Текст книги "Репортажи из шестого тысячелетия"
Автор книги: Владимир Лазарис
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Израильский юмор отличается от знаменитого еврейского юмора. Он не похож ни на шолом-алейхемовский, ни на хелмский, ни на американо-еврейский и вообще ни на какой другой.
В галуте еврей всегда был гонимым, слабым и беспомощным, тихим и безропотным. А главное – смешным. Достаточно было начать анекдот со слов «Собрались три еврея…» или «Приходит Абрам домой и видит Сарру…», как слушатель уже начинал хихикать. Однако в юморе этих гонимых евреев отражались и незыблемость традиций, и семейное тепло, и крепость родственных и общинных связей, и безграничное терпение и способность смеяться над самими собой.
Израильские потомки галутных евреев тоже умеют смеяться над собой. Но природа смешного положения, в котором оказывается герой галутного анекдота, иная, чем природа смешного положения, в которое попадает герой израильского анекдота.
В первом случае она часто связана с тем, что еврей отличается от своих соседей-неевреев, во втором – с тем, что израильтянин от своих соседей не отличается.
Типичным примером, так сказать, бытового юмора могут служить скетчи знаменитого эстрадного трио «Ѓагашаш ѓахивер» («Бледнолицый следопыт»). В это трио, выступающее с неизменным успехом уже четверть века, входят Шайке Леви, Исраэль Поляков и Габи Банай. Сокращенно их называют «гашашим». Хотя в разговорном жанре работают многие, у «гашашим» с их добродушными, типично израильскими и вместе с тем международно-«ярмарочными» шутками нет равных. Их скетчи чуть ли не ежедневно передаются по радио и давно выучены наизусть слушателями. Их остроты и неологизмы давно вошли в разговорный иврит. Но главное – не в остротах, а в типажах: зрителям очень легко узнать в эстрадных персонажах самих себя.
Помимо эстрады «гашашим» успели сняться в кинокомедии «Высота Хальфон не отвечает» – о трех резервистах, попавших на армейские сборы в Синайскую пустыню.
Один из героев отправился на рыбалку (в пустыне!) и по ошибке попал в плен к египтянам. Будучи родом из Каира, он сразу признал земляка во вражеском офицере, и уже через несколько минут они вспоминали знакомые улицы и пили кофе. Израильтянин упрекнул египтянина: «Вы что, ашкеназы[39]39
Ашкеназ (ивр.) – название одного из древних народов, упоминаемых в Торе. Со временем в еврейской традиции превратилось в название Германии, а «ашкеназами» стали называться евреи-выходцы из Германии. Позднее в эту группу вошли и евреи Восточной Европы.
[Закрыть], что кофе варить не умеете!» А египтянин жаловался земляку, что ему не хватает денег: «Я ведь не Ротшильд!» И оба слаженным дуэтом запели знакомое «Был бы я Ротшильдом…» из «Тевье-молочника».
В этом славном фильме много смешного, но за смехом угадывалась мечта людей о мирной жизни, даже (или особенно?) если эти люди – солдаты. И «гашашим» эту мысль доносили со свойственными им тонкостью и мастерством.
С «гашашим» связан замечательный драматический и эстрадный актер – Йоси Банай (родной брат Габи), который пишет для них тексты уже более десятка лет. Сам он делает на эстраде буквально все – играет, режиссирует, пишет тексты песен, реприз и скетчей и, конечно, поет. Даже не столько поет, сколько играет песню.
Никакого особенного голоса у Йоси Баная нет, как не было его у Жоржа Брассенса (все песни которого Банай перевел на иврит) или у Марка Бернеса. Но у него есть колоссальный заряд человеческого тепла, искренности и оптимизма.
Открыл «гашашим» первый израильский эстрадный актер, первый комик, первый киноартист – Шайке Офир, король Шайке-первый, «Человек с тысячью лиц».
17 августа 1987 года он умер, и впервые при упоминании его имени люди плакали, а не смеялись.
Незадолго до смерти его навестил в больнице знакомый режиссер и предложил ему сделать моноспектакль по гоголевскому «Дневнику сумасшедшего».
Дважды представилась ему возможность сделать международную карьеру – во Франции и в США. Он вернулся домой.
«Я могу творить только здесь, – объяснил он, – играть на своем языке, в своей стране. Я не могу творить без корней».
Иерусалим 30-40-х годов, квартал Эвен-Иеѓошуа, рядом с Меа-Шеарим. Религиозная семья Гольдштейн. В этой ашкеназской семье с детьми говорили на идише, но знали также ладино и арабский. Родители мечтали, что их дети приобретут «солидные» профессии, станут чиновниками в банке или на почте.
Шайке не стал чиновником по чистой случайности. Однажды на улице Шайке встретил своего приятеля, с которым не виделся несколько лет. В ответ на вопрос, куда он исчез, приятель сказал: «Я в ПАЛЬМАХе[40]40
ПАЛЬМАХ (ивр.) – аббревиатура слов «плугот махац» – ударные отряды, созданные в мае 1941 года и ставшие основой будущей Армии обороны Израиля.
[Закрыть]». Шайке впервые услышал это слово и решил разузнать подробнее, что оно значит, а разузнав, прибавил себе два года и добровольцем поступил в ПАЛЬМАХ. Дома его предупредили, что, раз так, от него отказываются. Позднее Шайке Офир скажет, что это было первое из трех решений, определивших его судьбу.
Второе решение – учиться пантомиме в Париже у Этьена Декре, а третье – жениться на Лидии, дочери известного еврейского актера Шумахера.
В ПАЛЬМАХе он служил вместе с писателем Даном Бен-Амоцем. Дан перевел на иврит рассказ Уильяма Сарояна, а Шайке читал его на субботнем вечере. Дан схватил его за руку: «Дурень, тебе надо учиться в театральной школе», обещал познакомить его с актерами и устроить прослушивание.
Через неделю Шайке поехал на экзамены в студию театра «Оѓель». «Все читали Шекспира или Бялика. Я решил показать свои пародии. Велели ждать ответа. Через две недели, когда я уже отчаялся, пришел ответ: „принят“».
В парижской студии пантомимы Этьена Декре вместе с ним учился Марсель Марсо, который стал его близким другом.
Впереди ждала большая карьера, но Шайке решил вернуться в Иерусалим. Чтобы купить себе билет, он выступал на улицах вместе с Марселем.
В Израиле Шайке создал первую труппу пантомимы. Затем решил вернуться в театр, играл в Камерном, но недолго. Он сам был театром одного актера. Шайке выступал с сольными концертами, куда включал интермедии, пантомиму, отрывки из спектаклей.
Всегда подтянут, элегантно одет. Мягкая походка, покоряющая улыбка. В 1957 году известный американский певец и конферансье еврейского происхождения Лео Польд пригласил Шайке выступать в его в ночном клубе в Нью-Йорке в течение трех месяцев. В этом клубе выступали самые известные певцы и актеры того времени.
«Что я мог показать после выступления таких великих актеров и певцов, которые собирались в клубе Лео? Со страхом я вышел на сцену и прочел одну из юморесок. И вдруг аплодисменты…
Я плакал от счастья. Пришел в себя только после того, как меня все окружили и поздравляли».
Шайке стал выступать на Бродвее. Импресарио ухватились за молодого талантливого израильтянина. Он сопровождал Марлен Дитрих в ее выступлениях. Позднее она напишет: «Если верить в переселение душ, то в прежних воплощениях Шайке Офир был благородным, аристократическим конем».
Шайке Офир пробыл в США четыре с половиной года.
Но он не вернулся в США, остался дома. «Я понял, что никогда не смогу играть в чужой стране. Английский – не мой язык. Гены – не мои, земля – не моя. Я могу выразить себя только в Израиле».
Следует отметить, что политическая сатира в Израиле, как и во всем мире, острее бытовой. И, как во всем мире, она парадоксальным (а может быть, наоборот, логическим) образом создает популярность своим «жертвам» – министрам и другим правительственным особам.
Не проходит и недели, чтобы на телеэкране не появился блестящий эстрадный актер Тувья Цафир, который преображается в разных министров, а то и в главу правительства и распевает песенки на слова сатирика Эфраима Сидона. Но в Израиле политическая сатира настолько острая, что в конце 70-х годов решили прикрыть лучшую сатирическую телепрограмму «Головомойка», за которую, кстати, ее вдохновитель, автор и режиссер Мордехай Киршенбаум получил Государственную премию.
«Головомойку» закрыли, но толку от этого мало: политическая сатира сменила названия своих программ, а менее острой не стала и, уж конечно, не исчезла.
Среди родоначальников израильской политической сатиры видное место занимает Эфраим Кишон, переведенный на все языки мира. Помимо юмористических рассказов, снискавших ему славу в 50-х и 60-х годах, Кишон долго и удачно работал как сценарист и режиссер первых израильских комедий, в которых героем был типизированный израильтянин.
Большим успехом пользовалась в свое время сатирическая программа Дуду Топаза, описывающая израильского обывателя, улетающего в Австралию от войн и армейских сборов, от арабов, от политической неразберихи и налогового удушья. Израильтянин (Дуду Топаз) ругает на чем свет стоит свое разнесчастное государство до той последней предотлетной минуты, когда он вдруг начинает понимать, что только здесь и может жить. «Где еще я могу сказать бакалейщику: „Мойше, запиши мне в долг две сметаны“? Где еще я смогу просто так постучаться к соседям и попросить пачку маргарина и банку огурцов? А какое еще государство я смогу так поносить? Допустим, в Австралии я заработаю в 200 раз больше, но кто мне будет там завидовать? Вот поэтому я тут и остаюсь. Может быть, это звучит по-идиотски, но мне кажется, что все мы из-за этого тут и остаемся».
Скетчи Топаза – «Арабский ремонт в Министерстве обороны», «Обжорство», «Письмо резервиста из Ливана» – невозможно пересказать, да и не нужно. Его успех объясняется тем, что в закромах академического и книжного сионизма он раскопал волшебную лампу, способную пролить истинный свет на доморощенных космополитов.
Если в 50-е годы особо выделялось творчество Эфраима Кишона, то в 80-е годы выделяется творчество его молодого и плодовитого тезки Эфраима Сидона. В 1971 году Сидон впервые начал писать сатирические скетчи для эстрады. В 1972 году он поступил на исторический факультет Иерусалимского университета. Там и произошла знаменательная встреча со студентом юридического факультета Бени Михаэлем, ставшим соавтором Сидона. Вначале они писали для студенческой стенгазеты «Ослиная пасть», а потом, вместе с Коби Ниром и Ханохом Мармори создали популярную сатирическую журнальную колонку «Зу-Эрец» (игра слов: «Зу-Эрец» на иврите «Эта Земля», но на английском «Зу» – «зоопарк») и уже упомянутую телепрограмму «Головомойка», которая четыре года подряд с успехом выполняла роль внепарламентской оппозиции.
Вместе с Бени Михаэлем Сидон написал сценарий к десяти сериям комедийного телефильма «Родственнички», где современный Израиль показан на примере одной семьи.
Не менее успешно Сидон работает и один: он долго вел сатирическую колонку в журнале «Котерет рашит», потом перешел в ежедневную газету «Маарив» и – совсем неожиданно для профессионального сатирика – написал семь книг стихов для детей.
В них Сидон начал впервые разрабатывать неведомый в Израиле стихотворный жанр, который по-русски условно можно назвать «нескладухи».
Вот пример из сборника «Сад на лысине»:
Шутки и анекдоты, родившиеся в Израиле под иракскими ракетами во время войны в Персидском заливе, – лучшее свидетельство тому, что израильтяне не теряют чувство юмора даже в самые опасные минуты: никто ведь не знал, когда и как кончится эта война. А она кончилась в веселый праздник Пурим, который традиционно отмечается в честь избавления еврейского народа от гибели – персидский царь Артаксеркс повесил не евреев, как того хотел его визирь Аман, а самого Амана.
Глава четвертая
Глубокая связь между словами «человек» и «земля» существует не только в древнееврейском языке, однако только в нем «земля» («адама») и «человек» («адам») происходят от одного корня, что делает эту связь коренной. А слог «дам» – «кровь», входящий составной частью в оба слова, превращает эту связь еще и в кровную.
Тема «человек-земля» прозвучала в молодежной телепрограмме. С шестью израильскими старшеклассниками обсуждался вопрос, чем они считают службу в армии: правом или обязанностью?
Участники мгновенно разделились на «левых» и «правых». Оказалось, что «правые» вполне готовы нести воинскую повинность, в то время как «левые» вовсе не горят желанием служить в армии и «терять целых три года жизни».
Отношение молодежи к службе в армии отражено и в фильме «Блюз летних каникул». Фильм имеет точную временную привязку: первоначально автор назвал эту ленту «В августе 1970 года». Именно тогда у него самого закончились последние школьные каникулы – короткий отрезок времени между детством и армией. В него он и поселил своих героев – тель-авивских старшеклассников, сдавших выпускные экзамены на аттестат зрелости. Впрочем, в Израиле настоящий аттестат зрелости получают не в школе, а в армии. В 1970 году израильская армия все еще была вовлечена в «войну на истощение», без начала и конца, без лобовых столкновений и решающих боев. Просто две армии, сидевшие по обе стороны Суэцкого канала, пытались истощить друг друга регулярными артиллерийскими обстрелами. Странная война, на которой тем не менее убивали, как и на всякой другой.
Вчерашние школьники знали, что их тоже ждет Канал, и последние каникулы еще связывали их со старыми друзьями и безмятежным упоением жизнью.
Для этих мальчишек война как таковая не являлась чем-то далеким и неведомым: всего за три года до окончания школы они вместе со всей страной праздновали победу в Шестидневной войне. И особым шиком у них считалась служба в боевых частях, лучше всего – в десантных, ведь на форме у десантников есть «крылышки», от которых теряют голову девушки и бледнеют соперники-пехотинцы.
Долговязому, неуклюжему очкарику Йоси Цвилиху по кличке «Джо» никакие «крылышки» не светили, поэтому на своих проводах в армию ему даже не удалось потанцевать с той, в которую он был так долго и безнадежно влюблен. «Она ушла со старшиной-десантником», – записал в своем дневнике несчастный Цвилих перед тем, как друзья уволокли его на традиционную церемонию стрижки.
Йоси Цвилих не успел попасть на Канал – он погиб во время учений.
А курчавый Шмуэль Марголис не расставался с 8-миллиметровой любительской кинокамерой, которой он на прощание увековечивал друзей. Он же поставил для выпускного школьного вечера яркое антивоенное представление, с лейтмотивом «Не хотим, не хотим, не хотим войны, генералов, приказов, памятников».
Одаренному музыканту и композитору Моси всегда и во всем везло, и даже после получения призывной повестки оказалось, что он может остаться в тылу и не портить свои музыкальные пальцы.
Рядом с ним – пацифист и анархист Хареле, вооруженный десятком лозунгов, которые он писал карманным распылителем на стенах тель-авивских домов: «Нет – войне!» или «Голда, опомнись!» – под влиянием тогдашнего духа молодежного бунта, выплеснувшегося из Калифорнии в песнях Боба Дилана. Но наивный бунт Хареле окончился тем, что бунтарь пришел вместе со всеми на призывной пункт. И эти мальчишки «ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы».
В Израиле есть цензура, но не политическая, а военная. Она отнюдь не покушается на демократические основы общества, более того – с 1949 года действует письменное соглашение между правительством и Объединенным комитетом редакторов всех основных ежедневных газет о требованиях и полномочиях военной цензуры, которое периодически обновлялось, но с 1966 года его текст остался без изменений. По словам главного военного цензора, каждый новый вариант был все более либерален.
У военной цензуры есть единственная цель: «предотвратить огласку любой информации, которая может нанести ущерб безопасности государства».
Либеральный характер израильской цензуры зафиксирован в следующем параграфе: «…не существует цензуры по политическим и любым другим вопросам, коль скоро они не содержат материалов, связанных с государственной безопасностью».
Открытость израильского общества и либеральность цензуры представляют постоянный соблазн для журналистов, но по большей части журналисты хорошо знают, о чем нельзя писать, а цензоры – что нельзя цензурировать.
Израильскую цензуру характеризует и статистика, собранная специальной исследовательской группой при министерстве обороны Великобритании. В 1983 году исследователи выяснили, что с 1949 года зарегистрировано всего 180 жалоб – примерно по пять в год.
Английские специалисты считают, что израильская цензура «оперативна, эффективна, контролируема и побуждает журналистов своевременно представлять свои материалы для проверки».
В Израиле есть не только еврейская, но и арабская пресса, часто враждебная. Но цензор может контролировать и запрещать только подстрекательство к насилию. В остальном арабские газеты Восточного Иерусалима, Иудеи, Самарии и сектора Газы свободны публиковать любые политические заявления и точки зрения. Обычно цензуру не любят, ей противятся, с ней борются, наконец, ее боятся. А в Израиле ничего подобного нет.
Есть армии, в которых приказано умирать, но не сдаваться. Есть армии, где в безнадежном положении сдаются, чтобы не умирать. Не трусость, а суровая необходимость боя заставляет иногда принимать это трагическое решение.
Такое случалось в Армии обороны Израиля и в Синайскую кампанию 1956 года, и в Шестидневную войну 1967 года, и в Войну Судного дня 1973 года.
«Что нам делать?» – запросил по рации командир передового израильского отряда, окруженного египтянами на Суэцком плацдарме в первые дни Войны Судного дня. На другом конце провода стоял тогдашний министр обороны Моше Даян. «Принимайте решение по обстановке, – ответил он и добавил: – Сделайте все возможное, чтобы выжить».
При том что солдат в израильской армии берегут, заботятся об их безопасности и никогда не жертвуют их жизнями ради какой бы то ни было цели, возможность попадания в плен не исключена.
Плен – такая же неотъемлемая вероятность на войне, как и смерть.
Смерть превращает солдата в героя. А плен?
Эти вопросы замелькали в израильских газетах в 1985 году после возвращения из плена шести израильских солдат, обмененных на террористов Ясера Арафата.
Возвращение было триумфальным. Зачин народному ликованию дали средства массовой информации. Шестерых, вернувшихся из плена, встречали, как космонавтов, вернувшихся на Землю.
Шестерых ребят сжимали в объятиях измученные ожиданием отцы и матери. Друзья поливали их шампанским и забрасывали цветами, корреспонденты совали им под нос микрофоны, соседи по дому встречали транспарантами «Добро пожаловать!». Добравшись до своих домов, каждый из шестерых должен был выйти на балкон и помахать народу, толпившемуся внизу, верящему в очередное чудо, свершившееся в преддверии праздника Хануки[42]42
Ханука – праздник в память освобождения Иерусалимского Храма (2-й век до н. э.) и победного народного восстания евреев против сирийских царей Селевкидов.
[Закрыть].
Вечером того же дня народ узнал, какой ценой это чудо свершилось: за шестерых израильтян освободили 4500 палестинских террористов, в том числе заключенных из Южного Ливана.
Можно легко представить себе, что чувствовали родители освобожденных израильских военнопленных, не видевшие своих детей 426 дней. Но так же легко представить себе и чувства родителей, чьи дети погибли в Ливане, очищая его от тех самых террористов, которых сейчас отпустили на свободу.
Выкуп пленных связан с еврейской традицией.
Каждый понедельник и четверг в специальной молитве призывают евреи Господа Бога смилостивиться над их собратьями в беде и в плену, выручить их, защитить и спасти.
«Возврати, Господи, пленников наших, как потоки в полдень…» – говорится в 125 Псалме. Выручая своих пленников и заложников, евреи никогда не торговались: за еврейскую жизнь уплачивалась любая цена, как бы высока они ни была. Вопрос в том, как уживается эта традиция с борьбой против террора и шантажа, которая ведется в мире.
День Независимости проходит в Израиле весело: сжигают много бенгальских огней, съедают сотни тонн хлеба и мяса, выпивают тысячи литров вина – словом, как водится на праздниках во всем мире. Разве что в отличие от всего мира у нас этому празднику предшествует тесно связанная с ним отнюдь не праздничная дата – День памяти солдат, павших в боях за Израиль. Между двумя этими датами нет временного промежутка.
Документальный фильм «Жить с болью» рассказывает о родителях тех, кого поминают перед Днем Независимости и кому еврейское государство обязано своим выживанием.
Как жить с непроходящей болью? Как жить среди людей, которые не пережили ничего подобного? Как растить других детей, зная, что и они вот-вот наденут военную форму и станут на место погибших?
Авторы фильма пришли в большой красивый дом в Зихрон-Яакове, где два раза в месяц собираются несколько супружеских пар, объединенных одним общим горем: их дети погибли в ливанской войне.
Множество фотографий, имен и воспоминаний, схожих между собой. Эти немолодые люди рассказывали о том, как изменилась их жизнь.
Им стало труднее говорить с людьми, у которых ничего не случилось. Поэтому они так ждут встреч в Зихрон-Яакове, где будут только «свои», где не надо будет выбирать слова и сдерживать слезы.
О них же рассказывает и теледрама «Жертвоприношение», действие которой происходит на военном кладбище, где из года в год встречаются два осиротевших отца: Штерн-ашкеназ и Бенц-сефард.
Вся их жизнь, такая разная, сжалась до того дня, когда осиротевшие родители с лейками и букетами цветов приходят на военные кладбища прибрать свои могилы. Здесь Штерн и Бенц ведут бесконечный разговор о погибших детях.
Любой осиротевший родитель в любой стране мира мог бы в своем горе обратиться к Всевышнему с безответным вопросом: «Зачем Ты забрал моего сына?» Штерн и Бенц не задают этого вопроса. Они сидят у соседних могил своих сыновей, пьют кофе Штерна и закусывают бутербродами Бенца.
