Текст книги "Зимой змеи спят"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Переворот был совершен в лучших традициях отечественной и мировой истории кулуарно и внезапно. Собственно говоря, конфликт назревал давно, но лишь теперь появились все предпосылки для превращения его в гнойный нарыв, который надо не врачевать с помощью заговоров и психотерапии, а вскрывать хирургическим путем. Отдельные противоречия во взаимоотношениях между Тополем Артемьевичем и Мадиным проявлялись и раньше, и они были обусловлены разницей во взглядах относительно приоритетных целей деятельности организации, которой они управляли – или пытались управлять. И тот, и другой стремились извлечь максимальную пользу из разведки будущего, но дело было в том, что каждый из них понимал эту пользу по-разному. Тополь Артемьевич, например, полагал, что информация, которая поступает от агентурной сети, подлежит использованию только при крайней нужде, и то в интересах "узкого круга ограниченных лиц". В остальных случаях информацию следовало копить, как золотой запас, а если и пускать в оборот, то действительно лишь в качестве товара, не раскрывая источников получения. Отсюда, по Тополю Артемьевичу, вытекала необходимость поддержания строжайшей секретности. В крайнем случае, когда отвертеться было невозможно, и требовалось хоть как-то объяснить, каким образом стало известно о предстоящем событии, то, чтобы не навлечь на себя ненужных подозрений, в ход шла тщательно разработанная и структурированная дезинформация о неких "экстрасенсах-провидцах", о посещении "посланников Высшего Разума", об опытах с использованием магических формул, астрологических выкладок и даже обыкновенных зеркал, и тому подобная чепуха, коей ни один нормальный и здравомыслящий человек никогда значения придавать не будет... Мадин же придерживался мнения о том, что информация, добытая с такими трудностями и за счет многочисленных жертв, именно в силу этого должна работать с полной отдачей. Нет, он ни в коей мере не был альтруистом, стремившимся, чтобы всем в этом мире было хорошо... Он просто хотел, чтобы у него была возможность влиять на ход истории, но не ради обеспечения прогрессивного развития человечества, к чему стремился, например, один из рефов-"предателей", лицейский учитель альтернативной истории Сергей Сергеевич Рыбкин, а чтобы не ощущать себя ничтожеством, пылинкой, не способной ничего изменить в окружающей действительности. Если бы не было ни Ассоциации, ни возможности получать информацию о будущем, то Виктор Петрович, наверное, нашел бы себе иное применение, но обязательно в той же ипостаси вершителя исторических проектов: что-нибудь вроде переброски вод северных рек на юг нашей страны или провозглашение независимости Уральской Республики... Они столкнулись не на жизнь, а на смерть из-за Калифорнии. Впрочем, о том, что разрешение их спора лежит через альтернативу "жизнь-смерть", знал лишь один из них, а другой мог только догадываться, но, видимо, тут чутье его подвело... Информация о серии землетрясений огромной силы в Калифорнии, которое должно было произойти в июне 2001 года, имелась у Ассоциации едва ли не с самого начала ее деятельности по разведке будущего, но ее до сих пор придерживали в сейфе. Информация эта была просто ужасной. Даже для Мадина, повидавшего в своей жизни много потрясений и смертей... Ранним летним утром ничего не подозревавшие жители Западного побережья США были разбужены толчками неимоверной силы. В этих районах, лежавших на стыке древних тектонических плит, и ранее происходили значительные подвижки земной коры, так что землетрясения, даже очень сильные, не были новостью для калифорнийцев. В начале девяностых крупное землетрясение ударило по Сан-Франциско, руша небоскребы и мосты, поднимая на дыбы автомобильные шоссе и железные дороги, убивая и калеча людей. Но то, что происходило на этот раз, не было похоже ни на что, виденное ранее. Это был как бы конец света в масштабах отдельно взятого штата с населением в несколько десятков миллионов человек. Катаклизм протекал так быстро, что ни у американского руководства, ни у мирового сообщества не было времени, ни на эвакуацию тех, кто не погиб сразу, ни на оказание помощи многочисленным пострадавшим... За каких-то полтора часа с лица Земли исчезли такие крупные города, как Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Окленд, Беркли, Сакраменто и Сан-Диего. Динамика бедствия была следующей: сначала толчки огромной разрушительной силы вызвали обрушение высотных зданий, выход из строя транспортных магистралей, средств связи, прекращение энергоснабжения. Потом в населенных пунктах начались жуткие пожары, когда горело всё, что только могло гореть. Затем плита, на которой стояла Калифорния, сдвинулась в океан, и участок побережья площадью в две тысячи квадратных миль оказался затопленным. И в довершение всех несчастий в атмосфере возникли ураганные ветры и бури, которые пронеслись по всему атлантическому побережью материка, убивая и круша все на своем пути... Итоги катастрофы как по количеству человеческих жертв, так и по масштабу разрушений были ужасны. Не только Америка – весь мир долго не мог прийти в себя после нее. Поэтому тот день в июне навсегда был объявлен Генеральной Ассамблеей ООН Днем траура на всей Земле. По горькой иронии судьбы он совпал с датой, которая в России ассоциировалась с началом Великой Отечественной войны... Да, информация была страшной, но Ассоциация оказалась в двусмысленном положении. Аналитики пришли к единодушному выводу о том, что бедствие подобного характера и масштаба невозможно предотвратить имеющимися средствами, даже если гипотетически допустить, что будут объединены усилия и мощь всех государств Земли. Оставалась только возможность смягчить последствия катаклизма путем заблаговременной эвакуации населения Калифорнии в другие районы страны (а также в другие страны), демонтажа всех инфраструктур и вывоза материальных ценностей и техники за пределы зоны, обреченной на гибель. По расчетам экспертов, минимальный урон был бы нанесен катастрофой в том случае, если превентивные мероприятия начались бы не позже, чем за два с половиной года до трагедии. Потом каждый день промедления, даже с учетом всемирной помощи Соединенным Штатам, обернулся бы многомиллионными убытками и тысячами человеческих жизней... Тем не менее, Тополь Артемьевич наложил свое личное вето на использование этих сведений. Целых три года он тянул резину, не принимая принципиального решения: предупреждать Штаты о предстоящем катаклизме или нет. Мадин неоднократно приставал к нему по этому поводу, но неизменно получал уклончивый ответ, что, мол, время еще есть, так что куда спешить, да и нет никакой гарантии, что это всё сбудется (к тому времени они уже не раз сталкивались с феноменом "отмены будущего", когда, в результате их вмешательства в естественный ход событий, что-то, о чем сообщал ранее референт, не происходило; получалась этакая "петля причинности", как ее называли ученые; одно время Тополь Артемьевич с опаской относился к этому парадоксу: не дай Бог, накроется вообще всё это медным тазиком в один прекрасный день – его изощренных оперативной работой мозгов все-таки не хватало уяснить суть происходящих процессов в пространственно-временном континууме, где причинность играла отнюдь не решающую роль), и потом, каким образом мы будем сообщать об этом Штатам? Письмом? По факсу? Публикованием книги? Да разве эти заокеанские тупицы нам поверят? Да ни в жизнь!.. А "светить" Ассоциацию на весь белый свет я не стану сам и другим не дам!.. Мадин терпел эту волынку вплоть до Нового года – того рубежа, когда, по расчетам аналитиков, истекал срок, отпущенный им с Тополем Артемьевичем на размышления. А потом стал потихоньку готовить почву для положительного решения вопроса. В один из первых рабочих дней Нового года он вошел в кабинет Тополя Артемьевича для рутинной беседы, но начал ее с того, что поставил вопрос о Калифорнии ребром: или – или... Глава Ассоциации опять стал ерзать в своем мягком кресле из тончайшей кожи, изготовленном для него по спецзаказу, и принялся в который раз сетовать, что время еще есть, что зачем так уж сразу припирать его к стенке, и вообще это разговор долгий, и нельзя ли его перенести на другой раз... – Нет, нельзя, Тополь Артемьевич, – жестко оборвал его Мадин. – И вы это прекрасно знаете. Вы же читали справку нашей экспертной группы?.. Ну вот, видите?!.. Если мы дотянем это дело хотя бы до марта, то людей вывезти они еще кое-как успеют, а вот имущество и технику – нет!.. Тополь Артемьевич внимательно взглянул на Мадина из-под опущенных белесых век и безмятежно изрек: – Ну и что? Мадин почувствовал, что ладони у него становятся неприятно скользкими от пота. – Как это – что? – удивился он. – Вы предлагаете сидеть сложа руки и ждать, когда полсотни миллионов людей останутся без крова? Тополь Артемьевич с трудом выбрался из кресла и, отдуваясь, прошелся по красивому гладкому ковру. Задумчиво вынул из кармана карамельку, развернул бумажку и закинул конфетку в рот. – Ты, Вик, – сказал он, причмокивая, – выражаешься прямо как какой-нибудь газетный писака. Но писаку-то я понимаю – ему за его демагогию деньги плотят, а ты-то чё выступаешь?.. Или, может, ты так печешься об этих янках, потому что сам – скрытый американский шпион, а? Может, тебя, Вик, надо органам сдать, как в тридцать восьмом?.. Он высился посреди кабинета своей грузной тушей, по-детски посасывая карамель-"стекляшку", и был непробиваем, как шкура бронтозавра для мелкокалиберной винтовки. Мадин почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Старый гастрит давал о себе знать именно во время таких вот стрессов. Он молча достал из портфеля книгу и протянул ее Тополю Артемьевичу. – Вам когда-нибудь доводилось читать такое? – спросил он чисто риторически, потому что литература, а тем более художественная, а тем паче – фантастика, интересовала Тополя Артемьевича не больше, чем в качестве снотворного. Глава Ассоциации взял пухлыми пальцами и брезгливо полистал книгу в пестрой обложке. – Детектив? – осведомился он и отставив книгу на расстояние вытянутой руки с запинками прочел: – "Гибель Дракона"... Саке Ко... Комацу... Япошка писал? – Нет, это не детектив, это фантастика, Тополь Артемьевич, – сказал Мадин, принимая книгу обратно. – Не уважаете?.. Зря. В этом романе описывается как раз то, что имеет непосредственное отношение к предмету нашего разговора. – Он перелистнул наугад несколько страниц к середине и с выражением прочитал: – "Все эти люди попали как бы в мышеловку. С бесчисленных мостов и высоких веранд люди сыпались вниз на берег буквально градом. Сотни тысяч жизней были погребены под рухнувшими домами, сотни тел растоптала охваченная паникой толпа. Во всем городе в один миг погибло четыре миллиона двести тысяч человек, тринадцать миллионов были ранены. Целые районы исчезли с лица земли...". Только речь в книге идет не о Штатах, а об Японии... Тополь Артемьевич поморщился: – Вик, дорогуша, ты слишком впечатлителен... Да, я согласен, если это землетрясение состоится, то зрелище будет ужасным. Ну, а что ты предлагаешь? Отправить анонимную депешу президенту США? Раструбить об этом в газетах? Или выступить в ООН? Даже если допустить, что мы прорвемся в какую-нибудь инстанцию со своим предупреждением, то чем мы докажем достоверность наших сведений? Что мы приведем в доказательство того, что это не прогноз, а констатация факта? Или ты предлагаешь ради спасения америкашек рассекретить всю Контору?!.. Он задохнулся от нехватки воздуха и некоторое время стоял, с тяжело колышащейся грудью. Потом вернулся за стол и погрузил свое тело в кресло. – Что ты молчишь, Вик? – спросил он, отдышавшись. Мадин молчал, потому что именно сейчас ему стало ясно: спасать Калифорнию от бедствия его начальник не собирается. Он так и будет тянуть время до последнего, а если и использует информацию о предстоящем катаклизме, то лишь для того, чтобы извлечь из этого крупную материальную выгоду. Ведь сразу после того, как Штаты будут парализованы бедой, на мировом рынке произойдут коренные изменения. Доллар резко упадет почти до нуля, акции американских компаний тоже обесценятся только на одном знании этого можно сколотить огромное состояние... Жаль. Хотелось обойтись без крови, но, видно, так уж устроен наш проклятый мир, что всё в нем делается лишь путем насилия – и добро, и зло... Ну что ж, сделаем еще одну, последнюю попытку. – Тополь Артемьевич, – уже не заботясь о том, каким тоном он говорит со своим шефом, сказал Мадин, – я не знаю, каким способом мы будем изворачиваться, чтобы предупредить американцев о бедствии... может быть, для этого придется проводить специальную операцию информационного характера... наши ребята могли бы что-нибудь придумать. Но не это сейчас главное... Скажите мне честно и напрямую: вы, лично вы как руководитель нашей Конторы, хотите спасти их или нет? Тополь Артемьевич даже крякнул, и лицо его мгновенно приобрело багрово-свекольный оттенок. Видимо, такой наглости от своего ближайшего заместителя он не ожидал. – Идиот ты, Вик, вот ты кто! – рявкнул он в следующую секунду. – Ну, что ты заладил, как пьяный попугай: "Беда, беда"?.. "Спасти людей"!.. Или тебе начхать на Россию-матушку? Для кого-то, может быть, негры в Калифорнии – люди, а для нас они – а-ме-ри-кан-цы!.. Между прочим, наши бывшие – в недавнем прошлом вероятные противники!.. И это для них землетрясение – беда, а для нас – надо еще хорошенько посмотреть!.. Ты что, Вик, не знаешь, какую роль Россия станет играть на мировой арене после того, что случится с этой сраной Калифорнией? Разве тебе не докладывали аналитики о том, какой будет раскладка политических сил в мире? Эх, дубина!.. Да нам, наоборот, надо Господа благодарить за то, что он насылает бедствие на... конкурентов наших, мать их за ногу!.. А ты!.. Тополь Артемьевич картинно развел руками, словно поражаясь глупости людской. Значит, не только соображения материальной выгоды его прельщают, понял Мадин, но и так называемая возможность сорвать куш в "большой политике". И наверняка за ним стоят определенные круги, которые, возможно, уже в курсе того, что должно произойти, и сейчас ведут скрытую, планомерную подготовку. Что ж, пора... Подавив в себе раздражение, Мадин спокойно встал. – Ты куда это? – удивленно поинтересовался глава Ассоциации. – В Спасо-Хаус, – ответствовал Мадин. – Ку... куда? – чуть не поперхнулся остатками "долгоиграющей" карамели Тополь Артемьевич, и его бульдожьи щеки протестующе затряслись. – З-зачем? – Через час меня примет посол Соединенных Штатов Америки, – размеренно и нарочито равнодушно ответил Мадин. Глава Ассоциации впился в Мадина долгим взглядом. Наверное, в этот миг он уже понял всё, но по инерции еще тщился что-то изменить. – Михай! – крикнул он в селектор. – Михай, зайди-ка сюда!.. В приемной послышались странные звуки. Словно там кто-то решил передвинуть мебель. Потом что-то хлопнуло, и всё опять стихло. Мадин терпеливо ждал, не тратя слов напрасно. Дверь кабинета медленно-медленно отворилась настежь, и на пороге появился белобрысый крепыш по имени Михай, который исполнял у главы Ассоциации функции личного секретаря и телохранителя. Двигался Михай почему-то, как сомнамбула из хичкоковских фильмов ужаса. Он вошел в кабинет на абсолютно прямых ногах, успел преданно и виновато улыбнуться своему хозяину, а потом рухнул как подкошенный лицом вниз на ковер. Из-под левой лопатки у него торчала рукоятка кинжала с насечкой. Вслед за ним в дверном проеме появились двое молодых парней с компакт-автоматами и в пятнистых комбинезонах, из-под которых выглядывали тельняшки. Лица у них были простые и будничные. – Все в порядке, Виктор Петрович? – спросил один из них Мадина, абсолютно игнорируя Тополя Артемьевича, смешно барахтающегося в кресле. – В порядке, Гена, – сказал Мадин. – Машина готова? – Шофер ждет внизу, – доложил Гена. – Скажи, чтоб заводил, я сейчас приду. Когда дверь за парнями вновь закрылась, Мадин обернулся к Тополю Артемьевичу. Одной рукой тот лихорадочно царапал ногтями крышку стола, пытаясь открыть выдвижной ящик, а второй судорожно крутил диск телефона. – Не спешите, Тополь Артемьевич, – меланхолично сказал Мадин, огибая стол. – Все равно телефоны ваши отключены с самого утра, а пистолет без патронов годится разве что гвозди забивать... И потом, спешка часто приводит к стрессу, а стресс, в свою очередь, – к инфаркту... Вы же не хотите умереть от инфаркта? – П-подлец! – пропыхтел Тополь Артемьевич. – Скотина!.. Как ты мог, Вик?.. Я же к тебе, как к другу!.. Как младшего брата!.. – Значит, все-таки инфаркт, – грустно сказал Мадин и воткнул в плечо своему шефу иглу пластикового шприца. Сдавил его двумя пальцами, глядя в глаза Тополю Артемьевичу. Тот дернулся, застыл, как нелепо распластанная жаба, а потом, захрипев, беззвучно повалился на стол лицом... Но это было еще не всё. Глубокой ночью оперативная группа ФСБ при поддержке отряда ОМОН совершила рейд в офис несуществующей фирмы под названием "Фьючерные сделки. Торговая ассоциация" с целью проверки документации и уплаты налогов. После того, как дверь офиса никто не открыл, было принято решение взять помещение штурмом. Однако, когда люди в масках ворвались в помещение офиса, то в нем сработало взрывное устройство большой мощности, в результате чего семьдесят пять процентов штурмующих получили тяжелые ранения, а остальных с почестями похоронили три дня спустя. В ходе тушения возникшего пожара были обнаружены останки двух человек, не принадлежавших к числу милиционеров или эфэсбешников. После этого фирма "Фьючерные сделки", занимавшаяся куплей-продажей и складским хранением ширпотреба, перестала существовать, о чем и было сообщено мелким шрифтом в разделе "Частные объявления" газеты "Из рук в руки". Никто, включая самого Тополя Артемьевича, никогда не вдумывался в название ликвидированной фирмы, просуществовавшей без малого четыре года, даже самые дотошные списывали отсутствие буквы "с" в первом слове на незнание незадачливыми коммерсантами "англо-русского языка", а между тем так было задумано остряками из отдела обеспечения "внешнего прикрытия" "Конторы"... Однако Ассоциация продолжала свою подпольную деятельность, теперь уже с новым руководителем, на новой базе и по новому адресу. Правда, никто, включая и самого Мадина, не ведал, что функционировать ей осталось совсем недолго.

Глава 33

Прямо за поворотом взгляду открылся маленький кирпичный домик. Он был одноэтажным, с двускатной крышей. В свете фар было видно, что со всех сторон его отгораживает аккуратный заборчик из неизвестного черного материала высотой чуть выше человеческого роста, а вокруг заборчика сплошной темной стеной стоит сосновый лес. Тьма в этих местах была кромешная, как будто не в самом центре двадцать первого века они находились, а лет так пятьдесят назад. А может – и сто... И как будто до Агломерации было не тридцать пять минут езды на машине, а три с половиной часа полета на этом... на аэре... – Это и есть твоя хата? – спросил Ставров. – Она самая. – И как это тебе удалось такой стариной завладеть? Она же, наверное, сейчас кучу бабок стоит!.. – Не совсем так, – улыбнулся Рувинский. – Во-первых, не такая уж это старина... так, стилизация... А во-вторых, имеет право градостроитель на творчество в свободное время или нет? Он рулил прямо на заборчик, явно не рассчитав тормозной путь на той скорости, с которой они неслись. – Тормози! – вскрикнул Георгий, когда заборчик оказался перед самым носом турбокара. Но Валерий только хохотнул, и Георгий невольно зажмурился, ожидая удара и хрустящего разлетания в разные стороны досок... или из чего там эта ограда сделана?... Но катастрофы не последовало, турбокар непонятно как прошел сквозь забор и упруго затормозил точно у крылечка. Георгий потряс головой и оглянулся назад. В свете стоп-сигналов было видно, что никакого забора сзади нет, и в лунном свете отчетливо белеет покрытие дороги, по которой они приехали. Только сейчас он осознал и то, что в заборе не было предусмотрено ворот. – Чудеса, – покачал головой Ставров. – Голография, – поправил его Рувинский, выключая турбину и нажимая кнопку открывания боковых люков. – Оптическая экранировка с целью обмана зрения... Ну, наконец-то мы добрались в целости и сохранности! Вылезай, Гера!.. Они выбрались из турбокара, поднялись на крыльцо, над которым возвышался уютный навес на деревянных балясинах, и Рувинский стал шарить в кармане пиджака. Ставров подумал, что его спутник сейчас достанет связку ключей, но в руке у Рувинского появился небольшой плоский прямоугольник. Он провел им по двери, и та послушно скользнула в сторону. – Проходи, Гер, – делая шаг в сторону, предложил Рувинский. – Не бойся, никого там нет. Разве что мыши завелись... все-таки давненько я тут не был. Всё никак не соберусь кошку сюда привезти... – Так ведь тебе тогда надо будет приезжать каждый день сюда, – сказал Георгий, шагая через порог. – Кошкам тоже кушать хоц-ця!.. Рувинский хмыкнул позади него. – Темнота ты, Герка, – сказал он. – В этом времени живые кошки – на вес золота!.. Я-то имею в виду электронного котяру, с компьютером внутри и на солнечных батареях, которым не требуется подзарядки... – А свет здесь включается тоже электроникой? – смущенно осведомился Георгий, натыкаясь в темноте на какой-то предмет мебели, очень похожий на стул. – Нет, свет здесь, как и встарь, включается обыкновенно, – весело пояснил Валерий. Щелкнул выключатель. Георгий прищурился от света, рассеиваемого по комнате настенными светильниками. После тьмы даже такое мягкое освещение казалось ослепительным. Морщась от боли в растянутых мышцах, он уселся верхом на первый попавшийся стул и огляделся. В комнате было уютно, несмотря на запустение и толстый слой пыли на предметах. Похоже, что Рувинский и вправду давно не наведывался в свою загородную резиденцию. У окна стоял простенький пластиковый стол, вокруг него были расставлены жесткие стулья. Вдоль "глухой" стены тянулся диван с высокой спинкой, рядом с ним имелось кресло-качалка, а в угловой нише был устроен роскошный шкаф-купе. В одном из арочных дверных проемов виднелась кухонная утварь – видимо, там была зона приготовления пищи. Еще тут были: стереовизор на массивной тумбе, какой-то непонятный прибор в углу, заботливо накрытый и укутанный куском синтетической ткани, и настенные полочки с книгами и вереницей комп-кубиков. – Есть хочешь? – спросил Рувинский, окинув свои владения быстрым взглядом. Ставров скривился: – Да после такой бурной ночки я бы, наверное, быка сожрал!.. – Ну, быка не обещаю, но кое-что в кладовой должно остаться от моих прошлых визитов, – сказал Рувинский, отправляясь на кухню. – Одно время я сюда часто приезжал, – пояснил он, – когда заедала ностальгия по старым добрым временам... – А сейчас ностальгия тебя уже не гложет? – спросил Ставров. – Конечно, гложет. Ностальгия, Гер, – это такая вещь, которая всегда с тобой... Вот ты сколько времени здесь обретаешься? Два месяца хоть набежало? Ставров добросовестно посчитал в уме, шевеля губами. – Не-а, – мотнул головой он. – Один месяц и четырнадцать дней... – Ну вот... А теперь представь, что такое – безвылазно прожить здесь два года восемь месяцев и шестнадцать дней, и ты поймешь, что человек ко всему на свете привыкает. В том числе и к тоске по родине... – Послушай, Валер, – немного погодя спросил Ставров. – А ты уверен, что нас здесь никто не будет искать? Рувинский показался в дверном проеме. Он был уже без пиджака, рукава его рубашки были засучены, а в руке торчал устрашающего вида нож. – После сегодняшнего дня я больше уже ни в чем не уверен, – сообщил он. – Да ты иди сюда, а то мне надоело общаться через дверь!.. Да-а, сегодня не день был, а сплошные неожиданности. Вот смотри, Гер... – Валерий стал загибать пальцы. – С утра ты звонишь мне два раза по одному и тому же поводу, причем во второй раз зачем-то изображаешь полное отсутствие оперативной памяти... сотрясение ума, как говаривал один мой знакомый... Это раз. Ставров вскочил с кухонного табурета, на котором только что уютно устроился с ногами, обхватив колени. – Да ты что, Валер?! – вскричал он. – Каких еще два раза? Да не звонил я тебе дважды!.. – По-твоему, мне это приснилось с похмелья? – ехидно прищурился Рувинский. Во-первых, кроме пива, я не пил ни вчера, ни сегодня, ни последнюю неделю, а если и пил, то в детских количествах... А во-вторых, я не мог ошибиться, оба раза мне звонил именно ты... Хочешь, перескажу, что ты мне говорил? И он пересказал. Георгий так и сел обратно на табурет. – Ну и ну! – сказал он. – Или я дурак, или ты себя слишком умно ведешь, как говаривал когда-то мой ротный... Но, честное слово, Валер, первый раз я не звонил тебе! Да ты подумай сам – что, мне больше делать нечего, кроме как названивать тебе по несколько раз? Ты же не девица, которую я собирался бы обхаживать таким манером!.. Рувинский отвернулся и принялся резать что-то прямо на кухонном столе. – Может, ты на солнышке перегрелся? – неуверенно предположил он. – Или тебя наркотиками опоили? А?.. Ведь есть же, говорят, такие средства, после которых ты и сам не помнишь, что делал... как зомби, действуешь... Никто не мог с тобой такую штуку удрать? – Какие там наркотики? – отмахнулся сердито Ставров. – Я сегодня и в рот-то почти ничего не брал... – ("Понял", сказал Рувинский и намного проворнее, чем раньше, заработал ножом). – И всё я отлично помню, так что ты эти измышления свои брось!.. Может, у тебя видеофон барахлит? – Ага, – саркастически откликнулся Рувинский, – барахлит, барахлит, только странно как-то барахлит: сначала запишет чье-нибудь сообщение, а потом воспроизводит его, полностью изменив отдельные фразы... – Он вдруг осекся. Слу-ушай, Герка, а ведь теперь до меня дошло!.. Теперь мне ясно, каким образом меня подставили! Забыв о колбасе, которую он нарезбл, и возбужденно размахивая ножом, Валерий стал доказывать Георгию, что тот, самый первый звонок, был кем-то фальсифицирован, что он, Рувинский, где-то читал или слышал, будто в этом времени есть устройства, которые позволяют смоделировать любого человека на экране компьютера и получить его видеоизображение, ничуть не отличающееся от живого оригинала. "Там и делать-то нечего! – говорил Рувинский. – Достаточно загнать объемное фото объекта с помощью сканера в комп, затем запустить программу мультипликации, и та сама "оживит" изображение, а потом остается только наложить на изображение голос, который, кстати, тоже можно собрать из обрывков разных фраз, произнесенных оригиналом!"... – Тот, кто проделал всю эту махинацию, – продолжал Валерий, – видимо, хотел заманить меня вечером в бар, где меня ждала бы встреча с полицией... Наверное, в полицию он тоже позаботился сообщить о том, что, мол, опасный тип, шпион-рецидивист, будет обретаться сегодня в девять в таком-то баре – анонимно звонил, конечно!.. Только он не ведал, что сразу после него позвонишь ты сам и захочешь встретиться со мной. А с моей невольной подачи бар так и закрепился в качестве места нашей встречи... Ну, как тебе моя версия? – Голова! – с уважением покосился на него Ставров. – А кто, по-твоему, мог быть этот злодей? – Если мыслить логически, дорогой Ватсон, то этот тип должен был знать меня, а особенно – тебя. И еще – Ружину... Кто в Агломерации и вообще в этом мире мог отвечать этим требованиям? А? Не слышу! – Резидент? – предположил Ставров. – Вот именно! Рувинский так и лучился от своего открытия. – Но зачем? – спросил с удивлением Георгий. – Зачем ему это было нужно? – Ну, в отношении меня его мотивы понять можно и без увеличительного стекла... Предатель, ренегат, сволочь и трус – вот что он думает обо мне. Такого не жаль и полиции сдать... – Если бы просто сдать! – перебил своего нового приятеля Ставров. – Ведь никто тебя не собирался арестовывать, Валера... Всё было подстроено так, что ты получил бы пулю в лоб... не выходя из-за столика... И он поведал изумленному Рувинскому то, что ему сказал "пьяный" в коридорчике возле кабины видеотерминала. – Та-ак, – протянул архитектор. – Ну, теперь мне всё окончательно ясно... – Что ты имеешь в виду? – Что имею, то и... Извини, Гер, это для тебя такие выражения – пошлость, а нам, тем, кто провел здесь по несколько лет, они прямо душу греют. Ведь из местных никто их уже не знает... Они много чего не ведают или забыли. И фразы, и дела их предков, и даже то, чего нам, их предкам, стоило построить мир для них... Ружина не раз сетовала, и я вполне с ней в этом солидарен, как порой бывает противно, когда кто-то из них, сытый и мордатый, одетый с иголочки и ждущий от жизни только подачек в виде нескончаемого удовольствия, начинает судить нас за те ошибки и просчеты, которые мы якобы допустили!.. Да, я решил не участвовать в грязных делишках Ассоциации, в ее шпионских вылазках против этого времени, но знаешь, Гер, в такие вот моменты хочется вернуться обратно и ни в коем случае не допустить, чтобы этот будущий критикан с мозгами, не развитыми трудовой деятельностью, был рожден на свет!.. Рувинский провел ладонью по лбу, словно стирая невидимую паутину. Потом криво улыбнулся Ставрову: – Я еще не заколебал тебя своей демагогией? – Да нет... – Ну ладно, сколько соловья баснями ни корми, а он, как известно, всё в лес смотрит... Давай-ка, налетай на то, что Бог послал. Он сделал приглашающий жест. Повторять Ставрову лишний раз не пришлось: он с готовностью перебрался вместе с табуретом к столу и хищно нацелился на нарезанные кушанья, разложенные Рувинским по тарелкам, и на вспоротые ножом консервные банки. – Здесь тебе, конечно, не ресторан "Астория", – продолжал хозяин дома, – но заморить червячка можно!.. – Ой, да брось ты скромничать, Валерка! – вскричал Ставров, набивая рот. – Все очень здорово! Главное, печеночного паштета у тебя нет? – Нет. А что? – А то, что мне как-то пришлось целую неделю питаться исключительно этим калорийным и полезным компонентом солдатского пайка, и с тех пор он у меня действительно в печенках сидит!.. – Понятно. Слушай, а ты как насчет этого дела? – Рувинский многозначительно постучал себя по горлу. – "Семенов, – строгим голосом спросил он, явно подражая кому-то, – ты пить будешь?" – "А есть?", – подхватил Ставров, и они оба умиленно осклабились. – Да, помню я этот фильм, я его раз пять по "видаку" смотрел... Рувинский открыл дверцу стола, кряхтя, запустил руку в его внутренности и вскоре с победным видом извлек наружу початую литровую бутылку, чуть больше половины которой было заполнено голубоватой жидкостью. – Метагликоль, – пояснил он. – Дерьмо, конечно, но ничего более путного на данный момент не завалялось... Подай-ка с полочки стаканы, Гер. Он зачем-то дунул в извлеченные Ставровым на свет пузатые стакашки, а потом наполнил их зловещей жидкостью почти до краев. – Ну, – сказал он, торжественно поднимая свою посудину в воздух, – за то, что... – Он замялся, явно затрудняясь завершить свой импровизированный тост. – Ну, за знакомство! – сказал Ставров, снова вспомнив упомянутый его собеседником фильм. И опрокинул в себя содержимое стакана. Некоторое время они ели молча. Из головы как-то сами собой вылетели все те громкие фразы, что каждому из них хотелось сказать, и оба ощутили невыносимый голод. Потом они повторили операцию, связанную с наполнением и опустошением стаканов, но теперь Рувинский предложил более красноречивый тост, правда, по мнению Георгия, излишне затянутый. Смысл этой прочувствованной речи сводился к тому, что надо бы выпить за Господа Бога, который, однозначно, есть в небесах, потому что иначе им не удалось бы в целости и в сохранности уйти из бара, а затем, благополучно миновав все посты дорожной полиции, добраться сюда, – и в то же время которого нет, потому что иначе он не допустил бы, чтобы двое таких славных парней попали в подобную передрягу... Передряга была поистине выдающейся во всех отношениях. Даже теперь она вспоминалась и Георгию, и Валерию какими-то отрывками, из которых никак не складывалась цельная картина того, что же все-таки произошло в баре "WC" и каким образом им удалось благополучно выбраться из темного зала, пробежать что было сил несколько кварталов до автостоянки, а затем плюхнуться в турбокар Рувинского и помчаться по городу – а ведь на улицах было еще довольно светло – неизвестно куда. Собственно говоря, на обсуждение данных перипетий у них ушло практически все время, пока они добирались в этот загородный домик... Самое интересное, что в баре больше никто, кажется, не стрелял, во всяком случае – на поражение, хотя полицейские, которые штурмовали зал через окно, были вооружены отнюдь не детскими лопатками. Тех парней из-за углового столика, которые попытались было пустить в ход нечто несерьезное на вид, как бы даже игрушечное ("Парализаторы", уже потом, в машине, пояснил Ставрову Рувинский), Ставров урезонил несколькими удачными ударами, после чего пистолетики вылетели из рук парней, а они сами оказались очень символично погребенными под обломками стола-"унитаза". Рувинскому же, в свою очередь, удалось в темноте подставить ногу первому из тех устрашающих силуэтов, которые ввалились в зал через выбитое окно, и тот загремел во весь свой огромный рост на битое стекло, и те, кто лез за ним, стали спотыкаться об упавшего и об его длинноствольную штуковину. Очень было здорово, что кто-то сразу погасил свет, потому что в следующие секунды толпа ринулась к выходу, опрокидывая столики и стулья и падая друг на друга, и грех было бы не воспользоваться всеобщей паникой, чтобы не затесаться в гущу бегущих... Но оба они отчетливо видели, как за их спиной в зале началась какая-то кутерьма, очень похожая на драку, только было непонятно, кто с кем дерется. Ставрову показалось, что один из силуэтов, попавших под тусклый свет уличного фонаря, падающий через выбитое окно в зал, был очень похож на его таинственного "опекуна", но утверждать с уверенностью, что это был он, Георгий не стал бы... Вскоре их темп поглощения еды заметно снизился. Оба вспомнили, что есть еще немало вопросов, которые требуют своего разрешения, и стали работать больше языками, чем челюстями. – Так что тебе все-таки ясно, Валер? – осведомился Ставров. – А здесь и гадать не нужно, – заявил Рувинский. – Я теперь окончательно убедился, что Резидент – это тот тип, который опекал тебя с самого начала... Видимо, он решил лично проследить за тем, как меня будут отправлять на тот свет, и вдруг увидел, что ты действительно подходишь к моему столику!.. Наверное, это был для него удар, раз он решился на то, чтобы выманить тебя из зала и открыть тебе глаза на происходящее. Он же не знал, что ты чокнутый, а раз так, то не сделаешь ноги, а примешься палить во все стороны... – Ну, это ты преувеличиваешь, – возразил Георгий. – Я сделал всего один выстрел. По тому типу, который пытался тебе продемонстрировать, как стреляет пистолет... – Ты что, снайпер, что ли? – полюбопытствовал Рувинский. – С одного выстрела уложить насмерть нужного человека в переполненном баре!.. Я же видел, как ты ему затылок разнес... Впрочем, это не застольный разговор. – Нет, почему же, – возразил Ставров, – ты не стесняйся, лично мне не привыкать... А насчет меткости, какой я к черту снайпер?.. Просто пистолет хороший попался. Он сам стреляет когда надо и в кого надо... Он достал из-за пояса "дарлей" и показал его Рувинскому. Тот замахал руками и даже ногами: – Нет-нет, убери, убери, пожалуйста!.. А то еще выстрелит... Знаешь, еще Высоцкий пел: "Помешанная на крови, слепая пуля-дура прозрела, поумнела и чаще била в цель"... – Да он не стреляет без команды, – попытался оспорить слова покойного барда уже слегка захмелевший Ставров. -Нет уж, спрячь от греха подальше, – настаивал тоже уже не трезвый, как стеклышко, Рувинский. – Как говаривал Антон Палыч Чехов, на этом свете всё может выстрелить!.. – Ты прямо ходячий цитатник, Валера. – Что есть – то есть. Грешен... Так уж по-дурацки устроена память, что в башку прежде всего лезут отрывки из классики. Раньше это было не страшно, даже помогало выглядеть в компаниях, особенно с участием дам, остроумным и эрудированным, а здесь, наоборот, жутко мешает... Знаешь, Гер, абсолютно не имеет значения, исправно работаешь ты на Ассоциацию или врешь ей напропалую, как медиум на спиритическом сеансе; поставляешь ты сведения в прошлое или молчишь, как рыба, но в любом случае ты постоянно ощущаешь свою вину перед этим миром... свою чужеродность по отношению к нему... Ты меня понимаешь?.. Ставров кивнул. – Нет, – обвиняющим тоном заявил Рувинский, – не поймешь ты меня, Гера, да и с чего тебе понять, если ты, извини меня, не побывал в этой дурацкой шкуре референта?!.. Разве понять тебе, что такое постоянно опасаться разоблачения? Жить и контролировать себя, свои жесты, слова, манеру выражаться, привычки, черт возьми!.. Потому что, не дай Бог, вырвется у тебя какой-нибудь устаревший оборот, попросишь ты у кого-нибудь закурить на улице, не будешь пользоваться ни этими идиотскими "вичками", ни компнотом, а будешь только читать книги и слушать музыку – слушать, а не смотреть заумные перформансы! – и, рано или поздно, заронишь ты в чью-нибудь сверхбдительную душу семена подозрений!.. Ну, раз ты сойдешь за нелепого ценителя старины, ну, в другой раз тебя примут за консервативного придурка, а в третий раз возьмет кто-нибудь да и стукнет на тебя куда следует!.. И потом, когда тебя возьмет за одно место служба безопасности, ты можешь сколько угодно доказывать, что ты не верблюд и что, даже если ты и из прошлого, не собирался вредить этому времени... Начнут из тебя вытягивать: пароли, способы связи, кого из агентов вы еще знаете? И тут встанет перед тобой противная дилемма: либо окончательно плюнуть на честь и совесть и предать всех и вся, либо молчать, как партизан, до последнего, губя свою жизнь ради тех идеалов, которые сам ненавидишь!.. Рувинский замолчал и потянулся к бутылке. – Может, хватит, Валер? – робко предложил Ставров. – А то я уже окосел... Все-таки почти полтора месяца полного воздержания, да и день не подходящий для таких возлияний, потому что если сюда кто-нибудь явится по нашу душу, то я должен быть в форме... Но Рувинский только отмахнулся от него. – А мы по чуть-чуть, – провозгласил он, стараясь наполнить стакан Ставрова так, чтобы на стол проливалось не слишком много драгоценной жидкости. – "Завтра нам с тобой опять в дальнюю дорогу, – неожиданно пропел он лиричным голосом, – так давай на посошок выпьем по чуть-чуть!.. И споем с тобой, дружок, позабыв тревогу..." – Нет уж, петь мы с тобой не будем, – воспротивился Ставров как более трезвый, а потому более бдительный. – Ночного концерта на всю округу нам только и не хватало!.. Значит, ты считаешь, что Резидент заманил тебя в бар звонком якобы от моего имени? Но зачем ему потребовался такой сложный способ, чтобы убрать тебя? Он что, не мог просто подкараулить тебя в подъезде и выстрелить в упор? Или использовал бы для этой цели меня, если уж он не хотел сам пачкать руки... Зачем же для того, чтобы ликвидировать тебя, обращаться в полицию? Вот этого я никак не пойму!.. – Я тоже, – признался Рувинский. – Впрочем, "есть в мире многое, мой друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам"... Так мы пьем или не пьем? Ставров с опаской заглянул в свой стакан. – Ладно, – пробормотал он. – Пьем, но, чур, по последней!.. – А вот этого не надо, – возразил Рувинский неожиданно трезвым голосом. Наоборот, дай Бог, чтоб эта доза была не последней в нашей жизни! И он выцедил в несколько больших глотков жидкость из стакана. Невольно передернувшись, Ставров последовал его примеру. Закусив, Георгий вернулся к тому, что глодало его изнутри. – И вот еще что, – сказал он. – Разве Резидент может обладать всякими сверхъестественными способностями? – Что ты имеешь в виду, Гера? – прищурился Рувинский, никак не попадая вилкой в кусок кальмара, если верить надписи на консервной банке. Ставров рассказал своему новому другу о наиболее ярких эпизодах своих встреч с тем, кого Рувинский предлагал считать Резидентом Ассоциации. Архитектор пьяно помотал головой: – Ерунда это всё! То, что тебе показалось сверхъестественным, на самом деле, скорее всего, было заготовлено Резидентом заранее... Нееестественным в нашем мире может быть только Рокфеллер, стирающий свои грязные носки, а остальное всё естественно!.. Хочешь, Гер, я тебе расскажу одну историю, в которой сначала тоже всё казалось противоестественным?.. Тогда слушай сюда, как говорят одесситы... Жил-был один преуспевающий инженер-градостроитель, работал себе в Московском проектном институте и в ус не дул... Как у Кирсанова – "помнится, что жил"!.. В один прекрасный день его включают в состав группы архитекторов, которая должна была в кратчайшие сроки разработать и представить столичному правительству свою концепцию развития города в двадцать первом столетии. Тогда как раз затевался конкурс архитектурных проектов на тему: "Москва будущего". И наш герой с увлечением стал работать в этом направлении... обложился литературой, подключился к Интернету... Только однажды обнаружил, что зашел в тупик. Что в голову лезут лишь либо какие-нибудь тривиальные решения вроде эстакад на уровне третьего этажа, либо то, что предлагали до него другие... Одним словом, творческий кризис... И в разгар этого кризиса является как-то к нашему герою человечек, который предлагает: а не хотите ли вы отправиться в будущее, чтобы не мучиться напрасно, а решить проблему в духе реализма?.. Разумеется, ни в какие машины времени и подобную чушь наш инженер не верит, а посему скептически интересуется, каким это образом его собираются забросит в двадцать первый век. И тут человечек выдает такое, что кажется архитектору как типичному представителю интеллигенции образца конца двадцатого столетия вполне естественным... Вроде бы ученые изобрели некое компьютерное прогностическое устройство, которое создает у усыпленного человека, подключенного к нему, иллюзию абсолютной реальности окружающего мира. Если вы согласитесь, говорит человечек инженеру, то увидите, какой может быть Москва спустя полвека... Аппарат, мол, сам проанализирует совокупность ваших представлений о будушем и выдаст результат в виде виртуального мира, где вы будете жить. Вы сможете прожить там годы, а в реальном времени пройдет всего несколько часов... Единственное, что потребуется от вас, это время от времени создавать файлы отчета о своем пребывании в этом несуществующем мире, и машина будет их записывать, чтобы потом, после того, как мы вас разбудим, вы могли бы вспомнить все, что с вами происходило во время сна... Вот такой вот белибердой Ассоциация забила баки образованному, но верящему в сверхъестественные явления человеку, – криво усмехнувшись, закончил свой рассказ Валерий. – А знаешь, что самое смешное во всей этой истории, Гер? Что герою нашему время от времени все-таки верится в то, что он действительно находится в мире, который создан лишь программой компьютера, и что вот-вот прозвучит сигнал окончания эксперимента, и он проснется в испытательном кресле, опутанный с головы до ног проводами и датчиками... – Только не говори, что именно поэтому ты и решил завязать с Ассоциацией, попросил Ставров. Рувинский махнул рукой и тупо проследил, как задетая им тарелка летит на пол, но не разбивается. К счастью, тарелка была пуста. – Конечно, нет, – сказал он. – Просто когда пришло отрезвление, и я понял, что мир будущего все-таки реален, то мне стало ясно, что подобное заглядывание вперед плохо кончится для всех нас.. Это все равно что двоечник, списывающий во время контрольной у своего соседа. Или если бы перед чтением увлекательного детектива тебе дали бы заглянуть в конец, где содержится ответ, кто убийца... Только, конечно, в нашем случае масштабы явления и опасность его несравненно больше... Нет, серьезно, Гер, когда я представил себе, как возможность получать информацию из будущего станет этакой "палочкой-выручалочкой" для человечества, то мне стало страшно. Люди постепенно привыкнут, что им известно всё наперед, и, следовательно, не стоит ни мучаться, ни думать, ни обливаться потом, чтобы получить ответы на свои вопросы. Нужно тебе, предположим, лекарство от неизлечимой болезни – открывай любой медицинский учебник будущего и бери оттуда рецепт!.. Хочешь узнать, какое из нефтяных месторождений наиболее перспективно? Пожалуйста, надо только заглянуть в будущий век!.. Потребовалось определить, в какие акции следует вложить свои деньги или какая лошадь выиграет на скачках в ближайшее воскресенье – нет ничего проще, только свяжись со своим представителем в двадцать первом веке!.. – Подожди, Валер, – сказал Георгий заплетающимся языком. – Но ведь если люди будут знать такие вещи заранее и пальцем о палец не ударят, чтобы эти вещи сбылись, то откуда возьмутся ответы на вопросы? – Пра-ально, – протянул Рувинский, грозя пальцем Ставрову. – Это ты молодец, сообразил... Именно поэтому, Гера, Ассоциация и держит получаемую ей информацию в секрете. Потому что, стоит кому-то постороннему узнать об этом, и страшно представить, что тогда начнется!.. Но разве это меняет суть дела? Разве невидимая палочка-выручалочка перестает быть таковой? А? Он навалился на край стола, уставившись на Ставрова осоловелым взглядом. – Ну, и какой же из этого следует вывод? – осведомился Ставров. – Ну, ты же умный мужик, Гер, придумай вывод сам! – радостно воскликнул Рувинский. – Что ж, пожалуйста... В принципе, я давно уже об этом подумываю, только теперь ты окончательно подтвердил мои мысли, – признался Ставров. – Было бы лучше, если бы никто никогда не создал машину времени... Ведь это только в фантастике хорошо расписывается, какие заманчивые возможности предоставляет путешествие во времени. А в действительности это, наверное, одно из самых страшных открытий человечества... может быть, даже почище ядерной реакции или генной инженерии... Ты правильно сказал, Валер, нам такая палочка-выручалочка не нужна. Мало того, что она на уровне общества создает невиданный соблазн ускорения прогресса, обеспечения всеобщего благосостояния, мгновенного и нетрудоемкого решения всех проблем. Соблазн, которому не суждено сбыться, потому что, рано или поздно, общество начнет деградировать, и тогда от благополучного и более развитого будущего не останется ни следа... А на уровне отдельно взятой личности это будет способствовать пробуждению... – Георгий пощелкал в воздухе пальцами, пытаясь найти в уме лучшее определение, и в голову ему вдруг пришло сравнение, использованное когда-то Штирдлицем-Тихоновым, – пробуждению змей!... Да, Валера, тех самых ползучих гадов, которые до поры до времени спят в душе каждого из нас, но которые в любой момент готовы очнуться от спячки и сожрать нас с потрохами!.. Это наша корысть, жажда познания любой ценой, наши амбиции, трусость и предательство. Следовательно, машина времени – очень опасная штуковина, а раз так получилось, что она уже функционирует на полную катушку, то наша задача уничтожить ее к чертовой бабушке, и крышка! Ты согласен со мной, Валера?.. Но Рувинский почему-то не отвечал. Ставров пригляделся к нему внимательнее и с удивлением обнаружил, что его приятель уже отключился, положив голову на сложенные параллельно краю стола руки. Тут, наконец, и Георгий почувствовал, что он устал – дальше некуда. Остатков его сил еще хватило на то, чтобы перетащить Рувинского в комнату на диван раскладывать диван уже представлялось подвигом, достойным Геракла, – а потом погасить свет и рухнуть в кресло-качалку. И уже засыпая, Ставров подумал: "А ведь это действительно отличная мысль, насчет уничтожения машины времени. Не забыть бы только вспомнить ее завтра". А потом он нырнул в дыру Трансгрессора, которая почему-то оказалась на этот раз черной, как смола...