Текст книги "Броневержец"

Автор книги: Владимир Коротких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Да ладно! Я даже рад, что жизнь так обновляется. Не знаешь случайно, кто у них там до революции в эксплуататорах ходил, шахи или махараджи? – ткнув пальцем в карту, спросил Леха.

– Скорее всего, баи. Как у нас в Средней Азии. А может, все же в другую часть попытаешься перевестись, пока не поздно?

– Нет, Яша, скучно мне стало на равнине. Мне срочно теперь в горы надо! Скорей бы только Родина послала! – Леха весело хлопнул Яшу по плечу и вышел из учебного класса.

Ночью Лехе не спалось. Он часто выходил в кухню покурить. Сквозь открытую форточку он смотрел на звезды и гадал:

«А правду ли говорят, что там, на юге, звезды ярче светят, или брешут? С чего им там ярче светить? За что басурманам такая льгота? Ясно, брешут. – Он мысленно был уже где-то там, в неведомой жаркой дали, среди нового бытия и уже с некоторым тайным внутренним снисхождением поглядывал на весь личный состав батальона, вынужденный влачить скучное существование среди опостылевших за его недолгую, но яркую жизнь снегов и морозов. – Интересно, как там дружеский народ Новый год встречал? Елок-то небось у них там нет. С бамбуком и на жаре? В набедренных повязках по горячей земле босиком прыгали? Вот бедолаги! Да нет, наши им уже, наверное, елки самолетами завезли в виде братской помощи. Жратвы небось, как полагается, им к празднику подкинули. Голодает ведь народ, раз они революцию там заделали. А интересно! А кто у них там сейчас Лениным работает?!» – От этой мысли он долго и тихо хохотал, глубоко вдыхая шедший из форточки морозный воздух.

Вскоре Лехе исполнилось двадцать два года. Январским вечером дома на дружеской вечеринке его поздравляли с днем рождения Яша и Евгений Степанович Пажикин, начальник финансовой службы батальона.

Евгений Степанович пришел служить в армию, имея высшее экономическое образование, проработав до этого десять лет ревизором в народном хозяйстве, а поэтому в свои тридцать пять был лишь в звании старшего лейтенанта. Немного сутулый и сухопарый, постоянно носящий очки, он напоминал школьного учителя, выделяясь из всех офицеров своими интеллигентными манерами и мягкостью в обращении со всеми окружающими, невзирая на их должности, звания и объем дурости в мозгах. Он всегда ходил с небольшим портфелем из коричневой кожи и был как будто из другой, не военной жизни. В армию его призвали в добровольном порядке, как специалиста по финансам. С ним в городке проживали его жена и сын-первоклассник. Окружающие, включая батальонное начальство, именовали его исключительно по имени-отчеству, делая это из уважения и нежелания сопоставлять его личность с невысоким по армейским меркам воинским званием.

Евгений Степанович и Яша подарили Лехе шикарный по тем временам и дефицитный подарок – многоволновый радиоприемник ВЭФ прибалтийского производства. Его поставили на праздничный стол среди бутылок, включили и настроили на радиостанцию «Маяк». Выпивая за Лехин праздник, они слушали весь вечер песни и свежие новогодние новости. Год был знаменательным. Страна активно готовилась к летним Олимпийским играм и заодно семимильными шагами, по заверению ЦК партии, твердой поступью шла к коммунизму.

Засыпая в тот вечер, Леха думал: «Мне уже двадцать два. Двадцать два, как две пули из автомата…»

На следующее утро Яша стал жаловаться на сильные боли в правом боку.

– Может, что-то в желудке не сварилось? – сочувственно предполагал Леха. – Да ведь мы все свежее с тобой покупали.

– К обеду пройдет, – сквозь боль усмехался Яша. – Позавчера уже были такие колики, потом прошло.

Но Леха, наблюдая потную испарину на раскрасневшемся Яшином лице, все же сбегал за батальонным врачом. Тот, со знанием дела осмотрев Яшу и ощупав его живот, без колебаний констатировал:

– Похоже на аппендикс, нужна срочная операция.

Яшу увезли в госпиталь. Как сказал потом врач, аппендикс был сильно воспален, грозил скорым разрывом и перитонитом, а потому пришлось его быстренько отстричь.

Леха продолжал ходить на службу, но сосредоточенно, как прежде, работать уже не мог. Он теперь без интереса смотрел на все происходящее в батальоне и ждал, когда же наконец придет директива по набору добровольцев. Он был уверен, что она неизменно придет. Утром, как обычно, он ставил задачу своим бойцам, но теперь сам не переодевался в спецовку и не крутил с азартом гайки, а попросту, почти безучастно наблюдал за их работой.

Видимо, все же правда, если упорно о чем-то думать, то мысли материализуются и желание в конце концов сбывается. Сбылось и Лехино.

Спустя несколько дней в мастерскую прибежал посыльный:

– Прапорщик Шашкин, срочно в штаб к комбату!

В кабинете командира батальона находились еще начальник штаба и замполит. При появлении Лехи офицеры встали со стульев, обменялись с ним рукопожатиями. Комбат предложил присесть.

Затем подполковник Славкин поднял лежавшую перед ним на столе бумагу:

– Приказ, – сказал он, глядя на Леху. – Догадываешься какой?

– Так точно, товарищ подполковник, догадываюсь!

– Ситуация такая, – продолжил мрачно комбат. – От нас требуется направить трех водителей и одного офицера – командира взвода связи в распоряжение командующего Туркестанским военным округом. Не буду тебе объяснять, что с недавнего времени границы этого самого округа значительно расширились, а направление туда пока еще зовется командировкой. Ты, Шашкин, к этой командировке никаким боком не лепишься. Но ввиду того, что командир взвода связи лейтенант Синицкий сейчас после операции находится на излечении в госпитале, то я, конечно, с согласия вышестоящего командования, не дожидаясь его выздоровления, могу произвести замену, если ты напишешь рапорт о направлении тебя для прохождения службы в Республику Афганистан. Будешь писать, не передумал? – Комбат отложил приказ в сторону и серьезно посмотрел на Леху.

– Никак нет, товарищ подполковник, не передумал! Хоть щас напишу! – Леха вскочил со стула, готовый расцеловать командиров.

– Завтра напишешь, – сказал комбат и обратился к начальнику штаба: – Созвонитесь насчет замены, а вы, – он посмотрел на замполита, – готовьте характеристики.

На следующее утро троих солдат водителей в сопровождении офицера на санитарном «уазике» увезли из части куда-то на сборный пункт.

Добро на замену для Лехи было получено через пару дней. Утром он написал корявым почерком добровольческий рапорт, а к концу дня уже имел на руках все необходимые для убытия документы и честно заслуженные им отличные служебную и комсомольскую характеристики. Они, аккуратно сложенные, лежали у его сердца в нагрудном кармане. В кармане же его брюк лежало нераспечатанное письмо Татьяны. Леха получил его накануне, но прочитать так и не решался.

– И че она вдруг? – думал Леха. – Заскучала, что ли? Рановато, только четыре месяца-то и прошло. – Он периодически засовывал руку в карман и нащупывал письмо, хрустевшее бумагой при ходьбе. Оно словно жгло ногу. – Читать или не читать? Жалко, Яши рядом нету, посоветоваться не с кем. Хотя чего советоваться? Не буду читать! – окончательно решил Леха и, будучи отпущенным со службы для сборов, занес письмо на почту. Там он передал его почтальонше:

– Отправьте, пожалуйста, назад. Укажите, что адресат выбыл.

Почтальонша вопросительно посмотрела на него. Она жила в этом же селе и, естественно, знала о прошлых ухаживаниях Лехи за молодой учительницей, но ничего не сказала, лишь приняла письмо и молча кивнула головой.

Быстро шагая от почты по скрипящему под сапогами рассыпчатому снегу, Леха улыбался и мысленно рассуждал:

– Ех, прощайте, Танечка, навеки! Кончился для вас Леха, подающий теперь надежды исключительно смуглому женскому полу сказочной горной страны! У них, угнетенных женщин Востока, наверняка советские образцовые прапорщики по высшему разряду числятся! – Он прыснул смехом и вслух негромко нараспев добавил: – До свидания, Таня дорогая, не печалься больше обо мне!

Убыть из части ему надлежало послезавтра. На следующий день Леха выпросил у комбата санитарный «уазик» и съездил за сорок километров в госпиталь, чтобы повидаться с Яшей. Леха заранее решил не говорить другу, что едет в Афганистан вместо него.

Яша лежал на койке. Он сильно, как-то по-детски расстроился, узнав, что Леха все-таки отбывает туда, а не куда-нибудь в соседнюю часть, которых на Украине было навалом. Леха обнял на прощание слегка привставшего на койке Яшу и успокоительным тоном сказал:

– Как определюсь, сразу письмецо накатаю! Выздоравливай поскорее, а то армия без связи, как свинья без грязи!

Леха вернулся в часть после обеда, поставил «уазик» на место, попрощался с офицерами, своими бойцами и зашагал в городок. Вещи были собраны еще с вечера. Оставалось дождаться завтрашнего утра, когда его довезут до ближайшей железнодорожной станции и… здравствуй, дорогой Туркестанский военный округ! В самом этом названии «Туркестанский» было для Лехи что-то необычайно волнительное, с отголосками истории. Туркестан, Афганистан… От этих мыслей сердце начинало учащенно биться. Скорей бы, что ли, утро!

Вечером он лежал на койке в квартире и дремал под работающий телевизор. Раздался хриплый треск звонка. Леха вскочил с койки и открыл дверь. На пороге стоял начальник финансовой службы батальона старший лейтенант Пажикин.

– Заходите, Евгений Степанович! – обрадовался Леха.

– Я на минуту, Алексей. – Начфин снял запотевшие очки и, протирая стекла носовым платком, сказал: – Через час мы с женой ждем вас у себя. Отметим, так сказать, ваш отъезд.

Растроганный от очень неожиданного и по-человечески приятного приглашения, Леха крепко пожал ему руку:

– Буду! Обязательно приду, спасибо вам!

Начфин ушел, а Леха, быстро собравшись, побежал в магазин. Время близилось к закрытию, но он успел перехватить продавщицу прямо на пороге. Та упиралась, говоря, что рабочий день уже закончился, но Леха, приложив ладонь к своей груди, сказал:

– Мамаша, завтра в Афганистан уезжаю.

На секунду задумавшись, немолодая женщина открыла дверь, впустила Леху в магазин и заперла входную дверь на защелку. Через какое-то время из подсобки она вынесла большую коробку хороших шоколадных конфет, копченую колбасу и венгерское вино «Рислинг». Покачивая головой и отпуская товар, она приговаривала: «Ох, опять война…»

– Да какая там война, мамаша, – бесшабашно балагурил Леха, укладывая продукты в сумку. – Так, братская помощь.

Продавщица снова покачала головой и сказала, мягко по-украински выводя слова:

– Ты, сынку, ище малэнький, а мы той помощи на своем веку вже богато побачили. Усим помогаемо своими костями. Поберегай сэбэ, сынку.

В назначенную минуту Леха нажал кнопку звонка квартиры Пажикиных.

Дверь открыла супруга Евгения Степановича, полная улыбчивая большеглазая русоволосая женщина средних лет. За ее спиной стояла другая, тоже с округлыми формами, такая же приветливая брюнетка – жена комбата.

Леха смущенно протянул женщинам все купленное в магазине, за что получил от них шутливый выговор.

Комбат с начфином в это время на кухне резали хлеб, а по комнатам бегал мальчуган – сын начфина. Леха протянул ему шоколадку:

– Держи гостинец, Славик!

– Спасибо, дядя Леша! А правда, папа говорит, что вы в Африку уезжаете?! – спросил мальчик, разворачивая сладкий сюрприз.

– Правда, Славик! Привезу тебе оттуда слона! Хочешь?!

– Хочу! Привезите! – Славик уже старательно набивал рот шоколадом.

Леха прошел в кухню и остановился в дверном проеме, не зная, как себя вести в такой необычной для него обстановке. Подполковник Славкин протянул ему руку:

– А, Леша, здравствуй! Сегодня можно без званий – просто Николай Савельевич!

Леха, приняв неформальность общения, тоже представился:

– Алексей Петрович! – Но тут же добавил: – Просто Алексей. – Сейчас он не стал добавлять свое обычное – «Можно Леха!»

– Проходи в зал, Алексей. Тут мы в наряде! – шутя сказал комбат. – Иди, женщин развлекай! Мы скоро!

Смущенный таким, как ему казалось, слишком уж торжественным приемом, Леха сидел за общим столом в окружении двух комсоставовских семей.

Первым, как положено, слово взял комбат.

– Ну, Алексей! – Он поднял невысокий хрустальный стаканчик с водкой. – Все мы тут собрались люди взрослые и понятливые. Единодушно жалеем о твоем убытии из нашего гарнизона. Но, как я считаю, линии на ладонях у всех разные и судьбу не обманешь. Провожая тебя с почетом на исполнение интернационального долга, выражаю уверенность, что все у тебя сложится хорошо и ты не уронишь чести нашего батальона! За это и предлагаю выпить!

Сказано было нехитро, но от души. Да и что там какие-то слова, когда такие люди собрались ради него, какого-то там прапорщика Лехи! Он смотрел на всех благодарными щенячьими глазами, готовый разрыдаться в любую секунду.

Дождавшись, когда первая порция водки улеглась в желудке под прессом домашних салатов, комбат снова поднялся.

– А это, – он извлек из кармана брюк продолговатую плексигласовую коробочку и протянул ее Лехе, – это тебе, Алексей, подарок от всего нашего батальона, на память и в благодарность за службу. Ты уж извини, что не перед строем батальона.

В коробочке находились командирские часы на черном кожаном ремешке со светящимися фосфором стрелками на фоне темно-синего циферблата.

Вконец смущенный и растроганный, Леха только и смог выдохнуть от волнения:

– Ох-х-х, спасибо вам! Я не подведу, ни за что! Спасибо! – Он крепко пожал руки мужчинам, но смущенно замялся в отношении женщин, которые сами поднялись из-за стола и одновременно с двух сторон опечатали помадой его щеки.

Он тут же снял свои часы марки «Заря», купленные им сразу после окончания школы прапорщиков, подарил их Славику и под одобрительные возгласы присутствующих надел новые.

Потом в честь Лехи говорили все. И тут выяснилось, что женщины, как они сами за столом сказали, были от него без ума! Потому, что он, Алексей Шашкин, оказывается, очень приятный, приветливый и отзывчивый человек!

Стало весело. Пели, танцевали. Курить выходили в подъезд на лестницу. Там, когда они с начфином чадили своими сигаретами, некурящий комбат серьезно и назидательно сказал:

– Смотри, Алексей, сам голову под пули не подставляй.

– Да какие там пули, Николай Савельевич? Народ-то ведь дружественный! – отвечал Леха.

– Конечно, – кивал комбат. – Но только когда я в 1968 году командиром роты в Чехословакию входил тоже для оказания интернациональной помощи, то и стреляли по нам, и технику нашу жгли, и многое другое. Хотя тоже ведь к друзьям ехали. Не все там друзья, Алексей. – Он посмотрел на закрытые двери квартир и сбавил голос почти до шепота: – Мне побольше вашего известно. – Он обвел взглядом Леху и начфина. – Там уже вовсю настоящие боевые действия идут. Но это… – он многозначительно приложил указательный палец к губам, – секретная информация.

– Ясно, конечно, – повел плечом Леха.

– Хотя, если честно, – комбат почесал затылок, – то я рад, что ты едешь, а не Синицкий. Ты попроворнее, а он ведь хоть и хороший малый, но тютя! Ему бы только в шахматы по связи играться! Он думает, что я не знаю? А мне на днях доложили про его забаву! В полку связи дней десять назад учения проходили, вот они и поймали его эти… Е-2 и Е-4… ну, конечно, на пеленг и вычислили двух военных гроссмейстеров! – Комбат от души рассмеялся. – Вот вернется из госпиталя, я ему хвоста на штопор накручу! Второго игрока, правда, не определили, говорят, где-то слишком далеко, чуть ли не под Киевом. – Он снова засмеялся. – Вот ешь твою в пень! Додумались же!

Прощаясь, все по очереди обнялись с Лехой и взяли с него честное благородное слово, что в первый же отпуск он непременно навестит батальон.

Утром, едва на востоке начало светлеть и над батальоном забрезжил холодный, неторопливый зимний рассвет, Леха, уже готовый к отбытию, стоял у окна, упираясь кулаками в подоконник. С высоты третьего этажа он глядел на заснеженный, залитый желтым фонарным светом военный городок, опутанный паутиной прочищенных в снегу тропинок. У порога почты тихо урчал мотором крытый бортовой «ЗИЛ», ожидающий офицеров, на котором Леха почти два года каждый день ездил на службу.

Еще вчера днем он радовался тому, что скоро распрощается с этим местом, ставшим ему в один злополучный миг душевной обузой, и унесется к новым далеким, непознанным горизонтам. Раздумывать о том, какая его там ожидает жизнь, он не очень старался. Недосуг ему, да и смысла в том, как он считал, никакого не было. Чего, спрашивается, думать о вкусе фрукта фейхоа, если ты его в глаза ни разу не видал? Все будет там по-другому, по-новому. Вот что для Лехи в настоящий момент являлось главным жизненным мотивом.

Но сейчас, после вчерашнего вечера, душа его жалобно подвывала и поскуливала, как бездомная собачонка на морозе перед закрытой дверью спасительного подъезда. Не то чтобы он теперь не хотел никуда ехать. Нет. Ему просто было стыдно от того, что он озлобился на это место, а вместе с тем невольно, по скудоумию своему дурацкому, облил серыми красками и живущих здесь прекрасных, добрых людей. Ну почему в его недалеких мозгах раньше так не просветлело?! Он бы уж точно не отсиживался дома по вечерам, а, наоборот, выискивал бы любой повод пообщаться с ними и уж точно не напросился бы в наряд на Новый год! Ему захотелось пробежаться этим ранним часом по квартирам городка, за исключением известных двух, и снова попрощаться со всеми, от души наговорив каждому великое множество теплых и прекрасных слов. Уж он без стеснения нашел бы сейчас эти слова!

Но строгие стрелочки новеньких командирских часов, неумолимо отмеряя секунды, подгоняли Лехино время вперед к двери квартиры, в которую уже постучался водитель командирского «уазика», чтобы отвезти его на железнодорожную станцию.

Солдат молча взял Лехин чемодан и понес его к машине. Покидая квартиру, Леха окинул ее прощальным взглядом, сорвал листок отрывного настенного календаря, согнул его пополам и спрятал в документы. Было утро 17 января 1980 года. Гулкая музыка ступеней лестничного марша из-под каблуков Лехиных сапог стремительно пронеслась по этажам подъезда и осталась в нем эхом его души…

3

Небольшой город Термез на юге солнечного Узбекистана, куда Леха прибыл спустя неделю, был в это время года пасмурным и сырым. Леха вышел из вагона поезда на скользкий перрон. Под сапогами расползалась каша мокрого, замусоренного окурками снега.

Люди, покинувшие пассажирский состав, скоро разошлись, и Леха остался на перроне один. Он поставил чемодан на скамейку, закурил и огляделся. Недалеко на путях стоял воинский эшелон с зачехленной на открытых платформах бронетехникой. Вдоль него медленно прохаживались солдаты. Некоторые из них забегали в здание вокзала и возвращались обратно с газетными кульками в руках и раздутыми, отяжелевшими от поклажи карманами форменных брюк.

С неба слетали мокрые белые хлопья, которые липли на Лехин бушлат, оседая на нем крупными каплями. Было не холодно, но промозгло и зябко. В стороне под навесом на тележке сидели двое узбеков-носильщиков, одетых в теплые ватные халаты, кирзовые сапоги и солдатские шапки-ушанки. Рядом с ними на тележке лежали солдатские двупалые рукавицы, от чего сразу же напрашивался вывод о том, что справедливая и добрая Советская армия на бытовом уровне уже активно вступила в тесное сотрудничество с местным населением. Леха, как клиент, почему-то не вызывал у носильщиков ни малейшего интереса. Они даже не смотрели в его сторону, развлекаясь тем, что по очереди бросали мелкие камешки в большие старые разбитые часы, висевшие на столбе. Время от времени они восторженно восклицали, громко разговаривали на своем языке и загибали пальцы на руках.

Леха и без знания языка скоро понял, что ребята играют в азартную игру. Каждый из них с трех бросков набирал очки, попадая в определенную цифру на циферблате часов. Скорее всего, они играли на деньги, судя по горячности спора, когда камешек попадал в пустое поле между цифрами.

Леха смахнул с носа каплю, посмотрел на свои часы и подумал: «Еще и десяти нет, а я уже в о-о-очень жарких странах! Ну, точно, елки, как у нас в середине марта. Даже хуже! Где, спрашивается, персики и ананасы для советского прапорщика? А ведь должны быть. Я, может, в детстве как раз именно ананасов и не наелся, а точнее, вообще их не видал, а потому и поперся хрен знает куда, как царевич за Кощеевым яйцом! Где патруль? Почему такой недогляд?! А ну! Где тут у вас главный по этим делам генерал?! Машину к перрону не подали!» – Леха курил, посматривал по сторонам и улыбался своим мыслям.

Поскольку южнее города Ростова, куда он один раз в детстве ездил в пионерлагерь, ему бывать не приходилось, то все, что ниже по глобусу, ему представлялось сплошным ананасовым раем.

Теперь же, в неминуемом наступлении скорой жары, Леха сильно засомневался. Сначала, по мере черепашьего движения поезда в сторону «пуза Земли» – экватора, за окном плыли унылые дождливые степи, а затем потянулись серо-желтые пески, среди которых под холодным дождем ходили мокрые облезлые верблюды с круглыми рахитскими животами на длинных худых ногах. А когда за окном стали смутно проступать горы, окутанные свинцовыми облаками, и вообще против всякого ожидания пошел снег, то Леха даже впал в легкое уныние, минут на пять. Но, оглядев дремавших на полках троих молодых узбеков, ехавших с ним от Ташкента в одних пиджаках и тюбетейках, уважительно, но наотрез отказавшихся порубать за компанию украинского сальца, он решил, что в Термезе наверняка уже стоит теплынь, раз эти хлопчики голяком туда навострились.

Но город Термез хоть и считался южной окраиной государства, а все же с погодкой подкачал.

Леха снова посмотрел на свои часы, которые горели в пасмурных сумерках зеленоватым фосфорным светом. Он часто и безо всякого повода обращал к ним взгляд и мысли, как к тем людям, оставшимся уже очень далеко. Циферблат новеньких командирских часов казался ему теплым окошечком, через которое он теперь мог общаться с ними.

Носильщики между тем продолжали спорить, упорно соревнуясь в снайперском мастерстве.

«Шикануть, что ли?» – подумал Леха и швырнул окурок на рельсы.

Он взял чемодан и подошел к носильщикам:

– Мужики, вам судья очки считать не нужен? А то могу помочь!

Носильщики серьезно уставились на него. Они смотрели и молчали, будто соображая, брать его в судьи или нет, прикидывая, сколько он запросит за свои услуги.

Не дождавшись никакой реакции, Леха продолжил:

– Ясно! Шутка не прошла. – И поставил чемодан на тележку. – Тогда поехали!

Один из носильщиков, лет сорока, отрицательно покачал головой и ответил:

– Нет, не поехали!

– А чего не поехали? Обед, что ли? Рано еще! Иль уже проголодались?

– Нет обеда. Рубал дашь, тогда поехали! – ответил носильщик.

– Рубал тебе?! – засмеялся Леха. – Дам! Поехали!

Носильщик подскочил, толкнул в плечо соперника по стрельбе камнями, тележка которого стояла рядом, подвинул чемодан на середину своей тележки и прытко понесся через вокзал к центральному выходу. Леха за ним почти бежал.

– Надо было ему два рубля дать и самому с ветерком прокатиться. Как шурует! Застоялся сивка-бурка! – думал он, глядя на бегущего впереди носильщика, тележка которого скрипела несмазанными колесами, сильно виляя из стороны в сторону.

Носильщик громко топал на бегу сапогами и кричал так, что люди невольно вздрагивали и отскакивали в сторону еще задолго до его приближения.

Отдавая обещанный рубль, Леха спросил носильщика:

– А ты чего везти мои шмотки сразу не хотел, другого народу ведь все равно не было?

Тот хитро сощурил и без того узкие азиатские глаза, поправил на себе теплый халат и с некоторой обидой в голосе ответил:

– Военные платить не хотят! Им надо, чтоб за так возил. Слова плохие кричат, когда говорю, что за подвозка до выхода пятьдесят копеек платить надо!

– А чего же ты тогда с меня рубль взял, дядя? За полтинник я сразу согласился бы и еще тебе очень хорошие слова сказал бы про нерушимую дружбу народов!

Носильщик улыбнулся сквозь свои реденькие усики.

– Я полтинник с гражданских беру, а с военных теперь рубал!

– А с чего же к нам такая немилость?!

– Ты рубал мне дал, значит, пятьдесят копеек заплатил за того, какой мне вчера не отдал.

– Ясно. Короче говоря, войсковой долг перед тобой погасил. А тебе случайно в камушки никто из военных за последние дни денег не проигрывал? А то я должок-то отдам!

Носильщик понял шутку и рассмеялся. Потом посмотрел по сторонам и тихо сказал:

– Если чеки есть, можно поменят на рублы. Человек одын есть, он меняет.

– Какие чеки?

– Дэнги такие новые – чеки валютные. Оттуда. – Он качнул головой куда-то в сторону. Леха понял откуда.

– Нет, у меня таких дэнэг нэту. Будь здоров.

Леха понятия не имел, о каких чеках спрашивал узбек. А само слово «валюта» для него было чем-то весьма неопределенно вредным и явно попахивало предательством Родины.

Он взял чемодан и пошел в сторону от вокзала. Неподалеку стояла колонна военных «ЗИЛов».

Рядом с головной машиной топтался солдат-регулировщик с перекинутым за спину автоматом. В одной руке он держал два красных флажка, а в другой – сигарету. Завидев идущего к нему прапорщика, он выпрямился, положил сигарету на бампер машины и отдал ему воинскую честь. Леха тоже козырнул в ответ и спросил:

– Где старший?

– Вон… – солдат указал на машину.

В кабине, уткнувшись головой в скрещенные на передней панели руки, спал капитан, погоны которого хорошо просматривались через лобовое стекло. Рядом с ним, опираясь на руль, спал водитель. Леха в нерешительности остановился, размышляя, стоит ли прерывать их сон.

Регулировщик продолжал курить. Угадав Лехины мысли, он пояснил:

– Ждем сопровождения. Бэтээр должен подойти. Боеприпасы развозим по частям. Днем и ночью возим, без передыху. Я уже перекрестки путать начал. Этой ночью разок не в ту сторону срегулировал, крюка километров пятнадцать по пустыне нарезали, в другую часть боеприпасы чуть не отдали. – Он протяжно зевнул. – Самому спать охота.

– Ну и что? Те согласились боеприпасы взять?

– Да конечно, кто ж откажется?! Привезли, значит, надо брать. Наши уже под разгрузку стать хотели, но вовремя выяснилось, что пехоте танковые снаряды без надобности. Тогда и поняли, что это я не на ту дорогу колонну направил. А там, в темноте, когда вокруг уже колея на колее, можно запросто направления попутать.

– Наказали тебя?

– Нет. Командир, – он снова указал на кабину, – и сам которую ночь только по паре часов спит. Я ж не нарочно. Пусть поспит еще, не стоит будить. Бэтээр скоро подойдет, тогда и поговорите.

– Ладно. – Леха тоже закурил.

Солдат был явно рад компании и продолжал разговор:

– А вам в какую часть надо? – он кивнул на чемодан.

– В рембат. У меня по документам только номер полевой почты и никакого адреса. – Леха пожал плечами.

– Да какие там адреса – пустыня. Там улиц нету. Только вешки для ориентира на дорогах вкапывают. Днем вкопают, а ночью их техника посбивает, вот и путаешься. – Он снова зевнул. – В рембат, говорите? Сейчас глянем. – Солдат вытащил из-за пазухи карту и развернул ее. – Ща-а-а, мы найдем, где тут у нас рембатик сховался! – Он начал медленно водить пальцем по карте.

На карте была отображена желтая пустыня с обозначением на ней черной пастой маршрутов движения. Красными кружками помечены воинские части, которых на ней было как просыпавшегося гороха.

Солдат посмотрел на Леху и как бы между прочим, в шутку спросил:

– А вы, товарищ прапорщик, случайно не шпион?

– Нет, я не случайный шпион, я настоящий. А что, и шпионы здесь водятся?

– А как же! – Солдат повел головой в сторону. – Говорят, разведка их тут часто ловит. Технику нашу фотографируют, народ мутят и все такое. – Он снова углубился взглядом в карту и через некоторое время ткнул пальцем в красный кружок. – Кажется, вот ваш рембат где. Мы туда недели две назад какие-то железяки завозили. Тоже ночью ездили.

– Ну и как мне туда добираться? Ваша колонна не туда идет?

– Нет, мы совсем в другую сторону. Да вы тут и сами не промахнетесь. Видите. – Он показал карту. – Все войска в основном в пустыне окучились. Километров за тридцать от города. Главное, туда добраться, а там колонны одна за одной ходят. – Он свернул карту и снова спрятал ее за пазуху.

Солдат был словоохотлив и представлял собой ходячий, с иллюстрациями, атлас для иностранных разведок. Так сказать, кладезь секретной информации в бюро добрых услуг, о чем Леха, конечно, ему говорить не стал. Пока он собирался с мыслями, солдатик выдал ему уже готовый вариант действий:

– Вам, товарищ прапорщик, можно к военным складам пойти, тут близко, но там опасно. На охрану нарветесь, в КГБ потянут, короче говоря, расспросами засношают до посинения. Поэтому лучше бы вам вдоль железнодорожных путей вон по той улице пойти. – Он указал направление движения. – Выйдете на окраину города, а там еще минут двадцать ходу. Пройдете по асфальтовой дороге, повернете левее у поваленного столба и выйдете опять к рельсам. Там разгрузочные платформы. Оттуда с эшелонов технику по воинским частям перегоняют. Доберетесь с кем-нибудь. Там все свои, армейские, кагэбэшников нету. Тут пройтись всего-то километра три, не больше.

Леху этот вариант устраивал. Времени было с достатком, и он решил не тратить его попусту, а размять ноги и тело, в котором чувствовалась ломота от длительного лежания на жесткой вагонной полке.

– Ладно, пойду. А кстати, ты случайно не знаешь, про какие это чеки меня носильщик спрашивал?

– Чеки, что ли? – переспросил солдат. – Их за речкой нашим дают вместо денег. Я их уже видал. Никакого сравнения с настоящими деньгами! Как лотерейные билеты! Так, фигня какая-то несолидная! Но говорят, что на них можно хорошо дефицитом отовариться. Для этого специальные магазины в больших городах существуют – «Березка» называются. Вот их местные у наших военных и скупают. Этих скупщиков тут чекистами зовут.

– Ясно. – Леха поднял чемодан и пожал солдату руку. – Ну, пойду. Спасибо тебе. Долго еще служить?

– Еще целый го-о-од, – протяжно ответил регулировщик. – Счастливо вам. Там, на окраине, харчевня есть – столовка.

Леха неспешно зашагал по хорошо обрисованному маршруту. Снег закончился, небо посветлело. Утренний туман, до этого укрывавший город плотной пеленой, постепенно таял. В это время он впервые почувствовал на себе силу южного азиатского солнца, которое даже сквозь облака стало довольно ощутимо пригревать. Вскоре он уже хорошо вспотел, расстегнул бушлат и снял шапку. Облака поредели, и сквозь голубые проплешины на небе, как широкие прозрачные опоры, в землю воткнулись мощные солнечные лучи. Потеплело, а хлюпающая под сапогами снежная жижа быстро таяла и ручьями стекала на обочину дороги. Леха с наслаждением вдыхал поднимающийся от сохнущего асфальта пар и шел, блаженно подставляя солнцу лицо. Времена года, как в сказке, менялись на глазах. Ничто уже не напоминало ему о неважном настроении, навеянном тоскливым хмурым утром. Тревога, саднящая в груди, улетучилась сама собой. Было светло, ново и от этого даже как-то беззаботно весело.