Текст книги "Забытый - Москва"
Автор книги: Владимир Кожевников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)
* * *
Никто из московской верхушки не мог и помыслить, чем обернется для них сложившаяся к зиме обстановка, расклад сил, и как им аукнется небрежное отношение к делам рязанским. А расклад как нельзя более кстати подошел Олегу Ивановичу и его замыслам.
Все силы Москвы, и не только силы, но и устремления, были направлены на запад и север, головы военных были заняты Тверью, а мозги дипломатов Вильной.
Все, что у Москвы осталось для юга, по прикидкам Олега, была слабенькая разведка по Оке да коломенские войска, которых он, конечно, в расчет не брать не мог, но и не боялся ни при каких условиях. Что полки Владимира Серпуховского уйдут на подмогу Дмитрию, он был почти уверен и силы Серпухова на Оке считал по минимуму.
Но расчет сил – само собой, а действовать... Не таков был стратег Великий князь Рязанский, чтобы планировать серьезную акцию против Москвы, основываясь лишь на приблизительном подсчете сил и презрении к московскому войску. Прошлогодние совместные действия против татар убедительно показали ему значение организованной по Оке московской разведки. Любое движение по Оке, дороге самой удобной и логичной, сразу же влекло за собой великую суматоху и в Коломне, и в Серпухове, и дальше, и как бы ни были презренны московские вояки, они могли просто подавить числом, успеть нагнать к Лопасне такую кучу народу, которую и от города-то (не говоря уже о том, чтобы из стен) отодвинуть – попробуй!
Потому он и не стал светиться перед Коломной, собирая основные силы не в Рязани (Переяславле Рязанском), а в Глебове, крупном городе на реке Осетр ( немного севернее Зарайска, ныне не существует): оттуда по Осетру он выходил на Оку много выше Коломны и таким образом отрезал коломенские силы от района намеченных действий и оставлял их не у дел.
Но и это было еще не главное. Лопасня легко прикрывалась из Серпухова (он был всего в 30 верстах), и с этим приходилось считаться прежде всего. Олег решил эту задачу просто и умно. Главный ударный кулак ( всего один, но отборный, конный полк) он вывел в район города Корника (западнее Венева, ныне не существует). Напрямую до Лопасни отсюда было 50 верст, и поздней осенью, когда дороги скрипели от мороза, реки встали, а снегу еще не навалило, при желании и известной расторопности такой переход можно было проделать за день.
Олег ждал только ледостава. Когда 26 ноября первый лед на Осетре, подхрустывая и узорясь под копытами коня коварными звездами, выдержал прогулку Олега по перекату, тот велел сосредоточенным в Глебове трем полкам наутро выступать и послал в Корник воеводе Федору Панкратьевичу приказ: выступать немедленно, Лопасню захватить с ходу и удерживать ее до подхода самого Олега.
Утром 27-го (за ночь лед окреп окончательно) рязанское войско двинулось вниз по Осетру. Конных в каждом полку было по три сотни, коней не хватало, и это больше всего заботило Олега. Быстро затомившись идти по неимоверно петляющему руслу, он оставил его и напротив Ростиславля (ныне не существует, в районе теперешней деревни Трегубово) перебрался в Оку. Лед на Оке тоже держал, и Олег, хотя путь за плечами был уже изрядный и люди устали (да уж больно хороша, гладка была дорога!), продвинулся на запад до того места, где река заворачивала прямо на юг, и тут заночевал.
Гришкины разведчики обнаружили рязанцев только на следующий день, да и то не сразу, когда те вышли уже к их заставе у Песочного озера. И только тогда пошел по Оке свист, заковыристый и громкий.
* * *
Бобер собирался из Серпухова с проверкой в Можайск. О странном передвижении рязанцев ему доложили 28-го к вечеру. Весь остаток дня он ломал голову, что бы это значило, и не вознамерился ли уж самоуверенный сосед не дождавшись уговора занять Лопасню (кстати, четырем окрестным заставам надо приказать завтра же перебраться в город и там запереться, на всякий случай, до выяснения). И уже после ужина, когда от обильного стола Якова Юрьевича (он квартировал у управляющего в доме) Бобер отправился спать, к нему прямо в спальню ворвался Гаврюха с таким растерянным и расстроенным лицом, какого Бобер у него никогда не видывал:
– Князь! Дмитрий Михалыч! Рязанцы Лопасню захватили! – и упал на ближайшую табуретку, готовый к взбучке, нахлобучке и прочее, то есть к какой угодно каре, так как сразу всю вину за случившееся взвалил на себя и своих разведчиков.
Князь тоже повалился на скамью – и ни звука.
Эти минуты для окружающих всегда были самыми тяжкими. Все понимали Бобер решал. И пикнуть там, или шевельнуться было невозможно. Но и ждать казалось невыносимым, потому что решения его влекли за собой очень крутые, почти всегда непонятные, но всегда очень стремительные действия, которые очень хотелось угадать и упредить, чтобы иметь хоть какой-то запас времени, которого потом, после принятия решения, всегда катастрофически не хватало.
"Та-ак. Лопасня, значит, уже... Как? Откуда? Ну да теперь уж неважно откуда. Подобрался откуда-то, и ясно, что не по Оке, иначе разведчики мигом бы свистнули. Ведь дали же они знать о тех, кто по Оке... Стоп! Значит, по Оке идут подкреплять Лопасню, значит, силенок у них в Лопасне пока чуть. Можно воспользоваться... Как? Никак. Он уже идет, а мне три полка за день не поднять. Стало быть, Лопасня потеряна. Ладно. Он будет... Кстати, а кто это – он? Он сам, Олег, или его воеводы? Где он сам-то? Это важно!"
– Гаврюха, срочно узнай, где сам князь Олег.
– То есть?!
– Сам он Лопасню захватил или по Оке идет? А может, он в Рязани сидит.
– То есть при войске он или нет?
– Конечно.
– Сей миг, князь! – огромный камень свалился с души у Гаврюхи, ведь его не обвиняли, а заставляли что-то делать, и он рванулся исполнять.
– Стой. Не суетись. Сядь. – И Гаврюха вновь замер. "Итак... Если Олег в Рязани, сделаем как обычно. Сколько он пригонит к Лопасне? Если подкреплять идет тремя полками, то в Лопасне сейчас меньше, один-два. Будем считать – два. Значит всего будет пять.
Внутри они все не поместятся. Приведу полков шесть-семь (откуда взять? но это придумаем) и расколочу к чертовой матери в пух, а город они не удержат, у нас там тьма своих людей и секретов. А дальше... Дальше большая война с Рязанью. Но это потом. О ней и думать будем потом. Сейчас же думать надо о самом близком и важном. А это – где взять силы. Быстро взять силы! Ну, прежде всего – Коломна! И Можайск! Там ведь меня с инспекцией ждут. Значит, уже все на конях сидят. Ладно... Но если Олег пойдет из Рязани, Коломной придется прикрыться от Олега. От Олега... А если он уже в Лопасне? Тогда от кого и зачем прикрываться? Стоп-стоп-стоп! Я ведь забыл разобрать другой вариант: если Олег не в Рязани. Так. Если он идет сюда (а это разумно, такие авантюры лучше делать самому, оглядеться, распорядиться, подождать, пока все устоится и устроится, а потом уж свалить на толкового наместника, я бы, по крайней мере, именно так делал), то... Я подступаю к Лопасне с шестью (ну пусть с семью!) полками. Он меня ничуть не боится. Выходит навстречу, и начинается драка. Ну расколочу я его, он уйдет (откуда пришел, на юг) – и что? Все на местах, а впереди большая война с Рязанью. Еще одна в довесок ко всем остальным. А у меня Коломна осталась не у дел. Конечно, если Олег в Рязани, то у дел. А так – нет. А ведь лучшие полки, почитай, если серпуховские не брать. Негоже. Итак – еще раз. Если Олег готовит войска в Рязани, коломенцы отмобилизовываются и ждут его удара, а я по мере сил подкрепляю и подкрепляю Микулу, в зависимости от того, как будет готово войско, или иду вперед, или встречаю Олега у Коломны. И большая битва.
Теперь. Если Олег здесь, коломенцы отмобилизовываются точно так же и... И? разваливают его тылы к чертовой матери! Если он тут останется сопли жевать, Микула ему все княжество так разворотит, что он потом долго кровью харкать будет.
Та-а-ак. Вот это уже выглядит поприличней. Сколько он сможет выставить? А не очень. Пронцы его в этом деле не поддержат почти наверняка, с Владимиром у нас дружба. Кстати, к нему тоже гонцов срочно надо!
Ну что ж, Олег Иваныч, гордый князь рязанский, давай! Поглядим".
– Гаврюха, снаряжай иди гонцов. (Гаврюха вскочил как ужаленный.) Их понадобится... понадобится... три... четыре... Пять! Пять патрулей: к князю во Владимир, в Москву митрополиту, в Можайск, в Коломну и, самых шустрых и опытных, в Пронск.
– В Пронск!?
– Да, в Пронск.
Гаврюха не посмел больше удивляться и исчез. А Бобер, подняв на ноги не успевшего еще заснуть Якова Юрьевича, объяснив ему ситуацию и попросив заняться с дьяками написанием приказов в Можайск и Коломну, а также сочинить умное письмо князю пронскому, вышел во двор проследить за снаряжением гонцов. Он был неприятно удивлен суетой, поднятой разведчиками. Как оказалось, уже и Алешка был здесь и тоже куда-то собирался.
"Заволновались. Или вину чувствуют? Ну Гаврюхе, положим, есть за что. А этот-то чего?"
– Алексей, ты чего здесь?
– Я так понимаю, гонцы в Можайск очень быстро должны поспеть. Так?
– Очень!
– Легче всего гнать по Оке до Протвы, а там по ней. Так?
– Так.
– Темно на дворе больно. Боюсь, как бы мимо Протвы в темноте не проскочили второпях. Сам прослежу.
– Что ж у тебя за гонцы?!
– Да не... Гонцы хорошие. Но... Дело, понимаешь, настоящее, вроде, начинается. Засидел я, встряхнуться надо. Самому. Понимаешь? Ну и вообще, для надежности...
– Понятно. Замандражировали! Поезжай. Но только до Протвы. Послезавтра утром можайцы должны иметь приказ.
– Полтораста верст. Не круто?
– А ты как хотел?
– Дак, если коням подмена будет, то ничего. А ну как не найдем. Лягут кони...
– Твоя забота.
– Ладно.
– Вертайся быстро. Утром здесь будешь нужен – во! – Дмитрий чиркнул рукой по горлу.
– Само собой.
* * *
Проводив гонцов в Можайск и Коломну, письма митрополиту и князю Бобер сел писать сам. Письмо Алексию было до предела кратким и деловым, не оставлявшим ему никаких возможностей для размышлений и толкований.
"Отче Алексий, раб Божий Дмитрий Волынец тебе челом бьет и извещает о беде великой и нечаянной, постигшей паству твою здесь, в Серпухове и окрест него. Бесчестный князь рязанский Олег вчера в большой силе на городок наш Лопасню напал и городок тот захватил, а что с наместником и дружиною содеял, того нам пока неведомо. Олег городок тот вотчиною своею считает и теперь назад не отдаст никогда, ежели только не принудить его к тому силою. Высокомерию князя рязанского и чаяниям его неразумным думаю конец положить как можно скорее, для чего необходимым считаю не только вернуть Лопасню, ибо Олега такая мера не утихомирит нимало, но самое Рязань взять и разорить. Зная обстоятельства Великого князя Дмитрия, что на Москве с войском скоро быть не сможет, а меры против князь-Олега никаких проволочек не терпят, прошу тебя, владыко, немедленно снестись с Великим князем, чтобы он не мешкая передал мне командование коломенскими, серпуховскими, можайскими и звенигородскими полками. Но допрежь того благослови можайского наместника и коломенского воеводу на воинский поход под моим началом. Иначе время будет упущено и спор с Олегом затянется до весны, а то и дольше, ибо он успеет укрепиться и в Лопасне, и в Рязани, и в других местах. А у нашего князя весной других забот встанет множество. Обстоятельства вероломного и бесчестного Олега мне известны, и указанных полков для успеха будет достаточно, в этом совершенно уверен. Благословение в Коломну и Можайск прошу послать с моими же гонцами для скорости и надежности. Кланяюсь низко с пожеланиями многих лет".
В обращении к князю Дмитрию Бобер позволил себе побольше эмоций. Подчеркнул, что тут махать кулаками не выйдет, а значит, это его дело и он сделает его от души и как следует, а Олег свое получит сполна, но для этого требуется немедленное, скорейшее переподчинение перечисляемых в письме полков под его, Бобра, командование. Больше всего он опасался, что заартачится можайский наместник, потому что можайцы неожиданно заняли в его планах главное место.
Гонцы рванулись по всем направлениям, а Бобер решил часика три поспать – на завтра отдыха не ожидалось.
* * *
Митрополит, прочитав Боброву грамоту, возмущенно-весело затряс головой:
– Допрежь того! Вот сморчок! Митрополиту указует! – то есть из всего письма его в первую очередь привлекла и уколола эта фраза. Но страшные известия о новой (еще одной!) войне отодвинули в сторону несоблюдение пиетета. Задумавшись над возникшей ситуацией, он тут же забыл о неслыханной дерзости волынского князя. И через короткое время осознал, что, пожалуй, эта просьба (не указание ведь, а просьба) вполне закономерна, более того необходима. А стало быть – естественна.
И все же... Как ему, пастырю духовному, вмешиваться в светские дела? Тем более военные?
"Хотя... Я ведь не приказываю. Благословляю. И тут он все расчел. Легко. Для меня легко! Он хочет мгновенно собрать войско и ответить Олегу. А Микула или (кто там сейчас остался? Никифор?) Никифор вдруг взъерепенятся – кто ты такой?! Они Великому князю подчиняются... И потянется волынка!.. А он быстро хочет. Да-а... А ну как его Олег – тюк! И что тогда?"
Алексий вспомнил рассуждение Бобра о войне и поежился: "Сколько тут крови-то прольется! Помилуй нас, Господи, и сохрани! И не сделаешь ничего. Олег – не Константиныч, не Мишка Тверской, его ничем не напугаешь, его только силой вышибить можно. А оставь ему Лопасню? Да он дальше полезет!"
И митрополит кликнул послушника, приказал вызвать к себе дьяка и задержать серпуховских послов для передачи им грамоты можайцам.
* * *
На следующий день к вечеру (29-го) в Серпухов въехала Лопаснинская дружина. Их привезли в высланном навстречу санном обозе. Все они были побиты и ободраны почти донага – 121 человек. Вообще весь гарнизон насчитывал 150 бойцов, и приехавшие объяснили, что остальные погибли при штурме и потом при защите посадникова дома. Посадник Василий на предложение сдаться лаял всячески рязанцев и князя их и грозился, что князь Дмитрий придет и Олегу ихнему яйца в городских воротах защемит, и воеводу ихнего поносил всяко. Шустрый был мужик и безбоязненный, царство ему небесное. В общем, когда рязанцы наместниково подворье взяли, защитников его щадить не стали, а самого Василья без всяких разговоров на воротах вздернули.
Все это толково и обстоятельно описал Бобру помощник начальника гарнизона (сам начальник погиб на подворье) Карп Александров.
– Стоило ли так уж на рожон лезть? – пожал плечами Бобер. – Ну сдались бы.
– Очень досадовали и посадник, и командир мой, что дали рязанцам в город ворваться, прозевали. Как, сказали, Бобру и князю в глаза глядеть станем. Стыд головушки! Ну и ...
– А как же позволили?
– Я сам не видал, у речной стены был. Слышу – шум. Я к напольной стене, а там уж в улице машутся. Я к посаднику. Мне там и рассказали.
– А как же ты жив остался?
– Меня Василий Алексеич, командир мой, погнал вам сюда весть дать. Да не повезло мне. Поймали в воротах.
– Ладно, это потом, как же все-таки ворвались-то?
– Говорят, выехали из лесочка, ну, что слева от напольных ворот, человек тридцать, закричали. Эй, мол, землячки, мы рязанская разведка, воеводам вашим про татар важная весть... Ребята у ворот подрастерялись. У нас своя сторожа день назад в ту сторону ушла. Ну, они подъехали, вратарей – стук! стук! – посшибали, и на башню. А там народу – кот наплакал. Всех похватали, да своим махнули. Пока наши взгалчились ворота отымать, их из леса целый полк – и в город! Ну и все.
– Полк? Не больше?
– Нет, князь, не больше. Это уж я тебе говорю. Что сам видел.
– А князя не было?
– Нет. С нами, когда из города выдворяли, воевода говорил. Федор по имени. От имени князя рязанского велел передать князю московскому, что Лопасня – вотчина рязанская, что они ее только вернули, ни грабить, ни жителей обижать никому не позволят. Что Лопасню не грабить, а наоборот, укреплять и отстраивать будут. Дружине московской у себя службу предложил, жителей успокоил, просил заняться своими делами, но если кто не хочет, тому путь чист. Жители-то остались, а вот из дружины никто. Ну и выпустили нас (путь чист!) чуть не голых. Хорошо, вы встретили, а то померзла бы половина.
– Ну а ты что ж, командир? Хоть бы одного у рязанцев оставил. Свой человек в чужом войске, ему бы цены не было.
Не очень я соображал, князь. Бой, позор какой... Да и как на виду у всех? Потом объясняй всем, что ты не сам, позору не оберешься. Да и не надо этого. У меня там среди жителей своих тьма, так что...
– Ладно. Значит, в Лопасне полк, и князя Олега нет?
– Точно так, князь.
* * *
И опять, как прошлой ночью, к устраивавшемуся спать Бобру в спальню влетел Гаврюха:
– Князь! Дмитрий Михалыч! Олег в Лопасне! Сейчас дали знать! – но на табуретку уже не упал, стоял, смотрел во все глаза, ждал, как Бобер отреагирует.
– Кто это дал знать? Как? Что они у тебя, свистом уже как словами переговариваются?
– Нет пока, – Гаврюха застенчиво, но и гордо улыбнулся, – с полчаса назад гонец весть привез, что те три полка, что по Оке идут, сам Олег ведет. А сейчас свистнули от Лопасни: войско то в город вошло.
–Та-ак. – Бобер умолк, уставился в одну точку под ногами, а Гаврюха замер в ожидании.
"Вот теперь все встали на свои места, можно начинать. Нет... Начинать можно будет, когда можайцы подойдут и Коломна отмобилизуется. Хотя... Как там наши-то? Надо Константина спросить. Но за нашими дело не станет. А если не станет?.. У меня четыре полка. У него по всем данным – тоже четыре. А не попробовать ли его у Лопасни да потревожить? Можно. Может, он и на решительное сражение пойдет. А не пойдет, так попридержу его в стенах. До подхода можайцев. А там по-тихому своих на можайских подменю и... Да, именно так! Но чтобы такую ораву незаметно подменить... Отсюда плохо, далековато. Надо поближе, верстах в десяти от Лопасни, на этом берегу хорошую стоянку сделать. На четыре полка".
– Гаврюха, заставу у Зубровки хорошо помнишь?
– Конечно.
– Пошли туда утром гонца, пусть передаст ребятам: найти хорошее местечко для лагеря. Нашим четырем полкам. Чтоб с реки не видно, но от берега недалеко. Скрытое и удобное. Понял?
– Понял.
– И чтоб немедленно обустраивали. Главное – корм коням. Завтра, пожалуй, уже первый полк с Константином подойдет.
– Ясно. Что еще?
– Можайцев поторопить. Пошли еще гонцов.
– Стоит ли, князь? Рано еще. Это тебе не мы. Можайцы. Почему ты их ввязал, не понимаю.
– Чего ж тут понимать. Они меня уж с месяц с проверкой ждут. Небось, с коней не слезают который день. И запасы все под завязку.
– А-а-а!.. А я-то думаю!..
– Вот тебе и "А-а-а". Они могут сегодня уже выступить. Если грамоту из Москвы получат. Так что ты пошли еще человечка, не жадничай.
– Дак ради Бога!
– И еще. Что это за полчаса?
– Какие полчаса?!
– Гонец, говоришь, полчаса как приехал, а я не знаю. Что это? Тебе ли говорить?!
– Виноват, князь! Видать, от мирной жизни распустился. Впредь ни-ни!
* * *
Можайцев Бобер угадал точно. А проворство их даже недооценил. Они и не подумали артачиться и ждать какого-то там подтверждения Бобровых полномочий из Москвы, а выступили сразу, по знаку Бобровых гонцов. Дело в том, что артачиться было просто некому. Можайский наместник Антип Петрович с двумя основными воеводами и дружиной ушел к Бежецкому Верху на помощь Великому князю, надеясь таким способом и преданность показать, и поживиться отнятым у тверичей добришком. А вместо себя оставил (или, скорее, подставил, ожидая нахлобучки от Бобра за беспорядок в организации полков ) Никифора Василича, человека старого ( 59 лет), уже отошедшего от дел, нерешительного и, насколько это может быть применительно к воеводе, робкого. Он и в Серпухов-то кинулся вспотычку от робости. Боялся прогневить Бобра промедлением. Четырех полков, правда, не набрал, на четвертый не набиралось не только коней, но и людей сильно не хватало. Оттого и Антип сбежал на север. Никифор выбрал из двух зол меньшее и сразу, то есть в день получения известия (30-го), выступил в Серпухов. Полков было только три, зато снаряженные полностью, даже с запасом. Вечером четвертого дня (3-го декабря) можайское войско встало лагерем у стен серпуховского кремля на речке Серпейке. Изумленный Бобер радостно приветствовал почтенного воеводу, даже не стал спрашивать про четвертый полк, но Никифор отчитался по полной программе ("чтобы никаких недомолвок"), не скрывая ни расчетов своих, ни опасений.
– Что смог, Дмитрий Михалыч, что смог. Четвертого полка не будет, не надейся. Не набрали. А я стар уж воевать-то. Да еще с Олегом! Он, вон, татар бьет.
– Ничего, Никифор Василич! Я тебе советника шустрого дам, он тебе во всем помогать будет. Договорились?
– Дак, договорились, только ведь...
– Четвертый полк что ж... Бог с ним, а вот за скорость спасибо. Огромное спасибо!
– Дак... рад был постараться.
* * *
Ко времени прихода можайцев у Лопасни уже кое-что успело произойти. 1-го декабря утром четыре серпуховских полка (в каждом из них пешцев и конных было пополам) выступили из города и в конце дня появились перед Лопасней. Встреть их Олег на реке, то еще неизвестно, как бы обернулось. Но то ли разведка рязанская плохо сработала (а Бобровы аванпосты работали очень энергично и за последние три дня перехватили восьмерых аж рязанских лазутчиков), то ли Олег посчитал невыгодным на ночь глядя покидать крепость, потому рязанцы остались в стенах.
Никто не помешал серпуховцам обложить город именно так, как решил Бобер, и это уже сузило возможность маневра рязанцам. Дело в том, что Лопаснинская крепость (скорее острог, чем кремль) имела вид правильного треугольника, одна из сторон которого (самая длинная, около 350-ти метров, с воротами посередине) смотрела на Оку, вторая (покороче, метров 320, тоже с воротами) была обращена на юго-восток, в сторону Рязани, а третья, самая короткая (280 м), глухая, смотрела на юго-запад, к ней довольно близко подступал лес.
Серпуховцы встали подковой напротив воротных стен и перерезали сообщение гарнизона с Рязанью. У ворот Бобер расположил корноуховых арбалетчиков так, чтобы они могли держать выезды под перекрестным огнем.
Наутро Олег, увидев, что полной блокады нет, подивился такой беспечности москвичей и отправил гонцов в Рязань ( их спустили с "глухой" стены, и они благополучно скрылись в лесу) с приказом: те пять полков, которые готовились на случай большой войны с Москвой, привести в полную готовность и ждать сигнала, когда выступать и куда. После этого решил "пощупать купцов", так он выразился.
Готовя вылазку (а там, может, и на что-нибудь большее потянет), рязанский князь разделил войско на две части, каждую на свои ворота, впереди для стремительности удара поставил по три сотни конных и приказал ворота открывать. Наблюдать он поднялся в надвратную башню, смотревшую на Оку. Задумка его была проста. Когда конница вырвется наружу и ударит, у осаждающих возникнет суматоха. Пока они разберутся и успокоятся (а может, и не разберутся, а сразу – врассыпную), пешцы спокойно выйдут и солидно подкрепят конницу. Когда же москвичи побегут, оставшаяся нетронутой конница довершит дело. На том, собственно, и должно было закончиться завоевание Лопасни, потому что дальше Москве ничего не оставалось, как затянуть дипломатическую канитель, которую Олег без опаски мог свалить на плечи хитроумного Епифана Кареева и длить ее до бесконечности.
Рязанские всадники со страшным ревом вывалились из ворот и... Олег сперва не понял, а потом какое-то время не мог поверить. Как будто кто веревку поперек дороги натянул. Кони стали валиться дружно и, если так можно сказать, "аккуратно", как трава под косой опытного косаря, далеко не доехав до ощетинившихся копьями рядов московских пешцев.
Олег опомнился, когда уже вторая волна всадников опрокинулась, раненые кони стали биться и калечить уцелевших всадников, те же, кому повезло выбраться из этой жуткой давки, попали под копыта следующей наезжавшей шеренги. Опытные воеводы, не дожидаясь князя, закричали отход. Опытные всадники четко эту команду выполнили. Но когда повернули и бросились назад, то затолклись в воротах (без такой заминки не обойдется самое вышколенное войско), а москвичи, ни секунды не мешкая, будто только этого и ждали, придвинулись ближе (на реке арбалетчиками командовал сам Корноух и не упустил момента) и начали бить уже не коней, а всадников. Десятка три их осталось лежать у ворот, еще с полсотни валялось (кто стонал, а кто уже молчал) среди покалеченных коней, еще десятка три остановились беспомощно перед подбегавшими московскими пешцами, подняв кто одну руку, а кто и обе, показывая, что сдаются. Ни бежать, ни биться смысла не было – как только всадники втянулись в крепость, ворота захлопнулись.
Олег скрежетал зубами от бессилия. Помочь было совершенно нечем. Он даже лучников на стены и в башни посадить не удосужился, все войско стояло внизу в ожидании атаки.
У вторых ворот получилось то же самое. Потерь, правда, оказалось поменьше – Федор быстро распорядился, да и москвичи действовали не так решительно.
И моментально всплыл перед Олегом тяжкий вопрос: как теперь быть? Атаковать? Но из стен без серьезных потерь (теперь это уже никому объяснять не надо) не выйдешь. Разве что пешцев вперед пустить, щитами прикрыться. Но москвичей много, и так просто они не побегут (это теперь тоже ясно), стало быть, чтобы одолеть, надо выводить все войско. И оставлять город пустым! А что если они в тот лесочек напротив "глухой" стены полк посадили? Как мой Федор. Эге! Да они ж потому и окружать меня полностью не стали! Где же, кстати, теперь мои гонцы? А им в город очень легко войти будет, у них тут, небось, среди жителей каждый второй – свой. И что тогда? Наголову их не разобьешь, отскочат по реке. А у меня, чтобы преследовать, коней – кот наплакал. Да еще сегодня... Уйй... твою мать!! И без города останусь, и в поле – кого ловить? Нет, из стен выходить нельзя. Посижу-ка я тут с недельку, погляжу. Судя по их настрою, они, может, и на штурм решатся. Вот это было б самое лучшее. Отбить штурм и, не дав опомниться, выскочить у них на плечах и разогнать всю эту шарашку к чертовой матери.
Ночью, разузнав, что в лесу пока никакого полка нет и немного успокоившись, князь погнал новых гонцов в Рязань с приказом: все наличные полки сюда. Теперь уже было не до жиру.
* * *
Москвичи и впрямь выказали намерения к штурму. В лесочке напротив "глухой" стены начали валить деревья и подтаскивать их к самому низкому и уязвимому месту стены. Для приметов. Придвинулись всей своей подковой к стенам поближе, только чтобы стрела не достала. Сами постреливали крепко, Олег с Федором дивились, плевались, сатанели. Дальность, меткость, убойная сила московских стрел поражали. Стоило воину зазеваться на стене секунд на десять, как он получал московский "подарок", хорошо, если в щит.
Рязанцы, воины бывалые, быстро все разочли и смекнули. Потери почти прекратились, но Олег тоже смекнул и закусил губу: это уже не "купцы жирные", с этими, видать, нахрапом не выйдет. "И где они стрелять так насобачились, сволочи?!"
* * *
К дню прихода можайцев у Лопасни все устоялось, и Бобер, оставив войско на Константина, ускакал вниз по Оке на встречу с Микулой. Встретившись где-то на полпути, между Каширой и Коломной, они подробно обговорили все дальнейшие действия, а Бобер вернулся в Серпухов. Москвичи потихоньку готовились к штурму, Олег готовился штурмующих разгромить. Между тем можайцы, непривычные к таким скоростям, были взяты Бобровыми воеводами в жесткий оборот и только успевали поворачиваться. Дав отдохнуть только ночь, 4-го их переправили в почти готовый лагерь у Зубровки, а уже назавтра, 5-го в полдень Никифор Василич во главе конной полутысячи появился под стенами Лопасни. Бобер демонстративно провел их по реке на глазах у совсем не обрадовавшихся рязанцев и разместил на берегу восточное города. А ночью (ночи стояли морозные, тихие, но безлунные, темные) четыреста пешцев снялись с того места, у которого расположились прибывшие можайцы, тихо обогнули город по берегу, утекли в лес напротив "глухой" стены, оттуда спустились на лед и ушли в Зубровку.
Кони сильно прибавляют суеты и движения, а главное – внушительности, лагерю. Потому исчезновения части пехоты замечено не было. Дальше подмены пошли ночами, через все тот же злополучный лес, который превратился в перевалочный пункт или, если хотите, проходной двор, и вызывал сильнейшее любопытство осажденных, которые видели, что у москвичей прибавляется конных, а войско вроде не растет, но откуда появляются кони – непонятно, не иначе как через этот лес, но тогда возможно и то, что осаждающие сосредотачивают в лесу мощный штурмовой кулак из пешцев и, если не принять мер, ворвутся в город через "глухую" стену, наплевав на хорошо охраняемые ворота. Так думал и Олег, но подтверждения своим предположениям никак получить не мог, потому что из посылаемых в лес лазутчиков ни один пока не вернулся. Хотя уже само это служило самым верным подтверждением. Он перераспределил силы, проинструктировал воевод и стал ждать, с удовольствием ощущая в себе (как выразился классик) "ледяную струю жестокого злорадства". Одно беспокоило, и сильно: ответа на приказ переяславльским полкам никакого не было. Стало быть, гонцы либо не доехали, перехвачены, либо доехали, но схвачены на обратной дороге. Хорошо еще, если второе, а если... Это не только портило настроение, но лишний раз доказывало, что крепость обложена полностью, кольцом, только со стороны "глухой" стены кольцо это невидимо.
* * *
События вне Лопасни тем временем развивались каждое по собственному сценарию и между собой пока никак не соприкасались.
Пять полков, полностью отмобилизованных и снаряженных, маялись в Переяславле Рязанском в ожидании приказа. А приказа все не было. Потому что гонцы, посылаемые Олегом в свою столицу, легко перехватывались пока гаврюхиными разведчиками, густо посеянными по всем ведущим в сторону Рязани тропинкам.
Гонцы не могли вырваться из города на конях. Вне города конных подстав у рязанцев тоже не было. Приходилось пробираться пешком или риковать достать коня у осаждающих. Добывать коня получалось шумно и гибельно. Пробираться пешком – слишком медленно. И попадались гонцы очень просто и глупо. Чаще всего на свист. Разведчики окликали друг друга свистом, причем свист был у каждого особенный, свой, так сказать, "позывной". Если окликаемый молчал, его останавливали и отправляли к воеводам "для выяснения". Если же он откликался, то точно так же, и тогда сразу было ясно, что это чужой. И откуда рязанцам было знать, что откликаться надо было по-другому. А если бы кто до этого и допер, то все равно: откликаться – как?
