Текст книги "Черная заря"

Автор книги: Владимир Коротких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Андрей только теперь обратил внимание на окровавленное плечо и кровь, стекавшую за ворот со щеки и подбородка.

– Потом перевяжусь, – ответил он, смахивая ладонью с подбородка капли крови. – Шестака и командиров отделений сразу ко мне.

Рябов ушел. Андрей привалился грудью на забор и стал наблюдать за улочкой. В саду, куда отступили духи, начали рваться снаряды. Танкисты прямой наводкой обрабатывали территорию. Затем разрывы сменились автоматной стрельбой. С той стороны сада наступали две другие роты.

Вскоре взвод Андрея занял позицию у забора. Командиры двух отделений доложили обстановку. Один боец был ранен.

– Где Шестак? – спросил Рябова Андрей.

– Не нашел, – развел руками Рябов.

Андрей, почувствовав неладное, сказал:

– Рябов, за мной! – И побежал по саду назад к тому дому, где он последний раз видел Шестака после взрыва гранаты.

Шестак продолжал лежать внутри дома сбоку от входной двери. Он лежал на животе в луже крови, как и упал, пытаясь укрыться от взрыва выброшенной им гранаты. Андрей перевернул его на спину и содрогнулся. У Шестака по локоть была оторвана правая рука. Его лицо было сильно обожжено. В каске с правой стороны не хватало куска металла, а в голове выше виска чернело отверстие величиной со спичечный коробок, из которого лилась кровь.

– Быстро фельдшера сюда! – приказал Андрей, понимая, что фельдшер уже вряд ли поможет. Он сел рядом с Шестаком и, не размышляя, просто исступленно смотрел в дверной проем, пока в нем не показался санинструктор.

Осмотрев Шестака, санитар молча расстелил рядом плащ-палатку и тихо сказал:

– Надо уносить. Помоги, – обратился он к Рябову.

Они с Рябовым сняли с Шестака окровавленную амуницию, уложили его на плащ-палатку и понесли со двора дома в сторону дороги, где стояли бэтээры. Андрей поднял с пола его автомат, взял ремень с подсумками и пошел к своему взводу.

Бойцы, увидев его, угрюмо несшего в руках оружие и снаряжение Шестака, не задали ему ни единого вопроса.

Через час стрельба в саду прекратилась, и к ним навстречу, громко матерясь и крича: «Свои! Мужики, не стреляйте! Свои!», из сада вышли бойцы других рот. Скоро поступила команда на сбор. Возвращаясь к дороге, Андрей встретил Барсегяна. Тот, увидев его окровавленную форму, спросил:

– Ранен?

– Нет, дух слегка ножом задел. Шестак погиб, знаешь?

– Знаю, – кивнул Барсегян. – Как погиб?

Андрей вкратце рассказал ему об обстоятельствах гибели Шестака. Барсегян сокрушенно покачал головой и, положив руку на плечо Андрея, сказал:

– Ладно, брат, иди к своим, собирайтесь. Надо засветло назад к позициям вернуться, потом в рапорте все изложишь. Твой взвод замыкает колонну роты.

Андрей вышел к дороге. Бойцы взвода стояли у бэтээров. Горчак с Рябовым занесли Шестака в БТР. Горчак, стоя у открытого десантного люка, вздохнул и тихо сказал, глядя в люк на лежащего Шестака:

– От, Петруша, назад на позицию в своем бэтээре поедешь. Мы тебя в общий не отдали. С нами, друже, поедешь. – Из его глаз полились крупные, как и он сам, слезы.

– По машинам! По машинам! – пронеслась команда вдоль колонны.

– Взвод, по машинам! – крикнул Андрей, забираясь в люк.

Пропустив вперед всю технику, их БТР медленно пополз по дороге в конце растянувшейся колонны. Бойцы молчали. Горчак сидел, держа голову убитого друга на своих коленях, и молча плакал, положив ему на грудь свои большие ладони, точно стараясь согреть его остывающее тело.

Андрей смотрел вперед на красное закатное солнце и горы, залитые алым светом угасающего небесного костра. Смотрел, воспринимая жизнь такою, какой она была в окружающем его пространстве, не задавая более себе вопросов, в ответах на которые уже не нуждался.

БТР подъезжал к началу уходившего в склон горы ущелья, в котором еще несколько часов назад они вместе с Шестаком побили духов. Ущелье, по мере приближения, все больше раскрывало свое темнеющее каменистое жерло, изнутри которого через прицел гранатомета на них смотрела судьба.

Закат погас одновременно с грохотом и треском разрывающейся брони.

Андрей не чувствовал, как израненный осколками Мамаджонов выволок его через десантный люк и оттащил в кювет.

Ехавшие впереди экипажи сразу вернулись, но спасать больше уже было некого. БТР пылал, помогая слабеющему закату продлить последний день одного месяца, прожитого на войне.

Жизнь Андрея надолго перекочевала в больничные палаты, по времени разделившись на отрезки между операциями. Но она продолжалась, складываясь из невидимых квадратиков. Всякий раз, когда ему казалось, что больше уже нечем, да и незачем выкладывать дощечку, квадратики появлялись вновь, заставляя его снова и снова собирать мозаику своей судьбы, одной из многих тысяч, перетертых войной.

По состоянию здоровья службу пришлось оставить. Со временем все наладилось. Живет он в двух часах езды от столицы, работает на большом предприятии. У него прекрасная жена и две дочери.

Недавно ему исполнилось пятьдесят. Мамаджонов прислал поздравительную телеграмму из Австралии, где он давно и прочно обосновался. На юбилей приезжал Василий Бочок, который все же дослужился до полковника и вышел в отставку, поселившись с семьей под Ярославлем.

Про Блинова, Вавилкина и Барсегяна известно лишь то, что они остались живы.

Люди разлетелись, как осколки, затерявшись в потоке времени и событий.

Каждый год, в один из летних вечеров, Андрей выпивает дома стопку водки и снимает с полочки ту самую гармонь, оставленную Горчаком на его кровати. Он садится на диван, курит и молча нажимает на кнопочки, слегка растягивая мехи.

Давно закончилась эта война, забрав с собой жизни павших, изранив души выживших, полыхнув в них однажды черной зарей.