Текст книги "Броневержец"

Автор книги: Владимир Коротких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Леха пододвинулся к командирскому прибору, навел его по пулеметным трассерам и тоже увидел на отвесном козырьке горы группу бегущих вооруженных людей в темных чалмах. Они быстро скользили между камней по невидимой снизу тропке, спеша уйти в распадок за гору.

Трассеры Рахимова ложились рядом и впереди них, заставляя бегущих часто останавливаться и приседать за камни. Поняв, что их передвижение обнаружено, они пытались только укрыться за камнями и даже не стреляли в ответ. Рахимов постепенно пристреливался, уточняя наводку. Внезапно один из бежавших сорвался и покатился, кувыркаясь по склону. Тело несколько раз ударилось о камни и свалилось в обрыв.

В этот момент снова в скалу рядом с бэтээром ударила граната. Жа-ах! Машина качнулась, а успокоившиеся было пассажиры снова заорали в три глотки. Дым от разрыва гранаты на какое-то время закрыл поле зрения прицела, но Рахимов продолжал вести огонь вслепую, не изменяя положения пулеметов.

Жа-ах! – ударилось дальше на дороге с раскатистым гулом. Это взорвались остатки бензина в цистерне перевернутого бензовоза. Гигантский плевок желто-красного пламени на несколько секунд застыл в глазах, слепя своей яркостью.

Когда Леха снова глянул в триплексы, то увидел, что нос их бэтээра объят огнем долетевшего до них воспламененного горючего.

На месте бензовоза теперь оставалась только пылающая искореженная взрывом рама с растерзанной цистерной и полыхающие обломки. Леха посмотрел в сторону «ЗИЛа». Солдата там уже не было.

– Горим! Командир, горим! – Рахимов толкал его сиденье ногой.

Леха отмахнулся:

– Да не кричи ты так, сам испугаешься! Краска обгорит, да и хрен с ней. В прицел смотри!

– Стекло сильно копченый, не могу смотреть!

– Сиди, я щас! – Леха схватил тряпку, открыл люк, быстро вылез и протер защитное стекло прицела. На пулемете кособоко свисал в сторону разбитый осколками прожектор. Леха скрутил его и отбросил в сторону.

По броне стекал догоравший бензин. Вокруг было дымно. Ущелье, как пылесос, затягивало в себя шлейфы дыма. Стрельба стихла. Впереди раздавались лишь одиночные, видимо, последние выстрелы. Он закашлялся от угара, спрыгнул на свое место и проехал дальше, притормозив на обочине недалеко от перевернутого «ЗИЛа».

– Шурик, наблюдай за обстановкой, а я туда схожу. Родню не выпускай! Не дай бог чего…

Пассажиры, пытаясь справиться со свалившимися на них испытаниями, вволю наоравшись и истощив свои силы, молча сидели на лавке.

Старик, вероятно, поняв по интонации Лехи смысл его слов, приложил руки к своей груди и непрерывно кланялся.

Леха посмотрел на сидевшего между родителями перепуганного пацаненка, вздохнул, спрыгнул с брони на землю, огляделся и пробежал вперед, перепрыгивая через лужи горящего на дороге топлива.

У перевернутого на бок «ЗИЛа» ходил тот самый, непостижимым образом выживший в этой передряге солдат. Он озадаченно смотрел на лежавшую на боку машину. Кузов «ЗИЛа» с обрывками тента свисал в обрыв. Весь находившийся в кузове груз вывалился из него, усеяв склон буханками хлеба, жестяными банками тушенки, каши, разбитыми деревянными и картонными ящиками. На дне обрыва колесами вверх лежала походная кухня.

– Сам-то цел, не ранен? – спросил солдата Леха.

Не осознавший своего счастья воин молча посмотрел на пыльного и закопченного прапорщика, как на говорящий фонарный столб. В его широко открытых серых глазах еще светились трассеры, а установившаяся тишина была для него непонятной и пугающей. Он дико озирался по сторонам, хоронясь за машиной. Стрельба к этому времени уже окончательно прекратилась.

Леха пошел дальше. Впереди, пригибаясь и всматриваясь в горы, к машинам перебегали бойцы. У скалы трудились санитары, перевязывая и укладывая на носилки нескольких раненых. Они тут же, прямо через обмундирование, вкалывали им промедол из шприц-тюбиков, а потом переносили к машинам. Кто-то кричал от боли, судорожно хватаясь за окровавленные бинты, другие молча смотрели помутневшими глазами, уже находясь под воздействием обезболивающего. У сгоревшего бензовоза двое солдат поливали водой из канистры обуглившийся и еще дымящийся труп водителя, так и не успевшего покинуть машину, а может быть, сразу убитого взрывом.

К одному из грузовиков подносили убитых и спешно, как мешки с чем-то тяжелым, затаскивали в кузов. Рядом с машиной стоял офицер, держа в руках их уцелевшие документы. Несколько солдат ходили вокруг изуродованной бээмпэшки и собирали разбросанные чудовищным взрывом куски человеческих тел. Подобранные останки они переносили и укладывали на расстеленные рядом плащ-палатки, завязывали их узлами и несли к грузовику.

В середине колонны стоял майор. Он громким голосом давал указания офицерам. Навстречу Лехе от майора быстро шел лейтенант. Подойдя, он спросил:

– Не наш, что ли?!

– Нет, я из другого полка. Отстали из-за поломки. – Он указал рукой на бэтээр.

– Понятно! То-то я не мог разглядеть в дыму, кто из КПВТ по горе лупит. Ты видал?! – Он вопросительно глянул на Леху. – Ни черта наша техника к горам не приспособлена! Стволы выше жопы не поднимаются! У этих чурок, – лейтенант провел пальцем по контуру горы, – гранаты небось закончились, а то нам всем крышка была бы!

Лейтенант говорил громко и раздухаренно, как будто именно под его непосредственным командованием была только что одержана победа в крупной войсковой операции. Его голос звенел на грани напускной бравады и ужаса. Леха отлично понимал душевное состояние этого молодого офицера, только что, как и он сам, прошедшего боевое крещение и пытавшегося победить противника в открытом бою так, как его учили в военном училище.

В глазах лейтенанта бесновалось сумасшедшее, по-настоящему ощутимое счастье выжившего существа. Он, как и Леха, с трудом облачал в слова нужные мысли и при всей трагичности ситуации испытывал то же, что и Леха, желание прыгать на месте, подчиняясь безотчетной животной радости, и просто орать невесть что, лишь бы наораться до потемок в мозгу, упасть и отключиться.

Леха продолжал молча слушать лейтенанта. Тот быстро сунул в рот сигарету, повернулся в сторону колонны и, глубоко затянувшись, сказал:

– Надо дорогу освобождать. Комбат сказал, что по рации передали, другая колонна на подходе. Ждут перед ущельем, пока мы этот участок пройдем. Вот что, земляк, – он тронул Леху за рукав, – пока мы там битую технику с дороги оттянем, ты этого «ЗИЛа» в обрыв столкни! Хорошо?

– Столкну, – согласился Леха. – А передняя часть колонны нормально прошла?

– Нормально. Только нам досталось. Валяй его в обрыв! Скоро наши медики куски дособирают, и дальше поедем. Это просто мандец какой-то! – Лейтенант нервно поморщился. – Как их потом по гробам-то сортировать будут? – Он отшвырнул окурок и пошел обратно. По пути он остановился и крикнул солдату, по-прежнему стоявшему у перевернутого «ЗИЛа»:

– Эй, водила! Чего встал?! Иди туда, залезай в бээмпэшку! Бегом!

Но солдат не двигался. Он продолжал стоять и смотреть вниз. Леха подошел ближе. Лейтенант крикнул еще раз:

– Бегом, солдат!

Но тот продолжал стоять на месте, словно обращались не к нему. Они подошли к перевернутому «ЗИЛу».

Солдат топтался на месте и смотрел на них отсутствующим потусторонним взглядом. Зрачок его правого глаза был сильно расширен, отчего глаз казался черным, а другой глаз был серого цвета с нормальным зрачком. Солдат ошалело смотрел на подошедших к нему людей, как будто бы находился сейчас в разных измерениях. Он продолжал молча топтаться у опрокинутой машины, слегка покачивая головой.

Лейтенант осторожно снял с его плеча автомат, слегка потянул солдата за рукав, но тот ухватился обеими руками за раму лежавшего на боку «ЗИЛа», не желая никуда уходить.

Лейтенант тихо сказал Лехе:

– Он, кажется, не в себе. Постой с ним, я за врачом сгоняю.

Он вернулся вместе с уже знакомым Лехе военврачом. Капитан быстро осмотрел бойца, продолжавшего держаться за машину.

– Контузия, – произнес доктор. – Вы отойдите в сторонку, я сам с ним поговорю.

Они отошли. Капитан что-то недолго говорил бойцу. Солдат вскоре отпустил раму, и военврач, взяв его под руку, повел к санитарной машине.

Леха вернулся к своему разрисованному теперь еще и черными подпалинами бэтээру. Он запустил двигатели, подъехал к «ЗИЛу», но медлил. До этого Леха только и делал, что ремонтировал и восстанавливал технику. Ему было до глубины души жаль эту машину. «ЗИЛ» лежал на боку и был вполне пригоден для восстановления. Беда его была в том, что взрыв покорежил задний мост и выдрал рессоры, поэтому ни своим ходом, ни даже на буксире двигаться без заднего моста он никак не мог. Машина была совсем новая, недавно с конвейера.

– Толкать надо? – спросил Рахимов.

– Надо, но жалко, – отвечал Леха, глядя на «ЗИЛ». – Тут, блин, делов-то! Всего часа на три – проушины под рессоры приварить да новый мост на него перекинуть. А кабинку-то потом отрихтовать недолго…

– Он дорога мешает! Надо толкать!

– Мешает, мешает! Чего заладил? Вижу! А ты, когда с крыши у штаба саданулся, тоже небось на проходе мешал?! Но тебя ведь в госпиталь отправили, а не на кладбище! – Он дал газу и с разгону ударил «ЗИЛ» носом. Машина перевернулась на кабину и, громыхая, покатилась в обрыв.

Леха снова занял место в хвосте поредевшей колонны, поднял бронепластины на смотровых окнах и стал ждать сигнала к движению.

Рахимов курил, пассажиры молчали. Леха посмотрел на часы, а затем перевел взгляд на опаленную, в огромных черных чадящих кругах дорогу. Он тоже, как и тот контуженый солдатик, будто бы жил сейчас в двух измерениях. Одно полушарие его мозга, казалось, отставало во времени и один глаз еще вполне ясно видел такое же ненастное, но мирное, свое небо перед переправой, не таящее в себе опасности, не оцененное по-настоящему в тот момент. Второе же полушарие смотрело через призму другого глаза, преломляющего мир в отчетливое ужасающее зрелище. Мертвые, раненые, подбитая на дороге техника, отметины на скале от не попавших в бэтээр трех гранат еще не воспринимались его рассудком как истина в настоящем. Изображение наслаивалось, точно две пленки, одновременно запущенных в проектор. В бардаке перемешавшихся образов на Леху неожиданно накатило спокойствие. По телу медленно текла волна горячего прилива. Он перестал обращать внимание на продолжавших суетиться впереди людей, на выжженную изнутри взрывом собственных боеприпасов бээмпэшку, обгоревший остов которой другая со скрежетом сталкивала в пропасть. Он ощутил сильный жар на щеках и теплую истому в груди, проваливаясь в темноту…

– Товарищ командир! – растолкал его Рахимов.

– Чего? – Леха вздрогнул, просыпаясь.

– Они просят отпустить их. Говорят, их кишлак совсем недалеко, за той гора. Говорят, сами дойдут.

Леха обернулся, посмотрел на старика, который кивал в знак подтверждения слов Рахимова.

– Спроси его, раз он тут местный, кто по нам палил? Не его ли братья-односельчане?

Рахимов перевел. Старик немного побледнел. Это было хорошо видно по коже его лица, не покрытой бородой. Он округлил глаза и, размахивая руками, залопотал:

– Душман нис, душман нис… – Он быстро говорил, продолжая отчаянно жестикулировать.

– Говорит, что не знает. В их кишлаке все мирный крестьяне. Просит отпустить.

– Ладно, пусть топают, – согласился Леха. – Щас, только наши чуть на бугор заедут, тогда и выпустим их по-тихому. Скажи им, что в обрыве тушенки и каши столько, что им на пару лет хватит. Если, конечно, жрать экономно. Нож не забудь деду отдать. Мало ли чего по дороге. А чего это он говорил: душман, душман?..

– Душман – бандит.

– Ясно. Это, значит, теперь так ихние басмачи называются? Ясно. Пусть готовятся к высадке.

Колонна тронулась. Когда машины отъехали достаточно далеко, они выпустили пассажиров. Уходя, старик сунул в руку Рахимову темно коричневый брикет размером со спичечный коробок. Они быстро спустились под откос и исчезли из виду.

– Поехали, залезай! – Леха махнул рукой стоявшему на дороге Рахимову.

Колонну они догнали уже на спуске.

Рахимов теперь постоянно сидел на месте стрелка и крутил башню, изучая округу в прицел, а Леха молча размышлял:

«Дедок говорил, что за своего хозяина воевать намерен до полнейшего изнеможения. От зараза! Это получается, что рано или поздно, когда его бая раскулачивать будут, он тоже винтовочку подмышку и – на бугорок, по нашим колоннам бузовать! Хреновенько, однако! А эти, что сегодня по нам молотили, кто? Тоже небось крестьянские дети?! Убогие и несознательные? – Он ясно представил, вспомнив слова лейтенанта, как лежа на скале, матерятся на своем языке бородатые мужики в чалмах, сетуя на то, что у них так мало боеприпасов к гранатомету. – Суки поганые! Чем тут ихний партактив занимается? Где, бляха, комиссары-агитаторы?! Кто про революцию этим ослам растолковывать будет?! Зараз сколько наших пацанов на тот свет отправили! Суки! Ох и суки! Потом скажут: по несознательности! Падлы! Надо им тоже тут красный террор навести, как у нас в гражданскую! Епрст! А ты кушай, Рахимов, шоколадку, вспоминай доброго дедушку басмача! Или, как его там, душмана! Кстати, что он ему дал? А то сожрет сдуру и отравится…»

Леха крикнул назад:

– Рахимов! Чем это тебя наш Хоттабыч угостил на прощание? Шоколадкой «Аленка»?! А чего без фантика?! Сам, что ли, отхавал сначала?!

Рахимов наклонился к Лехе и показал неровный, с обломанными краями брикет, похожий на обсосанный ребенком детский гематоген.

– Это чарс! Очень хороший вещь!

– Что за чарс?!

– Гашиш, его курить надо! Лучше любой водка! Такой удовольствие прекрасный! – Рахимов улыбался так блаженно, что его щеки вылезали за пределы шлемофона. – Когда куришь, сразу небо синий-синий! Песок желтый-желтый! Вся земля такой красивый! Много приятный мысли приходят! Весело! Смеяться будешь, не перестанешь! Хорошо!!!

– А ты откуда знаешь? Пробовал, что ли?

– Кане-е-е-ешна! У нас дома тоже можно достать, только хуже!

– Понятно! – Леха глубоко кивнул. – Тогда щас в сторонку отъедем, понакуримся этой очумей-травы, и колыхали мы с тобой по такому случаю всю войну на крыльях немы-ы-ы-ыслимого удовольствия! Ага?!

– Ага-а-а-а! – смеялся Рахимов.

– А ну-ка дай мне посмотреть! – Леха протянул руку.

– Вот! – Рахимов бережно положил ему на ладонь брикет.

Леха покрутил его, открыл люк и вышвырнул на дорогу.

– В-а-а-а-а-й! – только и успел выдохнуть Рахимов, от огорчения покачав головой. – Ва-а-а-а-а-ай, командир!

– Не вайкай! Запомни место! На дембель поедешь, подберешь! Дома свой дембель справишь! Накуритесь всей деревней! И на водку тратиться не придется! И еще хорошо запомни и усвой, Шурик Рахимов! – Леха, не оборачиваясь, погрозил ему пальцем. – Мне умный заместитель нужен, а не полудурок обкуренный! Ты понял?!

– Понял, понял, – продолжая сокрушаться, кивал Рахимов.

– Ну, вот и нормалек! А то чего я Иванову скажу, когда у тебя зенки с перекура совсем зажмурятся? Как я ему толком твою профпригодность обосную, когда у тебя глаза на жопе заморгают?! Не поймет он меня! Засомневается!

– Ага, – нехотя соглашался Рахимов.

– Да и дома потом эту дурь сумасбродную лучше совсем не кури! Родине главный бухгалтер нужен! А ты, как я посмотрю, вместо этого на дурдом со всего кайфа налететь захотел?! Родину подвести задумал? Турнут тебя с должности и портфель с портсигаром назад заберут! Жена красивая из дома выгонит! Чего хорошего? Будешь жить как Чебурашка – в телефонной будке и говно в фантики заворачивать! А оттуда тебе прямая дорога на должность кукушки в сумасшедший дом! Как ты потом из посольства «Мерседес» в смирительной рубахе домой через всю страну погонишь?! Разобьешься на хрен, и все!

Рахимов, обиженно насупившись, бухтел:

– Не дадут «Мерседеса». Пионеры шапку не найдут. Зачем им окурки там собирать?! Их детям вера курить не разрешает!

– Так у них пока и пионеров нету! Не горюй! Социализм тут им построим, сразу пионеры заведутся. А пионеры всегда окурки собирают. По себе знаю! Бывало, с дружками после школы всю округу у сельмага излазаем, понаберем бычков слюнявых, понакуримся, потом чеснока понажремся, чтоб родители не учуяли, – мухи вокруг дохнут! Житуха! Правда, я разок в детстве два окурка «Беломора» зараз скурил, облевался весь, и представляешь, только полгода назад, когда в город Харьков приехал, почувствовал резкий недостаток никотина в своем организме. А до этого хоть бы хны!

– Нет, у них вера суровый! Им нельзя! – не сдавался Рахимов.

– Ну, конечно, тебе видней, я насчет вашей веры говорить не стану. Тут я вообще не Копенгаген. Хотя, к примеру, по нашей вере в этих вопросах тоже кое-какие ограничения стоят! Запретзнаки развешаны! Но только чего-то у нас на Пасху все так поразговеются, что в конце святого праздника дальше губы отплюнуть не могут! Ну ты все равно не горюй, Шурик! Не будут ихние пионеры курить, и хрен с ними! Как на дембель назад проезжать будешь, так сам шапочку разыщи и положи ее на видное место. Найдут!..

Леха вглядывался вдаль. Между гор в низине лежал туман.

– А ну, глянь-ка в прицел, Шурик, что там правее по ходу?

Рахимов прильнул к пулеметному прицелу и скоро сообщил:

– Только туман вижу.

На спуске открывалась долина. Она угадывалась в тумане, простираясь у подножия обступивших ее со всех сторон хребтов. Машины змейкой неторопливо сползали вниз по серпантину. Туман оказался облаком, висящим низко над землей. Смотровые окна и броня сразу покрылись крупными каплями влаги, стоило лишь бэтээру ткнуться носом в невесомое ватное покрывало. Но всего через каких-нибудь двести метров они выскользнули в просвет. Внизу увидели равнину. Края горного плато терялись из виду в тусклой пелене. В конце спуска, у самого подножия горы, по обе стороны дороги раскинулся большой кишлак. На въезде в него стоял пост афганской армии. По бокам небольшого дома, сложенного из глиняного кирпича, заняли оборону два танка советского производства времен Второй мировой войны – «Т-34». У дома и возле танков отирались афганские солдаты, вооруженные старыми советскими автоматами – ППШ. На них были шинели мышиного цвета с пристяжными погонами, зашнурованные полусапожки и матерчатые фуражки с длинными козырьками.

Кроме как в кино, Лехе не приходилось видеть до этого ни «тридцать четверок», ни ППШ. Забавно было наблюдать их в таком азиатском антураже. Но это грозное и несколько нелепое в качестве современного вооружения железо все равно было очень родным, с детства привитым образом героической истории Отечества.

Рахимов, тоже глядя на эти военные декорации, расстарался, вспомнив известные классические строки, и воспроизвел их близко к тексту, но вольно:

– Ва-а-ай! Здесь русский дух! Здесь русским пахнет! – Он указывал пальцем в смотровое окно и весело хохотал. – Как музей!

– Это чем русским? Ты уточни, Шурик!

– Как чем? Русским! Чем?! Землем!

– Ясно, профессор, а то я думал… – Тут Леха отвлекся, указывая пальцем на дорогу. – Ух ты! Какой выпендрился! Глянь!

Сбоку дороги находился шлагбаум с поднятой вверх гнутой железной стрелой. У шлагбаума стоял афганец в коротком суконном кителе с высокими белыми нарукавниками и в фуражке с белым околышем. Кроме автомата, на его ремне висела еще и длинная кривая сабля.

– Не иначе буденовец! – сказал Леха. – Глянь, нарядный какой! Как цыганская елка!

– Это милиция, вон палка полосатый! Гаишник! – хихикал Рахимов.

На боку у этого военного действительно висел полосатый жезл регулировщика.

Они миновали пост и поехали по кишлаку, протискиваясь в узких улицах между глухими стенами домов и дувалов. Этот кишлак оказался более оживленным, нежели предыдущие. Дома здесь были не столько с куполообразными, а больше с плоскими крышами и уже не напоминали своим видом укрепления. Впереди показалась просторная площадь с мечетью и пикой минарета. Колонна остановилась. На машины со всех сторон моментально налипли торговцы. Они размахивали товарами, жестами зазывая военных в лавки. По площади разносился аппетитный запах жареного мяса. Солдаты из машин не выходили, настороженно поглядывая на местных жителей.

Рахимов быстро вскрыл штык-ножом две банки тушенки, нарезал хлеба, и они, пользуясь случаем, принялись за еду. Торговцы стучали по броне, бегали перед носом бэтээра и махали руками, заглядывая в смотровые окна. Не дождавшись положительной реакции, они просто разложили на носу бэтээра несколько прозрачных целлофановых пакетов с джинсовой одеждой так, чтобы экипаж мог хорошо рассмотреть предлагаемый ассортимент. Рядом с одеждой они поставили черный с серебристой отделкой большой двухкассетный магнитофон, обтянутый тонким целлофаном.

– Ничего себе бандура! – неподдельно восхищался Леха. – Красавец! Как новые «Жигули»! Как называется? – Он стал читать название, выполненное на корпусе крупным выпуклым шрифтом на английской языке. – «СХАРП»! Вот это техника! Стерео, видать! Не то что наша – мандула с бобинами! «СХАРП»! – брызгал слюной от восторга Леха, размахивая ложкой.

– «ШАРП», – поправил его Рахимов. – Очень хороший техника!

– А почему Шарп? Там же ясно написано – Схарп!

– Нет, первый две буква как «Ш» произносится. Я в школе английский учил!

– Я тоже…

– А почему такой простой вещь не знаешь, командир? – Рахимов лукаво скосил глаза на Леху.

– А потому, что ты его учил, а я его проходил.

– А какой разница?!

– Очень большой! Это примерно, как девчонке глазки строить или по-серьезному с ней закадрить. – Леха перевел взгляд на одежду. – А джинсов море! Откуда у них это все? А главное, зачем? Ходят не пойми в чем, как бродяги. Электричества, я гляжу, у них нету! Ни одного столба с проводами за всю дорогу не видал! Прям настоящий театр сплошных абсурдов! Шурик, высунись, порасспроси их осторожно, чье и почем.

Рахимов отставил банку с тушенкой, выглянул в люк и завел разговор. Беседа была недолгой. Он покрутил в руках целлофановый пакет с джинсами, вернул его торговцу и снова опустился в бэтээр.

– Не понимаю. Это не узбеки, у них другой язык. Совсем другой. Джинсы американский, фирменный. Отличный джинсы!

Торговцы, видно, потеряв к ним интерес, убрали товар и пошли дальше вдоль колонны. Через некоторое время кое-кто из них возвращался с банками тушенки в руках, вероятно, все же провернув некоторые мелкие сделки с солдатами.

– Ничего, Шурик, обоснуемся как следует, тебе тоже к дембелю американские штаны раздобудем. Очки черные – «капли». Заявишься домой, как моряк из загранки. Не можем же мы с тобой сейчас нашей тушенкой разбрасываться за их поганые шмотки. Самим жрать нечего будет. Сколько еще нам ехать? Да и стыдно этим заниматься. Мы что с тобой из нищей страны? Голые ходим? – Леха почесал кулаком нос. – На Украине, например, где я раньше служил, в городских магазинах этих джинсов полно! Хоть завались!

– Да-а-а-а?! – удивился Рахимов.

– Спрашиваешь!

– А они фирменные?!

– А то какие же?! Конечно, фирменные! И главное – свободно! А у вас нету? Хлопок-то весь у вас! На штаны не хватает, что ли?

– У нас нету. В Ташкент ехать надо! На черный рынок хороший джинсы как наш телевизор стоят! Очень дорогие!

– Несправедли-и-и-и-иво. А на Украине их полно! Как говорится, все лучшее детям и хохлам! Так что имей в виду, если сильно надо, то на крайний случай моему другу Яше телеграфируем, он любые фирменные пришлет.

– А какой фирма?

– Да любой! Для тебя самые хорошие закажем!

– А какой фирма самый хороший?! – с бухгалтерским пристрастием допытывался Рахимов.

– Какой, какой! Кременчуг! Че, не слыхал?! – Леха сделал удивленное лицо. – Да как же так?! Классные, доложу тебе, штанцы! – Он вытянул кулак с оттопыренным большим пальцем. – Купишь, бывало, подлинней, с прицелом на подворот, а то после первой стирки они сантиметров на пять в рост садятся. Отвернешь, отгладишь – и вперед! После второй уже не садятся, не боись! Только краска облезет! В синьке их прокипятишь полчасика, и опять пошел, как новый! А после третьей из них отличные портянки получаются. Ноские! – Леха потряс кулаком. – Сукно со знаком качества, три копейки километр! Правда, ноги от синьки только после пятой бани отмываются! Но раз ты, Шурик, как я гляжу, не сильный патриот, уж так и быть, к дембелю мы тебе обязательно американские штаны достанем. Будь спок! Тем более что ты на одну штанину уже вполне заработал, когда того бандюгу с горы ковырнул! Ловко ты его тюкнул, гвардеец Чингачгук!

Передние машины тронулись. Торговцы, подхватив товар, тоже побежали следом. Проехав дальше в глубь кишлака, колонна снова остановилась.

Леха увидел стоявшего вдалеке знакомого лейтенанта.

– Шурик, я пойду к летехе, а ты люк закрой, а то эти наглющие фарцовщики и в бэтээр со своими шмотками залезут.

Лейтенант, увидев Леху и не дожидаясь вопроса, сказал:

– Опять впереди заваруха. Поступила команда остановиться. Тут вроде безопасно. – Он повел взглядом по сторонам. – Вон и афганские войска тут стоят. Переждем.

Недалеко виднелся длинный кирпичный забор, отличавшийся от рыжих глинобитных дувалов. По его верху была протянута колючая проволока. За забором стояли вышки, на которых находились вооруженные часовые.

– Может, там тюрьма? – предположил Леха.

Лейтенант пожал плечами.

Послышался глухой гул работающего двигателя. Постепенно он приближался вместе с гусеничным лязгом. Вскоре из-за поворота на перекресток вырулил танк «Т-34». На его броне сидели несколько вооруженных афганских солдат. Танк остановился, солдаты спрыгнули и побежали по улице мимо машин, выкрикивая что-то и махая руками торговцам. Те поспешно убрались с перекрестка. Улицы опустели. Когда афганский танк заглушил двигатель, то в установившейся тишине до слуха донеслись звуки далекой стрельбы, где-то на окраине кишлака. Стрельба велась из стрелкового оружия. Но время от времени стали доноситься и разрывы. Внезапно стрельба началась на соседних улицах, там, куда только что побежали афганцы.

Леха с лейтенантом переглянулись.

Ф-р-р-р-р-р! – что-то низко пролетело над ними по воздуху. Леха инстинктивно повернул голову в сторону уходящего звука.

– Ложись! – крикнул лейтенант и, падая, потянул его к земле.

В сотне шагов раздался громкий хлопок. Крыша одного из домов подскочила, разбрасывая по воздуху деревянные обломки.

Ф-р-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р-р! – снова запело пространство над головами. С разных сторон один за другим захлопали разрывы. На дорогу посыпались камни, доски, комки глины и мусор. Темно-рыжая порошковая пыль волнами расползалась по округе, забивая глаза и ноздри.

– Минометы! – крикнул лейтенант и бросился к своим бээмпэшкам.

Леха тоже побежал к бэтээру. Ф-р-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р-р! – летело над колонной, зажатой с обеих сторон длинными стенами дувалов.

Леха падал на политую дождем землю, лежал, дожидаясь разрывов, затем вскакивал, пробегал вперед и снова падал. Ф-р-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р-р! Разрывы грязными столбами выпрыгивали вверх как черти из табакерки. До бэтээра оставалось шагов тридцать, когда Рахимов открыл стрельбу из пулемета по правому флангу. Там, куда он стрелял, Леха заметил частые вспышки огня стреляющего по ним пулемета. Пули, со свистом пролетающие над колонной, впивались в соседние дувалы, вышибая из них глиняные ошметки.

Он прижался спиной к стене какого-то невысокого строения, видя, как из бээмпэшек выскакивает пехота и рассредоточивается на плоских крышах домов и сараев. Судя по частоте разрывов, огонь по колонне вели несколько минометных стволов. Стрельба велась с удаленного расстояния и большой точностью не отличалась. Мины шлепались хаотично, со значительными перелетами и недолетами. Но пристрелка, как понимал Леха, была лишь делом времени, если этим стрелкам, конечно, не помешают. Окраины кишлака хорошо просматривались, находясь на некотором возвышении. Дорога пролегала по самой низине и тоже была досягаема для обстрела с любой стороны.

Точно читая его мысли, из строя колонны выехали четыре бээмпешки с экипажами. На их броню спешно запрыгивали бегущие от забора с вышками афганские солдаты. Они свернули в улицу и поехали по кишлаку. Две другие бээмпэшки развернулись на перекрестке и сразу открыли огонь из пушек. Разрывы ложились метрах в двухстах, доносясь запоздалым эхом. Но минометный огонь все же не прекращался.

Рахимов продолжал стрелять, меняя сектора обстрела, забрасывая дорогу гильзами крупнокалиберного пулемета, летевшими из отверстия под его стволом.

«Шурик на вторую штанину зарабатывает… И правда, придется штаны ему доставать», – думал Леха, выжидая подходящий момент для последней перебежки. После очередного разрыва он оттолкнулся спиной от стены и побежал к бэтээру. Ф-р-р-р-р-р! – мина прошелестела совсем рядом, разгоняя собой сырой дождливый воздух. Леха снова упал ничком в грязь и подскочил от разрыва, саданувшего прямо в дорогу. Ударная волна сорвала с его головы шапку, отбросив ее далеко вперед.

– Ух, ух! – Леха вскочил на ноги, добежал до бэтээра и привалился плечом к изрешеченному осколками дувалу. – Ух, ух! – он продолжал глубоко вдыхать и отплевываться от осевшей во рту глиняной пыли. Сердце прыгало, как шарик в барабане «Спортлото». – Ух, ух…

Он пригнулся от сыпавшихся на него сверху отстрелянных пулеметных гильз и постучал прикладом автомата по броне. Но Рахимов за грохотом пулеметов не слышал его.

Ф-р-р-р-р-р! Ф-р-р-р-р-р! – продолжали летать над кишлаком невидимые пропеллеры, подбрасывая к небу все, что попадалось на их пути.

Леха приткнулся между дувалом и бэтээром и смотрел по сторонам. Бэтээр стоял последним в колонне. Позади него была только пустая улица. Он заметил вдалеке другую колонну, притормозившую на горном спуске перед въездом в кишлак.

В это время стоявший недалеко афганский танк запустил двигатель, немного проехал к перекрестку, развернул башню и тоже выстрелил по кишлаку. Из ствола с оглушительным воем вылетел столб огня, а танк немного откатился назад, развалив один из дувалов. Через минуту он снова выпустил снаряд в том же направлении. Затем развернулся на месте, немного поерзал, выбирая лучшую огневую позицию, и опять выстрелил. В этот раз выстрел был особенно громким. Леха зажал уши руками. Ему показалось, что он увидел, как полетел снаряд, таща за собой горячую струю воздуха. Танк окутался клубами дыма, полностью поглотившими его корпус.

Когда дым рассеялся, Леха увидел необычную картину. Вместо ствола из башни танка торчал неровный обрубок с острыми краями. Из дымящих люков выбирались афганские танкисты, отбегали от своей грозной машины и падали на землю. Они очумело трясли головами, размахивали руками и, наверное, ругались.

Глядя на этот недочет в стрельбе товарищей по оружию, Леха нервно заржал, сползая спиной по стене дувала. Хохоча, он в изнеможении бил ладонью по грязному колесу бэтээра, глядя на удаляющийся в сторону забора с вышками танковый экипаж.