Текст книги "Я – инопланетянин"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Да, я его понимал! Хотя вряд ли координатор мог оценить причины и степень моего понимания.

– Вы, вероятно, слышали о многолетних исследованиях граничных областей Анклава, – произнес он, гипнотизируя меня взглядом. – Упомянув о неудачных попытках, я, собственно, имел в виду глубинное зондирование, хотя бы на тридцать-сорок километров… Этого сделать не удалось, но пограничную зону наши специалисты изучили. Даже разработали терминологию: вуаль, а в ней – проходы-щели, ведущие к пальцам и рукавам, к бассейнам, карманам и пазухам… Об этом много говорилось и писалось года четыре назад… Помните? Конечно, помните! У вас же эйдетическая память!

Я молча кивнул. Память у меня и в самом деле неплохая.

– Теперь мы знаем больше об Анклаве. Физики из МТИ[12]12
  М Т И – Массачусетский технологический институт, США. Далее перечисляются крупнейшие научные центры: Кембриджский университет (Англия), Институт имени Вейцмана (Израиль), Институт имени Макса Планка (Германия), Беркли (США).


[Закрыть] считают, что это зона повышенной энтропии, и с ними многие согласны – в Кембридже, в институтах Вейцмана и Макса Планка, в Беркли и у вас в Москве. Возможно, физики правы: любой источник питания разряжается там с поразительной скоростью, генераторы не вырабатывают ток, не действует радиосвязь, магнитные носители не держат информации, меняется период полураспада у радиоактивных материалов и не происходят кое-какие химические реакции…

– Горение? – полюбопытствовал я.

– Нет, взрыв… любая экзотермическая реакция со слишком быстрым и бурным выделением энергии. Но воду для кофе вы там согреете.

– Если туда попаду. Мой гость усмехнулся.

– Думаю, попадете, так как СЭБ планирует пешую экспедицию. Раз техника несостоятельна, нужно отправить людей, которые пройдут определенным маршрутом, выполнят первую рекогносцировку и, главное, докажут, что в Анклаве можно выжить. Людей с уникальной подготовкой, умелых, крепких телом и духом, и вдобавок таких, что будут трудиться из любви к искусству, а не за деньги или славу. Людей, способных…

– …к смертоубийственной игре, – закончил я. – Не продолжайте, Жиль, я понял. Вам в самом деле нужны экстремалыцики.

– Разумное решение, не так ли? – Монро снова усмехнулся. – Вы и подобные вам от природы приспособлены к выживанию, и все вы – любители смертельных авантюр. К тому же есть среди вас таланты, каких не сыщешь в МТИ и Кембридже. Вот вы, например… Вы не просто информационщик, вы – живой компьютер! О вашей памяти рассказывают чудеса!

– Нет никаких чудес, координатор. И дар мой не такой уж редкий.

– Редок не дар, а сочетание даров. Память, техническое образование и опыт, ваши спортивные подвиги, умение руководить людьми… – Я сделал протестующий жест, но он упрямо замотал головой. – Не спорьте, мсье журналист, не спорьте! Я знаю о вас побольше, чем дочка пани Клары!

– Что же именно?

– Все, что знаю, будет передано вам. – Монро наклонился к диску переговорника и буркнул: – Кейс! Живо!

Модификант-телохранитель доставил плоский чемоданчик. Пиджак, распираемый мышцами, сидел на этом парне как седло на корове, шея была толще головы, а лоб – шириной в два пальца. Люди, люди! Что вы с собой творите!

Мой гость откинул крышку, вытащил плоскую пластину ридера и перебросил мне.

– Ознакомьтесь, Арсен. Здесь несколько разделов: самые свежие данные об Анклаве, план и маршрут экспедиции, список участников и сведения о каждом – в том числе о вас. Подробность оцените сами… – На его губах мелькнула улыбка.

– Оценю.

Я ткнул пальцем в клавишу ридера, и по экрану стремительно побежали шеренги букв и цифр, сливаясь в колонны строк и чередуясь со снимками и схемами. Документ был обширен. Пришлось прикинуться, что я его просматриваю по диагонали, хотя вся информация, от первой буквы до последней точки, уже отпечаталась в моей памяти.

Кое-что вызывало вопросы – например, состав участников. Трое, кроме меня, и ни с одним не довелось свести знакомство! Конечно, я слышал о Макбрайте и ад-Дага-бе – наше сообщество невелико, и на всей Земле не наберется пары сотен настоящих экстремалыциков. А эти были настоящими, пусть не из первой десятки, но уж в двадцатку они входили точно! Тем не менее я с ними раньше не встречался и предпочел бы посетить Анклав с людьми хорошо знакомыми, а значит, более надежными – скажем, с Уэсли Райкером и Ярославом Милошем. Что же касается некой двадцатилетней девицы по имени Цинь Фэй, то про нее я ничего не знал, и необходимость в ее услугах казалась мне сомнительной.

– Вы включили девушку? Зачем? Тройка – оптимальный вариант: лидер с двумя помощниками. Если уж брать четвертого, то нужен обязательно мужчина, человек с опытом.

Монро принял загадочный вид.

– За нее, Арсен, не беспокойтесь. Опыта, согласен, маловато, но превосходно тренирована: сильна, вынослива, отличный пловец и скалолаз, владеет у-шу и знает русский и английский. Однако наш выбор определялся не этим. Она – ваш проводник!

– Бывала в Анклаве?

– Да, на границе, в составе нескольких китайских групп. Она ощущает вуаль на расстоянии… врожденное свойство, мой дорогой, – чувствовать то, что недоступно приборам! Драгоценный дар! Здесь, – он постучал пальцем по ридеру – об этом нет ни слова, но мы провели тщательную проверку. Не сомневайтесь, она понимает, куда нельзя соваться!

– Ясновидящая? Экстрасенс? – Я нахмурился: люди подобного сорта не пользовались моим доверием.

– Термины слишком неопределенные, – с тонкой улыбкой заметил Монро. – Я бы выразился иначе: она умеет делать то, что делает. Ну, и еще кое-что… сложится вдвое, пролезет в любую щель… Говорю вам, Арсен, вы за нее не беспокойтесь!

– В любую щель? Она модификант? – Эти продукты местной генной инженерии нравились мне еще меньше экстрасенсов.

– Нет. Я же объяснил – врожденный дар плюс обучение, не изменяющее человеческого естества. На Востоке, мой дорогой, умеют многое, что и не снилось нашим мудрецам!

– Хорошо. Поговорим о других.

– Вас что-то смущает?

– Да. Ад-Дагаб мусульманин. Особая пища, религиозные обряды, неприятие иноверцев и безбожников… Мак-брайту пятьдесят. Слишком стар, слишком богат и, как я слышал, весьма капризен.

Монро хохотнул.

– Что есть, то есть! Но он в отличной форме и, думаю, вам не уступит. Богатство не помешало ему стать великолепным инженером, а нам необходимо выяснить, что происходит в Анклаве с техникой. Ну, и еще одно… Бюджет ООН невелик, а СЭБ и того меньше… Словом, Мак-брайт взял на себя половину расходов.

– С этого бы и начинали, – проворчал я. – А что с другой половиной? Внес Аллах или шейхи из нефтяных эмиратов?

– Нет, обошлись своими силами, – с достоинством сообщил мой гость и покосился на ридер, куда я вызвал фото ад-Дагаба. – Учтите, этот – наименьшее зло из всех вариантов, предложенных правоверными. Человек военный, дисциплинированный и не фанатик… Специалист по рукопашному бою, силен и вынослив, как верблюд… – Монро поморщился и протяжно вздохнул. – Войдите в наше положение, мой дорогой… Это международная экспедиция, и в ней должны быть представлены три доминирующие в мире силы: Запад, Восток и исламисты. Плюс максимально нейтральный руководитель – лучше всего бразилец или индус, но там нет экстремаль-щиков вашего класса. Так что, по рукам, как говорят у русских?

– Я подумаю.

– Гмм… Мы еще не затронули вопрос о награде… Она…

– Пусть наследная принцесса Дании поцелует меня в щечку. Как-то я ее видел… Очень милая девушка!

Монро ухмыльнулся.

– Если хотите, я уложу к вам в постель всех европейских принцесс и пару наложниц микадо в придачу. Вы согласны?

– Подумаю, – повторил я и потянулся к бутыли с вином.

* * *

На Уренире любят ясные ответы. Там «да» означает согласие, «нет» – отказ, и, если кто-то просит время на раздумья, такая просьба не диктуется капризом или стремлением набить себе цену. Там понимают, что не любому дано искусство мгновенного выбора, определение верных путей и всех последствий, к которым приведет то или иное решение. Случается, что нужно взвесить «за» и «против», призвать на помощь опыт, логику, советы старших или, погрузившись в транс, услышать шепот интуиции. И это не игра; это – осознание ответственности за свой поступок, которая понятна всякому.

Иначе на Земле. Здесь, если речь заходит о делах серьезных, каждое «да» и каждое «нет» сопровождается взаимным обнюхиванием и вылизыванием, оскалом челюстей, потоками слов, интригами и ритуальными жестами. Причем жесты эти весьма многообразны: жест доброй воли или адекватного ответа, разрекламированной гуманитарной помощи или последнего сто первого предупреждения. Требуя время для раздумий, я тоже совершаю жест, который должен подчеркнуть значительность моей персоны. Решения скорые здесь не ценятся, и принцип местной дипломатии таков: чем дольше вы тянете с ответом, тем выше его вес.

Отправиться в Анклав, возглавить экспедицию, добраться к Тиричмиру в район эоита? Что за вопрос! Конечно, я был согласен! Я – Наблюдатель, и все необычное и непонятное, что происходит в мире автохронов, мне полагается расследовать. У непонятного есть тенденция быстро становиться неприятным, а что может быть неприятней масштабных экологических катастроф, причины которых неведомы? Случившееся могло отразиться лишь на

Земле и местной солнечной системе, но с равным успехом представить пангалактическую угрозу – а это уже касалось Уренира и множества других разумных рас. Взять хотя бы пресловутую пи-бамб… Не очень верилось, что технология землян способна на такое, а вот у талгов – очень может быть! Мои соперники-коллеги, что прячутся в точке Лагранжа, словно пауки при издыхающей мухе… Если они рискнут нарушить Равновесие, то неприятностей не оберешься!

Но, кроме веления долга, был у меня в этом деле и свой интерес. Аме Пал, старый мудрец, мой добрый приятель… Конечно, он погиб, так же как погибли все его ученики из гиндукушской Общины Света и двадцать миллионов пуштунов и белуджей, таджиков, хазарейцев, чарамайков[13]13
  Пуштуны, белуджи, таджики, хазарейцы, чарамайки – народы, обитающие в Афганистане и Пакистане.


[Закрыть] и других, сцепившихся в братоубийственной войне. Когда рассыпаются горы, гибель людей неизбежна… Но Аме Пал относился к людям особым, владеющим даром предвидения, к тем, чья воля противоборствует смерти, и он к тому же постиг мою сущность. Правда, не до конца – для него я был Хранителем, спустившимся с небес, чтобы оберегать землян от зла и освещать им дороги мудрости… Но я всего лишь Наблюдатель и отлично помню, чему меня учили: мудрость, принесенная с небес, не прививается в земле чужого мира. Мудрость – капризный цветок, и каждая раса должна взлелеять его на собственной крови.

Однако вернусь к Аме Палу. Внимательный и чуткий, он мог предвидеть катастрофу и уловить какие-то признаки бедствия, что надвигалось на его оазис тишины, лежавший средь горних высей. Возможно, он даже догадался о причине совершившегося? Как-никак, он был очевидцем событий и человеком наблюдательным, умевшим слушать и песни ангелов небес, и бормотание духов земли… И если он что-то услышал, то, может быть, оставил для меня предупреждение? Какой-то знак или намек? Не представляя, что это такое, но полагаясь на свое предчувствие, я верил, что знак существует и что он явится ключом к разгадке тайны.

Только б добраться до Тиричмира…

К сожалению, это было непросто даже для меня. Быстрый и привычный способ – накопить энергию для подпространственного прыжка и перенестись в интересующее место – в данном случае не подходил; ни в самом Анклаве, ни вблизи него не открывались телепорта-ционные каналы. Сказать по правде, я сумел бы их открыть, но ощущаемый при этом дискомфорт являлся верным признаком беды; нарушенная ткань Вселенной сопротивлялась моему проникновению, и это значило, что в точке финиша меня поджидает опасность – скорее всего смерть.

Что до других вариантов, доступных не Асенарри, а господину Измайлову, российскому гражданину, то все они были ненадежны. Я не мог претендовать на участие в экспедициях СЭБ или России, но если бы даже такое случилось, возникла бы масса проблем. В любой многолюдной команде я оказался бы лицом зависимым и подчиненным, решающим неразрешимую задачу: сбежать или идти со всеми, оставить спутников и двинуться своим путем или погибнуть в дружном коллективе. Если бы я удрал и если бы мне – единственному! – удалось вернуться из Анклава, то как объяснить подобное везение? Ясно, что появились бы вопросы… то есть сначала вопросы, а потом – допросы… Скорее всего я был бы вынужден расстаться с Арсеном Измайловым, сменить личину на запасной вариант или изобретать с нуля другую биографию… Слишком существенные потери! Но время шло, и я уже подумывал о собственной спортивной экспедиции вместе с Милошем и Райкером. Конечно, сей поход привлек бы ко мне внимание прессы, а это нежелательно для Наблюдателя – но что поделаешь? Super omnia Veritas, как говорили латиняне.

Да, истина превыше всего, а случай редко стучится дважды! И потому я знал, что рассмотрю предложение СЭБ благосклонно – оно развязывало мне руки и пришлось как нельзя вовремя. Официальный статус и небольшая группа, в которой мне отводится роль лидера… Хоть спутники мне незнакомы, но двое из них – экстремалыцики, да и присутствие Цинь Фэй, если как следует поразмыслить, окажется совсем нелишним. Координатор, мой обаятельный гость, уверен в ее способностях… Что ж, великолепно! Если мы выберемся из Анклава, я объявлю, что этим успехом мы обязаны Цинь Фэй и собственной удаче. Удача, деленная на четверых, трех экстремалыциков и экстрасенса, уже не столь феноменальна…

Усмехнувшись этой мысли, я поднялся и прошел в дом, к своему покет-компу[14]14
  П о к е т или покет-комп – продукт дальнейшей миниатюризации средств вычислительной техники, мощный карманный компьютер с голографическим экраном и такой же клавиатурой.


[Закрыть], включенному в общепланетную сеть. Овальный голографический экран развернулся передо мной, мелькнули алые символы кодов защиты и связи, потом из хрустальной глубины всплыла бледная сосредоточенная физиономия Даренкова. Я приказал собрать все данные о будущих моих коллегах и просидел у компьютера до полуночи, просматривая поступающие файлы. Сиад Али ад-Дагаб – рост, вес, возраст, успехи в спорте, продвижение по службе… Макбрайт – большой любитель сладкого, женился многократно, но в данный момент свободен от брачных уз… детей и прямых наследников не имеется… последний спортивный вояж – в пустыню Калахари… Ничего важного, ничего такого, о чем не сообщил бы мне Монро. И ничего интересного, если не считать генеалогии Цинь Фэй.

Она была не китаянкой, как я полагал, но аму, из новой народности, сложившейся в минувшее тридцатилетие, после того как Приамурье отошло к Китаю и началась программа по межрасовому скрещиванию. Отец – полукитаец-полукореец, мать – русская, с примесью нивхской крови… Я не сторонник подобного аутбридин-га, но, глядя на юное личико Цинь Фэй, признал, что в данном случае эксперимент удачен. Брови, приподнятые к вискам, широковатые, но мягких очертаний скулы, маленький твердый рот и вертикальная морщинка над переносицей… В этой девочке чувствовался характер! Чем-то неуловимым она походила на Ольгу, мою земную возлюбленную, с которой мы… Впрочем, это грустная история, и мне не хочется к ней возвращаться.

Я перевел компьютер в режим ожидания и отправился в постель, но долго не мог уснуть. Ольга и девушка-аму будто живые, стояли передо мной, потом их лица слились, и я уже не различал, кто мне явился: призрак ли прошлого или грядущий неясный мираж.

Память, память, вместившая два века моей жизни!.. Не раз я испытывал трепет перед ее необъятностью и думал, что помнить обо всем случившемся со мной, о всех потерях, одиночестве, долгих и страшных годах слияния – сомнительное благо. Память моя – палимпсест, переписанный многократно, но прежние тексты-личности не уничтожены, а лишь замазаны слоями краски, которую нетрудно снять. Снять, содрать, стереть и возвратиться к Даниилу Измайлову, затем к тому, кто жил на Рахени и Сууке, и, наконец, к Асенарри, страннику, явившемуся в этот мир из галактической бездны… Слои дробят мое существование, но все-таки оно едино, как прочная основа палимпсеста – пергамент с запечатленными на нем воспоминаниями. Я мог бы заблокировать их, но для чего? Нет радости без боли и боли без радости…

Юное женское лицо маячило перед моими глазами, все больше делаясь похожим на Цинь Фэй. Я пристально разглядывал его, замечая новые и новые детали: ямочку на подбородке, густые, загнутые вверх ресницы, блеск безупречных зубов и детскую припухлость щек.

Жаль, что она так молода, мелькнула мысль. Жаль!

ГЛАВА 3
БАКТРИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ
Дни второй и третий

Я уже говорил, что Анклав подобен сухой деревяшке, источенной червями. Там, где древесина – вуаль, зона недоступности, а в червоточинах – карманах, рукавах, бассейнах – можно передвигаться, будто в лабиринте среди незримых стен. Собственно, ничто не мешает проникновению через вуаль, ни силовое поле, ни иные физические препятствия, и я бы сказал, что этот барьер присутствует лишь в нашем сознании. Некая информационная граница, психологический рубеж, отделяющий узкие тоннели жизни от более обширных и смертоносных пространств… Мы знаем, что в них скрывается опасность, но нам неведома ее природа. Сгорим ли мы, перешагнув роковую черту? Распадемся на атомы или растечемся слизью по каменистой земле?

Хороший вопрос! Весьма актуальный для Джефа, Спада и Цинь Фэй. В какой-то степени и для меня, ибо со смертью тела Арсена Измайлова закончится мое земное существование. Но, как сказал поэт, весь я не умру – в миг гибели мой разум и моя душа умчатся к звездам, пронзив земную ноосферу. Я совершу путешествие в далекий звездный кластер, я возвращусь в свою плоть, что ждет меня на Уренире, поведаю о том, что видел и слышал, коснусь руки отца, погреюсь в тепле улыбок Рины и Асекатту… Да, в мгновение смерти я не умру, а лишь покину Землю, превратившись на ничтожный отрезок времени в энергоинформационный луч. Но стоит ли с этим торопиться? Определенно не стоит, думал я, глядя на гибкую фигурку Фэй в оранжевом комбинезоне.

Второй наш день прошел без заметных событий. Утром мы миновали точку бифуркации за треугольным бассейном и углубились в левый рукав. Он оказался извилистым, но шел примерно на юго-запад, в нужном направлении, петляя по склонам пологих холмов. Почва под ногами по-прежнему напоминала спрессованный асфальт, однако холмы стали повыше, и кое-где я замечал скалистые образования да россыпи каменных глыб. Гранит, темные плиты сланца и грязно-серый мрамор… В этом не было ничего удивительного, если учесть, что мы приближались к восточным отрогам Гиндукуша, который сложен из древних метаморфических пород, прослоенных гранитами. Странность заключалась в другом – в отсутствии гор и ледников, речных долин, да и самих потоков.

К полудню третьего дня мы углубились в пустыню уже на восемьдесят километров, двигаясь к перевалу Найзаташ, однако ни перевала, ни русла Оксу ни пиков-четырехты-сячников, ни горных хребтов на горизонте не маячило. Правда, виднелся вдали скалистый массив, но был он невысок и черен, как совесть дьявола, – ни снежной белизны, ни ослепительного блеска льда.

Дымка над нами сгустилась, и нижняя поверхность флера была теперь не мутновато-желтой, а скорее серой с редкими проблесками желтизны. Солнце, подобное разверстой розоватой ране, еще просвечивало сквозь нее, но ни луны, ни звезд во время второго ночлега мы не увидели. Впрочем, в дневной период света хватало, хотя он казался сумеречным, нереальным, будто мы странствовали не в земных пределах, а приближались к вратам преисподней. Возможно, эта мысль была не столь уж далека от истины.

На скрипевшем под башмаками щебне не росли травы, и ничего зеленого, кроме «катюхи» и рюкзака Макбрайта, вокруг не наблюдалось. Унылый серый мир, накрытый серым небом… Но в его бесплодности и пустоте были свои преимущества: во-первых, никаких опасностей, кроме вуали, а во-вторых, кусты и деревья не закрывали обзора. Мы обнаружили пять вешек, и у четвертой из них, за номером двадцать два – цистерну с водой. Этот маяк приземлился удачно, не в запрещенной зоне, а в карман трехсотметровой ширины, и выглядел как полагается – то есть новехоньким. Я расписался на вымпеле, затем мы наполнили фляги водой, разоблачились и смыли с кожи пот и пыль. Фэй, повизгивая от наслаждения, плескала из котелка на грудь, Макбрайт жадно косился на девушку, а ад-Дагаб, умывшись, призадумался, потом разостлал на земле комбинезон, опустился на колени и сотворил намаз. Ко мне не снизошли ни грешные, ни святые мысли; я разглядывал мрачный пейзаж, и мое мачете, а также посох с дротиками лежали на расстоянии протянутой руки.

Безлюдье и тишина – не повод, чтобы расслабляться. Впрочем, зрение, слух и даже ментальный поиск в доступных мне пределах не говорили об опасности. На двадцать-тридцать километров от нас, к югу и северу, западу и востоку, не ощущалось ничего живого; ничто не росло, не копошилось в песке, не двигалось и не охотилось. Все, что я смутно чувствовал, сводилось к эмоциям спутников: восторгу Фэй, вожделению Макбрайта и исходившему от чернокожего нуэра каменному спокойствию. Странно! Он был спокоен и холоден во время молитвы и, обращаясь к Аллаху, явно не испытывал религиозного экстаза.

Но в тот момент я не задумался над этой странностью. Натягивая комбинезон и обуваясь, я размышлял о других вещах, казавшихся мне более важными. Например, о вешках: отчего с попавших за вуаль облезла краска, а эта, за номером двадцать два, выглядит новее новой?

К вечеру, на третий день пути, мы оказались в обширном эстуарии, пересеченном скалистой грядой. Похоже, то были остатки Вахханского хребта, примыкавшего с севера к Гиндукушу, однако ни высоких гор, ни озер и рек, ни питающих их ледников мы не обнаружили. Горы рассыпались, будто придавленные непосильным грузом времени, миллионами непрошедших лет; хребет осел и рухнул, оставив после себя гранитные обломки, щебень, крупнозернистый песок и эту жалкую преграду, где самый высокий утес не дотягивал до четырехсот метров. Но склоны их были отвесными, и, обозрев их, я решил, что подъем займет не меньше половины дня.

Мы стояли в центре бассейна, перед скалистой стеной, и я, рассматривая ее склоны, прикидывал, где мы поднимемся следующим утром и нужно ли для подъема альпинистское снаряжение. Внезапно у моего плеча раздался хриплый рык Сиада; обернувшись, я увидел, что он протягивает руку к границе зоны безопасности, лежавшей в километре от нас.

– Там! Справа от пирамидального камня!

Оставалось дивиться остроте его зрения – он что-то заметил с большой дистанции, не прибегая к биноклю. Лично мне показалось, что правее гранитной пирамиды торчит невысокий холмик, то ли песчаный, то ли усыпанный ржаво-коричневым щебнем; ничем не примечательная груда, какие на нашей дороге встречались сотнями.

Я опустил с налобника очки-бинокль, и Фэй с Макбрайтом, будто по команде, повторили этот жест. В тусклом свете, сочившемся сверху, было трудно разглядеть детали, но все же не оставалось сомнений в искусственном происхождении холма. Какие-то искореженные, покрытые ржавчиной штыри, напоминавшие стекло осколки, серые лохмотья, которые еще обозначали форму вытянутого, как огурец, эллипсоида с остроконечной, сходившей на конус приставкой… Весьма знакомые очертания! Макбрайт коснулся моего рукава.

– Что скажете, приятель?

– Вертолет. Старая машина, каких давно не выпускают. Думаю, либо китайский, либо туранский. Пожалуй, одна из первых попыток проникнуть в пустыню.

– Подойдем поближе?

– Да. Мы с Сиадом.

– Я инженер и буду вам полезнее, чем Сиад. Бесспорное замечание. Я кивнул и сбросил с плеч рюкзак.

– Согласен. Идемте, Джеф. Остальные пусть разбивают лагерь.

Лицо ад-Дагаба было равнодушным, не выражавшим ничего, ни любопытства, ни недовольства моим решением. Цинь Фэй произнесла:

– Объект за вуалью, командир. Не стоит ли мне пойти с вами?

– Нет. Попробуй определить, на сколько мы можем продвинуться.

Она прищурилась.

– До тех камней, похожих на драконьи ребра. Видите?

– Вижу.

Я повернулся и зашагал к каменистой гряде, напоминавшей скелет огромного древнего чудища. Дар Цинь Фэй работал с безукоризненной точностью: от полосы этих сланцевых плит до границы зоны насчитывалось с полсотни шагов и примерно столько же – до обломков вертолета. Видимо, это была боевая машина, каких не делали уже лет двадцать, с тех пор, как появились экраноле-ты и циклотурбинный двигатель. В России, однако, до сих пор производили запчасти и комплектующие к «Черным акулам» и «Ми-36», проданным в свое время Китаю, Индии, Турану, Аравии и половине Африки.

Макбрайт догнал меня. Щебенка поскрипывала под его башмаками, ножны кинжала глухо стучали о флягу. В молчании, сопровождаемые лишь этими звуками, мы добрались до гряды камней и сдвинули с налобников шлемов бинокли.

– Сделан в России, – заметил Макбрайт после пятиминутной паузы. – Думаю, «Шива», пятнадцатого или шестнадцатого года выпуска. Если не ошибаюсь, потом их производство свернули.

В странах ЕАСС «Шивой-громовержцем» назывался вертолет «Ми-ЗбН», мощная и очень маневренная машина, предназначенная для борьбы с наземной техникой. Летающий танк, набитый оружием под завязку! Что же его сокрушило – здесь, в сумрачной, но безлюдной пустыне?

– Откуда ржавчина? – спросил я. – Корпус – из металлокерамики, несущие лопасти – из композита… Вроде бы нечему ржаветь.

– Крыло для подвески вооружения, – произнес Макбрайт. – Каркас у него керамический, но консоли и пилоны с ракетами да и сами ракеты – из стали. А те блестящие осколки – бронестекло… там, у передней части фюзеляжа… – Джеф помолчал и добавил: – «Шива» очень надежный аппарат, очень устойчивый… Но посмотрите, как он свалился, приятель! На бок! Крыло торчало вверх – видите эти скрученные ребра и распорки? Потом все металлическое окислилось, осыпалось на корпус, отсюда этот рыжий цвет… Однако взрыва не было!

– Разумеется. Это ведь Анклав!

Мы сдвинули на лоб очки-бинокли и уставились друг на друга. Лицо Макбрайта – серые глаза, крутой подбородок, решительный рот – выражало недоумение, да и я, наверное, выглядел немногим лучше. Вдруг он поежился, словно от порыва ледяного ветра, и прошептал:

– В него не стреляли, клянусь Творцом и всеми святыми апостолами… Эти разрушения – все, что мы видим! – от удара о землю при резком спуске с километровой высоты. Ну, еще от времени… Как думаете, дружище, что с ним случилось?

– Моя задача – не измышлять гипотезы, а накапливать факты. Что до гипотез… Вы у нас инженер-конструктор, Джеф.

Уклончивый ответ, но мне хотелось убедиться, что он заметил кое-какие странности.

Лоб Макбрайта пересекла морщина.

– Больше менеджер, чем инженер, – пробормотал он, всматриваясь в груду ржавчины и стеклянных осколков. – Однако скажу вам, приятель, что вид у этого мусора удивительный – будто пролежал он здесь не девять лет, а девяносто. Или трижды по девяносто… Оболочку снарядов делают из прочного сплава, их толщина – как минимум десять-пятнадцать миллиметров. Краска за эти годы сошла, корпуса ракет могли покрыться ржавчиной, но не осыпаться трухой.

– И что отсюда следует? Мой спутник пожал плечами.

– Если верить отчетам СЭБ, в Анклаве невозможен ряд химических реакций. Или, вполне вероятно, они происходят, но очень медленно. Зато другие идут с огромной скоростью – например, окисление металла и иные процессы деструкции. Вспомните маяки, которые мы обнаружили, – те, что за вуалью… Вид у них был весьма потрепанный.

Я молчал, и Макбрайт, выждав минуту, произнес:

– Жаль, что ближе нам не подобраться. Там должны быть тела… или хотя бы скелеты… еще – одежда, амуниция, приборы… органика, ткань, пластик, магнитные носители… Хотел бы я на это поглядеть!

– Думаю, случай еще представится, – заметил я.

– Надеюсь, босс. Некоторые экспедиции были очень многолюдными…

* * *

В этот вечер мы долго не могли уснуть. Макбрайт рассуждал о нашей находке и строил всевозможные гипотезы, Цинь Фэй то возражала ему, то соглашалась, ад-Дагаб, застывший в каменной неподвижности, внимал им, словно некое непогрешимое божество, коему предстояло объявить истину и тем закончить спор. Я, надув комбинезон, расположился на песке и, прислушиваясь к уверенному баритону Джефа и чистому высокому сопрано девушки, ловил дыхание близкой вуали.

Она колыхалась, то отступая на метр-другой, то приближаясь к нашему крохотному оазису. Ее беззвучное незримое движение порождало эхо, будто какие-то волны проносились над нами, отражались от скал и границ бассейна и гасли, наполняя воздух умирающими отзвуками иной реальности. Не уверен, что Фэй воспринимала их; ощутить эти реверберации было нелегкой задачей даже для меня.

Я думал о том, что способ, которым мы, уренирцы, исследуем Вселенную, имеет свои преимущества и недостатки. Нам в отличие от талгов не требуются корабли; мы посылаем к обителям разума не эти медленные неуклюжие конструкции, а энергоинформационную матрицу, стремительный луч, хранящий человеческую личность. И каждый уренирский Наблюдатель, очнувшись от забвения, является в мир во плоти, привычной для этого мира; он – не чужеродный объект, а столь же законная часть среды обитания, как все живое на планете. Он проживает срок, отпущенный природой, он копит информацию, и этот внутренний взгляд важнее данных, собранных при внешнем наблюдении. Это случай, когда субъективное дороже объективного; исследователь может многое узнать о пчелах или воробьях, но он узнает много больше, став на какое-то время пчелой или воробьем.

Есть, разумеется, и недостатки. Елавный из них заключается в том, что я на долгие десятилетия ввергнут в темницу плоти, хоть и подобной внешне уренирской, но не прошедшей тот же эволюционный путь и не способной ко многому, что для меня знакомо и привычно. Свободный телепатический обмен, телесная трансформация, перемещение в пространстве без помощи живых источников ментальной энергии, связь со Старейшими, естественная долговечность… Увы, здесь мне все это недоступно! К тому же земное тело при всей его мощи, универсальности и красоте не слишком надежный индикатор внечувствен-ного – вернее, тех феноменов, которые нельзя увидеть и услышать, пощупать, попробовать на вкус и запах. Меньше центров восприятия энергии плюс барьеры в психодинамических каналах, и в результате я не способен изменять свой облик, а вместо мысленной речи улавливаю лишь эмоциональный фон. Но грех жаловаться – на Ра-хени и Сууке я был лишен и этого.

– Как вы считаете, дружище? – Голос Макбрайта прервал мои размышления.

– Простите, Джеф, я не следил за вашей дискуссией. О чем разговор?

– Мистер Макбрайт утверждает, – произнесла Цинь Фэй, – что катастрофа вызвана внешними причинами. Имеется в виду не гибель обнаруженного нами вертолета, а Анклав и все, что окружает нас… – Она изящно повела затянутой в оранжевое ручкой. – По мнению мистера Макбрайта…

– Детка, я же просил называть меня Джефом!