Текст книги "Броневержец"

Автор книги: Владимир Коротких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Отставить! – крикнул Леха. – Ты что?! Скорлупой двинулся?! Это же мирные!

– Я так, пугнул. Обидно смотреть!

– По сторонам смотри, чтоб нас не пугнули! Бляха! Когда же мы из этих каменюк-то выберемся?!

– Никогда, – мрачно ответил Рахимов. – Тут все камень!

– Выходит, Шурик, что та пустыня, по которой мы сначала телепались, была вполне приличным местом! А ведь кому-то из наших повезло там встать! Но они небось недовольные! Красоты им мало! Дураки! Зато в ясную погоду до самого Парижа все видать!

– В пустыне летом смерть, а в горах жизнь. – Рахимов смотрел в прицел и крутил башню.

– Ну, до лета еще…

Леха гнал бэтээр на пределе возможного, стараясь быстрее проскочить опасный узкий участок. Дорога с обеих сторон была вплотную стиснута скалами, и наблюдения Рахимова здесь практически никакой роли не играли. Сумрачный гранитный коридор все вилял и вилял, продолжая увлекать их за собой.

Леха нервно постукивал ладонями по рулю, мысленно понукая бэтээр. Но тот с учетом своих древних возможностей и так невыносимо старался в условиях тяжелого горного рельефа. Надрывно рыча моторами, он раскачивался на поворотах и, казалось, вот-вот захрюкает от напряжения. Леха, опасаясь перегрева двигателей и ненадежности тормозов, все-таки сбросил скорость. Но это не помогло. Вода в радиаторах закипела. Двигатели в любой момент могли заклинить от перегрева. Пришлось остановиться. Он взял автомат и вылез наружу. Радиаторы гудели и булькали от кипятка. Доливать воду не понадобилась, они были полные. Забитая в отверстие теплообменника деревянная заглушка надежно блокировала течь.

– Шурик! – позвал Леха, но не услышал ответа. – Шурик! – Он подошел к люку и заглянул внутрь. Рахимов крепко спал на полу под башней. Судя по позе, он не покидал сиденья стрелка, а, невольно отключившись, просто свалился с него. Он храпел, смешно закинув одну ногу на сиденье, как бы обозначая свое постоянное присутствие на боевом посту. Уже больше суток он тяжко путешествовал вместе с Лехой, который не стал его будить, принуждая к бестолковому занятию оглядывать в прицел обступающие дорогу глыбы.

Оставалось ждать, пока вода в радиаторах остынет. Укрытые броней двигатели долго удерживали тепло. Все это время Леха сидел на броне возле люка и смотрел на высоченные скалы. Он тоже страшно устал. Чувства реальности и опасности притупились, а в покрасневших воспаленных глазах рябила мелкая разноцветная сетка. Часто моргая, он сильно жмурился и тряс головой, чтобы хоть как-то вернуть остроту восприятия. Вылитая из фляжки на лицо вода слабо помогла. Он почти не почувствовал пробежавших по щекам холодных ручейков, оставивших темные потеки на грязном бушлате. Сон, неотступно обволакивающий рассудок, то и дело вынуждал залипать сигарету на нижней губе, неотрывно таращиться в одну точку и ронять руки на колени. Леха дергал головой, шлепал себя по щекам и часто курил. О чем бы он ни старался думать, отгоняя сон, а все мысли сходились к одному:

«Надо было на перевале подремать… Что же так тяжело-то?! Вот доедем, доложусь и усну до рахимовского дембе… – Он снова ловил выпадающую изо рта сигарету. – Нет, на перевале нельзя было, опять отстали бы. А сейчас хоть они за нами где-то едут. Пусть едут… – Голова клюнула. – Да что ж такое! Как паралитик, блин, ну не могу…» – Он медленно затушил сигарету на кулаке левой руки, намеренно причиняя себе боль, как единственный оставшийся вариант включения резервных сил организма. Немного помогло. Поморщившись, он спустился в бэтээр.

Рахимов спал. Леха включил зажигание, посмотрел на приборы: «Норма». – И поехал дальше, медленно проныривая извилистые повороты.

Километров через десять горы отошли в стороны, и они выкатились на более-менее открытое пространство. Рахимов проснулся. Он заерзал по полу, обнаружив себя в совершенно непотребной для несения службы позе.

– Уже едем, командир?! – удивленно спросил он, протирая глаза.

– Едем. Передохнул?

– Ага! Чего не будил?

– В качестве поощрения. Считай, что в увольнительную сходил! Как там? Чего видал?

– Ничего не видал. Темно спал. Крепко! – Он довольно потянулся. – Командир, а нам тут увольнение давать будут?!

– Не знаю, – задумчиво ответил Леха, а затем воскликнул: – Ой, не знаю! А куда тут шлындать? Кто был никем, тот станет чем?! И вообще, на что тебе, женатой фрикадельке, увольнительная?!

Немного отдохнувший, повеселевший Рахимов снова душевно запел неизвестно про что, покачиваясь на сиденье стрелка и притопывая ногой. По сторонам дороги на невысоких холмах раскинулись поля. Они ютились на небольших наползающих друг на друга террасах, издали напоминая множество консервных банок, красиво расставленных под стеклянными витринами советских продуктовых магазинов.

На трассе стали попадаться встречные афганские машины и автобусы, набитые до отказа местной разноцветной публикой. Это наводило на мысль, что войска уже освободили дорогу. И действительно, никто из военных их больше не обгонял. Все, в общем, говорило о скором окончании пути. Оставалось проехать, если верить расчетам лейтенанта, километров двадцать-тридцать, не более.

Дорога расходилась в разные направления, огибая с двух сторон низкорослую горбатую гору. Леха сбросил скорость. У самой развилки ютилось глинобитное строение с маленьким квадратным окном, похожее на сарай. Рядом с ним стоял военный грузовик «ГАЗ-53» с афганскими номерами.

На звук бэтээра из-за машины выбежали двое вооруженных афганских солдат.

– Шурик, спроси у них дорогу, – сказал Леха, подъезжая ближе.

Они выглянули из люков, и Рахимов заговорил с афганцами. Отвечал один из них, среднего роста с плоским узкоглазым лицом, рукой указав направление движения. Другой, высокий худощавый остроносый афганец, равнодушно молчал. Он прохаживался у машины, посматривая на дорогу, не проявляя никакого интереса к подъехавшим шурави.

– Говорит, туда надо ехать, – сказал Рахимов.

Афганец согласно кивал, глядя на них, и продолжал махать рукой, указывая им направление движения.

– Ну, тогда поехали. Чао, хлопцы! – махнул афганцам Леха.

Они свернули направо. Дорожный пейзаж изменился. Высокие скалы остались далеко позади, там, где местное население уже, наверное, полностью растерзало брошенный войсками «КамАЗ». На смену им пришли приземистые холмы с налетом скудной растительности. По левой стороне из распадка вывернулась мутная речушка. Повторяя изгибы дороги, она обгоняла их быстрым течением. Вдоль желто-серой с примесями глины воды тянулась ровная и широкая галечная полоса. Справа дорогу ограждал пологий, поросший деревьями и кустарником склон. Через несколько километров асфальт закончился. Колеса зашуршали по гравию, который постепенно сменился крупной щебенкой, а затем вязкой рыжей грязью. На глине явно просматривались свежие следы гусениц и вездеходовского протектора грузового автомобиля.

– Наши, – сказал Леха, глядя на следы. – Недавно проехали. Скоро и мы дошкандыбаем. – Он обернулся: – Слышь, Шурик, давай хоть рожи-то свои умоем для приличия. Устал я, в сон клонит. – Он свернул с дороги, остановился на самом краю берега реки и выбрался на броню.

Вокруг было тихо. Только быстрая мутная речка бурлила и хлюпала. Они спрыгнули на гравий. Ледяная вода ободряюще-приятно обжигала лица, оставляя на них холодные желтоватые капли. Предчувствуя скорое окончание мытарств, они черпали ладонями речную прохладу, с наслаждением погружая в нее уставшие, чумазые, но довольные физиономии. В конце концов, ободренные и повеселевшие, они прислонились спинами к броне, осматривая необитаемые, поросшие голыми кривыми деревьями холмы. Тишину изредка нарушало лишь карканье стайки больших черных воронов. Птицы перескакивали по валунам на берегу реки, громко долбая клювами между камней. Рахимов швырнул в них камешек. Перепуганная стайка взметнулась и взлетела. Сделав в воздухе разворот, вороны вновь опустились на камни у воды. В полете из клюва одного ворона вывалился небольшой камушек. Он шлепнулся на прибрежную гальку и ожил, проворно засеменив к воде. Рахимов быстро настиг его.

– Смотри, командир! – Он поднес его к Лехе, аккуратно держа за лапку.

– Краб?! – Леха удивленно смотрел на серо-зеленое существо размером с половину спичечного коробка, испуганно шевелящее тонкими лапками. – Откуда? Тут же моря никакого нету, я сам карту разглядывал!

– Речной краб. Такой бывает в горный речках, – со знанием дела пояснил Рахимов, перекатывая крабика с ладони на ладонь.

Леха потрепал Рахимова за плечо:

– Ну, что, Шурик, считай, добрались? Наши, видать, уже недалеко. Мне в этих краях, между прочим, больше нравится. – Он повел взглядом. – Деревья, речушка. Обживемся, может, и на рыбалочку у Иванова отпросимся.

– Хорошо. – Рахимов бросил краба в реку. – Горы небольшие, все видно. Летом хорошо будет, деревья зеленый станут. А осенью домой пойду, дембель. Фотоаппарат надо. Снимок на память делать. Всем дома покажу.

– Найдем фотик, не переживай. Нащелкаем тебе на альбом.

Вороны в стороне вновь громко и беспокойно закаркали. Они носились по камням всей стайкой, выискав новую добычу.

Леха не обращал на них внимания, поглядывая по сторонам.

– Глянь, командир! – Рахимов тронул Леху за локоть. – Глянь! – Он указывал на царящую у воды кутерьму.

Леха посмотрел на берег. Вороны гоняли по камням небольшую птичку, похожую на воробья, зажавшую в тонком длинном клюве увесистого краба. Она не желала расставаться с добычей, но и взлететь вместе с этим грузом не могла. Перескакивая по камушкам, махая своими маленькими крыльями, она уворачивалась от острых вороньих клювов. В конце концов она выпустила краба и завалилась набок от настигшего ее удара, беспомощно распустив в стороны крылья.

Рахимов замахал руками и побежал к берегу, распугивая воронью стаю.

– О-о-о-о! О-о-о-о! – кричал он на бегу.

Скоро он вернулся, бережно держа в ладонях пернатый комок.

– Ты что, Шурик, опять за свое – птиц жрать? У нас еще тушенка осталась. Брось воробья! Щас порубаем!

– Зачем за свое? Я птичка жрать совсем не хочу! Спасал его! Живой пташка! Шевелится! Смотри! Маленкий! – Рахимов поднес к Лехиному лицу ладони, между которых, беспокойно крутя длинноклювой головкой, трепыхался пострадавший летун.

Рахимов осторожно кончиками пальцев расправил сначала одно, а затем другое крыло и, удовлетворенно качая головой, сказал:

– Целый!

Леха улыбнулся:

– Эх, Шурик! Был бы я в настоящий момент сердобольной барышней, то, глядя на тебя, враз бы обревелся от умиления и нежности!

Рахимов, продолжая лелеять птицу, слегка покачивал ее в ладонях и говорил, глядя на Леху:

 
Ей, бескрылый человек!
У тебя две ножка!
Хоть и очень ты болшой,
Едят тебя мошка!
А я маленький совсем,
Но зато сам мошка ем!
 

Он довольно наблюдал за тем, как пернатое существо постепенно приходит в себя и уже бьется, пытаясь высвободиться из его пальцев.

– Да ты, Шурик, и стихи сочиняешь?! Ну, ты даешь! Ты совсем гений, что ли?! Никак не пойму!

Рахимов подбросил птицу вверх. Она, тонко пискнула, часто замахала крыльями и устремилась к зарослям кустарника на противоположном берегу.

– Нет, это не мой стихи!

– Да-а-а? – протянул, смеясь, Леха. – Жалко! Классные стишата! А чье это, интересно?

– Это Максим Горький написал! – Рахимов многозначительно поднял указательный палец. – Ты что, командир, школьный программа совсем не проходил?

– Проходил, проходил! Да только что-то не припомню, чтобы Горький стишки кропал. А ты не брешешь, Шурик?

– Зачем брешу?!

– Ну, я не знаю! А может, просто так! Чтоб показать лишний раз, что командир тебе, гению такому, попался слабоумный!

– Зачем? Совсем не брешу! Горький стихи тоже писал! Песня про буревестника! Помнишь?!

– А-а-а-а! – Леха махнул рукой. – Ну, точно! Блин, забыл совсем! И правда! «Над седой равниной моря!..» Точно! Пардон, Шурик! Значит, великий писатель в стишках больше на птичек налегал – ясно! И еще на мошек! Че ты смеешься?! Нашелся мне тут – Умка!

Рахимов смотрел на Леху и улыбался, ожидая очередной порции для повышения общего положительного настроя.

Леха, тоже желая повеселиться от собственных воспоминаний, продолжил повествование.

– Я, Шурик, хотя и не сильно с учебой в школе обнимался, но зато стихи рассказывал оч-ч-ч-чень хорошо. Лучше остальных, между прочим, рассказывал! Гораздо лучше! – Теперь уже Леха многозначительно поднял указательный палец кверху. – Наша училка по литературе так и говорила мне: «Леха!» Нет! «Лешенька! У тебя природное чувство стиха и слога! Тебе над этим заниматься надо! Из тебя прекрасный чтец выйти может!» Понял, Шурик?! Чтец! В манишке и в бабочке! А чего? Может, она и права была! Выучил бы наизусть полсотни стишат, и рассказывай их всю жизнь, чтоб от зубов отлетало! Работа чистая, не то что гробы с гвардейскими знаками с места на место гонять! А?!

– А чего не стал?

– Не хотел! Мне в школьных мастерских больше нравилось работать. Мне наш учитель труда тоже говорил: «Быть тебе, Леха, токарем-карусельщиком!» А литераторша, как стихи учить задавала, так всегда меня потом на уроках спрашивала. Я хорошо читал! С выражением!

Леха резко махнул рукой и тут же охнул, ухватившись за бок.

– Болит? – Рахимов участливо тронул его за плечо.

– Нормально. Главное – добрались мы с тобой, не пропали…

– Зачем пропадать? – Рахимов развел руками. – Мы, как гайки с тобой, один колесо держим. Теперь не раскрутишь!

– Молодец ты, Шурик, философ образованный. Щас пожрем и… – Тут Леха снова резко поднял руку, прерывая разговор.

Вдали как будто ударил раскат грома.

– Гроза, что ли? – Леха прислушался, глядя на низко висящие тучи. – Или рвануло чего?

Рахимов тоже навострил слух. Издали едва слышно стал доноситься дробный треск, похожий на разрывающийся при пожаре шифер.

– Стрельба! – Леха стал беспокойно оглядываться по сторонам.

– Стрельба! – подтвердил Рахимов. – Сильно стреляют. Там! – Он указал за поворот по направлению дороги. – Кто стреляет?!

– Откуда я знаю?! – Леха плюнул на землю. – Опять мы с тобой вляпались?! Вот, черт! Ну никакого сладу нет! То хрен короток, то рубаха длинна! – Он махнул рукой. – Полезли в бэтээр!

– Ехать будем?!

– А бес его знает! Залезай к пулеметам! Хотя… – Он указал на дорогу: – Глянь-ка, летучка едет! Щас разберемся…

Из-за поворота, подскакивая на ухабах, к ним мчался военный «ЗИЛ-131» с будкой техпомощи, называемый в народе летучкой.

Завидев стоявший у реки бэтээр, водитель «ЗИЛа» свернул к ним и, не доехав нескольких метров, резко затормозил. На кабине и будке машины зияли пулевые отверстия. Лобовое стекло обсыпалось, торча по краям щербатыми белыми зазубринами.

Из кабины выпрыгнул водитель. Лицо его было бледным. Прерывисто дыша, он силился связать речь, но вместо этого наружу вырывалось лишь:

– Там… в кабине… А там наши… Бээмпэшка на мине! Я развернуться успел! В кабине… раненый! Помогите!

Леха открыл пассажирскую дверь «ЗИЛа» и едва удержал рухнувшего на него из кабины солдата. Тело было тяжелым. Леха присел от боли в ребрах.

Рахимов с водителем вытащили солдата и положили на землю.

– Убитый он! – вскрикнул Рахимов, вытирая о свой бушлат запачканные кровью руки. – Все! Убитый!

– Не ори, Шурик! – Леха быстро расстегнул прострелянный спереди бушлат солдата. По низу его живота расплывалось большое красное пятно. Одежда под пятном мешковато вспучилась, облегая вылезшие наружу кишки. Солдат не дышал, пульса не было. Полуоткрытые глаза смотрели не мигая на склонившихся к нему людей. Леха быстро запахнул бушлат и спросил, обращаясь к водителю: – Как фамилия?

– Его? – переспросил водитель.

– Твоя! Епрст! Им я уже не накомандую!

– Моя – Крючков!

– Забери из машины оружие – и сюда! Шевелись! – Он подхватил убитого под мышки. – Шурик, давай его в бэтээр!

Водитель забрал из «ЗИЛа» автоматы, быстро вернулся и помог втащить тело в боевое отделение через боковой люк.

Леха мельком и с сожалением глянул на Рахимова, как бы извиняясь, за преждевременно сказанные им всего несколько минут назад обнадеживающие мечтательные слова.

Рахимов почувствовал, уловил его мысли и поднял глаза к пулеметам.

– Помогать надо! – ответил он, выпрямляясь на сиденье стрелка.

– Крючков, залезай быстрее! Поехали! – крикнул Леха.

– А моя машина?!

– Лезь сюда, говорю! Дорогу показывать будешь! Да и прибьют тебя тут, обосраться не успеешь!

Леха резко вырулил на дорогу.

– Далеко до них?!

– С километр! – отвечал Крючков. – За вторым поворотом! Я за бээмпэшкой ехал. Вдруг: бах! Дымяра! Она на мине скакнула, только катки, как горох, поотлетали! А с бугра по нам очередями! Ваську, – он кивнул на убитого, – сразу цепанули, он даже не крикнул. А я развернулся, и ходу! Зажали там наших!

– Стреляют они, значит, живой! Помогать будем! – говорил Рахимов, вращая башню.

Леха давил на газ, глядя в триплексы. Подвеска бэтээра мягко принимала ухабистую дорогу, раскачивая из стороны в сторону их бронированное убежище, ставшее почти родным за время скитаний. Звуки стрельбы доносились уже отчетливо, несмотря на плотно закрытые люки.

– Та-а-ак, первый поворот есть… – констатировал Леха. – Крючков, за вторым поворотом наши сразу стоят или подальше?

– Чуток дальше, прямо посередке дороги, напротив холма. Душманы наверху, по правой стороне.

– Ну, готовьтесь мужики, подъезжаем! Шурик, я наискосок стану, чтоб ты пулеметами на бугор достал! В бэтээре один останешься, пока мы там разбираться будем, что к чему. Понял?!

– Понял, понял! – Рахимов уже разворачивал башню в правую сторону.

– Крючков, мы с тобой сразу через боковой люк наружу полезем. Только быстро!

Поворот приближался, постепенно открываясь за придорожным откосом. Леха сильно уперся перевязанным разбитым лбом в кожаную подушечку над триплексом, испытывая наслаждение от пульсирующей, заглушающей все посторонние мысли боли. Его липкое, потное тело источало сильное тепло, а рассудок приобрел совершенно ясное, лишенное усталости, возбужденное состояние. На миг ему показалось, что это не он, а кто-то другой крутит баранку. Он сосредоточенно смотрел на холм, поливающий трассирующими пулями дорогу за поворотом. Закладывая разогнавшийся бэтээр в узкую дорожную извилину, он медленно цедил сквозь зубы, подъезжая к повороту:

– Вот он, вот, вот, вот… – И уже выкрикнул во все горло: – Шурик! Давай!

Рахимов открыл огонь по вершине холма.

На дороге, припав на левый бок, стояла подорванная БМП. За ней прятались, отстреливаясь, четверо солдат. Еще три бойца залегли справа у самого откоса и тоже отстреливались, укрываясь за камнями. Остальных Леха не успел разглядеть. С бугра летели трассеры. Отскакивая рикошетом от корпуса бронемашины, они, как испуганные светлячки, разлетались во все стороны, вонзаясь в камни и плюхаясь в реку.

Леха подогнал бэтээр почти вплотную, поравнявшись с бээмпэшкой, съехав левыми колесами под откос дороги. Корпус бэтээра сильно накренился, отчего угол подъема пулеметов стал выше, а Рахимов уже прицельно бил по склону холма длинными очередями, стараясь подавить огневые точки.

– Давай, Крючков, я первый полезу… – Отстранив бойца, Леха вывалился из бокового люка на землю. Следом за ним выпал Крючков.

Пригибаясь от зыкающих по броне пуль, Леха прижался к корпусу БМП.

Один из бойцов обрадованно спросил его:

– Че, наши едут?!

– Едут! – ответил Леха. – Все уже тут! – Он глянул на люк бэтээра, из которого они только что выбрались. Люк находился высоко на боку брони. Забраться через него назад под обстрелом было весьма проблематично. – Кто у вас старший?! – спросил он.

– На той стороне, – ответил боец. – Ефрейтор Казьмин.

Леха посмотрел на Крючкова. Тот вроде бы уже оправился от испуга.

– Останешься здесь! – Он подкрался к задней части БМП и, прячась за раскрытую десантную дверь, что есть мочи, стараясь перекричать стрельбу Рахимова, позвал:

– Казьмин! Казьмин! Ты живой?!

– Живой! – отозвался голос с той стороны.

Леха снова обратился к сидящим на изготовку бойцам:

– Мужики, под бэтээр не лезьте. Колеса прострелят, придавит.

– А подкачка? – спросил Крючков, по лицу которого было понятно, что он первым бы занял оборону под брюхом бэтээра.

– Да какая там… не спасет она. – Леха отрицательно дернул головой. – Короче, я – туда, прикрывайте! Огонь!

Под залп автоматов Леха рванулся вперед, и казалось, перелетел через дорогу, не коснувшись земли. Он растянулся у откоса, ударившись больным боком, застонал и скрючился от сильного болевого прострела.

– Ранены? – Над ним склонился невысокий круглолицый боец с ефрейторскими лычками на погонах, подтягивая стволом к себе отлетевший в сторону Лехин автомат.

– Нет, – корчась от боли, простонал Леха.

Тяжело дыша, он сел на землю и взял из рук Казьмина свое оружие. На сильно опухших губах ефрейтора запеклась кровь. Он промокал ее рукавом, сплевывая красную слюну.

– Слышь, Казьмин, – отдышавшись, сказал Леха. – Надо мотать назад к перекрестку. Наших у афганского поста дождемся, а там видно будет. Давай к бэтээру перебираться. Сначала меня одного в люк по-быстрому подтолкнете. Я бэтээр другим боком разверну, тогда все залезете.

– Не можем мы, – прошепелявил разбитыми губами Казьмин, указывая на стоявшую в двух метрах от них БМП с номером сто семь на броне. – Там водитель раненый. Ноги осколками посекло, и стрелок с ним остался. Связь ловит. Мина слабенькая была. Только гусянку скинула и каток оторвала. Кроме водителя, все целые. Рация работает. – Он взял булыжник, бросил его в бээмпэшку и крикнул: – Головня! Головня!

В открытой бойнице бээмпэшки появился глаз и фрагмент лица.

– Чего?!

– Как там Русанов?!

– Живой! Я перевязал, промедола ему вколол два тюбика! Он в кайфе! А связи нету!

– Лови!

– Ловлю! Да тут, блин, одни песни чуркестанские на волнах!

– Рядом с нашей волной лови!

– А я с какой?!

Казьмин промокнул кровь на губах и посмотрел на Леху:

– Чего у тебя с губами?

Сзади Казьмина хихикнул маленький курносый боец с густыми усами:

– К броне взасос прислонилси!

– Заткнись, деревня! – оборвал его Казьмин. – У меня планчик есть, товарищ прапорщик. – Он осторожно высунулся за откос, посмотрел на бугор и поманил Леху: – Гляньте. – Он указал пальцем на высотку.

Леха приподнялся и тоже посмотрел на склон.

Казьмин начал излагать суть плана:

– Стреляют из трех мест, метрах в тридцати друг от друга. – Он указывал пальцем на огневые точки противника.

В этот момент вспышками огня и трассерами, колотившими по бээмпэшке и бэтээру, обозначала себя только одна из них. Рахимов продолжал посылать туда очереди, но стрельба не прекращалась.

– Ну-ну? Продолжай… – сказал Леха.

– Я с одним бойцом проберусь вдоль откоса и на бугор залезу. Глянем, чего там. Постреляем, отвлечем их, а вы в это время все в бэтээр загрузитесь. Нас на повороте подхватите. А?! – Он посмотрел на Леху и сказал в сторону, обращаясь к усатому маломерку: – Пучков! Со мной пойдешь?!

– А куды от тебе денесси?! Ясно, что пойду! – ответил тот, поправляя каску. – Пошли, а то перебьють нас тута, как мандавошек!

Казьмин вопросительно глянул на Леху.

Тот медлил с ответом. Из-за спины Казьмина высунулся Пучков.

– Ну как, итить туды?! – спросил он. – Или тут смертушку примать будем?! Чаво делать?!

Казьмин отодвинул его рукой:

– Во село-то, блин! Ты заткнешься?! Не подсолнух воровать идем! Мудила!

– Без тебе догадалси! Пятюлька городская!

– Ладно, идите, – согласился Леха. – Но если что, сразу назад!

Бойцы скинули на землю свои вещмешки, рассовали по карманам дополнительные пачки с патронами и пошли, прижимаясь плечами к откосу.

Когда они скрылись за поворотом, Леха продолжал наблюдать за склоном. Стреляли уже с двух точек. Сейчас били реже, чем сначала, но прицельно, так что вытащить раненого из машины было невозможно. Пули цокали по броне и шлепали в землю, визжа и подбрасывая фонтанчики грязи по всему периметру вокруг бээмпэшки и бэтээра, не давая даже высунуться. Позиция для стрельбы у противника была роскошной и хорошо подготовленной к встрече. Иного способа покинуть это место без потерь, чем предложил Казьмин, Леха тоже не видел. Оставалось ждать, когда они завяжут наверху перестрелку.

У откоса с Лехой остался только один пехотинец. Солдат молча смотрел в сторону поворота.

Леха поднял с обочины камень, швырнул его в БМП, как это делал Казьмин, и позвал:

– Головня!

Солдатик тоже швырнул камень и прокричал:

– Головня! Покажись!

В бойнице снова появился глаз с частью лица.

– Чего?! Связи пока нету! Ловлю! А где Казьма?!

Леха, не отвечая на вопрос, приказал:

– Подтащи раненого поближе к выходу. По команде подашь, а мы его подхватим! Ясно?!

– Ясно! Щас подтяну!

Снизу постреливал один Рахимов, периодически выдавая в бугор хлесткую очередь.

Леха повернулся к бойцу:

– У тебя сколько патронов осталось?

– Два рожка и в вещмешке четыре пачки.

– Заряжай пустые рожки, пока время есть. – Он отложил в сторону свой автомат, из которого еще не сделал ни одного выстрела, откинул грязную полу бушлата и расстегнул кобуру. Осторожно достав пистолет «ПМ», Леха снял его с предохранителя и, резко отведя затворную раму назад, дослал патрон в патронник. Держа пистолет в правой руке и помедлив самую малость, не ставя оружие на предохранитель, он снова сунул «ПМ» в кобуру.

Солдат молча некоторое время наблюдал за действиями прапорщика, а затем опять стал смотреть в сторону поворота, попутно снаряжая патронами пустой автоматный рожок.

Прошло уже почти двадцать минут, как ушли Казьмин с Пучковым. Леха напряженно прислушивался в надежде расслышать первые звуки их стрельбы, чтобы кинуться с бойцом к задним открытым настежь дверям бээмпэшки и вытащить из нее раненого водителя.

«Вытащим, уже, считай, полдела сделаем, – думал он. – Только бы пацаны туда долезли». – Он привстал и неосторожно высунулся, глядя на бугор.

По краю откоса сразу же заплясали грязные брызги, а затем прилетел и звук пулеметной очереди.

– Хрен тут разгуляешься… – Он пригнулся и снова стал вслушиваться.

– Эй! Кто там, рядом?! – В бойнице БМП снова появился глаз.

– Чего?! – отозвался Леха.

– Я связь поймал! Наши уже разворачиваются, сюда идут!

– Откуда разворачиваются?!

– Назад! Мы не по той дороге поехали!

– Далеко они?!

– Не знаю, связь опять пропала!

Леха снова уставился на угол поворота. Тишина становилась невыносимой. В груди бесновалась волна какого-то идиотизма, не позволяющая как следует сосредоточиться и соображать. К горлу подвалил комок тошноты.

«Зря отпустил пацанов… – лихорадочно думал он. – Здесь надо было ждать, а не играться! Зря, блин! Че их не слышно-то?! Надо идти за ними, а то, может, им уже… Сам пойду. Тут невозможно… сейчас сблюю…» – Он толкнул локтем сидевшего рядом бойца. Слова не хотели лезть из горла.

– Я щас, сиди… – выдавил он, и опираясь рукой о неровный щербатый сланец откоса, пустился к повороту. Голодный пустой желудок дергался от нервных спазмов. Леха не успевал глотать заполняющую рот жидкую как вода слюну. Глаза вперились в ненавистный, проклятый поворот, за которым ожидало неизвестно что. От камня к камню он шлепал сапогами по заполненным глиняной жижей и дождевой водой придорожным промоинам.

– А может, мой лоб уже рассматривает в прицел какой-нибудь бородатый замудонец и считает за мной эти последние шаги? Раз, два… пять… – Он упал перед самым поворотом и пополз вперед по изгибу откоса.

Бойцы лежали за поворотом, укрываясь за небольшим валуном. Они куда-то целились, разложив на земле рожки с патронами и по паре гранат.

– Фу-у-у-у, – выдохнул Леха, подползая к ним.

– Вы чего сюда? – удивился Казьмин.

– А вы? – Леха зло глянул на ефрейтора. – Какого вы тут разлеглись?

– В засаде. Мы на полгорки уже залезли, смотрим, а оттуда человек двадцать бородатых урюков с автоматами топают. Хотят нам дорогу отрезать. Ну, мы тихонько по кустам – и сюда. Ждем, как на дорогу выйдут, тогда…

– Ага, – встрял Пучков, – идуть прям на нас! С бородишами!

Леха смачно сплюнул порцию желудочного сока.

– Да вы че, придурки!? Я же приказал: если что – сразу назад! Какая тут засада?! Вокруг голяк, нас тут сразу сверху гранатами… Быстро к машинам, круговую занимать. Наши на подходе! Бегом, я сказал, а то поздно будет! – Он с силой дернул Казьмина за ремень.

Бойцы подхватились и направились обратно, а Леха поднялся, прислонился к откосу, глядя на бугор. В редких зарослях кустарника уже отчетливо виделись фигуры людей. Они цепочкой, не торопясь, спускались к дороге. С виду они ничем не отличались ни от того несчастного старика, ни от торговцев. Разве что висящим на их плечах оружием вместо целлофановых пакетов с заграничным тряпьем. Спокойно, по-хозяйски ступая по тропинке, они шли вниз, даже не опасаясь, будто вовсе и не собирались воевать, а так, шли закончить какое-то вполне обыденное дело. Первые уже остановились у края дороги и осматривались. Расстояние до них было еще весьма приличным.

Леха оглянулся. Бойцы уже прошли больше половины дистанции.

«Пора уходить…» – решил он.

Осторожно, не привлекая внимания, он отступил назад и уже собрался идти вслед за бойцами, как услыхал выше себя тихий хруст ломающегося кустарника и стук обсыпающихся камешков. Он замер, вжался грудью в откос и выглянул наверх. Всего в нескольких метрах от него, перед самым поворотом, по бугру полз душман. Он пробирался почти по самой кромке и уже прополз дальше вперед, устроившись в ложбинке между нагромождением мелких камней. Скорее всего, он видел возвращавшихся из своей чертовой засады Казьмина и Пучкова, поэтому и прополз гораздо дальше по направлению к подорванной БМП. Он не заметил Леху, скрытого за нависающим над ним карнизом из корней кустарника и пожухлой травы. Быстро растолкав ногами мешавшие ему камни, душман устроился поудобней, отложил в сторону карабин с оптическим прицелом, слегка приподнялся на локтях и посмотрел в сторону стоявшей на дороге техники. Он уже обернулся в направлении своих, собираясь подать им знак, но в этот момент увидел в упор смотрящий на него снизу ствол Лехиного автомата. На мгновение молодое чернобородое лицо застыло. В его глазах было точно такое же недоумение и растерянность, как и у солдат после подрыва на мине бойца еще в самом начале их пути. Скрытно подползая на брюхе к своей последней огневой позиции, он готовился убивать этих шурави, но не был готов умереть сам именно в эту секунду…

Энергия короткой автоматной очереди, бросившей душмана на спину, дробно ударила в Лехино плечо плохо прижатым прикладом. Не пригибаясь и не прячась, он побежал к своим по краю дороги.

С верха горы бородатые сразу же открыли огонь. Пули прыгали по кромке бугра и всхлипывали в дорожной грязи. Леха бежал, глядя себе под ноги. Ему казалось, что если сейчас он поднимет глаза, то обязательно притянет к себе острый раскаленный сердечник, покинувший канал вороненого ствола.