Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Владимир Печенкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Не ждали? Доброе утро. Иду в гостиницу, гляжу, а в окне прокуратуры свет. Что за ночные бдения?

– Фью! Константин Васильевич! Да ведь вам разрешили в Харькове Первомай погулять? Или Сторожец лучше? Или с женой поссорился да сбежал?

– С женой ссориться не люблю, без того нервотрепки хватает. Праздник и Харьков тоже не уйдут, вечером назад уеду. Понимаете, сосет предчувствие, что вы тут…

– Следовательская интуиция?

– А что, подвела интуиция? Но не зря же вы по ночам трудитесь. Есть новости?

– Из-за новостей и не спим. Готовили вам сувенир к празднику, товарищ следователь.

– Какой сувенир?

– Ценный подарок – задержанного. А уж насколько он ценный, гляди сам, Константин Васильевич, – Ушинский подал протокол.

Загаев бегло просмотрел его, потом еще раз прочел.

– А молодцы! Вы понимаете, полуночники, что в ближайшее время будут раскрыты минимум два преступления, старое и новое!

– Но справка из колонии…

– Да что справка! У меня вот тоже есть справка. В Седлецком ГАИ я выписал из архива все случаи угона транспортных средств за этот период и попросил выяснить, кто есть кто из угонщиков. Так, на всякий случай. И представьте, фамилия Саманюка в этой справке фигурирует…

– Но он же отбывал срок!

– Да. Но в июле освобождался «на химию», как у них принято выражаться, то есть на стройку в городе Седлецке. А в сентябре снова возвращен в ИТК – за что, думаете? За угон автомашины. Правда, по данным Седлецкой ГАИ, угонщик – вернее, угонщики, их двое было – далеко не уехали.

Загаев вынул записную книжку.

– Вот. Машина ГАЗ-69, принадлежащая ремстрой-конторе, накануне похищения была неисправна – предстоял ремонт спидометра, поэтому и горючим не заправлена. Шофер «газика» заявил, что горючего в баке не оставалось и литра. Пьяные угонщики пытались доехать от гаража до своего общежития, но не смогли, мотор заглох. Они бросили машину и ушли в общежитие спать. Той ночью на 19 сентября в Седлецке было зарегистрировано четыре угона, и этой истории с «газиком» ГАИ большого значения не придала. Нам теперь предстоит разобраться, так ли все было, как записано в материалах Седлецкой ГАИ. Но самая ближайшая задача – выспаться. Вы трудились всю ночь, я далеко ехал, а подобные ребусы разгадывать надо на свежую голову. Пошли в гостиницу, Юрий Трифонович.

– И меня возьмите с собой, – попросил Хилькевич.

– Ты ж местный житель.

– Возьмем его, – сказал Ушинский. – У него семейная конспирация. Хотя врать жене – аморально…

– Не по девчонкам же я бегал! У меня свидетели – вы.

– Подтверждаю: не по девчонкам, а у дома вдовы ночь провел. Пошли спать, товарищи.

Ушинский разбудил Загаева около полудня.

– А? Что? Еще кого-нибудь поймали? – тер глаза встрепанный Загаев.

– Днем и ночью ловить – преступников не хватит. Вставай, Константин Васильевич, поторапливайся, тебе с вечерним поездом домой ехать. Лучше ведь дома-то? Ну вот. Конечно, если не хочешь Саманюка допрашивать, то спи…

– Обязательно надо посмотреть на него. Где Хнль-кевич?

– Ему рыбалка снится в моем номере на диване. Жаль будить. В праздник мы с ним должны хорошо погулять, в праздник народ дома сидит, веселый, добрый. Может, кто чего и расскажет новенького. Так что в Харькове передай поклон моей матушке да скажи жене, что когда-нибудь к ней заверну на минутку,

– Трогательно у тебя получается. Ладно, все исполню. Сейчас умоюсь, и пойдем.

В буфете гостиницы позавтракали наскоро. Придя в прокуратуру, Загаев велел дежурному побрить Сама-нюка, сфотографировать и привести на допрос. Уселись в кабинете ждать.

– По всему видно, Саманюк хитер, опытен, – рассуждал Загаев. – Так что с вопросами об убийстве спешить не будем. О взломе кассы в Малинихе тоже помолчим пока. Пусть сидит в полном неведении. Меру пресечения прокурор утвердит – Саманюк признался в покушении на кражу, не имеет постоянного места жительства. Донесение в прокуратуру отправь сегодня же. Сейчас на Саманюка только поглядим, послушаем про угон машины. А в среду я махну в колонию.

– Константин Васильевич, на машихинском огороде сержант нашел плащ…

– Зеленый, болоньевый? Пригодится. К сестре Ма-шихина в Харькове заходил незнакомец в зеленом плаще, спрашивал старого друга Зиновия.

– Так попробуем его сейчас прижать? Улики есть!

– Есть, но не решающие. Подождем, поищем новых.

Саманюк вошел бодрый, свежевыбритый, в сером костюме, при галстуке.

– Здрасте, граждане начальники, – поклонился галантно. – Очень вам благодарен, встретили как родного. – Он провел рукой по выбритой щеке.

– Понравилось? Что ж, погостите у нас, – кивнул в ответ Ушинский. – Садитесь. Ваше дело будет вести следователь Константин Васильевич Загаев.

– Очень приятно. Гражданину следователю повезло со мной – во всем признаюсь с первого допроса.

Саманюк казался довольным, благодушно настроенным. Трудно заподозрить, что у него на душе тяжкое преступление. Так, пустяки. Предвидится недолгая отсидка за неудавшуюся кражу, да ведь не в первый раз сидеть-то.

Загаев задавал обычные протокольные вопросы: в какой ИТК отбывал наказание, сколько судимостей, по каким статьям. Где был после освобождения. В Харькове не был? Нет, Напрасно. Хороший город, можно бы на работу устроиться и жить-поживать. В Лозовой что делал? Так, гулял. С кем? Как ее, этой Верки, фамилия? Да, конечно, на что она, фамилия. Ну, а адрес? И адрес не запомнил? Это уже хуже. Ага, в пригороде, значит? Рядом с баней? Это на каком автобусе ехать? Ну ладно. Когда от Верки ушел? Ну когда – в середине апреля? Числа двенадцатого. А в Сторожей приехал? Вчера, так. Раньше в Сторожце не бывал? С чего вдруг потянуло? Да, на работу пора устраиваться.

– Итак, от Верки ушли двадцатого апреля, в Сто-рожец приехали вчера, то есть двадцать девятого апреля. Что долго так ехали? Где находились между Веркой и Сторожцем?

– В Лозовой же, у другой бабы. Молоденькая, Нелли звать. Фамилию обратно же не спросил, а в загс с ней не собирался. Дом ее, может, найду, а может, и не найду. Мы с Нелли все водку хлестали, пока у меня гроши были. Посочувствуйте, гражданин следователь, четыре года бабы путем не видел!

– Что так?

– Ха! Колония-то мужская. Вот если б смешанная была…

– Но вас же освобождали на стройку народного хозяйства.

Улыбка Саманюка застыла, застекленела. Но он быстро сориентировался, улыбнулся опять простецки:

– Э, я уж и помнить забыл про то. Как миг единый пронеслась моя «химия».

– В каком году?

– Кажись, в шестьдесят восьмом. Да нет, поди, раньше. Да что, пару месяцев повкалывал как проклятый и возвернулся. Добро еще, что без «раскрутки».

– То есть не добавили срок?

– Да за что?!

– А и верно, за что вас вернули в колонию?

– По пьянке вышло… Эх, неохота и вспоминать.

– Но все же вспомните, пожалуйста. Так за что?

– Там строгости, гражданин следователь, там следили – будь здоров! Чуть какая малость, так за шкирку и в НТК.

– Это где такие ужасы? В каком городе?

– Да есть такой городишко, название вроде рыбного. Или лошадиного. А, Седлецк! Вспомнил,

– Худо у вас с памятью, Саманюк. Так за что вернули с «химии»?

– Говорю, по пьянке. С получки выпили с корешем, уснули на вокзале. Просыпаемся вечером. Башка трещит, время позднее, в общежитие на поверку надо, там у нас строго. Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем, кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего пехом эку даль топать. Конечно, не вполне трезвые были. Вот, с гаража сдернули мы серьгу… то есть замочек сняли, «газик» завели и поехали. Ну, думаем, теперь порядок, успеем к поверке. Улицы три-четыре проехали – бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в общежитие пёхом. Думали – сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож у магазина приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.

– Вашего соучастника как фамилия?

– Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой, а фамилия мне ни к чему…

7,

Пятого мая Загаев приехал в северную исправительно-трудовую колонию. Два дня изучал дела, беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось, что в этой же колонии отбывал в свое время срок и Машихин-Чирьев. Здесь же досиживает «кореш» Саманюка по угону машины, некий вор Фаат Габдрахманов. Русские уголовники зовут его Федькой. Срок у него пять лет. По словам начальника отряда, Габдрахманов преступник закоренелый, в обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.

– Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара кроет – мяса ему в суп мало положили, другим больше. Бригадира – дешево ему смену расценили, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие «койки давят».

– Что с «химии» несправедливо вернули, не жалуется?

– Нет, не слышал.

– Он где сейчас?

– На работе. Только что мастер звонил – курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.

– Кстати закурил. Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.

Габдрахманов имел вид человека, которого побеспокоили по пустякам, и он сейчас выругается и уйдет. Встал боком, держась за ручку двери. Сказал: «Вызывали?»– и глянул исподлобья. Велели сесть – не сел, а присел на стул: дескать, говори, говори, начальник, да я пойду.

– Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите вот в неположенном месте.

Глядит на «опера» выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий, низкий. Глазки маленькие, колючие, неприступные.

– Как же так? – говорит оперуполномоченный с привычной, по инструкции, задушевностью. – Нарушать режим никому не дозволено.

Молчит, глядит: ну нарушаю, и что? Срок кончится – все равно отпустите и с нарушениями.

– Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, – скучновато внушает «опер», – а вы ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся…

– Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда один Габдрахманов, а другим можно, да?!

– Кто другие, например, нарушают?

– Не знаю, вы глядите – кто, вы на то поставлены.

– Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?

– Ничего не допускал, другие больше…

– Не о других, а о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?

– Почему, почему… Пьяный был, машину брал…

– Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?

– Ни с какой ни с целью… Говорю, пьяный был, на вокзале спал. Проснулся, гляжу – время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил, машину брал…

Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник тут держит, «резину тянет»?..

– Сколько вас было, когда машину угоняли?

– Сколько, сколько… Ну, двое.

– Кто еще?

– Мишка. Фамилию не знаю.

– Саманюк?

– Не знаю.

Загаев разложил на столе четыре фотографии.

– Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?

Габдрахманов что-то заподозрил. Перестал торопиться, переключился на «ленивое равнодушие», вытянул шею к фотографиям.

– Вот, наверно.

– Как – наверно? Узнаете соучастника или нет?

– Ну, он. Дальше чего?

– Дальше вы сами расскажите.

– Про чего?

Загаев перебирал бумаги в папке, с вопросами медлил. Габдрахманов еще раз, повнимательнее пригляделся к снимку. Мишка Саманюк на фотке глядит фраером, в костюмчике, при галстучке, морда сытая, довольная. Габдрахманов засопел, толстым пальцем отодвинул снимок. В обезьяньих глазках – зависть.

Загаев нашел в папке нужный лист и снова завел разговор с осужденным. На допрос это не походило.

– Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.

Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.

– Габдрахманов, меня интересуют кое-какие старые дела. Так что расскажите поподробнее, как там у вас получилось с угоном машины?

– Как получилось… Плохо получилось.

– А вы думали, будет все прекрасно?

– Ничего не думали. Пьяные были. В общежитие быстро ехать хотели. Бензин кончился – без горючего как поедешь? Совсем мало горючего было. Машину бросали, пешком бежали.

Теперь Габдрахманов не торопился, не сердился, объяснял старательно, чтобы гражданин следователь понял: совсем мало бензину было, куда поедешь…

– Кто вел машину?

– Ну, я вел.

– За город выезжали?

– За городом – что делать? В общежитие очень быстро ехать хотели.

– Как автоинспекция догадалась, что машину именно вы угнали?

– Мимо магазина ехали, там большой фонарь, сторож узнал, на другой день милиции говорил.

– Он вас и раньше знал, тот сторож?

– Знал, наверно.

Совсем другим стал Габдрахманов, смирным, осторожно-покладистым. Рассказывал охотно, гражданина следователя взглядом не кусал. Когда следователь поднял от бумаг голову и взглянул на него, Габдрахманов даже изобразил подобие улыбки на синих губах: спрашивайте, гражданин начальник, я честный, все расскажу… С минуту они смотрели друг на друга, два худощавых человека одного примерно возраста. У Загаева в волнистых волосах седина. В колючем ежике Габдрахманова тоже. От разных тревог у них седина… На переносице осужденного напряглись глубокие морщины – что сейчас спросит следователь? Что-то важное спросит…

– Вы ездили той ночью в поселок Малиниху?

Дрогнула улыбка на синих губах.

– Какой поселок, гражданин начальник! Говорю, совсем мало горючего было!

– Успокойтесь, Габдрахманов. В ту ночь в поселке Малиниха совершена была крупная кража. Можете вы что-нибудь рассказать об этой краже?

– Никакой Малинихи не знаю! Никогда там не был!

– Если не были, тогда, конечно, и рассказывать нечего.

– Нечего, гражданин начальник.

Осужденный усмехнулся искренне. Какой чудак гражданин следователь, совсем глупый. Из Харькова приехал спрашивать Габдрахманова про кражу в Малинихе! Чудак!

– Можете идти, Габдрахманов.

– До свиданья, гражданин начальник.

Осужденный встал, аккуратно надел матерчатую фуражку, пошел. И на порог уж вступил, за дверную ручку взялся, но окликнул его Загаев:

– А хотите знать, сколько там, в малинихинском сейфе, денег было?

Габдрахманов проворчал:

– Мне какое дело… – Но не утерпел все же: – Ну? Сколько?

– А было там около двенадцати тысяч.

Верхняя губа Габдрахманова приподнялась, обнажив желтые от крепкого чая крупные зубы. Должно быть, ему здорово хотелось ругнуться, а нельзя при начальстве-то. Он мотнул головой, изобразил опять ухмылку.

– Вы думаете, я их увел?

– Подозреваю, что были соучастником.

– Хо! Это еще доказать надо.

– Ну а как же! Обязательно надо доказать. Пока есть подозрения только. Вот я и подумал: может, Габдрахманов сам расскажет…

– Хо!

Чудак следователь! Как ровно ребенок малый.

– До свиданья, граждане начальники.

– До свиданья, Габдрахманов. На днях еще вас приглашу.

– Ну… Ваше дело такое…

Осужденный кивнул и вышел.

Два дня Загаев изучал личное дело Габдрахманова, материалы автоинспекции по угону «газика», материалы следствия по давней малинихинской краже. Съездил еще раз в Малиниху. И сей раз, к удовольствию местного участкового, ходил вроде как на экскурсию в поселковый вытрезвитель знакомиться с порядками, с образцово налаженным учетом.

– Ведем борьбу с этим самым!.. – сиял участковый, довольный похвалами гостя.

Когда снова приехал в колонию, в кабинете оперуполномоченного состоялась вторая беседа с подозреваемым.

Фаат Габдрахманов изображал любезность, насколько был способен. Поздоровался, даже поклонился чуть. Сел на стул, уперся ладонями, вытянул шею к следователю.

– Меня интересуют некоторые детали, касающиеся угона, – сказал Загаев. —Ваши ответы, Габдрахманов, будут зафиксированы в протоколе допроса. Да, сегодня допрос, а не беседа.

Осужденный ничем не выразил свое отношение к сказанному. Только ладони крепче вцепились в колени.

– Раскажите подробнее, каким образом сторож мог опознать вас и Саманюка ночью, в кабине «газика», на ходу? Вы раньше были знакомы со сторожем?

– Он нас в магазине видел, наверно.

– Но ведь он сторожит ночью, а вы, надеюсь, ходили в магазин днем?

– Зачем днем, вечером ходили. Днем работали, в столовой ели.

– Тот магазин от вашего общежития довольно далеко, есть ближе. Почему ходили именно в тот?

Низкий лоб осужденного наморщился, седоватый ежик чуть не на брови наполз.

– Почему, почему… Ходили, да и все. Мы ж там не под конвоем, куда хотим, туда идем.

– После работы, усталые – и за шесть кварталов, когда рядом с общежитием есть гастроном?

Габдрахманов подумал. И пояснил:

– За водкой к тому сторожу бегали. Пока с работы придем, уж семь часов, водку не продают. Сторож рано приходил, мало-мало спекулировал, гад такой. Деньги брал, сдачи не давал. Плохой человек. Дурной глаз имеет, дурной язык имеет. Нас в «газике» видел, сразу милиции говорил. Никто бы не узнал, что мы «газик» брали.

– Куда же вы ездили на «газике»?

– Куда, куда… В общежитие ехали! Один раз говорил, другой раз говорил, сколько раз можно одно и то же!

– Ехали с вокзала в общежитие, очень торопились на вечернюю поверку, так?

Габдрахманов подумал хорошенько и сказал:

– Так.

– Успели на поверку?

– Не помню.

– Я напомню: на вечерней поверке вас не было.

– Значит, не успели.

Загаев развернул на столе план города Седлецка.

– Посмотрите, Габдрахманов. Видите этот квадрат? Здесь вокзал. А вот здесь общежитие. А магазин, где вас видел сторож, вот он, совсем в стороне. Если так спешили на поверку, то и ехать бы вам прямо по улице в общежитие. Как оказались в десяти кварталах от нужного вам направления?

Габдрахманов заерзал, занервничал. По сравнению с Саманюком, у этого маловато выдержки…

– Не помню… Пьяный был…

– На вокзале проспались, смогли машину вести. Значит, не так уж пьяны были.

– Хотели у сторожа еще водки взять, наверно…

– Нет, вы проехали мимо.

– Тогда не знаю. Забыл… Два года прошло…

– Что же мне писать в протоколе? Что на этот вопрос вы не смогли ответить?

– Ну, забыл! Пишите, что вам надо!

– Правду надо. Что можете добавить к сказанному вами сегодня? Прочтите протокол. Подпишите.

Осужденный подписал, отшвырнул ручку, вытер лицо кепкой.

– Можно идти?

– Да, на сегодня все. Но задержитесь еще минутку. Посмотрите на план города. – Палец следователя неторопливо проскользил от края листа по линии, изображающей улицу. – Обратите внимание: магазин, у которого вас видели, стоит на той улице, в которую входит дорога из поселка Малиниха. А в Малинихе той ночью взломан сейф, украдено двенадцать тысяч…

Нервы у Габдрахманова сдали.

– Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!

– А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.

– Какой почерк?! Я там не расписывался!

Два глаза-буравчика сверлят следователя.

– Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Вы проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной вами машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине…

– Не брал я ту кассу! Не докажете! Габдрахманов, Габдрахманов, везде один Габдрахманов! Других ищите!

– Других уже нашли.

Он перестал кричать. Глянул яростно.

– Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю.

– Тогда можете идти.

Он рванулся к выходу. И опять Загаев окликнул его на пороге:

– А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?

Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев…

– Три с половиной тысячи он пропил.

– Не знаю никакого Чирьева!

Хлопнула дверь.

Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре штаба повстречался ему лейтенант, начальник того отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант пожал следователю руку с большим уважением.

– Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Нет? Здорово перевоспитывать можете! Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?

– Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Только вот вспоминать ему не хочется. Пожалуйста, пришлите его сюда.

– Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.

– Возможно. Неизвестно ведь, когда наступит конец его срока…

Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:

– Не хотел к вам идти, гражданин начальник.

– Зачем так сказал! – перебил Габдрахманов. – У нас политзанятия…

– Политзанятия через час. Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил…

Загаев отпустил завхоза.

– Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?

– Какой такой Чирьев?

– Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.

– Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?

– Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.

– Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.

– Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, 12 сентября… Вспомнили? Водку еще вместе пили.

– Не был, не пил… – вяло упорствовал Габдрахманов.

Загаев постучал пальцем в лист дела:

– Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что в субботу, 12 сентября, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения. Кстати, Саманюк с вами тогда тоже пил? Как же он не попал в вытрезвитель?

– Мало ли с кем я пил…

Загаев покачал головой.

– Эх, Габдрахманов, вам бы рассказать все честно. Понимаете, дело-то как обернулось – Чирьев скрылся с крадеными деньгами, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил, чтобы сообщники его не нашли, деньги не отняли. И тихонько пропивал украденные тысячи.

Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов – зависть зажгла его зрачки зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.

– Но Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете, Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Сейчас вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, – Загаев раскрыл на закладке томик, – в комментариях к Уголовному кодексу говорится: «Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления…» И далее: «Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах совершенного преступления…» Именно такой случай вам сейчас и предоставлен, Габдрахманов. Советую не упустить возможность.

Осужденный сидел, упираясь локтями в колени, низко свесив голову. Большие руки крутили, мяли и без того измятую кепку. Серый ежик на голове нервно двигался.

– Так как же, Габдрахманов?

Глянул исподлобья на папку с делом.

– Ничего не знаю. Если бы и знал… выдавать корешей не стал бы.

– Да уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал от вас с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких «корешей» вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь… Идите, Габдрахманов.

Похоже, осужденный плохо спал в эту ночь – лицо бледнее обычного, веки красные. И следователь начал допрос нарочито безразличным, как бы утомленным голосом.

– Садитесь. Можете курить. Вы что, не выспались?

– Дежурил в отряде.

Сидел согнувшись, как и вчера. Крутил кепку. Загаев молча заполнил первую страницу протокола: фамилия, имя и так далее. Зевнул, сказал устало:

– Мне тоже не спалось. Вечером ехать в Харьков, Саманюка допрашивать. Слушай, а как же получилось все-таки, что вы с Зиновием попали тогда в вытрезвитель, а Саманюк нет? Он что, не пил с вами?

– Пил. Он крепкий, дьявол. Нас уговаривал, когда мы по пьянке выступали. А как ихняя машина подскочила, откололся в сторонку, смылся.

– Вот видишь, нельзя тебе пить.

Осужденный согласно кивнул. Загаев спросил, погодя:

– Сейф-то кто взламывал?

– Мишка.

– А стекло в окне?

– Стекло я.

– Как же вам бензину-то до Малинихи и обратно хватило?

– Мишка накануне у какого-то шофера раздобыл канистру. Совсем немножко не хватило. В гараж доехали бы, «газик» поставили – и все глухо. Да сторож, черт…

– Да-а, не повезло вам. Но погоди, все это записать в протокол надо.

Габдрахманов поднял бледное лицо.

– Скидка-то мне будет? За признание?

– Суд учтет.

– Ну… пиши.

Через час Загаев отпустил Габдрахманова в отряд и позвонил в районную прокуратуру:

– Да, это я, следователь Загаев. Нужна машина для выезда в Малиниху. Да, проведем следственный эксперимент, чтобы проверить и подтвердить показания…