Текст книги "«КРАСНАЯ КАПЕЛЛА». Советская разведка против абвера и гестапо"
Автор книги: Владимир Пещерский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
«Совершенно секретно
Т. Виктору
Поданным, полученным Корсиканцем от Эрнста фон Арнима, группа Гердлера предприняла попытку договориться с военной верхушкой об образовании нового германского правительства. Эрнст указал, что эти лица стоят выше Райхенау[25]25
Райхенау Вальтер фон (1884—1942) – с 1903 г. кадровый военный, офицер. Участник кампаний в Чехословакии и Польше. С 1940 г. – генерал-фельдмаршал. После нападения Германии на СССР назначен главнокомандующим группой армий «Юг». Скоропостижно скончался в 1942 г.
[Закрыть]. Поэтому Корсиканец считает, что такими людьми могли быть только Кейтель или Браухич[26]26
Браухич Вальтер фон (1881—1948) – в 1900 г. присвоено звание лейтенанта. В 1938 г. получил звание генерал-полковника и назначен главнокомандующим сухопутными войсками. После поражения вермахта под Москвой в декабре 1941 г. был смещен со своего поста. Умер после войны в английском плену.
[Закрыть]. Попытка переговоров окончилась неудачей, так как военная верхушка отрицательно отнеслась к планам Гердлера. Однако, по сведениям Эрнста, некоторые высшие генералы сочувственно относятся к планам Гердлера. К таким генералам принадлежат: начальник управления хозяйства и вооружения верховного командования Томас[27]27
Томас Герг (1890-1946) с 1908 г. служил в армии. С 1939 г. – начальник управления оборонной промышленности и вооружения. В 1944 г. переведен в резерв. После покушения на Гитлера арестован из-за предполагаемой связи с участниками Сопротивления. До конца войны находился в заключении.
[Закрыть] и командующий войсками связи Геппнер[28]28
Геппнер Эрих (1886—1944) – с 1905 г. профессиональный военный. Участник кампаний в Польше и Франции. Главнокомандующий танковой группировкой в составе армий «Север» и «Центр» во время советско-германской войны. В 1942 г. уволен из вермахта за самовольно отданный приказ об отступлении. За связь с участниками Сопротивления после покушения на Гитлера казнен.
[Закрыть].
Захар».
По просьбе Эрдберга Корсиканец уточнил круг недовольных Гитлером генералов. По словам Корсиканца, «новая оппозиция» в армии – это фон Хальдерн, фон Райхенау, генералы Томас и Геппнер, фон Фальдерн. Позднее к недовольным присоединились генералы фон Тресков[29]29
Тресков Хенниг фон (1901—1944) – кадровый офицер, генерал-майор. С 1934 г. отходит от идей национал-социализма и убеждается в необходимости устранения Гитлера. Был близок с полковником фон Штауффенбергом, подложившим взрывное устройство в штаб-квартире Гитлера. После провала покушения на Гитлера 20 июня 1944 г. покончил жизнь самоубийством.
[Закрыть] и Ф. Ольбрихт. Гердлер вступил и с ними в контакт.
Члены группировки поддерживали связь с Англией через контакты в Швейцарии. Без поддержки извне, как считали конспираторы, нечего было надеяться на изменение положения в Германии и устранение нацистской верхушки.
Имея в виду установление и развитие нелегальных отношений с радикальной группировкой, внешняя разведка присвоила Гердлеру псевдоним Голова и Гримме – Новый. Было признано целесообразным вступить Старику в контакт с Новым и отказаться от использования Эрнста фон Арнима – для разработки Карла Гердлера. В случае непредвиденных осложнений это было бы чревато возможным провалом Корсиканца. Корсиканец должен был быть полностью изолирован от каких-либо конкретных шагов резидентуры по наведению мостов с Новым.
Москва предупредила резидентуру от поспешных, непродуманных действий в отношении Нового, но в то же время потребовала настойчивости в работе с ним по проникновению в группу Гердлера. А. Гримме, естественно, ничего не подозревал об этом.
Углубление отношений с Корсиканцем, приобретение таких ценных источников, как Старшина, Старик, Новый, более активное использование их возможностей для получения нужной информации стало достижением в работе резидентуры. Этим она во многом обязана энергичным, гибким и умелым действиям А.М. Короткова.
18 мая 1941 года Степанов встретился с Корсиканцем и по указанию Центра поставил перед ним вопрос о прекращении его встреч по соображениям безопасности со Старшиной и Стариком. Контакты по горизонтали нарушали бы принципы конспирации. «Это наиболее болезненный вопрос в работе с Корсиканцем, – отметил Степанов, – и он щепетильно относится к нашим попыткам ограничить его встречи с людьми, которых привык считать своими подопечными». Эрдберг обратился к Корсиканцу также с просьбой о передаче для ознакомления служебных документов, проходивших через его отдел, и столкнулся с вежливым, но твердым отказом. По словам Корсиканца, это лишь погоня за «внешней красивостью и эффектом», которая увеличивает риск его провала. Он мог бы точно пересказать содержание документа, обратив внимание на суть и наиболее важные положения. Эрдберг, выполняя поручения Центра, постарался убедить Корсиканца в обратном, но безуспешно.
Вполне возможно, что возражения Корсиканца были небеспочвенными, как это могло показаться в Москве. Требовать от источника, сотрудничавшего с разведкой по политическим и идейным соображениям, документальные материалы без постепенного, постоянного втягивания его в эту работу, было опрометчиво, особенно учитывая более чем полуторагодовалый перерыв в его контактах с берлинской резидентурой.
Меняющаяся с каждым днем обстановка ставила перед разведкой все новые вопросы. Особенно заботила Центр необходимость глубокой конспирации группы Корсиканца и организация его прямой радиосвязи с Москвой. Это означало бы коренную перестройку прежних отношений и придание им нового качества. В апреле 1941 года Центр предложил Степанову договориться с Корсиканцем о том, чтобы он согласился стать нелегальным резидентом и перейти на непосредственную радиосвязь с Москвой при чрезвычайных обстоятельствах.
– Эрдберг, не проще ли было прямо с этого начать? – поинтересовался Корсиканец.
– Одно вытекает из другого. Дело идет к войне. Вопрос о налаживании связи – самый важный. Ты сам можешь подобрать абсолютно надежных и проверенных людей в качестве радиста и связника, дело срочное.
– Наконец-то в Москве это поняли! Но мне необходимо все обдумать.
– Только не затягивай, пересылка радиотехники, ее передача и освоение потребуют времени.
– Постараюсь. На ближайшей встрече, надеюсь, обо всем договоримся.
Однако события развивались по непредусмотренному сценарию. В следующий раз Корсиканец заявил, что хотя в принципе он не возражает, тем не менее не может взяться за организацию дела, так как незнаком с ним и из-за своей некомпетентности только провалит его.
– К тому же Итальянец утверждает, – добавил он, – будто технические возможности германской контрразведки таковы, что она способна в течение тридцати минут засечь работающую радиоточку и определить ее местонахождение.
Это был ушат холодной воды на голову Степанова. А казалось, что он за прошедшее время неплохо изучил Корсиканца, но не ожидал от него столь неожиданного поворота. Степанов попытался доказать необоснованность предположений своего партнера, Корсиканец выслушал доводы Эрдберга, но от своей первоначальной позиции не отказался.
С апреля и до начала 1941 года не прекращалась переписка между Центром и резидентурой о создании нелегальной резидентуры, а также встречи и беседы Степанова с Корсиканцем по этой теме.
Ныне позиция Центра представляется несколько нервозной. Возможно, кураторы в Москве не в полной мере уловили, в какой мере совпадали их требования с особенностями характера Корсиканца и его отношений с разведкой. Вскоре из Центра последовало новое распоряжение об образовании второй нелегальной резидентуры. Это только усложняло работу легального аппарата в Берлине, имевшего отнюдь не безграничные возможности и не столь уж широкий круг лиц, из которых он выбирал бы будущих подпольщиков. Проделав за короткий период значительный объем работы, Коротков почувствовал, что находится между молотом и наковальней: сверху на него давил пресс жестких требований Центра, снизу – несговорчивость Корсиканца и объективные причины, тормозившие завершение важной и безотлагательной оперативной задачи.
Корсиканец первоначально согласился, но затем в категорической форме отказался от того, чтобы Лучистый – Карл Беренс был у него радистом. При этом он указал на то, что у Беренса трое малолетних детей, и, случись что с их отцом, он этого себе никогда не простит. Это была правда, как и то, что Лучистый подделал своему шурину-еврею выездные документы и отсидел за это несколько недель в гестапо. Возможно, Беренс продолжал находиться под гестаповским контролем.
Едва Корсиканец согласился с тем, чтобы его радистом стал Тенор – Курт Шумахер, как того призвали на военную службу и определили в артиллерийскую часть. Казалось, дело зашло в тупик, но положение спас решительно настроенный Старшина. Он был в курсе тщетных поисков радиста и предложил на эту роль Ганса Коппи, за которого ручался как за самого себя.
В первых числах июня 1941 года. Центр направил в Берлин распоряжение.
«Берлин
Совершенно секретно
Захару
Коппи Ганс нам совершенно неизвестен. Порекомендуйте Старшине, не раскрывая перед ним всех карт, предварительно получить принципиальное согласие Ганса и выяснить его отношение к воинской повинности. В положительном случае и при гарантии со стороны Старшины мы согласны с использованием Ганса только для радиообслуживания группы Старшины.
Пора прекратить поиски, так как о них становится уже известно многим, а результата никакого нет. Вместо этого побыстрее разберитесь с Корсиканцем – Лучистым и решите этот вопрос.
Москва
Виктор».
Центр был прав, потребовав решения затянувшегося вопроса. Но как его решить? По указанию резидентуры за дело взялся Степанов.
В местечке Маркварт под Берлином, славившемся своим изысканным рестораном и услужливым хозяином, Эрдберг с помощью Старшины встретился с Коппи, который оставил впечатление честного, прямого и мужественного человека, подчинявшегося партийной дисциплине и дружески настроенного к Советскому Союзу.
Ганс Коппи родился в 1916 году в семье рабочего, получил неполное среднее образование и, едва начав трудиться токарем на фирме «Макс Эмке», тут же пополнил ряды семимиллионной армии безработных Германии. Как член Коммунистического союза молодежи Германии, он боролся против националсоциалистов и скоро угодил в тюрьму. Вышел на свободу в 1935 году. В подполье Ганс познакомился с активисткой КПГ Хильдой Раке, своей будущей женой. Оформив с ней брак в 1941 году, Ганс Коппи работал по специальности, а Хильда Коппи служила в Имперском страховом банке. Молодые супруги считали, что Германия должна освободиться от оков нацизма и милитаризма, пойти в конечном счете по социалистическому пути. Ради этого стоило жить и бороться.
Ганс Коппи, получивший псевдоним Кляйн, так и остался, по сути, неизвестным Центру. Сдавая в архив его досье, сотрудник центрального аппарата, перелистав два-три листка дела, усомнился в том, а был ли он вообще связан с разведкой, так как никаких свидетельств об этом не имелось. Но в разведке далеко не все фиксируется на бумаге.
Степанов наконец-то смог доложить Центру о том, что его указание выполнено. В телеграмме в Москву Захар отметил, что Корсиканец взял на себя сбор информации, ее шифрование, контроль за работой рации, но отказался лично участвовать в организации радиоточки. Говорить с ним на эту тему, а также об использовании Лучистого в качестве радиста бесполезно. Поэтому организация радиоточки осуществлялась через Старшину, который полностью посвятил себя этому.
Корсиканец будет связан с радиоточкой через курьера Лучистого. Вторым связником станет Роза Шлезингер.
Как только организация точки будет закончена или будет видно, что в деле можно уже не прибегать к помощи Старшины, он будет отведен и связь пойдет только через Корсиканца.
Международная обстановка и положение в самой Германии все больше беспокоили резидентуру, и она в начале мая 1941 года ударила в набат. В оперативном письме Виктору номер 147 от 1 мая 1941 года Степанов, точку зрения которого разделял и поддерживал Захар, писал: «Поскольку атмосфера в Германии накаляется, считаем, что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и «хозяйства» следует ускорить. Исходя из этого считаем необходимым группу Корсиканца – Старшины снабдить немедленно шифром для радио и денежной суммой примерно в пятьдесят—шестьдесят тысяч германских марок. Это требуется группе для работы в случае обрыва связи с ними. Поэтому прошу срочно выслать рацию и шифр».
Амаяк Кобулов сделал определенные выводы и для себя. Он обратился в Центр за разрешением возвратиться на Родину, так как бомбардировки британской авиацией Берлина становятся небезопасными. Вскоре он проводил жену, дочь и сына, заверив, что с ними увидится в недалеком будущем.
Меркулов, ознакомившись с документом резидентуры, порекомендовал Фитину: «Надо это сделать, послать также рацию, условиться о порядке связи. Шифры предварительно покажите мне».
Меркулов знал, что наиболее уязвимым местом разведки является связь, и потому хотел убедиться в том, что шифр обеспечит ее надежность. В свою очередь, Фитин поручил Журавлеву лично проследить за исполнением указания Меркулова. Всей работой по выполнению распоряжения руководства непосредственно занялась Рыбкина. И тут возникли проволочки и неувязки. В конце апреля и в мае 1941 года в Берлин были отправлены две рации. Портативный приемо-передатчик, смонтированный в чемоданчике с питанием от анодных батарей, предназначался для Корсиканца (Д-6). Радиус действия аппарата доходил до 800– 1000 километров. Продолжительность работы без замены анодов составляла более двух часов. По-видимому, Цетр ориентировался на нерушимость советских границ и на четыре—шесть выходов Корсиканца в эфир. Объяснив, как подключать передатчик к другим источникам питания, Центр пообещал запасной комплект анодных батарей отправить в резидентуру в другой раз, а также сообщить длину радиоволны, на которой Москва будет слушать Корсиканца. Но запасные аноды так и не были посланы в Берлин, что создало в дальнейшем дополнительные трудности для подпольной группы Корсиканца – Старшины.
Второй портативный приемо-передатчик, более совершенный, работал на переменном токе 120– 200 вольт при включении в электросеть. Срок его деятельности был неограниченный, хотя радиус, как в первом случае, не превышал 1000 километров. Следовательно, берлинская радиостанция была маломощной, и ее сигналы могли принимать только специально оборудованные станции, которые с началом войны и отступления Красной Армии были потеряны еще под Брестом и Минском.
Кое-кто, видимо, склонен объяснять происходящее «происками» Берии. Но не следует забывать, что вопросом обеспечения радиосвязью занимался не он, а Меркулов и опытный разведчик Журавлев. Наиболее вероятно, что подобное положение сложилось в результате невысокого уровня развития советской радиотехники в тот период, а также недостаточной компетентности отдельных работников центрального аппарата разведки.
Со второй рацией в берлинскую резидентуру 5 мая 1941 года был послан шифр и описание способа кодирования радиограмм. По утверждению Центра, данный шифр хорош тем, что не требует каких-то дополнительных документов. Надо лишь запомнить принцип шифрования, постоянное число 38745 и лозунговое слово «Шраубе». Москва гарантировала стойкость и нераскрываемость шифра «никаким аналитическим путем», то есть невозможность его дешифрования известными методами. Шифр и код предназначались для Корсиканца. Степанова предупредили, чтобы никаких записей на встречу с Корсиканцем он не брал и все объяснил устно. Если бы А. Харнак был искушен в такого рода делах, он, возможно, удовлетворился бы разъяснениями Эрдберга. Но поскольку он видел и слышал все это впервые, то сделал для себя необходимые письменные заметки, пообещав уничтожить их позднее.
Большая работа по обустройству нелегальной резидентуры подходила к концу.
В период с 12-го по 16 июня Степанов передал своим немецким друзьям рации и шифры, о чем тут же было сообщено в Москву.
«Совершенно секретно
Т. Виктору
...Один из радиопередатчиков временно находится у Старшины, другой у женщины, входящей в его группу.
Шифр с Корсиканцем проработан, за исключением обратного перевода букв на цифры при расшифровке.
У Корсиканца временно хранится краткая запись на немецком языке об условиях радиосвязи.
Берлин
Захар».
На документе рукой П.М. Журавлева сделано пояснение: «Женщина – жена Тенора» (Элизабет Шумахер. – В.П.).
Сама передача происходила, по опубликованным впоследствии сведениям гестапо, следующим образом.
«За несколько дней до Троицы 1941 года Александр Эрдберг в присутствии Шульце-Бойзена передал Коппи аккумуляторную радиостанцию – для обеспечения связи с группой Шульце-Бойзена... Через несколько дней после передачи рации Коппи получил от связного Шульце-Бойзена на станции городской железной дороги «Дойчландхалле-два»[30]30
Из заключительного отчета Главного управления имперской безопасности «Деятельность советско-русской шпионской организации «Красная капелла» в Западной Европе и кружке Шульце-Бойзена / Харнака в Берлине» от 22.12.1942 г.
[Закрыть] на этот раз современный переносной приемо-передатчик на переменном токе...»
Радиостанция, целая и невредимая, оказалась в руках подпольщиков, которые ее опробовали. В Москву ушел краткий, но выразительный текст: «Тысяча приветов всем друзьям!»
Приведенные выше документы опровергают некоторые распространенные неточности в описании того, когда и как рация Москвы оказалась у «Красной капеллы» (А. Харнака/Шульце-Бойзена), а также допускаемые при этом искажения. Хотя советский историк В.М. Бережков[31]31
Бережков В.М. «Как я был переводчиком Сталина». М., 1994.
[Закрыть], находившийся в Берлине в 1941 году в качестве дипломата, пишет о том, что вместе с А.М. Коротковым выезжал в Берлин, чтобы передать рацию, он добросовестно заблуждается на этот счет. Дело обстояло несколько иначе, к чему еще придется вернуться. В равной степени грешит Г. Кукхоф[32]32
Кукхоф Г. «От Розенкранца до «Красной капеллы». Берлин, 1974.
[Закрыть], уверявшая в своих мемуарах, что она якобы получила из рук Эрдберга рацию. В лучшем случае Г. Кукхоф могла быть одним из звеньев цепочки, по которой перемещался радиоаппарат, пока не оказался у сына профессора университета доктора Густава Роллофа – известного берлинского пианиста Гельмута Роллофа, спрятавшего его среди нот. И уж совсем непонятно, зачем ей понадобилось сочинять небылицу о том, что Эрдберг при встрече с ней якобы уронил рацию, на что никто не обратил внимания и что выяснилось лишь позднее. Г. Кукхоф не была связана со Старшиной, не могла быть с ним при передаче рации, поскольку эту задачу выполнила Элизабет Шумахер. Впрочем, в истории разведки случаются нестыковки и курьезы куда более замысловатые.
ПЕТЕР – СЕКРЕТНЫЙ АГЕНТ ГИТЛЕРА
Берлинская резидентура наряду с большой оперативной работой постоянно информировала Москву о наращивании усилий Германии по подготовке к нападению на СССР, о положении в стране, руководящих структурах Национал-социалистической партии и Третьего рейха, а также о том, что... фашисты хотели бы жить в мире с Россией и якобы отдают себе отчет в том, что от войны с Советским Союзом рейх больше потеряет, чем выиграет!
Источником этой софистики был агент по кличке Лицеист, завербованный резидентом Захаром. Резидент формально выполнил указание Центра о приобретении новых источников и расширении информационного потенциала резидентуры. То, что направляемые им в Москву сведения зачастую взаимно исключали друг друга, меньше всего беспокоило агента. Если бы кто-то спросил его об этом, то, скорее всего, получил бы уклончивый ответ: «Плохо вы знаете диалектику; в этом случае и проявляется единство и борьба противоположностей». В глубине души этому крупному чиновнику службы госбезопасности, по-видимому, было безразлично, что докладывать в Центр, лишь бы платили побольше.
Журналисты, как люди специфической профессии, интересуют любую разведку, а Лицеист принадлежал именно к этой профессии. Правда, и среди этой братии всяк молодец на свой образец. Захар не стал тратить время на выяснение подобного «пустячка».
Немедленно после установления агентурных отношений Лицеист проинформировал о том, что если и наблюдается некоторая концентрация германских войск, то это не более чем «оптический обман», и суть «отвлекающего» маневра такова: подготовка к нападению на Великобританию. Он указывал на то, что в Германии невысоко оценивают боеспособность Красной Армии, что, возможно, предназначалось для того, чтобы запугать советскую сторону и предупредить ее от обострения отношений с Германией. Лицеист информировал также о том, что интересы Германии не сосредоточены исключительно на России, что ее взоры обращены в сторону Ближнего и Среднего Востока, Африки, других регионов. У некоторых работников центрального аппарата советской разведки создалась иллюзия того, что Захар приобрел едва ли не лучшего агента резидентуры.
Сведения Лицеиста обратили на себя пристальное внимание Москвы. Их всерьез анализировали, когда готовился визит В.М. Молотова в Берлин осенью 1940 года. В октябре резидентура сообщила, что в Германии намечаются пути улучшения отношений с Россией. 14 октября в Москву поступила информация от того же источника: Германия заинтересована в заключении нового соглашения с Россией, чтобы показать всему миру, что Советский Союз является союзником Германии и что Англии не удастся переманить его на свою сторону.
В том же октябре резидентура из Берлина направила в Москву новые сведения «ценного» источника: в Германии имеются силы, выступающие за оказание давления на СССР, если он активно не поддержит «новый порядок в Европе». Риббентроп намерен показать Англии, что у нее не должно быть иллюзий о чьей-то поддержке при нападении.
В ноябре 1940 года от того же источника поступила информация, что поездка В.М. Молотова в Берлин является «событием необозримой важности и исключительных последствий». Это начало «новой эры», как подчеркнул в беседе с «источником» некий посланник Шмидт. (Сведения противоположного характера, добытые Горгоной, в связи с этим были оценены как дезинформация, а на давно работавшего с разведкой агента пала тень подозрения.) Все опасные места германо-русских отношений, по донесению «ценного» источника, пройдены, и с настоящего времени можно надеяться, что Россия наконец полностью поняла свое положение в новом мировом порядке и что таким образом практически решены все крупные политические проблемы.
Англии не удастся изменить ситуацию. Она будет разгромлена в течение ближайших двух-трех недель. Сведения подтверждались ссылкой на ответственного сотрудника бюро Риббентропа Петера Клейста, который якобы заявил, что немцы рассчитывают уничтожить Англию в течение трех последующих недель. Он сказал также, что вовсю идет подготовка к нюрнбергскому съезду НСДАП, который явится «съездом мира», так как «низвержение английского владычества теперь уже ни у кого не вызывает сомнений. Представитель бюро отметил далее, что беседы Молотова с Гитлером произвели на последнего «наилучшее впечатление». Фюрер в результате переговоров с советским наркомом иностранных дел пришел к убеждению, что Советский Союз имеет абсолютно серьезные намерения развивать дружественные отношения с Германией.
В ноябре 1940 года берлинский «ценный» источник сообщил, что в МИД Германии высказали мнение о назревшем разделе Турции, а также Ближнего Востока между Германией и Советской Россией. Гитлер, по-видимому, опасался советско-английского сближения. В Берлине решили столкнуть Россию с Великобританией, подбросив соответствующую дезинформацию.
В декабре 1940 года источник из Берлина передал, что Германия сделает все от нее зависящее, чтобы избежать войны на два фронта, и только особые обстоятельства могут принудить ее к этому. Сквозил даже упрек: в то время как Германия стремится к добрососедским отношениям с Россией, последняя якобы озабочена исключительно «собственными» интересами. Из Берлина поступали данные о том, что в Германии «обеспокоены проблемой зерновых запасов, ибо созданный перед войной запас зерна исчерпан» (где уж тут воевать?!), «Гитлер не может идти на такой риск, как война с СССР, опасаясь нарушения единства Национал-социалистической партии», и далее в том же духе.
Проникнувшись доверием к своему источнику, сообщения которого были столь созвучны с мыслями Сталина, Москва поручила Кобулову выяснить: чем все-таки объясняется концентрация немецких войск на Востоке? Без тени смущения агент заявил, что создание «восточного вала» преследует цель оказать влияние на
СССР и побудить его еще активнее укреплять дружеские отношения с Германией. Когда Кобулов обратил внимание на некоторую нелогичность такой постановки вопроса, Лицеист, сославшись на беседу с сотрудниками немецкого верховного главнокомандования, утверждал: в военных кругах не скрывают, что дело может дойти до войны Германии с Россией. Русские – и это не является для немцев тайной – заигрывают с Англией и Америкой. Долго этого терпеть нельзя. Источник разъяснил: да, немцы выдвигают к границам России свои войска, но это вовсе не означает, что Германия собирается начать войну с Россией. Война на два фронта для Берлина нежелательна. Поэтому Риббентроп проводит политику «компромиссов».
Москва была не удовлетворена подобными разъяснениями. Но в то же время они действовали на нее как бальзам, успокаивая нервы, после резких, пугающих сообщений Корсиканца.
Имя «ценного» источника берлинской резидентуры – Орест Берлинкс. Он родился в Риге в 1913 году в семье врача. Воспитывался у тетки, окончил французский лицей. С 1934 года работал в редакции журнала «Бриве земе» переводчиком, затем референтом. В 1939 году был направлен корреспондентом в Берлин.
О том, как Берлинкс попал в сферу внимания резидентуры, стало известно значительно позже. Пленный офицер гестапо Зигфрид Мюллер, сотрудник отдела IV-Д РСХА, на допросе 21 мая 1947 года показал, что в середине августа 1940 года к Кобулову был «подведен» агент гестапо латыш Берлинкс, который вплоть до июня 1941 года дезинформировал советскую разведку в Берлине. Штандартенфюрер СС Ликус непосредственно руководил работой Берлинкса и о результатах бесед латыша с Кобуловым лично докладывал Гитлеру. Последний интересовался мельчайшими деталями: выражением лица, интонацией голоса, реакцией Кобулова на переданные ему «секретные сообщения».
Выбор гестапо на Кобулова пал не случайно. Наблюдение за ним убедило Главное управление имперской безопасности, что в данном случае оно имело дело со слабо подготовленным разведчиком, в чем гестаповцы не ошиблись. Он был болтлив, всячески стремился подчеркнуть свое особое положение в представительстве. В гестапо знали с его слов, что он «важная персона» и что его информация докладывается непосредственно Сталину и Молотову. О подобном объекте разработки гестапо могло только мечтать!
Корреспондент ТАСС в Берлине Иван Филиппов еще ранее познакомился и встречался с Берлинксом. О своем знакомстве с латышским журналистом Филиппов доложил Кобулову, как только тот прибыл в Берлин. После беседы с Филипповым Кобулов послал в Москву телеграмму, в которой дал положительную характеристику журналисту и высказал предложение «при удобном случае завербовать его». Пока в Москве еще только переваривали полученное сообщение, Кобулов доложил:
«15 августа 1940 года Философ (возможно, Филиппов. – В.П.) завербовал Берлинкса Ореста. Вербовка состоялась в ресторане «Край Севера». На вербовку пошел охотно. Агенту присвоена кличка Лицеист.
Захар».
В Москве решили проверить нового агента, благо Латвия уже стала советской республикой. 17 сентября в Берлине Захару (Кобулову) срочно была отправлена телеграмма. «Мы получили сведения, – говорилось в ней, – что Лицеист во время проживания в Латвии был настроен антисоветски. Старался распространять среди населения идеи национал-социализма. Вам следует это иметь в виду...»
Практически это означало лишь предупреждение, но не отказ от услуг Лицеиста. Работа с ним была продолжена. Лицеист как бы нехотя принял от Кобулова 100 марок и выдал расписку. Но уже в следующем месяце он выразил недовольство по поводу выданных ему 300 марок, заметив, что в редакции за менее рискованную работу он получал 900 марок. В декабре за информацию, полученную от неизвестного офицера, Кобулов заплатил агенту 500 марок. Получив месячное содержание в сумме 500 марок, Берлинкс твердо заявил, что это слишком мало и он не может на такие деньги содержать жену и ребенка. В начале 1941 года Лицеист поставил перед Кобуловым вопрос о регулярном ежемесячном вознаграждении в 1000 марок – сумма очень высокая по тем временам. На письме Кобулова о том, что Лицеист требует за сотрудничество выплаты вознаграждения уже в тысячу, заместитель начальника Первого управления П.А. Судоплатов написал резолюцию: «Торговаться не надо. Следует прибавить, но в зависимости от расширения информационных возможностей источника».
Как же в НКГБ оценивали информационный товар, за который Судоплатов рекомендовал платить не скупясь? Вот какое мнение на этот счет высказало информационное подразделение разведки.
«Берлин
Совершенно секретно
Захару
Вы просили сообщить оценку сведений Лицеиста. Из имеющихся у вас агентов Лицеист дает, несомненно, наиболее ценную общественно-политическую информацию. Однако наряду с ценными сообщениями его информация содержит много неточностей, противоречий и сомнительных данных, а также изобилует общими местами. Это объясняется тем, что Лицеист является журналистом и черпает свою информацию у лиц, предназначенных германским государственным аппаратом для подпитывания прессы...
Об этом мы вам пишем не для того, чтобы охаять источник, а для того, чтобы отвести ему в нашей сети должное место и понять перспективы правильного его использования... Надо отдать себе отчет в том, что это еще далеко не то, что нам нужно».
Точка зрения руководства разведки на Лицеиста существенно разошлась с мнением разведчиков-аналитиков. С их доводами просто не посчитались. А зря! Более того, в архивном деле имеется краткая справка на Лицеиста, выдержанная в исключительно благожелательном тоне. Она заканчивается выводом:
«Лицеиста необходимо воспитывать, и в итоге из него может получиться ценный агент.
Апрель 1941 года.
Судоплатов».
Невольно возникает вопрос: как Судоплатов, считавшийся профессионалом, сделал такой, мягко говоря, необъективный вывод? Впрочем, если подумать, в такой оценке нет ничего удивительного. Один из тогдашних руководителей разведки покривил душой. Ведь Судоплатову было известно, что завербовал Лицеиста Амаяк Кобулов, выдвиженец Берии. Старший брат Кобулова, Богдан, работал заместителем у того же Берии. Стоило ли Судоплатову перед лицом столь могущественного триумвирата оспаривать ценность агента, завербованного Кобуловым-младшим? А дезинформация? Кто был способен тогда ее правильно оценить? Да и в способностях ли дело, когда руководители разведки знали, какие сведения придутся по душе хозяину Кремля.
Дезинформация Лицеиста, как сорняк, заглушала достоверные сведения. Подставка гестаповцами этого агента позволяла гитлеровцам установить круг интересов советской разведки, о чем свидетельствует трофейный документ из Главного управления имперской безопасности, доложенный Гитлеру. Куратор Берлинкса штандартенфюрер СС Ликус в секретном письме от 30 декабря 1940 года докладывал:
«Сегодня, в 19.30 вечера, советник посольства Кобулов вызвал к себе доверенное лицо[33]33
Орест Берлинкс. В гестапо проходил под кличкой Петер, в сети берлинской резидентуры имел псевдоним Лицеист.
[Закрыть], работающее с посольством Советской России, и поставил перед ним следующие важные и неотложные задачи:
1) Г-н Сталин запросил у советского посольства в Берлине дословный текст речи, с которой офицер выступил перед несколькими тысячами кандидатов в офицеры вермахта 18 декабря. Данная речь в немецкой печати опубликована не была. Мероприятие состоялось 18 декабря в берлинском Дворце спорта, на котором Гитлер обратился к пяти тысячам будущих офицеров сухопутных войск и авиации, а также юнкерам отрядов СС. Мероприятие было закрыто для общественности. Как отметил Кобулов, предполагается, что выступление имеет антисоветскую направленность, на что указывают дошедшие до Кремля отдельные положения и выражения. Г-н Сталин выразил желание ознакомиться с дословным текстом вышеуказанной речи с тем, чтобы лично определить ее характер. Поэтому доверенное лицо, работающее с ГПУ, должно каким-либо образом достать вышеупомянутый текст.