маша взяла «ля».

– Бляха-муха, – замахнулся на нее Владимир, – я Дубровский! Обстоятельства требуют… я должен вас оставить… Антон Пафнутьич Спицын наградил меня дурной болезнью. Не кричите, ради Бога! Это лечится. Да, я тот несчастный, которого ваш отец выгнал из родительского дома, но я простил. Вы спасли его. Ведь раньше я мечтал, как буду пытать его, прикованного к батарее, утюгом, паяльником, электрическим разрядником, как затем расчленю его тело… ну, да ладно. Обещаетесь ли вы меня не отвергнуть?

Внезапно раздались гудки милицейской сирены. Дубровский напрягся.

– Обещаетесь ли?! – нервно закричал он.

– Обещаюся! – неудовлетворенно закричала Маша, взволнованная окончившимся свиданием с Дубровским.

    Прибывшая тем временем опергруппа делала обыск в комнате Дубровского. Антон Пафнутьич Спицын с трагическим лицом давал показания, в которых он обвинял учителя Диброва в непредумышленном скотоложестве. По описанию Антона Пафнутьича, Саши и Марьи Кириловны был составлен фоторобот половых органов преступника, который неожиданно вывел на след Дубровского. Описания свидетелей совпадали.

    Троекуров сначала смеялся над довольно схематичным рисунком, выполненным неумелой рукой милиционера, но когда для сравнения составили аналогичный портрет с самого Кирилы Петровича, и сравнение было не в его пользу, Троекуров задумался, затем порвал бумагу и приказал охране найти учителя, живого или мертвого, но Дубровского уже и след простыл.

_______________________________________________________________________________

* – Жду вас к 19:00 в оранжерее. У меня к вам серьезный разговор (укр.)