Текст книги "«КРАСНАЯ КАПЕЛЛА». Советская разведка против абвера и гестапо"

Автор книги: Владимир Пещерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Вместе с тем новая программа радиосеансов с Центром и условия двусторонних радиообменов, с которыми во внешней разведке согласились, не предусматривали определенных часов выхода в эфир. Возможно, подразумевалось ранее указанное время. Вышедший из строя радиопередатчик мог быть восстановлен как с помощью Кента, так и самими антифашистами. «Так в чем же дело, почему, как и раньше, молчит Берлин?» – не понимали во внешней разведке. К анализу привлекли эксперта радиоцентра. После ознакомления с соответствующей документацией радист-эксперт заявил:

–   Ничего удивительного в этом нет. Рация у берлинских антифашистов маломощная. При всем желании они вряд ли могут связаться с системой в Куйбышеве. Нужен очень опытный и умелый радист, чтобы что-то сделать для возобновления связи.

–  Вы абсолютно уверены? – спросил Журавлев эксперта.

–  Совершенно. Ничего другого за этим нет, – ответил радист.

Из такого резюме вытекала необходимость новой поездки Кента в Берлин. Нужно во что бы то ни стало возобновить связь с немецкими антифашистами. При этом Журавлев не забыл, что Разведупр сообщил: следующая поездка разведчика в Германию могла состояться только в феврале будущего года. До указанного срока оставалось немного. И когда он наступил, внешняя разведка обратилась к военным коллегам с напоминанием о том, что пора бы Кенту отправляться в путь. Вот тогда-то Журавлев и услышал поразившую его неприятную новость: группа Кента в Брюсселе провалилась. На долгие переживания по этому поводу времени не было. Связь с антифашистами надо было восстанавливать любой ценой.

НОВЫЕ ГОНЦЫ

После тщательной и придирчивой проверки внешней разведкой были отобраны два опытных агента, свободно владевшие немецким языком. Было решено в декабре 1941 года перебросить их по воздуху из Великобритании на Европейский континент, чтобы они кратчайшим маршрутом достигли цели. Англичане, как союзники, по взаимной договоренности помогали советской разведке и предоставляли ей свои объекты на территории Великобритании. Агенты Вахе и Бригадир имели навыки работы в тылу противника, но их следовало обучить прыжкам с парашютом. Во время одной из тренировок на британском полигоне получил серьезную травму и был госпитализирован Вахе. О его дальнейшем использовании не могло быть и речи, а Бригадиру, подстраховывавшему напарника, нечего было и думать отправляться в дорогу одному. Парашютистов выбрасывали только парами.

Таким образом выезд Вахе и Бригадира в Берлин провалился, не успев начаться. В Москве очень надеялись на его положительный исход и уже подготовили в Лондон указание о том, чтобы при встрече со Старшиной агент советской разведки сообщил: Кент – человек Москвы, и ему вполне можно доверять, а также передавать через него информацию, как это уже имело место. Наряду с этим уточнялись и подтверждались условия двусторонней связи между Москвой и Берлином, предложенные Кентом в ноябре 1941 года. Задание Вахе было отменено.

Руководство разведки приняло решение более активно использовать стокгольмскую резидентуру, которой следовало найти кандидатуру курьера-связника для Берлина.

Резидентуру возглавлял Борис Аркадьевич Рыбкин, он же Ярцев, он же Кин (1899—1947). Родился в крестьянской семье на Украине. С десяти лет работал наборщиком в типографии, окончил коммерческое училище. В 1920—1921 годах воевал в рядах Красной Армии. С 1921 года – в органах ВЧК—ОГПУ, с 1930 года – в органах внешней разведки НКВД– НКГБ. Под дипломатическим прикрытием находился в длительных командировках в Иране и Финляндии. Позднее работал в центральном аппарате разведки. Погиб после войны в автодорожной катастрофе в Чехословакии.

Зоя Ивановна Рыбкина, она же Ирина, урожденная Воскресенская (1907—1992), родилась в семье железнодорожного служащего. С 1921 года работала в органах ВЧК—ОГПУ, с 1932 года – в органах внешней разведки. Выполняла задания в Харбине, Берлине, Стамбуле. С 1938 года замужем за Б.А. Рыбкиным. Накануне и во время Великой Отечественной войны находилась с ним в командировках в Финляндии и Швеции, как заместитель резидента, вела оперативную работу. С 1944 года – в центральном аппарате разведки. В 1953 году уволена из органов МГБ. Впоследствии стала известной детской писательницей, написавшей, в частности, «Рассказы о Ленине».

Ожидали, что Кин подберет подходящего связника, тог будет регулярно наведываться в Германию. Сотрудники немецкого отдела прикидывали, что через Стокгольм удалось бы восстановить контакты с Брайтенбахом, Фильтром, Винтерфильдом, Цототом и Лицеистом. В отношении последнего пока не знали всей горькой правды о его двурушничестве и по-прежнему питали на его счет иллюзии. Не знали также, что Лицеиста давно нет в Берлине, что он переправлен гестапо в Швецию.

Поручение, данное Центром резидентуре в Швеции, имело неожиданный отклик. Кин срочно сообщил, что его заместитель Ирина не знает Фильтра и ранее его дела не вела. Кин просил ориентировать его относительно Фильтра, чтобы решить, какого связника лучше подобрать для него.

Соответствующие сведения были немедленно направлены Кину. Ему предложили самостоятельно определить, стоит ли агенту резидентуры Историку встретиться в Берлине с Винтерфильдом. Было дано согласие и на то, чтобы недавно приобретенный агент Адам, один из директоров шведской торгово-промышленной фирмы, поддерживавшей отношения с рядом стран, в том числе с Германией, установил контакт не с кем иным, как с Лицеистом! Нового агента хотели проверить в работе с лицом, в отношении которого все-таки имелись некоторые сомнения. Рассчитывали таким образом одним выстрелом убить, как говорится, двух зайцев: удостовериться в благонадежности и Лицеиста и Адама.

В январе 1942 года Кину ушло срочное указание подобрать надежного курьера для поддержания связи с Корсиканцем и Старшиной. Кин и Ирина были озадачены: они привыкли к общению с людьми идейно близкими Советскому Союзу, для которых вопрос о помощи не вызывал сомнений и колебаний. В Швеции дела обстояли иначе: население страны и представители кругов, в которых была заинтересована разведка, в лучшем случае были нейтральны. Выйти на лиц, пригодных для привлечения на сторону СССР, резиденту и его заму долгое время не удавалось.

В начале марта Кин доложил своему руководству, что пока он не в состоянии решить поставленную перед ним задачу. Работавшие с резидентурой по идейным соображениям старые друзья выехать в Германию не могут: они известны своими коммунистическими или просоветскими взглядами и были бы немедленно задержаны фашистами. Приобретенные резидентурой в последнее время агенты еще не проверены и недостаточно опытны. Для направления в Берлин, признавал Кин, они пока не годятся, и использовать их рискованно. Кажется, заверил Кин, все же найден человек для выполнения важного поручения Москвы.

Время шло. Резидент осторожно стал доводить до Центра мнение о том, что агенты Адам и Историк прошли проверку и заслуживают нашего доверия. Один из них мог бы восстановить связь с антифашистами в Берлине. Центр прислушался к этим доводам, да и что ему оставалось делать, если связь через военную разведку с Берлином оборвалась, а других, собственных возможностей не было.

Центр был вынужден в конце концов согласиться с предложением стокгольмской резидентуры о передаче Адаму явки к членам группы Корсиканца. 5 марта 1942 года Кину дали явки для агента к Иде – жене Курта Шумахера – и Бергу. Это было согласовано с военной разведкой. При встречах с подпольщиками следовало передать два зашифрованных письма. Ни в какие переговоры с этими лицами Адам вступать не должен. Свои ответы они передадут также в зашифрованном виде. Кроме того, агенту поручалось передать Бергу 500 германских марок, а также подобрать тайник в одном из берлинских парков. Кроме того, зарыть там в условном месте тысячу марок, хорошо запомнить это место и прилегающие ориентиры.

Выполнение задания требовало от Адама выдержки и хладнокровия. Благодаря поручительству Кина в Центре надеялись, что он с ним справится. Однако прошло еще время, пока зашифрованные письма с диппочтой поступили в Стокгольм, и директор фирмы оформил документы на въезд в Германию. Только в июне 1942 года, спустя полгода после получения стокгольмской резидентурой соответствующего поручения, агент вылетел в Берлин. Солидный шведский коммерсант Адам благополучно прошел таможенный досмотр и устроился в пансионате. В соответствии с местными правилами он зарегистрировался в берлинской полиции как иностранец. Закончив официальные дела, он приступил к выполнению задания резидентуры.

Возможно, из-за недостаточно четкого инструктажа Адам выполнил поручение не совсем точно. Не исключено, что это могло произойти и по его забывчивости.

В отчете Кина о поездке агента в Берлин ничего не говорится о том, как прошла его встреча с Идой, да и состоялась ли она вообще. Контакт с Бергом осуществился не совсем по намеченному плану. Передавая ответное зашифрованное письмо, Берг, опытный и давний агент, неожиданно пустился в пространные рассуждения с незнакомым ему человеком. По словам радиста, в полученном им из Стокгольма письме было написано очень мало и отсутствовали конкретные задания. По своей инициативе он сообщил курьеру, что не хватает радиодеталей, чтобы наладить радиосвязь. Со своей стороны, Адам предложил через свою фирму помочь в приобретении недостающих запчастей. Берг, по-видимому, растерялся и перевел разговор на другую тему. Он заявил, что хотел бы переменить квартиру и поселиться в новом районе. На прежнем месте не было электричества.Агент отсоветовал Бергу делать это, так как в этом случае друзья не смогут его отыскать. Договорился о продолжении контактов через курьера, но о подробностях речи не было. Никаких денег, как предусматривалось, Адам радисту не передал, а 500 марок, обернутых в бумагу и помещенных в бутылку, закопал в парке Тиргартен, запомнив месторасположение тайника.

В расшифрованном письме Берг сообщал, что у него кончились анодные батарейки, а радист Кляйн безуспешно вызывает Москву.

Фитин направил начальнику Разведупра Панфилову отчет о поездке агента в Берлин и полученную от подпольщика более чем лаконичную записку.

Последствия визита Адама в Берлин неожиданно и тяжело отозвались осенью 1942 года. В телеграмме, адресованной Кину и подписанной Берией, сообщалось, что агент стокгольмской резидентуры Адам оказался провокатором. Явки, которые давались ему при посещении Берлина, провалены, а наши друзья – Ида, Берг и Кляйн – арестованы. Кину рекомендовалось принять меры по локализации провала, а также поручить агенту во время очередного посещения Берлина закопать в пригодном для этого месте 500—1000 марок, предназначенных «для серьезного дела».

Адаму надлежало также встретиться с агентом внешней разведки Черновым – Леопольдом Гесселем по паролю «Привет от Ивана Яковлевича» и получить устную информацию, которой он располагал. Гессель подозревался как агент-двойник. В разговоре с ним директору фирмы необходимо дать понять, что все те, с кем он до этого виделся в Берлине, «люди малозначительные и имеют для разведки второстепенное значение».

С тяжелым сердцем Кин встретился с Адамом и объяснил ему новое задание, которое агент брался выполнить в ближайшее время. Агент не скрывал, что ему по душе то, что не надо перевозить шифрованных записок и писем. Он только выразил сомнение, достанет ли 3000 немецких марок, нужных для дела, не привлекая к этому внимания и не вызывая ни у кого подозрений. После беседы со шведским бизнесменом Кин вернулся в резидентуру окончательно расстроенным.

–   Что хочешь, Зоенька, – сказал он жене и своему заместителю, – не верю, что Адам провокатор. Посылать невинного человека на верную гибель в лапы гестапо, которое наверняка будет за ним следить, совесть не позволяет!

–    Борис, а как же указание Берии?! Пойти против – лучше об этом не думать. Но и брать грех на душу еще тяжелее.

Долго думали супруги Рыбкины о долге, чести и совести, ответственности за гибель невинных людей. На следующий день Кин отправил Берии шифротелеграмму.

«Москва

Совершенно секретно

товарищу Павлу

В связи с полученными от вас указаниями и уже предпринятыми резидентурой шагами по их частичной реализации считаем необходимым высказать свои дополнительные соображения на этот счет.

Резидентура не может поручиться за то, что Адам не является провокатором. В то же время, анализируя его поведение, отношения с нами, мы не находим достаточных оснований, чтобы считать его в действительности таковым.

Полагаем, что выполнение Адамом предложенного Центром задания по локализации провала берлинской группы и по проверке самого агента может только выявить его роль во всем этом деле. Если Адам не провокатор, то во время посещения Германии он, несомненно, будет арестован, и нет никакой уверенности в том, что он сможет выдержать допросы в гестапо. Арест Адама в Германии только усложнил бы и без того тяжелое положение Берга, а не отвлек от него и других внимание германской контрразведки.

Сам факт задержания Адама в Берлине привел бы к дальнейшему усилению антисоветской кампании в печати Швеции, которая и без того уже началась.

Поэтому считали бы целесообразным от посылки Адама в Германию воздержаться.

31 октября 1942 г. Стокгольм

Кин».

В Центре прислушались к аргументам резидента. Указание о встрече Адама с Черновым было отменено.

ФРАНЦ И БЕК

Несмотря на различные трудности, с которыми постоянно сталкивалось руководство и сотрудники центрального аппарата разведки, усилия по восстановлению связи с группой антифашистов в Берлине не прекращались. Если один путь достижения цели оказывался непригодным, брались за поиски других. Перепробовав различные способы, остановились, наконец, на следующем.

Вечером 4 августа 1942 года к небольшому подмосковному аэродрому подъехали легковые автомашины, из которых вышли два парашютиста, готовые к заброске в тыл к немцам, и три молодых лейтенанта госбезопасности, сопровождающие их. Легкий самолет оторвался от земли и стал набирать высоту.

Внизу в темной бездне угадывались лесные массивы, извилины реки, темные провалы водоемов. Штурман самолета заглянул в салон и предупредил: вышли в район заданной цели. Парашютисты поднялись. Лейтенант, стоявший у двери самолета, обнял каждого из них, уходившего в неизвестность, хлопнул по плечу и скомандовал: «Пошел!» Купола раскрывшихся парашютов почти сразу поглотила тьма.

Франц и Бек должны были с помощью партизан добраться до ближайшей железнодорожной станции и сесть в эшелон с немецкими военнослужащими, шедший в Берлин. Экипировка и документы подтверждали, что солдаты-фронтовики направлялись в краткосрочный отпуск на свидание с близкими в Германии.

Большая подготовительная работа была проведена внешней разведкой прежде, чем парашютисты Франц и Бек смогли отправиться по указанному маршруту. После начала войны внешняя разведка создала свою собственную спецшколу – объект 1-го управления, на котором специально отобранных людей обучали пользованию рацией, прыжкам с парашютом и другим навыкам, необходимым для конспиративной деятельности в глубоком немецком тылу.

Для заброски в Берлин довольно быстро отыскали первую кандидатуру – Альберта Хесслера, непримиримого борца с фашизмом. Он родился в 1910 году в семье немецкого рабочего, рос и воспитывался в нужде, не позволившей ему получить законченное среднее образование. Рано начав работать по найму, он сполна познал, что такое непосильный труд и каково жить, не получая даже минимальной оплаты. Девятнадцатилетний А. Хесслер вступил в Компартию Германии, активно участвовал в деятельности Союза красных фронтовиков и движении солидарности с бастующими немецкими рабочими. Штурмовики схватили молодого коммуниста во время одной из акций протеста, но затем по недосмотру выпустили. Альберт знал, что его уже разыскивают, и по согласованию с КПГ эмигрировал в Чехословакию. Когда страсти немного улеглись, Хесслер вернулся в Германию, чтобы продолжить борьбу и организовать антифашистское сопротивление среди молодежи Рурской области.

В 1935 году КПГ направила Альберта Хесслера на краткосрочную учебу в Москву. Из Советского Союза коммунист-интернационалист отправился сражаться против фашистов в Испанию в составе интербригады, где был политкомиссаром, а затем командиром роты. В схватках с испанскими и немецкими фашистами Хесслер проявил мужество и смекалку, снискал уважение товарищей, воевавших вместе с ним.

В июне 1937 года он получил серьезное ранение и долгие месяцы лечился в испанских, а затем французских госпиталях. Альберт не хотел залеживаться на больничной койке и, едва оправившись от ранения, в августе 1938 года включился в деятельность Союза свободной немецкой молодежи в Париже. Одновременно он стал корреспондентом молодежной редакции «Немецкой свободной радиостанции 29,8». Весной 1939 года КПГ приняла решение о направлении Альберта Хесслера для полного выздоровления в Советский Союз. Восстановив здоровье, он поступил на Челябинский тракторный завод, на котором трудились некоторые бывшие бойцы-интербригадовцы.

В Челябинске коммунист-интернационалист не только получил работу, но и повстречал свою судьбу. Врач завода Клавдия Ивановна Рубцова сразу же приглянулась Альберту, но он долго не решался с ней заговорить. Да и о чем можно было вести беседу, а о чем следовало пока молчать, он не знал. Неизбежное тем не менее произошло. В один прекрасный день Альберт, зайдя в кабинет врача, поинтересовался, что за книга лежит у нее на столе.

–  Стихи Владимира Маяковского, – ответила Клавдия Ивановна.

–  Интересные? Я, к сожалению, не читал.

–   Обязательно прочтите, я уверена, что они вам понравятся. Это один из самых талантливых революционных поэтов.

После этой беседы молодые люди стали часто встречаться, а через некоторое время поженились. Они всегда вместе приходили и уходили со ставшего для них родным завода.

С начала войны А. Хесслер был мобилизован в войска НКВД. Оттуда он и прибыл в разведшколу для совершенствования своей подготовки.

А вот напарника для курсанта Франца, так стал именоваться Альберт Хесслер, долгое время не удавалось подобрать. Не то чтобы не было проверенных, надежных, идейно стойких людей, но требовалось, чтобы о них мало знали или позабыли в Германии, особенно в контрразведке. Если по первому пункту все обстояло благополучно, то второй сразу заставлял задуматься, а затем и отложить дело кандидата в сторону.

В апреле 1942 года в 1-е управление НКВД (разведка) поступило сообщение, что под Краматорском (Донецкая область) был пленен рядовой вермахта Роберт Барт, 1910 года рождения, заявивший о своей принадлежности к КПГ. По требованию Фитина Барт был доставлен из лагеря немецких военнопленных во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На допросах Барт заявил, что родился в семье типографского рабочего, поступил учеником наборщика в типографию коммунистической газеты «Роте фане». В 1930 году был принят в члены КПГ и активно занялся политической деятельностью, в частности в красных профсоюзах. В 1933 году был арестован полицией за незаконное хранение оружия и пробыл в заключении один год. Выйдя на свободу, пополнил ряды безработных. Перебивался случайными заработками. Вступил вторично в брак с Анной, с которой был давно знаком. К ней Роберт испытывал глубокие чувства и с большой нежностью рассказывал о том, какой она необыкновенный человек и редкая женщина. В 1939 году Барт был призван в армию, с 1941 года находился на Восточном фронте. Имел воинскую специальность радиста.

Под Краматорском Барт попал под заградительный огонь советской артиллерии и остался в воронке от разорвавшегося снаряда. Когда подошли красноармейцы, он сдался в плен.

–  Хватит, повоевал за фюрера. Рад, что наконец нахожусь среди советских людей! Немало солдат думают, как я, но они не решаются нарушить присягу Гитлеру, жестокому и вероломному человеку. Надо расшевелить их сознание, убедить в том, что Гитлер и Германия – это разные понятия. Я думаю, что можно достучаться до немецкого военнослужащего.

–  Вы готовы содействовать этому?

–  Безусловно, если представится случай.

Находившиеся в СССР немецкие коммунисты-эмигранты подтвердили, что Роберт Барт состоял в КПГ, за революционную деятельность арестовывался, работал в органе КПГ «Роте фане».

Первичная проверка подтвердила первоначальное впечатление: оснований для сомнений в Барте нет. Под псевдонимом Бек он был зачислен в разведшколу. С лета начались занятия с А. Хесслером и Р. Бартом по специальной программе, разработанной с учетом сложности предстоящего задания. В обучении Франца и Бека, помимо специалистов, участвовали Коротков и кадровые офицеры, до войны работавшие в легальной резидентуре внешней разведки в Берлине.

Наряду с учебой, сотрудники школы приглядывались к своим питомцам, старались глубже понять побудительные мотивы, по которым они пошли на сотрудничество с разведкой и взялись за выполнение рискованного задания. Изучали оттенки их политических взглядов, деловые и морально-волевые качества.

Коротков доложил Фитину, что подготовка парашютистов идет по намеченному графику, без срывов и к началу августа будет завершена. В план подготовки были включены и такие аспекты, как создание безупречной легенды для Франца и Бека, объясняющие, где и как они воевали, почему оказались в отпуске в Берлине. Не исключалось, что оба могли попасть в руки германской контрразведки. В этом случае не следовало показывать, что они знакомы друг с другом, и каждому излагать свою, самостоятельную версию. Франц мог бы рассказать, если его вынудят к этому, часть своей биографии, известную гестаповцам, а также сообщить, что прошел перед заброской в немецкий тыл спецкурсы под Куйбышевом, что вместе с ним обучалось еще четыре человека, что старшим в группе был некий Васильев. В описании курсантов Франц мог дать волю своей фантазии, но не иметь кого-либо конкретно в виду из своих друзей.

При безвыходном положении Бек «чистосердечно» признался бы в том, что был завербован в разведшколу и согласился пойти в нее только потому, что рассчитывал при выполнении задания прийти к «своим» с повинной и обо всем рассказать. Однако, оказавшись за линией фронта, стал сомневаться в том, поверят ли ему, и из-за этих колебаний упустил время. Сведения о Франце и о московском объекте следовало сохранить в тайне при любом оказываемом на него давлении.

В целях дополнительной предосторожности предусматривалась вероятность работы Франца и Бека на рации под контролем германской контрразведки. Парашютисты могли сделать вид, что согласились с предъявленными требованиями, но при этом должны были подать сигнал тревоги. Над его выбором офицеры внешней разведки ломали голову не один день. Решение пришло неожиданно и как бы само собой. Так бывает после длительного напряжения и сосредоточения умственных сил на одной-единственной, самой важной задаче.

–   Александр Михайлович, – обратился один из офицеров к Короткову, – а что, если у радиста дрогнет рука и он невольно собьется, а затем повторит текст? Бывает же такое.

–  В этом что-то есть. Давайте порепетируем и посмотрим, как это будет выглядеть.

Опыт прошел удачно, и все смотрелось вполне естественно; дрожание руки легко объяснялось проявлением волнения из-за большой психологической нагрузки. Сигнал тревоги, таким образом, должен был выглядеть как повторение Францем и Беком нескольких отдельных групп зашифрованного текста. В одном случае это делалось в первой половине радиограммы, в другом – во второй.

Надлежало снабдить Франца и Бека необходимыми документами. На подлинные немецкие документы рассчитывать не приходилось, но в достатке имелись различные трофеи, вплоть до незаполненных чистых бланков, которые можно было использовать в качестве образцов и как надежный исходный материал. Конечно, и при этом придирчивая проверка могла раскрыть искусственный характер бумаг, удостоверяющих личность парашютистов. Но для этого требовались какие-то особые, из ряда вон выходящие обстоятельства и обращающее на себя внимание поведение «солдат-отпускников». Предполагалось, что до этого не дойдет и документы смогут выдержать обычный контроль. Да и кто станет разглядывать под лупой солдатский «аусвайс». Но, увы! Те, кто готовил нашим агентам документы, не все знали о порядке учета и хранения германской документации, и это обстоятельство сыграло позднее свою роковую роль.

Осенью 1942 года наши разведчики захватили германскую инструкцию, из которой следовало, что лица, самовольно отлучившиеся из воинской части вермахта, немедленно брались на особый учет. Полевая жандармерия Германии опубликовала список подобных военнослужащих, и среди них значился Роберт Барт. Следовательно, его могли заранее разыскивать как дезертира. Методика поимки последних сводилась к следующему: устанавливалось дополнительное наблюдение по месту жительства за самовольно отлучившимся военнослужащим. Слежка велась и за женой дезертира, с которой он, как показала практика, постарается обязательно встретиться.

Это обстоятельство выпало из вида при подготовке Бека, а когда о нем узнали, было поздно – курьер находился в Берлине.

Пока же обучение Франца и Бека шло своим обычным чередом. Бек познакомил своего напарника с правилами и обычаями поведения рядового состава германской армии, о чем А. Хесслер имел весьма приблизительное представление. Теперь он не допустит в таком простом на первый взгляд вопросе ни малейшей оплошности.

Для Франца было подготовлено задание, предусматривавшее его проникновение в Берлин под видом рядового вермахта и установление по паролю связи с членами организации Корсиканца. В дальнейшем ему следовало организовать устойчивую радиосвязь с Центром, пользуясь своим шифром. Если по какимто причинам это не удастся, можно было прибегнуть к услугам Бека, имевшего самостоятельную, новую рацию и собственный код. Но это лишь на самый крайний случай, когда Франц исчерпает все свои возможности.

План-задание для Бека утверждалось лично Берией. Начальник 4-го управления НКВД П.А. Судоплатов считал, что военнопленный Р. Барт, предназначенный для заброски в немецкий тыл, является его компетенцией, на худой конец – эту операцию следовало проводить совместно 1-му и 4-му управлениям НКВД. Поэтому подготовленный при самом активном участии Судоплатова план-задание был доложен наркому за подписью Фитина и Судоплатова. В нем ставилась задача: Беку в форме унтер-офицера прибыть в Берлин под видом командированного в одно из центральных учреждений с официальным пакетом. В Берлине он переходил на нелегальное положение. Главная цель – непосредственная радиосвязь с Москвой. Он был снабжен портативной радиостанцией, упакованной как груз особого назначения и запечатанной официальными печатями. Посылка имела тот же адрес, что и якобы официальное письмо. Это был дерзкий и смелый замысел, успех которого гарантировался полной внезапностью для противника и точным совпадением с подлинниками воспроизведенных печатей.

Решив эту часть задания, Бек должен был приступить к сбору сведений о политико-моральном состоянии населения Берлина, выяснить его реакцию на бомбежки союзной авиации. Попутно следовало определить, насколько они эффективны и поражают ли военные объекты. В качестве источников рекомендовалось использовать лиц, с которыми пришлось бы вступать в контакт, а также собственные личные наблюдения. Каких-либо явок в Берлине Беку не давалось. Этот вопрос предполагалось решить в дальнейшем с учетом достигнутых им результатов.

В первой декаде августа 1942 года Франц шел по улицам Берлина, которые он не видел почти десять лет. Когда-то близкий ему город превратился в чуждое нагромождение каменных громад. Следы бомбежек скрыть было трудно. Но снаружи все было аккуратно прибрано, пробоины заделаны фанерой, мостовая выровнена. Пока властям удавалось сохранить видимый порядок, но так ли все гладко было в душах берлинцев? На Волге в районе Сталинграда в то время развернулась невиданная в истории битва. Франц, опытный журналист и пропагандист, уловил, что германские дикторы при слове «Сталинград» невольно сбивались с привычного для них мажорного тона и в их радиосообщениях чувствовалась тревога.

Франц по паролю установил контакт с Идой – Элизабет Шумахер, которая свела его с Харро Шульце-Бойзеном, Гансом Коппи и графиней Эрикой фон Брокдорф. Не осталось свидетелей и документов, запечатлевших эти встречи, но нетрудно себе представить, какую радость испытали антифашисты-подпольщики при виде посланца Москвы, какие вопросы они ему задали и о чем спрашивал он их. С квартиры Эрики фон Брокдорф Франц попытался по рации Кляйна связаться с Москвой. Действуя в строгом соответствии с инструкциями и по имеющемуся расписанию он тем не менее не был услышан Центром, да и сам не смог принять его позывные.

–    Ну как, что слышно? Поймал ли Москву? – поинтересовался Кляйн у своего более опытного товарища.

–    Ничего не слышу. Надо подумать, в чем дело. Как бы там ни было, пока позволяют обстоятельства, будем вызывать Москву.

3-го и 31 сентября рацию Франца, наконец, услышали в Центре, но наладить двустороннюю связь с ним так и не удалось. Счастье так и не улыбнулось Францу и берлинским антифашистам. Чиненая и перечиненая радиоаппаратура, по-видимому, была не в силах одолеть огромное пространство невидимого эфира и зацепиться за приемное устройство за много тысяч километров от Берлина.

Несколько больше повезло Беку, который 9 сентября сообщил в Москву, что без приключений одолел дорогу и прибыл в пункт назначения. Успеху во многом способствовали партизаны, которые обеспечили «зеленую улицу» парашютистам до железнодорожной станции, где они сели в эшелон, отправлявшийся в Германию. Продовольственные карточки, которыми был снабжен Бек, оказались в Берлине недействительными. Возможно, были просроченными или их заменили за это время на другие. Парашютист пожаловался, что для жизни в столице Третьего рейха требуется много денег. Просил подтвердить получение радиограммы.

30 сентября Бек снова вышел в эфир и был принят в Центре. Он сообщил, что Франц исчез с 16 сентября, у самого Бека не нашлось квартиры. Помощь, которую он рассчитывал получить на месте, ему не была оказана. Телеграмма вызвала ряд вопросов, но ответов на них не было. Бек не появлялся в эфире по непонятной причине.

Но так ли уж трудно было разгадать вероятную причину молчания Франца и Бека, если вспомнить, как и к чему их готовили перед заброской в тыл врага?