Текст книги "«КРАСНАЯ КАПЕЛЛА». Советская разведка против абвера и гестапо"

Автор книги: Владимир Пещерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

СВЯЗЬ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО!

Оборудованная в районе Бреста приемопередающая станция для Корсиканца «А-1» перестала существовать в первые же дни войны, уничтоженная стремительно наступавшим вермахтом. Другого приемного пункта у внешней разведки не было, и Фитин, получив из Берлина подтверждение тому, что «Д-6» может связаться с Москвой, срочно обратился 25 июня 1941 года к заместителю начальника 5-го управления НКО СССР генерал-майору А.Б. Панфилову с просьбой установить связь с нелегальной радиостанцией, находившейся в Берлине. Желательно, чтобы радиосеансы проводились из Минска и полученные материалы пересылались в 4-е управление НКГБ, указал Фитин. Но Разведывательное управление Генштаба Красной Армии не смогло выполнить просьбу коллег из внешней разведки, так как быстро менявшееся положение на фронте и отступление Красной Армии постоянно корректировали оперативную обстановку. И, увы, не в лучшую сторону!

Попытка обогнать время и как можно скорее принять сигналы Корсиканца не достигла цели. Внешняя разведка по-прежнему оставалась лицом к лицу с необходимостью установления радиоконтакта с берлинским подпольем. Будь в Германии хотя бы один разведчикнелегал, не пришлось бы предпринимать рискованные поспешные шаги без гарантии того, что они принесут ожидаемые результаты.

Стоило, однако, взглянуть на карту Европы, чтобы заметить, что расстояние от Стокгольма или Лондона до Берлина было намного короче, чем от Минска или Москвы, не говоря уже об Урале. Это натолкнуло руководство разведки на мысль – использовать радиостанции резидентур НКГБ—НКВД в Великобритании и Швеции для прослушивания эфира и нахождения позывных Корсиканца. Резидентам в Стокгольм и Лондон были сообщены время и длина волны «Д-6» с указанием слушать их постоянно и немедленно докладывать о результатах. Наступила пауза, которая чем дальше, тем становилась тягостнее. В Центре не могли понять, в чем дело: берлинцы имели, как считалось, исправную, опробованную аппаратуру, радисту Кляйну показали, как работать на ней, дали порядок связи с Москвой – что еще требовалось?! Все казалось надежным, отлаженным, и о каких-либо неурядицах не могло быть и речи. Но чем дальше, тем настойчивее руководство разведки терзал вопрос: почему молчит Корсиканец? О том, что Кляйн по неосторожности повредил рацию, узнали позднее.

В дни немецкого наступления 1941 года на Москву большая часть центрального аппарата внешней разведки выехала из Москвы на Урал. На Лубянке осталась лишь небольшая оперативная группа. Перебазировалась из Москвы и приемопередающая радиосистема. Даже при самых благоприятных условиях Центр лишился на месяц-полтора, а то и больше возможности принимать сигналы зарубежных корреспондентов.

Кураторство над разведкой вновь вернулось в НКВД, и ее делами, как прежде, занялся Берия. Он проявил особый интерес к положению немецкого отдела, игравшего в общем раскладе сил одну из ключевых, если не главную роль, а также спросил о причинах отсутствия связи с Корсиканцем и Старшиной. Получив необходимые разъяснения, потребовал активизации работы отдела и, в частности, предложил возобновить слушание рации Корсиканца из Стокгольма. Одновременно Берия порекомендовал выяснить в Разведывательном управлении Генштаба Красной Армии и в Коминтерне, нет ли у них возможностей в Швейцарии для установления связи с Вольфгангом Лангофом, немецким коммунистом, проживавшим в одном из швейцарских городов. Как было известно Берии, он якобы имел связь с группой Старшины. Через Лангофа, далее радиоточку Коминтерна или Разведывательного управления, полагал Берия, можно было наладить прямой контакт со Старшиной. По мнению Берии, использование возможностей антифашиста Шульце-Бойзена во время войны могло быть высокоэффективным.

Часть указаний наркома Фитин тут же принял к исполнению, а над другой серьезно задумался. Радиостанция в Стокгольме так и не добилась успеха в поиске позывных Корсиканца. Может быть, резидентура не приложила всех усилий для этого или она исчерпала свои возможности? Фитин пригласил заместителя начальника немецкого отдела майора госбезопасности П.М. Журавлева и радиоэксперта, чтобы вместе с ними оценить ситуацию и найти оптимальный вариант решения. Выполнить поручение наркома, касавшееся Швейцарии, было непросто. Фитин сообщил Журавлеву, что Коминтерн никого не имеет в Швейцарии и обращаться в ИККИ с просьбой оказать содействие – напрасная трата времени.

– Свяжитесь без промедления, – указал Фитин, – с работниками Разведывательного управления и выясните, можем ли мы рассчитывать на их поддержку.

При этом Фитин не мог не вспомнить, что совсем недавно из рук внешней разведки ускользнула вербовка А. Абрамсона, сотрудника МОТ в Женеве. Как бы он сейчас пригодился! Тогда было решено не мешать военным работать с этим человеком. Добрые дела не забываются, и военные коллеги, рассчитывал Фитин, откликнутся, помогут.

Ответ «военных соседей» разочаровал Фитина. Разведывательное управление сообщило, что имеющиеся у него возможности в Швейцарии не позволяют подобрать надежного курьера, способного совершить поездку в Берлин. Начальник разведки, хотя и огорчился, продолжал обдумывать возможные варианты действий. Какая-то пока неясная ему самому мысль мелькнула в его голове. «Надо будет к этому еще вернуться», – подумал он.

Никаких обнадеживающих вестей не поступало и с берегов Балтийского моря, хотя радист возобновил регулярное прослушивание эфира. Несколько позднее Лондон вдруг сообщил, что рация резидентуры приняла радиосигналы Корсиканца. По сообщению лондонского резидента, «Д-6» работал в 23.30 по местному времени на обусловленной до войны радиоволне, длиною 46,1 метра с позывными AER при слабой слышимости. В дальнейшем сигнал не повторился.

Об этой новости П.М. Журавлев срочно доложил начальнику немецкого отдела капитану госбезопасности А.М. Короткову. Начался всесторонний и придирчивый анализ полученного донесения. Выходило, что радист «Д-6» ориентируется в условиях связи, однако посланные ему радиосигналы из Куйбышева, судя по всему, до него не дошли.

В принципе радист лондонской резидентуры мог бы наладить дальнейший поиск корреспондента «Д-6», однако за берлинской рацией, как стало известно, ведут радионаблюдение англичане.

Пришли к одному выводу: в Лондоне рисковать и привлекать внимание к агенту не будем, а вот в Москве в ближайшие дни необходимо создать приемно-передающий пункт и организовать регулярный контроль за работой «Д-6».

–  У меня предчувствие, Александр Михайлович, что мы рискуем вновь столкнуться с непроходимостью радиоволн. Надо ставить очень мощный приемник, чтобы услышать Корсиканца, а положение в Москве напряженное, – высказал свое мнение Журавлев.

–   За Москву я, Павел Матвеевич, спокоен, столица выстоит. В душе согласен с вами, – продолжил он, – что обученный и подготовленный связник-курьер был бы сейчас более чем кстати. Но его нет, начатая перед войной подготовка разведчиков-нелегалов для оседания за рубежом оказалась незавершенной.

–   Полагаю, что без связника все же не обойтись. Вот и нарком рекомендует забросить на континент ходока. Но вы правы, Александр Михайлович, где его сейчас взять, время торопит и не оставляет нам почти никакого выбора.

–   Фитин как-то вскользь заметил, что у него на этот счет есть мысль, – сказал Коротков и вопросительно посмотрел на своего заместителя.

–    Ну что же, вот и обмозгуйте ее общими усилиями.

КУРЬЕР-СВЯЗНИК КЕНТ

Руководство немецкого отдела доложило начальнику разведки свою оценку сложившейся обстановки: нет и в ближайшем будущем трудно ожидать устойчивой радиосвязи с берлинской группой. Отсутствие полной ясности в причинах молчания рации «Д-6» делает необходимой посылку в Берлин надежного курьера-связника. Отдел, однако, не располагал возможностями самостоятельно решить эту проблему.

–   У меня тоже нет готовых курьеров, – заметил Фитин. – Попробуйте связаться с Разведывательным управлением Генштаба Красной Армии, поговорите, может быть, у них есть все-таки резидент в Европе? За нами долг не пропадет.

–  Павел Михайлович, – встревожился Коротков, – а не получится ли так, что мы отдадим военной разведке Корсиканца, Старшину и Старика. С чем сами воевать будем?

Фитин взглянул на Короткова.

–   У вас есть другое решение?

–  Нет.

– Тогда надо довольствоваться этим. Если выясните, что «военные соседи» могут нас поддержать, изложите им суть нашей просьбы. Я завизирую телеграмму, а славой, если она будет, сочтемся.

Фитин не ошибся в своих предположениях. В Париже у военных действовал резидент Отто (Л. Треппер), которому они брались переслать задание руководства внешней разведки. Связь с ним осуществлялась через бельгийского резидента Кента (А. Гуревича).

В подготовленном немецким отделом проекте телеграммы говорилось: «Во время посещения Берлина установите контакт с Адамом Кукхофом или его женой. (Указывался их точный адрес, домашний телефон и пароль.)

Договоритесь с ним, чтобы он организовал вам встречу с Арвидом и Харро[37]37
  Так было решено закодировать перед Парижем Корсиканца и Старшину.


[Закрыть]. Если это почему-то не удастся, то выясните у Адама причины отсутствия радиопередач. Узнайте также, в каком положении находятся близкие друзья Арвида. Полученную от них информацию следует отправить в Москву для Эрдберга, они его хорошо знают. Пусть также готовят квартиры для приема гостей, которые к ним прибудут. Желательно, чтобы берлинские друзья срочно выехали для личной встречи с торгпредом в Стамбул или с консулом в Стокгольм». В том и другом случае назывался пароль для вступления в контакт. На всякий случай предусматривался запасной вариант связи с берлинцами через жену Харро – Либертас Шульце-Бойзен.

26 августа 1941 года Фитин завизировал документ и приказал срочно отправить его с Лубянки на Знаменку, где располагалась штаб-квартира Разведупра. Телеграмму подписал начальник РУ А.Б. Панфилов, оперативный псевдоним Директор, и завизировал комиссар РУ И.И. Ильичев.

И сегодня пересказ текста телеграммы поражает своей откровенностью, раскрытием сокровенных секретов разведки: названы имена и адреса двух ценных информаторов, два секретных сотрудника разведки за рубежом, ее намерения и планы. Однако руководители разведок полагались на стойкость своих шифров и беспредельную верность долгу и присяге офицеров-разведчиков.

Вместе с тем в некоторых российских и зарубежных источниках значительно большей известностью пользуется иной текст телеграммы, содержавший указание об установлении связи с берлинскими подпольщиками, который относят уже к сентябрю 1941 года.

«Совершенно секретно

Кенту. Лично.

для Отто задание Максимовичу [38]38
  Максимович Василий – агент военной разведки в Париже, предложенный Отто в качестве курьера.


[Закрыть]

Немедленно отправляйтесь Берлин трем указанным адресам и выясните причины неполадок радиосвязи. Если перерывы возобновятся, возьмите на себя обеспечение передач. Работа трех берлинских групп, и передача сведений имеют важнейшее значение. Адреса: Нойвестэнд, Альтенбургералле, 19, третий этаж справа. Харро. – Шарлотгенбург, Фридерицнаштрассе, 26-а, второй этаж слева. Вольф. – Фриденау, Кайзерштрассе, 18, четвертый этаж слева. Бауэр. Вызывайте Ойленшпигель. Пароль «Директор». Передайте сообщение до 20 октября. Новый план, повторяю – новый, предусмотрен для трех передатчиков.

Директор».

Различия между первой и второй телеграммами очевидны. В последней шифровке даже нет упоминания об Адаме Кукхофе, а запасной вариант для Харро стал основным. Это его адрес стоит первым в приведенном перечне для посещений Максимовичем. Два последующих адреса принадлежат резиденту военной разведки Альте – Ильзе Штебе и, по-видимому, военному радисту Курту Шульце.

Практически с этого момента инициатива в установлении прерванной связи с группой Арвида и Харро перешла в руки военной разведки. Их соратникам оставалось лишь ожидать результатов осуществляемой операции по восстановлению связи.

Сегодня имеется возможность заглянуть за кулисы событий тех лет и хотя бы частично рассеять естественное недоумение по поводу происшедшей метаморфозы с первоначальным вариантом шифровки.

Максимович был русским эмигрантом, который со временем стал сочувственно относиться к большевикам и даже согласился работать на них.

Треппер доложил Директору о вербовке агента Максимовича, источника ценной информации и к тому же имевшего возможности выезда за пределы Франции. Лишь после этого, да и то случайно, он узнал, что Максимович является лицом без гражданства, с временным удостоверением личности – так называемым нансенским паспортом, с которым и по стране-то было небезопасно разъезжать. Но резидент схватился за голову только тогда, когда начальник Разведупра дал задание использовать эмигранта для восстановления связи с нелегальной группой в Праге, а также в Берлине, утратившей ее после нападения Германии на СССР.

Уж очень хотелось честолюбивому Трепперу выглядеть в глазах Разведупра этаким «суперагентом». Вот и понадеялся на авось. И теперь, пригласив Гуревича, сообщил ему о своем проколе. Выбор новой кандидатуры замыкался именно на Гуревиче (Кенте). Он имел солидную репутацию в деловых кругах Брюсселя, несколько зарубежных фирм предлагали ему расширить сотрудничество. В самом Брюсселе у Кента сложились выходившие за рамки официальных отношения со старшими офицерами интендантства, содействовавшими ему в бизнесе и сообщавшими тет-а-тет заслуживающую внимания информацию.

Однако Кент не спешил с предложением своей кандидатуры, понимая, что задание будет не из простых, а Треппер желал предварительно удостовериться в том, что посещение Гуревичем Германии и протектората Богемия и Моравия реально, чтобы второй раз не попасть впросак.

Начав действовать, Гуревич получил рекомендательные письма к коммерческим фирмам в Германии и протекторате, заручился обещанием интендант-майора оказать содействие в получении виз, если возникнут препятствия.

Лишь после этого в Москву ушла телеграмма о том, что Максимович по непредвиденным обстоятельствам выехать на сможет и что поездку в Германию и Чехословакию осуществит Кент.

Отто, который не имел в Париже прямой линии связи с Центром и пользовался для этих целей рацией в Брюсселе, а в ряде случаев и личным шифром Кента, настоял перед руководством Разведупра, чтобы на время отсутствия Кента его шифр передали радисту и заместителю руководителя бельгийской резидентуры Хемницу, он же Карлос Аламо, он же Михаил Макаров. Поездка Кента в Германию, протекторат Богемия и Моравия могла закончиться для Кента и трагически, но радиосвязь из-за этого не должна была прекращаться. Подготовительные мероприятия завершились в октябре 1941 года, и Кент, наконец, отправился в дорогу. Готовясь к операции, он, как обычно, продумал все до мелочей. Через немецкое туристическое агентство «Митропа» заказал билеты туда и обратно, оговорил маршрут следования и назвал точную дату своего прибытия в пражский отель «Штаубек», расположенный в центре города. Все остальное должно было уточниться по ходу дела. В гостинице, куда прибыл Кент, сновали офицеры вермахта и германские чиновники, приехавшие в Прагу по делам. На площадке лестницы отеля с первого этажа на второй висел большой портрет Федора Шаляпина с автографом знаменитого артиста. Метрдотель не без гордости сообщил Кенту (Винсент Сиерра), что Шаляпин, бывая в Праге, постоянно останавливался в этой гостинице. «Неужели идет война?! Как немцы не приказали убрать подальше портрет русского певца?» – подумал разведчик.

Шагая по брусчатке старой Праги, Кент разыскал нужный адрес, где должен был встретиться с разведчиками Ольгой и Франтишеком Вожачек. Однако вместо живых людей он увидел наглухо запертый магазин. Несколько раз разведчик приходил на обусловленное место, но каждый раз видел только дверной замок. Он попробовал позвонить Вожачкам по телефону; длинные, продолжительные гудки, никто не снимал трубку. Кажется, было ясно, что произошло. В последний раз он прошелся мимо безлюдного антикварного магазинчика. Похоже, его заметили. Пожилая чешка вышла из соседней лавки, осторожно поманила в сторонку и шепотом сказала: «Ольга и Франтишек арестованы гестапо». По дороге в гостиницу, а затем на вокзал он думал о том, что супруги Вожачек, вероятно, были славными людьми, поскольку о них помнили соседи, предупредившие незнакомца о смертельной опасности. Условной фразой по международному телефону Кент сообщил Маргарет Барча в Брюссель – своей подруге и помощнице резидентуры, что явка провалена, и он выезжает в Берлин. Маргарет передала это известие Отто.

26 октября 1941 года Кент прибыл в Берлин и находился в нем до 5 ноября. Город встретил разведчика неприветливо. Стояла холодная погода, по небу плыли низкие серые тучи. В столице Третьего рейха Кент разместился в гостинице «Эксельсиор», напротив городского вокзала. Отдохнув с дороги, он вышел пройтись по улицам, посмотреть витрины магазинов. Несколько раз заходил в кинотеатры, но, не досмотрев фильмы, выходил из кинозалов. Все было в порядке, хвоста не наблюдалось.

Вечером Кент спустился в банкетный зал, где его внимание привлекла живописная группа: несколько генералов русской царской армии, словно сошедшие с экрана знаменитого фильма «Чапаев», и вокруг них адъютанты с серебряными с аксельбантами.

–   Кто эти господа? – спросил он у официанта.

–  О, это генералы Краснов[39]39
  Краснов П.П. (1869—1947) – активный участник Гражданской войны в России на стороне белых. В годы Великой Отечественной войны сотрудничал с фашистами, за что был осужден и казнен.


[Закрыть] и Шкуро[40]40
  Шкуро А.Г. (1887—1947) – командир корпуса белых, активный участник Гражданской войны, фашистский пособник. После войны осужден и по приговору суда казнен.


[Закрыть], – подобострастно изогнулся слуга.

–  Давно они здесь?

– Практически с первого дня войны с Россией. Говорят, большие друзья фюрера, но он ими, кажется, не очень интересуется.

На следующий день Кент был принят заместителем директора «Дойчебанк» и решил с ним некоторые деловые вопросы. Выйдя из офиса, опять побродил по улицам и, видя, что за ним никто не следует, из будки телефона-автомата позвонил Альте – разведчице Ильзе Штебе. Ее мать ответила, что дочь по делам находится в Дрездене и, когда вернется в Берлин, неизвестно. В случае отсутствия Альте Кент должен был попытаться связаться с ее радистом – Куртом Шульце. В пригороде Берлина Кент отыскал нужный ему дом. На звонок вышел невысокий, плотный пожилой мужчина. Разведчик назвал пароль и услышал отзыв, Курт пригласил гостя войти в дом, где представил Кента своей жене. Они прошли в отдельную комнату. Кент сразу приступил к делу. Он сообщил, что ему поручено передать для резидентуры Альте программу радиосвязи с Москвой и познакомить Курта Шульце с правилами шифропереписки. Курт все понимал, казалось, с полуслова, и это понравилось Кенту.

Разведчик не знал, что, выходец из многодетной семьи, Курт Шульце в Первую мировую войну был призван в военно-морской флот, приобрел специальность радиотелеграфиста и служил бортрадистом на крейсере. После демобилизации работал шофером такси, а последнее время – на почте. В 1920 году К. Шульце вступил в КПГ, и она воспитала его, честного немецкого патриота, убежденным интернационалистом. В 1929 году он дал согласие вести разведывательную деятельность в пользу Советского Союза.

Одно смущало Кента: Курт как будто бы не знал Альте, хотя и участвовал в подпольном Сопротивлении антифашистов. Задавать лишние вопросы было не положено, и разведчик не стал отступать от правила. Когда деловая часть беседы закончилась, жена Курта угостила их обедом. Расстались по-дружески, крепко пожав друг другу руки.

С Куртом Шульце произошла следующая история. Давно сотрудничая с военной разведкой, он ожидал, что с начала гитлеровской агрессии против Советского Союза его востребуют, и он окажется полезным бойцом невидимого фронта. Но проходили дни, недели, а о нем никто не вспоминал. Наконец, к нему обратился давний товарищ по партии Вальтер Хуземан, который попросил Курта помочь организации Шульце-Бойзена – Харнака наладить радиосвязь с Москвой. Курт Шульце, возможно, подумал, что это и есть то самое поручение, которое он столько времени ожидал, и включился в деятельность организации. Об инициативе Шульце-Бойзена и берлинских коммунистов Москва ничего не знала. Что ж, война вносит свои коррективы и в деятельность разведчиков.

Кент присвоил Курту Шульце псевдоним Берг, под которым он в дальнейшем упоминался в переписке бельгийской резидентуры с Центром и между военной и внешней разведками.

Через сутки, убедившись, что слежки нет, Кент связался с Либертас Шульце-Бойзен. В бесхитростном для непосвященного разговоре он упомянул пароль и тут же услышал отзыв. Разведчик повесил трубку и направился по адресу в солидный дом, расположенный на одной из престижных улиц Берлина. Поднимаясь по его широким ступеням, Кент читал на медных дверных табличках имена владельцев апартаментов – офицеров абвера, гестапо и нацистских чиновников, повсюду была выгравирована фашистская свастика. Закралось сомнение: туда ли он вообще пришел? Кент вернулся к телефону-автомату, придумал правдоподобный предлог, почему он не может явиться на квартиру, и попросил Либертас встретиться с ним на улице вблизи станции метро. Либертас пришла, слегка запыхавшись от быстрой ходьбы, и после приветствия тактично, но твердо заметила разведчику, что было неосторожно с его стороны дважды звонить на квартиру.

–   В вашем голосе чувствуется иностранный акцент, а наш телефон может прослушиваться. В нацистской Германии это в порядке вещей.

–  Каюсь и взываю к вашему милосердию. Будьте великодушны к скитальцу. Тем более вы так эффектны... В кино не снимаетесь?

–   Пыталась, – рассмеялась Либертас в ответ на эти комплименты. – Но сейчас у нас ввели всеобщую трудовую повинность, и я устроилась референтом в бюро научно-популярных фильмов имперского министерства пропаганды доктора Геббельса.

О том, что она тайно собирала фотодокументы, свидетельствующие о преступлениях нацистов, Либертас умолчала. Кент договорился с Либертас о встрече с ее мужем – Харро, который все время находился по делам службы под Берлином.

Вечером следующего дня разведчик ждал Харро у конечной станции метро. Падал редкий снег, дул пронзительный ветер. Рука, державшая портфель из крокодиловой кожи, закоченела. Сигара – дополнительный опознавательный признак Кента – гасла. Неожиданно разведчик обратил внимание на приближающегося к нему статного офицера в кожаном плаще с погонами. Кто это? – насторожился Кент. Он никогда не видел Харро и не имел даже его описания: это лишнее, если для установления контакта существуют пароль и отзыв. Приветливая улыбка Харро Шульце-Бойзена развеяла сомнения Кента, и он успокоился.

Шульце-Бойзен привел разведчика в тот самый дом, который накануне так его озадачил. Либертас с улыбкой встретила мужа и гостя и пригласила к накрытому столу. Завязалась непринужденная беседа. Кент с тревогой думал о том, что происходило в эти часы за тысячи километров, под занесенной снегом Москвой, в блокадном Ленинграде, где остались самые близкие ему люди. Геббельсовская пропаганда уже предвещала скорую и окончательную победу вермахта над советскими войсками, народами великой России. Харро, словно прочитав его мысли, уверенно произнес:

–   А все-таки Советский Союз свернет шею Гитлеру! Поэтому мы, немецкие патриоты, продолжаем борьбу против фашизма, помогаем Советскому Союзу.

– Да, так и будет! Вся борьба еще впереди, – отозвался Кент.

После ужина Либертас оставила мужчин наедине. Харро рассказал о положении в группе, отметив, что дела идут неплохо. Шульце-Бойзен не проводил различия между антифашистским Сопротивлением и участием группы в разведывательных операциях, считая, что и то, и другое является частью общей борьбы с нацистским режимом. Он передал гостю ряд важных военных и политических сведений. Разведчик, внимательно слушая Харро, едва поспевал записывать все в свой блокнот симпатическими чернилами поверх различных заметок.

По словам Шульце-Бойзена, немецкое командование в 1942 году основной удар планирует нанести в направлении нефтеносных районов Кавказа, прежде всего Майкопа. Это диктовалось острой нехваткой горючего для ВВС и боевой техники. По подсчетам немецких экспертов, собственного бензина Германии должно хватить до марта 1942 года. Поставки румынской нефти задачи не решают. Грозит остановка транспорта и боевой техники. Поэтому Гитлер с таким вожделением смотрит на Кавказ, до которого, по его расчетам, ближе всего дотянуться германским армиям. Для восстановления нефтяных скважин на захваченной немцами советской территории потребуется, по предварительным расчетам экспертов, от шести до девяти месяцев. Группу войск под Москвой и Ленинградом немецкое командование предполагало укрепить, в частности, за счет солдат и офицеров воздушно-десантных сил, участвовавших в боях за Крит. Переформирование этих частей проводилось, по имеющимся данным, в Болгарии. Наступать на Ленинград немецкое командование, по словам Харро, не собирается. Оно рассчитывает задушить город в кольце плотной блокады.

Антифашист указал на то, что за первые месяцы войны люфтваффе понесли на Восточном фронте значительные потери. Пополнение ВВС новыми самолетами серьезно отставало от потребностей авиации. Большинство авиазаводов в оккупированной Европе лежало в руинах. Небольшую часть из них можно было использовать только для мелкого ремонта самолетов.

Вместе с тем Германия и ее вооруженные силы располагали большими возможностями для ведения химической войны.

По просьбе Кента Харро сообщил местонахождение ставки Гитлера и сказал, что там же разместился со своим штабом Геринг. По соображениям безопасности расположение штаб-квартиры фюрера часто менялось. Далее Шульце-Бойзен отметил, что немцы захватили в Петсамо (Финляндия) советский дипломатический код, который полностью не уничтожили при отступлении Красной Армии. Германская контрразведка разгромила на Балканах разведсеть англичан и завербовала нескольких радистов, с помощью которых вела радиоигру с Лондоном. Адмирал Канарис, начальник абвера, якобы завербовал шефа разведки комитета сражающейся Франции, резиденция которого находилась в Лондоне. Из-за этого разведывательная сеть генерала де Голля во Франции понесла значительные потери.

Перед уходом Кента снова появилась в гостиной Либертас и предложила мужчинам кофе. Было уже довольно поздно. Кенту хотелось побыть подольше в обществе этих симпатичных людей. Но пора было возвращаться в гостиницу. Шульце-Бойзен проводил советского разведчика до метро, пожелав ему счастливого пути.

– Успеха в работе и доброго здоровья! – ответил Кент.

Вернувшись в Брюссель, Кент, по договоренности с Шульце-Бойзеном, передал в Москву до конца ноября 1941 года его информацию под общим заголовком «Радиограммы Харро». Отправить сведения одним разом было невозможно, шифровать Кенту приходилось не более 3—5 телеграмм за сеанс. Не одну ночь он провел обрабатывая данные, переданные ему Харро, взбадривая себя крепким кофе и не расставаясь ни на минуту с трубкой.

Вся информация, полученная Кентом от Харро, вскоре легла на стол Сталина. Он сумел ее правильно оценить и сделать из нее ряд необходимых выводов. Вскоре Красная Армия нанесла гитлеровцам поражение в битве под Москвой, развеяла миф о непобедимости германской армии. Гитлеровский «блицкриг» окончательно провалился. Из данных разведки Сталин сделал вывод, что для продолжительной войны на Востоке у Германии не хватит ресурсов, несмотря на захват практически всей Европы. В связи с этим в военных кругах и среди гражданского населения Германии все шире распространялись настроения тревоги и неуверенности за будущее.

Вскоре Директор сообщил радиограммой Кенту, что переданные им сведения были доложены Главному хозяину (Сталину) и получили высокую оценку. За успешное выполнение задания Кент представлен к награде.

Сообщения Харро в копиях поступили во внешнюю разведку и были показаны Берии. Однако никаких распоряжений об их направлении адресатам от него не поступило. Вместе с тем они привлекли его внимание, убедив в том, что Старшина и Корсиканец располагают информационными возможностями, которые в условиях войны с Германией приобрели еще более важное значение. У него возникла мысль использовать Кента для дальнейшей связи с источниками в Берлине, и он распорядился, чтобы руководство внешней разведки как можно детальнее выяснило возможность новой поездки Кента в Германию. В случае, если это окажется возможным, следовало подготовить задание для Старшины, постараться получить от него сведения о планах германского руководства и внутреннем положении страны.

Вместе с тем не все в отчете Кента о поездке и возобновлении контакта с берлинскими антифашистами показалось Берии убедительным. Он порекомендовал Фитину выяснить все детали. Вызывало вопросы, как была установлена связь с Корсиканцем. Недоумение, в частности, вызывало то, откуда появился неизвестный радист Берг и что ему передал Кент, поскольку ничего подобного в задании внешней разведки не предусматривалось, а также каким образом разведчик вошел в контакт с Элизабет, хотя явка к ней ему не давалась.

Фитин дал указание Журавлеву обсудить эти и прочие вопросы с представителем руководства Разведупра. Между двумя ведомствами возникла оживленная переписка.

Из дополнительных ответов Кента и комментариев начальника немецкого отделения Разведупра вырисовывалась следующая картина. По данному ему телефону 99-58-47 разведчик связался с Арвидом и Харро. Арвид сообщил, что все – Лео, Карл, Штральман и Итальянец – здоровы. Организация выросла и имеет хорошие возможности для работы.

Курт Шульце был вовлечен через местных коммунистов в организацию Харро, помогал молодому радисту, обучил товарищей азбуке Морзе и пользованию радиоключом. В соответствии с заданием Бергу был передан шифр бельгийского резидента. По поводу Элизабет Кент ничего не ответил, но можно предположить, что поскольку разведчик имел дело с Харро Шульце-Бойзеном, то последний рекомендовал именно ее для поддержания связи. Элизабет Шумахер, она же Ида, принадлежала к группе Старшины и не раз выполняла его поручения.

Радиосвязь группы с Центром отсутствовала из-за неисправности аппаратуры и недостатка опыта у радиста. Двусторонней связи с Центром группа из-за этого не имела. По своей инициативе разведчик порекомендовал временную радиосвязь антифашистов с Москвой вести на основной волне 47 метров и запасной 51 метр ежедневно. Позывные Центра, day, необходимо было подтвердить. Новую поездку в Берлин Кент мог повторить не ранее середины февраля 1942 года. Задержка, по его словам, вызвана трудностями в получении германской визы.

Однако и после посещения Кентом Берлина, его встреч с Харро и Бергом не произошло никаких изменений: связи с группой Корсиканца и Старшины по-прежнему не было, хотя казалось, все сделано для ее возобновления.