Текст книги "Адмирал Нельсон"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Ионические острова расположены цепочкой вблизи западного побережья Греции (тогда владения Турции). Самым крупным и значительным в военном отношении был остров Корфу, поэтому французы приложили максимум усилий для его укрепления. Осенью 1798 года моряки Ушакова выбили оккупантов со всех основных островов, за исключением Корфу. Русские блокировали Корфу и овладели им в результате трехдневного ожесточенного штурма. Они провели невиданную операцию 1-3 марта 1799 года, когда только одни военно-морские силы захватили мощную и хорошо защищаемую крепость.

Жители острова совершенно справедливо относились к французам, как к иноземным поработителям, что облегчило задачу русских моряков.

Ф.Ф. Ушаков прекрасно понимал, чего добивается Нельсон, какими категориями он мыслит. Об этом свидетельствует его письмо от 5 марта 1799 года русскому посланнику в Константинополе В.С. Томаре после взятия русской эскадрой Корфу. «Требования английских начальников морскими силами, – писал Ушаков, – в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю за не иное, что они малую дружбу к нам показывают, желая нас от всех настоящих дел отстранить и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступили на те места, от которых нас отделить стараются. Корфу всегда им была приятна: себя они к ней прочили, а нас разными и напрасными видами без нужд хотели отделить… Однако… Корфу нами взята». Далее русский адмирал замечает, что англичане к нему «требования делают напрасные и сами по себе намерение их противу нас обличают. После взятия Корфу зависть их к нам еще умножится…» (85).

Простить этого Ушакову Нельсон не мог.

Английский контр-адмирал занялся межсоюзническими провокациями. Когда в Неаполь прибыл с наградами от султана уполномоченный великого визиря Келим-эффенди, Нельсон в беседах с гостем пытался возбудить недоверие турок к русским. По мере того как определялось намерение Ушакова не во всем следовать пожеланиям Нельсона, последний отбрасывал всякую сдержанность в выражениях даже в официальной переписке (86).

В январе 1799 года он писал капитану Боллу, руководившему блокадой Мальты: «Нам тут донесли, что русский корабль нанес вам визит, привезя прокламации, обращенные к жителям острова. Я ненавижу русских, и если этот корабль пришел от их адмирала с о. Корфу, то адмирал – негодяй».

Почти все биографы Нельсона считают нужным упомянуть о его отрицательном отношении к русским и к Ушакову. Трудно сказать, но вполне вероятно, неприязнь Нельсона к Ушакову усиливалась еще и в связи с пониманием того, что русский адмирал опередил его в области флотоводческого искусства. Тактику, примененную Нельсоном в битве при Абукире, впервые ввел Ушаков в 1791 г., т.е. на семь лет раньше, в сражении с турецким флотом в Черном море у мыса Калиакрия.

Турецкие корабли, которых было значительно больше, чем русских, стояли у берега под прикрытием сухопутных батарей. Чтобы использовать благоприятное направление ветра, Ушаков повел свои корабли в узкое пространство между берегом и турецкими кораблями и неожиданно для противника навязал ему ожесточенный бой, одержав полную и решительную победу. Разумеется, английское Адмиралтейство было прекрасно осведомлено о сражении у Калиакрии. Не мог не знать о нем и Нельсон, хотя бы потому, что в России служили некоторые англичане, возвратившиеся затем в отечественный флот.

* * *

Маневры Нельсона и Ушакова были составной частью усилий второй коалиции, которая в 1799 году развернула наступление на французские позиции во многих местах. Участники коалиции намеревались нанести удар в Италии, Швейцарии и Голландии. В Италии и Швейцарии действовали под командованием прославленного Суворова русские и австрийские войска. Старый русский полководец предполагал начать военные операции в Ломбардии и Пьемонте, изгнать французов из Северной Италии и затем мощным вторжением во Францию победоносно закончить войну.

В апреле-мае 1799 года войска Суворова одержали над французами ряд крупных побед в Северной Италии. Однако развить успех не удалось, ибо австрийцы не поддержали смелые планы Суворова. Французы зацепились за генуэзскую Ривьеру. Суворов стремился атаковать в этом направлении, но австрийцы занялись еще не взятыми крепостями в Северной Италии, распылили союзные силы и помешали успешной реализации замысла Суворова.

Активные военные действия коалиции и успех Суворова в Северной Италии заставили французские войска в Неаполе под командованием генерала Макдональда уйти на север, на соединение с действовавшей там французской армией, что ослабило позиции республиканцев в Неаполе.

В это время на юге Италии активно действовали отряды под руководством кардинала Руффо, уполномоченного неаполитанского короля. Моряки эскадры Нельсона сотрудничали с антифранцузскими силами и вели операции на суше, но без ощутимых результатов. Успех пришел к неаполитанцам – сторонникам короля – и англичанам после того, как на севере Италии перешли в наступление войска Суворова, а на юге – отряды с кораблей Ушакова. Ими командовали капитаны 2-го ранга А. А. Сорокин и Г. Г. Белли.

24 июня неаполитанский министр Мишеру, прикомандированный к отряду Белли, сообщал Ушакову: «Я написал вашему превосходительству несколько писем, что бы уведомить вас о наших успехах. Они были чудесными и быстрыми до такой степени, что в промежуток 20 дней небольшой русский отряд возвратил моему государю две трети королевства» (87).

В июне русский отряд и отряды Руффо подошли к Неаполю. По предложению русского командира кардиналом Руффо было заключено перемирие с французами и республиканцами, укрепившимися в крепости Кастелламар и двух замках – Кастель д'Ово и Кастель Нуово. Согласно договоренности защитникам замков предоставлялась возможность выйти из укреплений и затем сесть на суда, которые отвезли бы их во Францию. Гарантировалась неприкосновенность личности и имущества республиканцев, остающихся в Неаполе. На них самих и членов их семей распространялась амнистия.

Республиканцы не доверяли кардиналу Руффо, известному расправами над теми, кто выступал против королевской власти. Они потребовали, чтобы условия капитуляции скрепил своей подписью английский капитан Фут, представлявший здесь адмирала Нельсона. Фут выполнил это пожелание.

Перемирие вступило в силу, военные действия прекратились, был произведен обмен пленниками. На замках и на английском фрегате «Сихорс», где находился капитан Фут, развевались флаги перемирия.

Нельсон в это время рвался из Палермо в Неаполь. К его несчастью, французский флот вышел в море, и адмирал Кейт настаивал на том, чтобы Нельсон исходил, прежде всего, из необходимости вести борьбу против флота; а неаполитанские дела, как вполне резонно заключал английский главнокомандующий, можно будет решить и неделей позже. Королева Каролина и Эмма Гамильтон всячески старались заставить Нельсона вернуться вместе с ними в Неаполь. Правящая династия смертельно боялась своих подданных. «Любезный лорд! – писала Эмма Гамильтон Нельсону 12 июня. – Я провела вечер у королевы. Она очень несчастна! Она говорит, что народ неаполитанский вполне предан королю, однако только одна эскадра Нельсона может восстановить в Неаполе спокойствие и покорность законной власти. Вследствие того королева просит, умоляет, заклинает Вас, любезный лорд, если только возможно, отправиться в Неаполь. Ради бога, подумайте об этом и сделайте то, что просит королева. Если Вы позволите, мы отправимся вместе с Вами. Сэр Уильям нездоров, я также чувствую себя дурно: это путешествие будет нам полезно. Да благословит Вас бог!» (88)

Нельсон мечется. Он берет на свои корабли королевские войска, чтобы идти в Неаполь. В тот момент ему вручают письмо от адмирала Кейта. Главнокомандующий сообщает, что, по его данным, французский флот сейчас, вероятно, находится у берегов Италии. Нельсон возвращается в Палермо, высаживает неаполитанские войска и спешит найти французские корабли. Но уже 21 июня, решив, что Кейт без него справится с французским флотом, Нельсон вновь появился в Палермо, взял на борт своего судна «Фоудройант» чету Гамильтон и с 18 кораблями направился к Неаполитанскому заливу. Здесь Нельсон узнал о перемирии, подписанном в Неаполе представителями неаполитанского короля, Англии, России и Турции с французами и неаполитанскими республиканцами. Он приходит в ярость.

Нельсон объявляет, что не приемлет подписанной капитуляции. А ничего не подозревавшие французы и республиканцы между тем вышли из замков, сложили оружие на набережной, и кое-кто из них успел даже сесть на суда, отходившие в Тулон. В этот момент все они были арестованы по приказу Нельсона, и неаполитанские монархисты начали расправу. Последовала чудовищная кровавая оргия. Захваченных пленников рвали на части, сжигали на площадях, вешали, расстреливали. Людей истребляли без суда и следствия. Вскоре капитан Трубридж писал Нельсону, что до сорока тысяч семейств оплакивают кого-либо из родственников, заключенных в темницу. Имущество убитых за бесценок скупалось королевскими агентами. Это было дополнительным стимулом для многочисленных расправ. Сам Нельсон под впечатлением происходящего задумывался: «Нельзя же, однако, отрубить головы всем в королевстве, будь оно даже полностью составлено из мошенников». Но он ничего не сделал, чтобы унять кровопролитие.

Пожалуй, наиболее позорным эпизодом в событиях тех дней было дело адмирала князя Караччиоло. Этот неаполитанский аристократ несколько десятилетий служил на флоте, командовал кораблем под руководством английского адмирала Готама, сопровождал Фердинанда на неаполитанском судне во время бегства двора на Сицилию. Будучи по-своему патриотом, он в период Партенопейской республики согласился командовать ее мизерными символическими морскими силами (Нельсон в момент бегства на Сицилию приказал сжечь неаполитанский флот. Это было исполнено.). Когда король вернулся в Неаполь и начался террор, 70-летний старик Караччиоло скрывался в горах. За его голову была объявлена награда, и в числе слуг нашелся один, который его выдал. 29 июня вечером Караччиоло был доставлен на английский линейный корабль «Фоудройант», где находились Нельсон и Гамильтоны.

Нельсон распорядился немедленно судить пленника. Члены военно-полевого суда – монархисты-неаполитанцы – были срочно собраны. Приговор гласил – смертная казнь через повешение. Нельсон приказал повесить старика на рее стоявшего рядом неаполитанского фрегата. Караччиоло умолял Нельсона рассмотреть дело еще раз, основательно, без спешки. Контр-адмирал отказал, Караччиоло после этого как милости просил, чтобы его расстреляли, но не казнили позорной смертью. Нельсон опять отказал. И Караччиоло повесили в тот же день на рее фрегата «Минерва», замершего под наведенными на него пушками «Фоудройанта».

Дневниковая запись Нельсона за этот день, как обычно, спокойна и немногословна: «Суббота, 29 июня. Ветер тихий. Облачно. На рейд пришли португальский корабль «Рунья» и бриг «Баллон». Созван военный суд на неаполитанском фрегате «Минерва». Судим, осужден и повешен Франческо Караччиоло».

Нельсон писал герцогу Кларенскому: «Все мои предложения принимаются с усердием, и немедленно отдаются приказания, чтобы с ними соображались… Недавно его величество приказал отдать под суд двух генералов, обвиненных в измене и трусости. Он предписал их расстрелять или повесить, как только признают, что они виновны. Если эти приказания выполнят, то я буду надеяться, что принес здесь некоторую пользу, потому что я не перестаю убеждать их в том, что единственное основание всякого благоустроенного правительства есть искусство вовремя награждать и наказывать» (89). Вот «философское» обоснование действий Нельсона, данное им самим.

Возмущение зверствами, чинимыми английской эскадрой в Неаполе, прокатилось по всей Европе и достигло Англии. Там лидер оппозиции Фокс «первый указал парламенту на эти злоупотребления властью», – отмечает де Гравьер. Нельсон попытался оправдаться. И вот что он написал в свое оправдание: «Я предложил кардиналу Руффо передать французам и мятежникам от моего и своего имени, что перемирие прервано уже одним тем, что перед Неаполем находится английский флот, что французов не будут считать даже военнопленными […], что касается мятежников и изменников, то никакая власть не вправе посредничать между ними и их милостивым монархом и они должны совершенно положиться на его милосердие, ибо никаких других условий им даровать нельзя. Кардинал отказался скрепить эту декларацию своим именем, и я, подписав ее один, отослал к мятежникам. Только после этого они вышли из своих фортов, как надлежало мятежникам и как надлежит, надеюсь, всем тем, которые изменяют своему королю и своему отечеству – чтобы быть повешенными или иначе наказанными по усмотрению их государя».

Наилучшим подтверждением того, что действия Нельсона в Неаполе летом 1799 года были, так сказать, нормой для любого английского командующего в подобной ситуации, является оценка его поведения, данная лордами Адмиралтейства. Первый лорд писал Нельсону: «Намерения и мотивы, из которых исходили все Ваши меры, были чистыми и добрыми, а их успех был полным».

Начальник русского отряда в Неаполе Г. Г. Белли пытался противодействовать вероломству Нельсона. Поведение русских в Италии радикально отличалось от поведения англичан. Кстати, сохранилось письмо Мишеру, который так отзывался о действиях русских матросов и солдат: «Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена».

В январе 1800 года корабли Ушакова ушли вначале на Корфу, а затем через некоторое время вернулись в Черное море, в российские порты.

1 августа 1799 года начались торжества и фейерверки по поводу восстановления королевской власти и освобождения Неаполя, по выражению Нельсона, «от воров и убийц». Король Фердинанд в знак благодарности наградил Нельсона титулом герцога Бронте. Титулу было придано огромное поместье на Сицилии, приносившее Нельсону 3 тысячи фунтов стерлингов в год. С этого момента адмирал подписывался Нельсон и Бронте.

Английское правительство дало согласие на принятие этой награды, что бывало не всегда. Известно, например, что английская королева Елизавета I, увидев на одном из своих дипломатов иностранный орден, воскликнула: «Мои псы должны носить только мои ошейники и никаких других!»

Во второй половине 1799 года и в начале 1800-го Нельсон разрывался между Палермо и Мальтой. Французский гарнизон, засевший в крепости, упорно не желал капитулировать, несмотря на английскую блокаду. Адмирал Кейт требовал от Нельсона, чтобы он руководил блокадой острова на месте. Нельсон же то появлялся у острова, то возвращался обратно в Палермо. Однажды, надеясь показать Гамильтонам великолепное зрелище – капитуляцию Мальты, Нельсон взял их с собой на корабль, направлявшийся туда. Однако представление не состоялось: французы все же не сдались.

Кейт был недоволен Нельсоном, недовольны были и в Адмиралтействе. Слухи об отношениях Нельсона и Эммы Гамильтон докатились до Лондона и до его жены. Леди Нельсон заикнулась, было, что хочет приехать к мужу в Италию, но Нельсон коротко ответил, что ей надлежит оставаться там, где она находится.

Положение Нельсона одним казалось смешным, другим двусмысленным. В действительности оно было глубоко трагичным. Нельсон и Эмма любили друг друга, любили так сильно, что не могли скрывать свои чувства от других. Оба они страдали. Адмирал понимал, что ставит под сомнение свою репутацию и в значительной степени карьеру. Для Эммы любовь к Нельсону была чревата еще большими неприятностями. Невероятными усилиями она добилась высокого положения в обществе, став достойной супругой посланника-аристократа. Ее любовь к Нельсону должна была навсегда лишить ее всего, не дав в этом отношении ничего взамен. Развод в те времена в Англии мог быть осуществлен лишь актом парламента, то есть практически был невозможен. Сэр Уильям старательно делал вид, что ничего не замечает. А жена Нельсона? Она по-прежнему оставалась в Англии, жила в кругу родственников контр-адмирала.

Еще более были недовольны в Адмиралтействе неоднократными проявлениями недисциплинированности Нельсона. Там надоели его частые письма с жалобами на здоровье (когда у Нельсона были неприятности, он тут же заболевал). Лорды считали, что контр-адмирал слишком много внимания уделяет интересам Неаполитанского королевства в ущерб другим своим обязанностям. Однажды Нельсон получил от лорда Спенсера следующее строгое письмо: «Я хотел бы, милорд, чтобы Ваше здоровье позволило Вам остаться в Средиземном море. Но я думаю, согласуясь с мнением всех Ваших друзей, что Вы скорее поправитесь в Англии, чем, оставаясь в бездействии при иностранном дворе, как бы ни были Вам приятны уважение и благодарность, внушенные там Вашими заслугами».

10 июня 1800 года Нельсон и супруги Гамильтон (Уильяма отзывали в Англию), а также королева Каролина на корабле «Фоудройант» вышли из Палермо в Ливорно. Из Ливорно до Анконы они проследовали по суше. Далее русский фрегат доставил путешественников до Триеста, затем в экипажах они прибыли в Вену. Здесь Каролина осталась, а ее спутники поехали дальше, до Гамбурга, откуда морем добрались 6 ноября до Ярмута. Горацио Нельсон вернулся на родину.

Глава III

БАЛТИЙСКИЙ ПОХОД

Поражение, нанесенное Францией Австрии, вывело последнюю из коалиции, и она в феврале 1801 г. подписала мир. Одновременно начались русско-французские переговоры о мире и совместных действиях против Англии. Вторая коалиция распалась.

Россия в те годы не являлась стойким участником антифранцузской борьбы – таковой она стала позднее, когда наполеоновская Франция вторглась в Россию и русский народ был вынужден поднять меч Отечественной войны и сражался до тех пор, пока силы агрессора не оказались окончательно подорванными. В конце XVIII в. все еще обстояло иначе. Тогда царское правительство России объединяла с Англией ненависть к революционным идеям, которые, как вулкан, выбрасывала революционная Франция. По времени это совпало с крупными успехами России, наконец пробившейся к Черному морю, закреплявшейся здесь на путях в Средиземное море и дальше в Атлантику. Продолжался и старый спор со Швецией за право выхода России на балтийский водный путь. Мощь России быстро росла, и правительство в Лондоне, уже вполне усвоившее идею, что все в мире должно происходить с его благословения, отрицательно относилось к упрочению могущественной державы на Востоке. Складывалась определенная традиция – считать, что настоящий или потенциальный противник России – союзник Англии. Несколько отступлений от такой традиции, вызванных особыми обстоятельствами, не имели долговременного характера. Даже будучи в союзе с Россией, Англия своим высокомерно несправедливым, а подчас и коварно вероломным отношением к ней подрывала союзные отношения.

В 1790 г., когда Англия еще выжидала и не выступила против Франции, она стремилась ослабить своего потенциального соратника Россию, лишив союзников в войне, которую Россия тогда вела и против Турции, и против Швеции. Когда проходили переговоры о мире между Россией и этими странами, английское правительство пыталось навязать свою волю России и лишить ее завоеваний на юге. Оно подготовило грозный ультиматум для вручения России, а флот получил приказ привести себя в боевую готовность. Питт явно вел дело к войне с Россией с целью обуздать ее. Однако российское правительство сумело заключить мир и со Швецией, и с Турцией без английского посредничества.

Акции Лондона и их смысл помнили и хорошо понимали в Санкт-Петербурге. Они не могли не сказываться на отношениях между двумя странами.

Неудивительно, что Россия после разгрома в 1800 г. французскими войсками Австрии не только предприняла шаги для заключения мира с Францией, но и выступила против произвола Англии на морях. Борьба против Франции на суше пока не давала положительных результатов. Но на морях эти результаты были налицо. Под предлогом борьбы с военной контрабандой английское правительство присвоило себе право останавливать, задерживать и обыскивать любое судно, идущее под флагом нейтральной страны. Многие из таких судов, даже те, груз которых не имел никакого отношения к военной контрабанде, приводились в английские порты, и здесь специальные суды объявляли их призами. Действия английского правительства представляли собой грубый произвол в отношении нейтральных стран. Лондон не только наносил им тяжелое оскорбление, но и душил их торговлю, создавая почву для расширения деятельности своих торговцев и судовладельцев.

Война для них оказывалась золотым дном. Внешнеторговый оборот Англии (считая вывоз и ввоз), составлявший в 1792 г. 44,5 млн. ф. ст., увеличился в 1797 г. до 50 млн. ф. ст., а в 1800 г.– до 73,7 млн. ф. ст.(1)

Естественно, что другие государства не могли с этим мириться. Впервые против английского разбоя на море (ведь такому обращению подвергались не суда противника, что в условиях войны было бы естественным, а суда не воюющих против Англии держав) нейтральные страны выступили в 1780 г. Тогда Россия проявила инициативу в объединении своих единомышленников для отпора английскому флоту, нападавшему на их торговые суда. Российское правительство направило одну из своих военных эскадр в Северное море для защиты торговли. Произволу Англии на морях был противопоставлен «вооруженный нейтралитет», в котором, кроме России, приняли участие Голландия, Дания, Швеция, Пруссия, Австрия, Португалия и Королевство обеих Сицилии. «Вооруженный нейтралитет» серьезно подорвал господство Англии на море и поддержал принцип свободы морей и свободной торговли нейтральных стран в период войны.

Теперь, вновь начав вооруженную борьбу против Франции, Англия вернулась к старому, к попыткам навязать свою волю всем неанглийским судам, выходящим в море. Это вызвало естественную реакцию возмущения у нейтральных стран. Понятно, что Наполеон, обладавший к тому времени уже всей полнотой власти во Франции, использовал сложившуюся ситуацию и попытался подтолкнуть Россию, Данию и других к оказанию противодействия Англии.

В Санкт-Петербурге антианглийские настроения усиливались еще и потому, что английское правительство вело себя недобросовестно в отношении России в районе Средиземного моря, стремясь ограничить здесь ее возможности. Оно совершенно не желало учитывать заинтересованность России в обладании свободным выходом в океан, а затем на Балтику к северо-западным территориям.

В общем, Англия вела себя таким образом, будто хотела дать убедительное подтверждение справедливости слов Ж.-Ж. Руссо, сказанных в конце XVIII в.: «...не считайте, что трактаты и союзы что-нибудь стоят» (2). Действительно, договоры и соглашения между правительствами всегда являются фиксацией компромисса, соответствующего соотношению сил и возможностей его участников па момент подписания документа. Однако такое соотношение с течением времени – а в условиях войны время течет очень быстро – изменяется, и основа соглашения слабеет или исчезает вовсе. Тогда договор или разрывается его участниками, или сохраняется, но лишь как видимость.

На претензии Англии, подкрепляемые насилием со стороны ее флота, ответили объединением четыре страны. 16 декабря 1800 г. в Санкт-Петербурге подписали договор, который возобновлял «вооруженный нейтралитет» 1780 г., Россия и Швеция. Вскоре к ним присоединились Дания и Пруссия. Договор гласил, что нейтральные суда должны беспрепятственно участвовать в прибрежных и колониальных торговых операциях воюющих стран; неприятельский груз под нейтральным флагом не может подлежать захвату; коммерческие суда, следующие под конвоем военных кораблей, не могут подлежать досмотру; морские припасы, перевозимые на нейтральных судах, не должны считаться военной контрабандой. Договаривающиеся страны условились, если необходимо, отстаивать эти принципы силой, ведь каждое из положений ставило заслон несправедливым притязаниям Англии, от реализации которых зависело ее господство на море и, следовательно, ее доминирующая роль в мировых делах.

Кроме того, в России после занятия Мальты англичанами и их явного намерения сохранить остров за собой, в конце 1800 г. был наложен секвестр на английскую собственность. Правительство распорядилось задержать 300 английских судов в русских портах, а команды снять с них и отправить в глубь страны.

Таким образом, Англия не только потеряла своих союзников в борьбе против Франции, но и получила в ответ на несправедливые претензии нового мощного противника. Если бы противник добился своего, Англии пришлось бы признать крах притязаний на господство на морях, в колониях, в мировой торговле. Питт говорил, что под вопрос поставлены «морское превосходство» Англии, а также ее «надежды на континенте» (3). Таким образом, он прямо заявил о стремлении Англии добиться господства на море и обеспечить решение европейских дел в соответствии с ее интересами. Питт заметил также, что от «превосходства военно-морского флота Англии зависит ее безопасность» (4). В этом был свой резон: борьба против Франции приняла такой характер, что становилась реальной попытка со стороны французов высадиться на Британские острова. Никто не сомневался, что тогда Англию ждет полный разгром. Спасение виделось в том, чтобы английский флот, господствуя у беретов Европы, не допустил высадки на английскую землю французских дивизий.

Лорд Гренвиль говорил: «если мы уступим им (т. е. участникам «вооруженного нейтралитета».– В. Т.), мы наверняка сразу же разоружим наш флот и предопределим сдачу нами без дальнейшей борьбы всего, что мы захватили в виде компенсации за континентальные приобретения Франции» (5). Кроме этих соображений, английское правительство и адмиралтейство заботили и другие обстоятельства. Успех «вооруженного нейтралитета» означал бы, что торговля Англии и других стран Западной Европы с государствами, расположенными по берегам Балтики, перешла бы в руки купцом и владельцев судов четырех стран. И следовательно, Англия утратила бы весьма значительные доходы. К тому же на протяжении столетия строительство английского флота все больше и больше зависело от поступления из района Балтийского моря досок, мачтового леса, смолы, дегтя, парусины, пеньки и даже меди и железа (6).

По всем этим соображениям английское правительство в начале 1801 г. приняло решение направить эскадру в Балтийское море, чтобы вынудить участников «вооруженного нейтралитета» отказаться от противодействия Англии на море. Имелось в виду припугнуть четыре державы поочередно применением силы и заставить их расторгнуть заключенный между ними договор, а если такая дипломатия не даст немедленных результатов, то уничтожить их флоты.

Вскоре Питт из-за расхождений, касавшихся политики в отношении Ирландии, подал в отставку. Новое правительство сформировал Г. Аддингтон. Министром иностранных дел стал Р. Дженкинсон (впоследствии лорд Ливерпуль). Адмиралтейство возглавил вместо Спенсера лорд Сент-Винсент, под начальством которого, как мы помним, Нельсон служил на Средиземном море. Смена правительства на решении балтийского вопроса, однако, не отразилась.

О. Уорнер, сегодня исследующий историю английского флота и место в ней Нельсона, замечает, что Сент-Винсент к тому времени был «самым выдающимся офицером в Англии» (7). Поэтому он и стал первым лордом адмиралтейства.

А как же с Нельсоном? Ведь его вполне заслуженная популярность намного превосходила популярность любого другого офицера. В глазах очень многих он был национальным героем (8). Печать следующим образом описывала оказанный ему прием в ноябре 1800 г. в Грейг-Ярмуте, когда он впервые ступил на английскую землю после победы у Абу-Кира: «Собрались толпы людей, чтобы приветствовать доблестного героя Нила. Народ выпряг лошадей из его кареты, и люди впряглись сами и довезли его до гостиницы, сопровождаемого бурей оваций... Мэр немедленно принял его лордство и вручил документ об избрании его почетным гражданином города» (9).

Через три дня в честь Нельсона состоялся прием у лорд-мэра Лондона. И опять повторились те же сцены. Толпа выпрягла лошадей и сама довезла карету до Гилд-холла – резиденции лорд-мэра. По пути жители бурно приветствовали адмирала. На приеме ему вручили от имени Сити шпагу в знак признания его заслуг. Так относилось общество к Нельсону.

А в верхах настроения были иные. В январе 1801 г. Нельсон рассказывал своему другу Коллингвуду о том, что его весьма холодно приняли при дворе. «Его величество только спросил у Нельсона, поправилось ли его здоровье, и затем, не ожидая ответа, повернулся к генералу... с которым разговаривал около получаса очень весело и оживленно» (10).

Когда в начале 1801 г. формировался кабинет Аддингтона, вопрос о том, чтобы Нельсон стал первым лордом адмиралтейства, даже не дебатировался. На то имелось много причин. Во-первых, хотя «от природы Нельсон был очень религиозен и высоко морален, он неправильно вел себя в отношении жены. Между ним и отцом даже наступило отчуждение. Отец всегда принимал сторону его жены. Нельсон был до безумия влюблен в Эмму Гамильтон» (11). Действительно, 13 января 1801 г. Нельсон окончательно порвал с женой. Во-вторых, у него ухудшилось зрение. 28 января 1801 г. он писал Эмме: «У меня очень плохо с глазом. Меня осматривал главный врач флота. Он запретил мне писать...» (12). (Острое воспаление глаза со временем прошло.) В-третьих, Нельсон начал судебное дело из-за призовых денег против одного из высокопоставленных морских офицеров, что выставило его в дурном свете. Наконец, слишком большая популярность Нельсона вряд ли нравилась тем, кто формировал правительство.

В общем, в адмиралтейство пришел Сент-Винсент, он продолжил подготовку к походу в Балтийское море. Соотношение сил у участников предстоящего конфликта было следующим. Англия выделила для похода 18 линейных кораблей, большое число фрегатов и других более мелких судов – всего 93 корабля (13) и 600 пехотинцев на случай, если придется предпринять высадку на берег. Им противостояло, по официальным данным, 82 русских, 23 датских, 18 шведских линейных кораблей, приблизительно 89 фрегатов, корветов и бригов, а также более 150 других мелких вооруженных судов. Реально, однако, союзные страны располагали значительно меньшим потенциалом. По английским источникам, в России в строю было не более 61 линейного корабля; из них только 31 на Балтике, а остальные в Черном и Средиземном морях. Причем корабли на Балтике базировались в нескольких портах: в Санкт-Петербурге, Кронштадте, Архангельске и Ревеле (ныне Таллин). Англичане считали, что в боевую линию могло стать в то время не более 20 русских вымпелов. У шведов в Карлскруне насчитывалось 11 линейных кораблей. Датские суда концентрировались в Копенгагене. 10 датских линейных кораблей находились в боевой готовности и примерно столько же – в различной стадии подготовки (14).