Текст книги "Ночной кошмар с Николаем Сванидзе"

Автор книги: Владимир Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Николай Сванидзе: «Заткнут рот – уйду из профессии»

Что думает о свободе слова служащий госканала Николай Сванидзе сумел удержать на плаву аналитическую программу и не отстать от модной сегодня документалистики. Теперь его «Исторические хроники» помогают телекомпании «Россия» постоянно повышать рейтинг, а искушенный зритель может позволить себе жить в настоящем посредством программы «Зеркало». Картина двоякая: о настоящем говорить страшно – значит, многое недоговаривается, а перемывание прошлого какой может дать результат? Об истории и современности на телевидении «Новая» спорит сегодня с Николаем Сванидзе…

– Николай Карлович, сейчас стало правилом закрывать аналитические программы, а политических журналистов направлять в дальние путешествия в роли «документалистов».

– Это не пугает вас?

– Меня вообще мало что пугает. Потому что я неплохо знаю историю. Я делаю документалистику, но при этом не покидаю кресло ведущего аналитической программы. Можно заниматься абстрактной документалистикой, рассказывая, чем питаются муравьеды. Тоже интересно. Политическая журналистика со взглядом в прошлое – это более трудо-, нерво-, время-емкий проект. Документалистика – самый жесткий жанр журналистики. Чего мне опасаться? Что закроют политическую журналистику? Ее нельзя закрыть. Пока есть политика…

– А почему, когда документалисты решают «замахнуться на Вильяма нашего Шекспира», то есть снять фильм о Путине, они в обязательном порядке подвергаются цензуре?

– Я не знаю таких случаев, когда фильм о Путине запрещали бы в эфире…

– Фильм телекомпании «Эхо ТВ», фильм московского корпункта «Аль Джазиры» – два безусловно интересных и явно рейтинговых документальных фильма зрители так и не увидели…

– А почему вы хотите смотреть фильм именно о Путине, а не о Ленине, Сталине, Дзержинском, Мейерхольде, Кирове, Мандельштаме?..

– Потому что я живу сейчас, в это время и в этой стране и ничего не знаю о том, что творится в голове у президента, которого выбрали мои родители.

– Включите телевизор и смотрите каждый день на Путина по центральным каналам. Каждый день о нем рассказывают в репортажах. Вам мало? Смотрите и составляйте свою собственную точку зрения. Что вы хотите еще услышать о своем президенте?! Вы о нем и так все знаете, изучили его уже как облупленного.

– Николай Карлович, в каком времени сегодня живет наше телевидение? Почему история нашей страны существует исключительно в прошедшем времени?

– А в каком времени она должна существовать? Но дело не в этом. История гораздо богаче, чем современность. Потому что современность всегда плоская и одномерная, а история – многослойна. Современность, как правило, намного беднее на персонажи. От того, что вам скажут, что нынешний лидер больше любит собак, чем кошек, что у него традиционная сексуальная ориентация, что он любит пить пиво и играть в бильярд, – что от этого изменится?

– Вот и я говорю, не пора ли поговорить о том, чем занимается наша власть сегодня…

– Я на самом деле вообще не люблю делать фильмы о лидерах. Я люблю делать фильмы о власти. Почему-то все воспринимают документальные фильмы с максимальной остротой – либо он лизоблюдский, либо хамский. Ни то, ни другое мне не нравится. А третьей формы народ не поймет… Почему до сих пор люди выходят на митинги с портретами Сталина, почему он пользуется такой бешеной популярностью? Он перебил кучу народа, он создал режим в нашей стране сродни фашистскому – почему он до сих пор не ушел из нашей страны?

– Путин тоже пользуется большой популярностью, но о его настоящем продолжают молчать…

– Объяснение молчанию лежит в нашей ментальной культурной традиции – мы не понимаем другого обращения власти с народом. Мы можем только страдать и чувствовать себя ущербными. Ивана IV, который убил своего родного сына, народ нарек уважительно – Грозный. Уважение в нашем понимании – это страх. Массовые убийства, войны – прощаются правителю. Воюет, убивает – молодец, значит, рука тяжелая, значит, удержит страну.

– Неужели вы действительно считаете, что в наше время не о ком и не о чем рассказать?

– Людям хорошо живется, когда политика скучная. Чем политика менее интересна, тем спокойнее и стабильнее в стране. Все политические драмы, на которых греют руки журналисты, для людей никакого интереса не представляют.

– А вам как политическому журналисту сегодня интересно работать?

– Сейчас много споров вокруг политической журналистики: есть она или нет?

Умеющий видеть – увидит, умеющий слышать – услышит. Просто нет того простора для разгульного анализа, как это было несколько лет назад.

– Вы чувствуете, что профессия все более загоняется в рамки?

– Беда не в том, что я это чувствую, – всякий опытный человек это чувствует. Я сформировался как журналист при полной свободе слова и пришел в профессию в 1991 году, и у меня выработалась привычка к полной внутренней свободе. Я могу сознавать внешние рамки. Но я боюсь, что это плохо действует на молодое поколение журналистов.

Они очень скованны, очень сильный внутренний цензор с огромными зубами, который выгрызает их собственные мысли. Но я не вижу системы прямых запретов. При мне происходят рабочие планерки, и никто никому ничего не запрещает. Люди сами ограничивают себя. Это ментальная традиция.

– Программа «Зеркало» немного изменилась в формате. В студии появляются герои. Почему вы решили из аналитической программы сделать токшоу?

– Программа «Зеркало» – это не ток-шоу. Ток-шоу – это программа «К барьеру!» Соловьева. 12—15-минутную программу разве можно назвать ток-шоу? У меня камерная программа в небольшой студии. Мою программу можно назвать ток (разговорная), но без приставки «шоу». Есть люди, которые устраивают шоу в эфире, но я не ставлю перед собой такой задачи.

– Ас какой эпохой можно сравнить сегодняшнюю историю страны?

– Можно сравнить с эпохой Александра III. После реформ Александра II был известный откат назад при Александре III.

– Только что вы подтвердили тот факт, что наша страна постоянно катится назад…

– «Откат назад» и «катимся назад» – это разные вещи. Откат с остановкой – это когда перед революцией делается большой и широкий шаг назад. Это значит, что за ним последует смелый шаг вперед, перед этим нужно снизить на время скорость. Мы слишком зашли вперед, поэтому нам просто необходимо уйти немного назад. Сейчас в России период стабилизации.

– Николай Карлович, а можно сказать, что сегодняшняя власть боится СМИ?

– Сейчас СМИ боятся власти. Власть боялась СМИ в 90-е годы, сейчас они поменялись ролями.

– Значит, есть чего бояться…

– У нас всегда есть чего бояться. Это скорее традиция нашей страны – бояться власти. Потому что у нас каждый раз, как только пахнет легкими заморозками, как власть чуть-чуть суровеет, сразу все начинают прятаться по углам и дрожать. И, в частности, это свойственно СМИ. У нас демократические традиции очень слабые. Поэтому я настаиваю, что история намного интереснее современности.

– А вы не считаете, что указания всякого рода, жесткий контроль над работой тележурналистов – это форма рабства?..

– Не знаю, как вы, а я лично никаких указаний сверху не получаю. Что касается внутреннего редактора, то он во многих журналистах сидит, и очень сильный. Общее ужесточение ситуации, общее похолодание чувствуются многими журналистами. Впрочем, та или иная степень закрытости, те или иные запреты присутствуют во всех СМИ. Вы не сможете назвать ни одного уважаемого европейского СМИ, в котором не было бы запретов вообще. Если есть хозяин – значит, есть запреты. Будь хозяин частным лицом или государственным. Ни один хозяин не позволит своему работнику говорить и делать то, что противоречит законам его бизнеса, его личным интересам. Линия СМИ формируется далеко не журналистом, а хозяевами и руководством компании. Хозяева нанимают нужное им руководство. Штат формируется из журналистов, которые устраивают руководство. Если ваша позиция расходится с позицией руководства, то вы должны забыть о своей позиции…

– Забыть о позиции – это не журналистика. В таком случае нужно забыть о руководстве…

– Это не всегда возможно. Когда готовится программа «Новости» – можно ничего не говорить, обойтись без комментариев и давать только новости, но позиция руководства все равно будет видна. Какие новости давать, какие не пропускать в эфир, в каком порядке давать новости, каков у вас при этом подбор слов – все это может быть незаметно зрителю, но профессионал всегда увидит, что вы хотите этим сказать. Окраска информации и есть позиция СМИ.

– Запрет показывать теракты и еще множество запретов на телевидении существуют?

– Перед тем как транслировать репортажи на подобные темы, их начинка должна быть согласована с компетентными структурами…

– Кто в такой ситуации у нас настолько компетентен?

– Нужно советоваться с силовиками, потому что любой поворот головы журналиста может стоить сотни жизней заложников. Когда происходит теракт, нельзя выходить с камерой и снимать, от пуза все, что видишь. После теракта, когда уже все позади, можно дать волю комментариям…

Нельзя показывать все то, что может повредить делу.

– Теракт – это не дело, это – трагедия…

– Если вы не хотите, чтобы эта трагедия стала еще масштабнее, нужно вести себя аккуратнее. После теракта нельзя наводить тень на плетень и запрещать что-либо говорить журналистам – это уже беззаконие. И самое страшное то, что от этого беззакония, с такими темпами написания всяческих поправок к закону о СМИ, мы не застрахованы. Если появился один запрет, то за ним последует другой. За каждой поправкой, как правило, стоит желание заткнуть рот свободным журналистам. Превратить журналистику в агентство обслуги силовых структур.

– При каких условиях вы можете уйти из профессии?

– Я уйду из профессии в том случае, если мне заткнут рот. Или попытаются заставить говорить то, что я говорить вообще не хочу. Я могу в какой-то ситуации отмолчаться, могу чего-то не сказать, но врать миллионам телезрителей я не могу. И никто меня не заставит это сделать.

Беседовала Вероника Плахова, «Новая газета», 15.11.2004

Первый любовник

Надо отдать должное последовательности и самоубийственной принципиальности реформаторов от Гайдара до Кириенко. Нельзя не восхититься их пламенной верой в монетаризм. За шесть лет они на практике доказали всему миру, что он в России невозможен. Они его породили, они и похоронили. Исчезли, невменяемые, с наших глаз долой. Остался лишь на вечернем экране последний певец суперлиберального капитализма – Сванидзе.

Для Сванидзе либеральная власть – женского пола, ярко выраженного, и он будет любить ее вожделенно – всем своим существом, верно и страстно, тоже до своего условного смертного конца…

Кто там у них был «цепной пес перестройки»? Уж и не вспомнишь. Но мы еще каждый день видим подобие «цепного пса реформаторов» – носителя тотальной ненависти не только к своим противникам, но и к народу, который пошел за ними, а не за друзьями Сванидзе.

Он – стопроцентный функционер. Его функция – охранять предмет Своей любви, охранять не шпагой, не пером, а уже одним лишь свирепым видом.

Он заступил на этот пост в дни народной трагедии, в октябре девяносто третьего года. Для своего окружения, для взбесившегося Ельцина он тогда олицетворял героя. Были же герои у Гитлера, которые возбуждали у советских солдат единственное чувство – мести.

Тогда Сванидзе готов был на самопожертвование ради идеи разгрома страны. Волновался, трепетал, корчился от геройства пред телекамерой, обожая американизм и ненавидя нас с вами, людей русского пути.

Словно имея способность плевать глазами, Сванидзе с упоением брызжет на нас. Такая у него роль, такова его функция среди всех ведущих вражеских передач.

Восторженный любовник ельцинизма, он получил от президента в награду вотчину и крепостных – на российском телеканале. И садистски, по-крепостнически бичует «подданных». И если в октябре 93-го сей помещик казнил восставший народ, карал за непокорность, то позже в каждой передаче – интонацией, мимикой или прямым текстом – напоминал о возможном повторении карательной акции! Если все другие телеведущие хотя бы стеснялись открыто запугивать публику, если кровавая расправа над восставшими хоть как-то тяготила совесть в большей или меньшей степени у каждого, в зависимости от наличия таковой, то Сванидзе, презирая их как отступников, считал долгом чести насаждать в стране страх расправы.

Как всякий придворный любовник, он, конечно, не был искренен в своей страсти. В частных беседах со своими подельниками Сванидзе, по-видимому издевался над туповатым Черномырдиным, с наслаждением смотрел «Куклы», где бров-премьер чавкал и косноязычил, но в эфире – картинно благоговел перед ним. Потому что за широкой спиной Черномырдина прятался Чубайс – эта настоящая любовь Сванидзе. Можно было всем наблюдать, как в беседах с ним он млел и таял, а подзарядившись страстью, с десятикратной ненавистью обрушивался на нас. Он любил Чубайса, как говорится, по определению, просто за его наглость, и ненавидел нас уже за то, что мы посмели лишь усомниться в методах приватизации.

Сванидзе обожал Чубайса как личность, как тип, независимо от его деятельности, и плевал в нас глазами, когда мы хватали Чубайса за руку.

Малыша Кириенко возлюбил Сванидзе как собственного ребенка, как результат своей многолетней секс-связи с властью. Он обожал его публично, в студии своей программы, а когда малыш провалился на экзамене и был выпихнут из «школы демократии», Сванидзе возненавидел нас абсолютно. Тем более, тогда уже созревал гнев Макашова, и телевещун видел это со своего места в студии, чувствовал нашу общую ненависть, и снова ярился, исходил слюной.

Пришло время для более точного понимания этой сексуальной политологии Сванидзе. После Кириенко оказалось, что он любит власть вовсе не идеально, но – персонально. Достаточно было войти в правительство Маслюкову, как абстрактная привязанность к власти стала выборочной. Что ни говори, а Маслюков – один из нас. Посему злоба ведущего «Зеркала» была логично перенесена на него, мы увидели нового Сванидзе – Сванидзе, ненавидящего власть, которая пока что одними только намерениями своими – народная.

Ненавистническая функция Сванидзе не изменилась. Изменились только вектор, направленность его убийственной энергии. В определенный момент достаточно будет довернуть прицел на полградуса – и забрызганным ядовитой слюной Сванидзе окажется Примаков. Этот плевок, этот удар будет нанесен обязательно, если Примаков начнет выбираться из колеи чубайсовских «реформ», а ведь другого Примакову, кажется, не дано. Поэтому, отдавая должное разведывательному и дипломатическому прошлому премьера, предположим, что он не так уж прост, и изгнание Сванидзе с телевидения – вопрос времени.

В противном случае, имея в телевизионном обозе такую метательную установку ненависти к народу, какой являются передачи Сванидзе, новому правительству, право, несдобровать. От любви до ненависти – один шаг…

Александр Синцов (см. «Карлуша»)

«Лица» виляют хвостами

Кто из руководства принимал решение о приобретении (говорят, за большие деньги) и показе в канун войны на главном российском телеканале гнусной проамериканской агитки? Случайностью это назвать трудно.

Удивляться, впрочем, тоже не приходится. Как и двусмысленной манере ведения программ, посвященных новому витку иракской драмы, практически на всех центральных телеканалах. Политическая ориентация их эфирных «лиц» – Владимира Познера, Светланы Сорокиной, Татьяны Митковой, Николая Сванидзе, Леонида Млечина, Савика Шустера, Евгения Киселева, Владимира Соловьева – хорошо известна, все они угодливо повернуты на Запад, все – с выражением холуйского почтения и преданности, различия разве что в интенсивности виляния хвостами.

П.Владов, Интернет против телеэкрана, 11.03.2005

Николай Сванидзе: «ТВ – штука поверхностная»

– Николай Карлович, как вы относитесь к тому, что вместо прежнего закона о СМИ, названного «романтичным», сейчас готовится новый вариант закона о СМИ?

– Сейчас времена совершенно не романтические. И вероятно, закон решили избавить от излишних романтических формулировок. Но если говорить об ограничении работы СМИ в каких-то острых ситуациях, в частности, недопущении вообще давать какую-то информацию о теракте, то есть мое отношение – резко отрицательное. Но очень трудно обсуждать то, чего я не видел, и то, чего реально не видел. Потому что в данный момент я кормлюсь исключительно слухами и теми комментариями, которые вычитываю в средствах массовой информации, в частности в вашей газете.

– А что вы скажете о поправке депутата Крутова, согласно которой всем электронным СМИ запрещается трансляция информации о теракте и разрешается это делать уже после?

– Я считаю, что это исключительно реакционная поправка, которая сводит работу средств массовой информации просто к обслуживанию силовых структур. Так нельзя. Это ложно понятая лояльность СМИ по отношению к государству. Вообще главная лояльность СМИ по отношению к государству состоит в том, чтобы говорить правду. Чем больше правды говорит средство массовой информации, тем более лояльно оно и по отношению к государству, и по отношению к обществу. Это мое совершенно твердое убеждение. И из этого следует мое отношение к поправка Крутова.

– Но у государства и общества зачастую совершенно разные интересы. Власть, как правило, «питается» информацией закрытой, тогда как обществу нужна информация открытая. Тут противоречие, не находите?

– Разумеется, это так, но дело в том, что в рамках демократического строя общество и власть, постоянно находясь в такой диалектической связи-противоборстве, находят какой-то консенсус. Да, власти могут не нравиться СМИ, их достают эти наглые журналисты, которые вечно суют нос не в свое дело. Но, в конце концов, власть понимает, что без этого нельзя, что эти вредные журналисты, эти вредные газеты и телевидение действуют в ее же, власти, интересах. Но для этого нужен демократический строй. В странах тоталитарной системы власть сразу получает то, чего она требует при полном одобрении со стороны молчащего общества, и там роль СМИ сведена к обслуживанию. К «прими—подай». Ничего хорошего ни для кого, в конечном счете в том числе и для власти, – нет. Потому что такие общества нестабильны и при первом же кризисе все кончается большой кровью и сменой этой самой власти.

– Когда-то Юрис Подниекс снял фильм «Легко ли быть молодым?». А сегодня легко ли быть тележурналистом?

– Тут дело не в том, легко или сложно, – физически никаких сложностей нет. Я бы сформулировал по-другому. Интересно ли сейчас быть политическим журналистом? Отвечу. Разумеется, это значительно менее интересно, чем было несколько лет назад. Потому что гораздо скучнее, предсказуе-мее, тусклее стала политика, и в связи с этим гораздо скучнее, предсказуемее и тусклее стала политическая журналистика. Это несомненно.

– Видимо, этим не в последнюю очередь обусловлено то очевидное обстоятельство, что вы, ведущий аналитик второго канала, сейчас гораздо больше занимаетесь другим своим проектом – «Историческими хрониками»?

– Здесь как раз одно с другим не связано. Если бы сейчас политическая журналистика просто фонтанировала и иллюминировала, я бы все равно занимался «Историческими хрониками», потому что мне это безумно интересно.

– «Зеркало» сейчас выходит в прямом эфире?

– Да, «Зеркало» по «орбитам» полностью выходит в прямом эфире на Сибирь и Дальний Восток. Что же касается европейской части России, то и тут я выхожу в прямом эфире в той части, которая не касается интервью с гостем. Если передача полностью посвящена интервью с гостем, то на европейскую часть я выхожу в записи, потому что не могу серьезного политика или общественного деятеля, например митрополита Кирилла, пригласить в свою программу дважды – утром на «Орбиту» и вечером – в прямой эфир. Поэтому, если выхожу на Европу в записи, это связано с технологией.

– В свое время вы сказали, что самое интересное в вашей профессии – прямой эфир, но сейчас его значительно меньше. Чисто внешне.

– Что ж теперь делать? Это технология. Так выходят все и всегда. Так же я выходил и в те времена, когда вопросов о цензуре было значительно меньше. Иногда может быть такое: ну, скажем, в течение дня что-то выстрелит – в прямом или переносном смысле слова, и тогда перевёрстывается программа, и вечером другой гость. Тогда – прямой эфир. А так, вживую, я выхожу, если только у меня есть какие-то комментарии или дополнения к разговору, а сам разговор с гостем идет, естественно, в записи.

– Не хотелось ли вам изменить формат «Зеркала», например, сделав из него политическое ток-шоу, которых в последнее время стало значительно меньше?

– Нет. Я считаю, что политических ток-шоу хватает. Как правило, политики там не очень много и она очень поверхностна. В свое время я работал в формате ток-шоу. Тогда это было для меня занимательно, теперь – нет. Сейчас это обычное развлекалово и есть люди, которые развлекать публику умеют лучше, чем я.

– Как вы оцениваете очевидные антигрузинские тенденции на российском телевидении?

– Мне неприятны как антигрузинские настроения в России, так и антироссийские настроения в Тбилиси. Понимаете, здесь у меня позиция очень сложная и тонкая. Как человек с грузинской фамилией и этнический грузин, во всяком случае по отцу, но работающий в Москве и с родным русским языком, я испытываю определенные трудности и, честно говоря, от этой темы стараюсь всегда максимально дистанцироваться. Потому что, что бы я ни сказал на эту тему, всеми – и моей аудиторией в России, и моей аудиторией в Грузии – будет истолковано не в мою пользу. Как вы понимаете, никакого удовольствия мне напряжение в российско-грузинских отношениях не доставляет.

Сергей Варшавчик, сайт «Независимая газета»