Текст книги "Адмирал Нельсон"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Ф. Энгельс задает вопрос: «Но что такое, в конце концов, демократия?». Имеется в виду английская демократия. И в качестве ответа приводит мнение Т. Карлейля, который, обращаясь к английскому избирателю, говорит: «Ты – круглый дурак!.. Представление, будто свобода человека состоит в том, чтобы подать свой голос на выборах и сказать: вот теперь мне тоже принадлежит одна двадцатитысячная доля оратора в нашей национальной говорильне... это представление – одно из самых смешных свете... Эта свобода, в конце концов, окажется для миллионов трудящихся свободой голодной смерти, а для ленивых, ничего не делающих тысяч и единиц, свободой гниения» 23.

В начале 80-х годов положение Англии было особенно трудным. Война в Америке с целью сохранения североамериканских колоний оказалась проигранной. Это время характеризовалось «быстрым упадком мощи государства, угрозой неминуемого экономического краха, насилием и социальной напряженностью внутри страны и широко распространенным отсутствием доверия к политическим деятелям... И сверх того существовало глубокое чувство уныния и отчаяния. В основе утраты Англией веры в себя в 1783 году лежал упадок ее мощи и влияния в мире» (24).

Восстание лондонских низов в 1780 г. убедительно продемонстрировало неустойчивость внутреннего положения Англии. Чтобы подавить выступление, было расстреляно 285 его участников (25). «Трудности 1783 года,– делает вывод Я. Бредли,– побуждали людей весьма отрицательно оценивать политическую систему, которой Англия так долго гордилась» (26).

Трудности и неурядицы в стране были настолько велики, что король Георг III серьезно размышлял об отречении от престола. Однако от последнего шага воздержался. В ноябре 1783 г. главой кабинета стал Уильям Питт Младший. Новому главе правительства исполнилось 24 года. Он оставался у власти с небольшим перерывом до 1806 г. Питт происходил из семьи крупного буржуа, и его политика – так называемый новый торизм – отвечала интересам быстро укреплявшейся буржуазии и все более обуржуазивавшегося дворянства.

1783 год английские историки считают годом, когда начался поворот в экономическом положении страны к лучшему, когда появились первые плоды промышленного переворота и начался бурный рост промышленного производства. Однако благоприятные перемены обнаружились не сразу и осознавались постепенно.

То, что в Англии раньше, чем в других странах, произошла буржуазная революция, а затем, опять-таки раньше, чем в других государствах, совершился промышленный переворот, в конечном итоге дало ей решающее преимущество в борьбе за захват колониальных владений и за господство на море, без чего приобретение и удержание колоний немыслимо.

Капитализму присуще вытекающее из самой его природы стремление к экспансии и, следовательно, к агрессии. Английский капитализм не являлся исключением. Еще не закончилась английская буржуазная революция, а уже при протекторате Кромвеля, установившего в 1653 г. военную диктатуру (через полтора столетия французская буржуазная революция повторит этот этап развития, и тогда появится Наполеон Бонапарт), Англия вступила на путь колониальной экспансии. Она захватила, зверски ограбила и превратила в колонию Ирландию, присоединила к Англии Шотландию.

На протяжении ряда столетий в английской внешней политике доминировала триединая цель: стремление к захвату на Европейском континенте позиций, которые позволяли бы оказывать решительное воздействие на европейскую политику; осуществление колониальных захватов за морями – в Америке, Индии и позднее в Африке, и, наконец, установление своего преобладания на морях, без чего невозможна была успешная борьба против соперников по колониальной экспансии.

В 30-х годах XX в. известный английский политик империалистического толка Уинстон Черчилль следующим образом уже с исторической дистанции оценивал 400-летнюю европейскую политику Англии. «На протяжении 400 лет,– говорил Черчилль,– внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять... самой влиятельной державе на континенте, и, в частности, не допустить захвата такой державой Бельгии, Голландии и Люксембурга. Если подойти к вопросу с точки зрения истории, то эту 400-летнюю неизменность, цели на фоне бесконечной смены имен и событий, обстоятельств и условий следует отнести к самым примечательным явлениям, которые когда-либо имели место в жизни какой-либо расы, страны, государства или народа. Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем. Столкнувшись с Филиппом II Испанским, с Людовиком XIV при Вильгельме III и Мальборо, с Наполеоном, а затем Вильгельмом II Германским, ей было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и таким образом наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана, кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял. Так мы... вышли из четырех ужасных битв с растущей славой и расширяющейся империей, а независимость Бельгии, Голландии и Люксембурга была сохранена. В этом замечательная инстинктивная традиция английской внешней политики» (27).

Во имя этой цели Англия вела на континенте бесконечные войны против своих соперников. Из-за своего островного положения, которое служило препятствием для вторжения на ее территорию вражеских армий, а также тому, что она располагала достаточными резервами золота (получаемого прежде всего от ограбления заморских территорий), Англия стремилась воевать чужими руками, нанимая отдельные государства и оформляя наем «союзами» и «субсидиями». Одно время в качестве наемного солдата Англии действовал прусский король Фридрих II. Канцлер Германии Бисмарк позднее говорил: «Политика Англии всегда заключалась в том, чтобы найти такого дурака в Европе, который своими боками защищал бы английские интересы» (28). Это давало возможность лондонскому кабинету воевать на материке, расходуя минимальные военные средства, делая упор на борьбу при помощи создания различных политических комбинаций против своих противников. Львиная доля военных сил таким образом освобождалась для операций по захвату колоний.

Поскольку конкурентами по колониальному разбою выступали европейские страны – в разное время такую роль играли Португалия, Голландия, Испания, Франция, то на полях сражений в Европе зачастую решалась и судьба колоний, которые в зависимости от поворота событий на континенте переходили из рук в руки.

Исследовательская группа английского Института международных отношений пишет об этом так: «На протяжении последних 400 лет Англия воевала в европейских войнах больше по имперским соображениям, чем по причинам сугубо европейского характера. Англо-французские войны XVIII столетия были прежде всего колониальными войнами и затем уже европейскими войнами... Три войны, которые Англия вела между 1713 и 1789 гг., были войнами за достижение морского и колониального превосходства; ее европейская политика была подчинена соображениям создания империи в Индии и Америке... В Семилетнюю войну (1756—1763 гг.) Питт „завоевал Канаду на равнинах Германии". Субсидируя Фридриха Великого против Франции в Европе и послав английскую армию в сражение при Миндене, он дал возможность Волфу и Клайву захватить Канаду и Индию...» (29). В XVI в. Англия добилась победы в борьбе за колонии и морское превосходство с Испанией. В XVII в. также в пользу Англии закончилась борьба с Голландией.

В XVIII в. на пути к утверждению английского влияния в Европе, к приобретению новых владений, к созданию колониальной империи главным противником Англии стала Франция. Это явилось причиной ряда войн между двумя странами. Английские «войны против Людовика XIV были чисто торговыми войнами с целью уничтожения французской торговли и французского морского могущества» (30).

С большим трудом, постепенно Англия теснила своего противника. Ее победой закончилась война 1701—1714 гг. за испанское наследство, в результате которой Англия отняла у Испании Гибралтар, захватила обширные земли в Северной Америке, закрепила свое преобладание на морях. В 50-х годах англичане добились новой победы над французами в Северной Америке, прибрав к рукам фактически всю Канаду и сделав мощный рывок в долину Миссисипи. Одновременно Англия одержала серьезную победу над Францией в Индии, где два колонизатора дрались за «право» создать свою колониальную империю. В феврале 1763 г. Парижский мирный договор зафиксировал крупную победу Англии, отнявшей у Франции огромные территории в Северной Америке, в Индии и кое-что в Африке.

Поражения Франции вели к тому, что в среде французской буржуазии десятилетиями нарастала ненависть к своему более удачливому противнику и вынашивались надежды и планы взять реванш при первом же удобном случае. Такой случай представился в самом конце XVIII и начале XIX в.

Еще до этой решительной схватки, когда в 1776 г, американские колонии Англии провозгласили свою независимость и Англия начала против них войну, Франция оказала помощь Соединенным Штатам. В силу ряда причин Англии пришлось признать свое поражение по Версальскому мирному договору 1783 г., но взаимная ненависть и жажда реванша лишь усилились с обеих сторон.

Что означало английское владычество в колониях, показывает пример Индии. В XVIII в. Англия воспользовалась благоприятной ситуацией, создавшейся в связи распадом единого государства в Индии – империи Великих Моголов – на многочисленные и зачастую враждующие друг с другом княжества, для того, чтобы любыми самыми коварными и гнусными способами захватывать одно княжество за другим. Подчиненные княжества использовались для завоевания очередных жертв. Из местных жителей набирались воинские части, при помощи которых велась война против тех, кто не желал признавать над собой английскую власть. Так Индию завоевывали в значительной степени руками самих индийцев.

И захват новых территорий, и ограбление уже захваченных земель осуществляла Ост-Индская компания, пользовавшаяся монопольным правом хозяйничания в Индии. За компанией стояло английское правительство и буржуазные круги Англии. Дж. Неру позднее писал, что ранняя история Британской Индии «является мировым рекордом обогащения бесчестным путем»".

Чиновники Ост-Индской компании начинали с прямого грабежа и воровства: при подчинении очередного княжества военными средствами они присваивали прежде всего его казну. Затем – право сбора всех налогов, которое потом отдавали на откуп местным сборщикам при условии, что, львиная доля собранного пойдет в карманы колониальных чиновников. Монополии на торговлю отдельными товарами продавались за огромные деньги. Власть, сила и коварство использовались для ограбления местных жителей самыми различными способами. Для повышения цен на продовольствие время от времени организовывали голод, уносивший миллионы жизней аборигенов и приносивший миллионные прибыли колонизаторам. Такими методами создавались баснословные состояния.

Плоды разбоя и грабежа в виде золота, драгоценностей и дорогих товаров широким потоком текли в банки Лондона. Состояния, которые тогда создавались, строились на крови, слезах и поте не только народов Индии. В Англии снаряжали специальные невольничьи корабли, которые загружались различными безделушками и мишурой и направляли к берегам Западной Африки. Здесь в обмен на привезенные почти ничего не стоившие вещи покупали у местных негритянских племенных вождей живой товар – негров-рабов. Битком набитые рабами корабли отправлялись в многонедельное путешествие через Атлантический океан к берегам английских колоний в Северной Америке, в Вест-Индию (острова в районе Карибского моря) и в испанские колонии в Южной Америке. Смертность в пути была огромной (иногда при перевозке погибало до 80% людей), но все равно «бизнес» приносил очень большие доходы.

Это был «бизнес» не отдельных пиратов и купцов-авантюристов, это была акция правительства, санкционированная королями и парламентом. Получаемые таким образом капиталы служили одним из источников финансирования промышленного переворота. Американские авторы Ш. и Д. Плиммеры пишут, что «торговля рабами создавала основу для производства англичанами сахара в Вест-Индии и для промышленной революции в Англии» (32).

Впервые Англия занялась подобным бизнесом в 1562г., когда некий сэр Джон Хокинс снарядил корабль, пошел к берегу Западной Африки, «захватил 300 черных, продал их в испанских колониях и возвратился в Англию с большим успехом и выгодой» (33). В XVII столетии «работорговля осуществлялась Англией, как часть государственной политики» (34). Король Карл II привел «английскую работорговлю в систему» (35). Гигантские доходы от работорговли явились основой для расцвета в Англии таких городов, как Бристоль и Ливерпуль.

Кульминации работорговля достигла в середине XVIII в. За период с 1680 по 1786 г. только в британские колонии было доставлено свыше 2 млн. рабов (36).

Вот что представляла собой Англия XVIII в., официально претендовавшая на титул страны свободы и демократии. В этой связи вспоминается сказанное К. Марксом: «Разве она (буржуазия.– В. Т.) когда-нибудь достигала прогресса, не заставляя как отдельных людей, так и целые народы идти тяжким путем крови и грязи, нищеты и унижений?»(37). И далее уже прямо об английской жизни, которую он изучал и пристально наблюдал: «Глубокое лицемерие и присущее буржуазной цивилизации варварство предстают пред нашим взором в обнаженном виде, когда мы эту цивилизацию наблюдаем не у себя дома, где она принимает респектабельные формы, а в колониях, где она выступает без всяких покровов» (38).

* * *

В таких условиях рос, мужал и действовал Горацио Нельсон. Поначалу обстоятельства ему благоприятствовали. В Англии XVIII в., как и во многих других странах и в разные времена, для того, чтобы сделать карьеру, совершенно недостаточно обладать необходимыми способностями и усердием. Требовалась поддержка сверху.

Страну поразила коррупция во всех звеньях, и флот не являлся исключением. Если молодому человеку не оказывали протекции представители политических кругов или государственного аппарата, то значение имело покровительство хотя бы со стороны какого-либо капитана флота. Здесь капитан Саклинг неизменно играл свою положительную роль на начальном этапе военно-морской службы Нельсона. «Единственная полезная связь,– пишет К. Ллойд,– которая была у семьи Нельсона,– это с братом его матери Морисом Саклингом, капитаном военно-морского флота» (39).

Рука Саклинга не только помогала двигаться по ступенькам служебной лестницы без особых препятствий, но и обеспечивала более ускоренное продвижение, чем предусматривалось правилами и традицией. Горацио же всегда проявлял выдающиеся способности и усердие по службе, так что его покровителю никогда не приходилось досадовать на своего подопечного. Оба эти фактора гарантировали быстрый, как мы бы сказали в наше время, рост молодого морского офицера.

Нельсон начал службу не с рядового моряка, а с мичмана, что допускалось для выходцев из военно-морских семей. Родство с Саклингом давало ему такое право. Нельсона не могли взять на корабль ранее 15 лет, и тем не менее взяли в 12 лет. Его не могли назначить мичманом до того, как он прослужит на море четыре года, и тем не менее сделали, хотя он не прослужил даже одного дня.

После того как команда «Резонабля» была рассчитана и списана с корабля, Саклинг получил командование 74-пушечным «Трайэмфом», стоявшим в качестве сторожевого судна на реке Мидуэй. Нельсона Саклинг взял с собой. Тот официально состоял в штатах «Трайэмфа», но не прохлаждался на длительной стоянке, а нес морскую службу, дававшую ему разносторонний опыт и знания. Об этом была умная забота дяди.

В те времена различия между торговым и военным флотами не стали еще столь значительными, как позднее. Везде требовалось знать навигацию, уметь вести корабль, управляться с парусами, проводить мелкий ремонт корпуса и оснастки. И на торговом, и на военном корабле имелись пушки. Команда и того, и другого пускала в ход оружие, если сталкивалась с противником.

Но многие моряки предпочитали торговые корабли, поскольку на них и служба казалась интересней, и платили больше, и дисциплина не была такой жесткой, как на военных кораблях. Нельсон писал: «Прошло много недель, прежде чем я примирился с военным кораблем: настолько глубоко укоренилось предубеждение» (40).

Он имел возможность сравнить: Саклинг, сохранив Нельсона в штатах «Трайэмфа», устроил его на торговый корабль, шедший в Вест-Индию. Через четверть века Нельсон вспоминал: «...из этого рейса я возвратился в июле 1772 г. на «Трайэмф», стоявший в Четэме. И если я не улучшил свое образование, то все же возвратился опытным моряком» (41).

Саклинг немедленно назначил Нельсона на небольшое судно, действовавшее в устье Темзы. Именно тогда Нельсон приобрел некоторый опыт и знание лоцманского дела, неутомимо лавируя между запутанными и капризными мелями в нижнем течении Темзы и при впадении ее в море. Эти знания очень пригодились ему впоследствии (42).

В 1773 г. Нельсону удалось принять участие в полярной экспедиции. Два военных корабля были направлены на север, в сторону полюса, адмиралтейством по ходатайству Королевского общества (Академии наук). Юных моряков запретили брать в экспедицию, но Нельсон и еще два его сверстника ухитрились попасть на корабли. Успеха экспедиция не имела, суда оказались затертыми льдами. Наступил момент, когда капитаны решили их покинуть, но неожиданно подул благоприятный ветер, корабли вышли на открытую воду и благополучно вернулись в Англию.

Сохранился рассказ о том, как однажды Нельсон с приятелем, когда суда стояли во льдах, решил убить белого медведя. Они нашли его и попытались застрелить из мушкета, но оружие отказало и приятель дал мудрый совет – уходить. Однако Нельсон заявил, что попытается убить зверя прикладом. Чем бы закончилось это приключение, неизвестно, если бы капитан Лютвидж вовремя не сообразил, что происходит и не выстрелил из пушки. Медведь убежал.

Намного более опасным оказалось для Нельсона плавание в теплые моря, к берегам Индии. За 18 месяцев фрегат побывал почти во всех портах Индостана .и Персидского залива. В конце плавания Нельсон тяжело заболел. Судя по симптомам, теперь это заболевание определили бы как малярию. Тогда лечить его не умели. Последствием заболевания явился временный паралич. Врач сказал, что больного нужно отправлять домой. Молодого мичмана («почти скелет») перенесли на фрегат «Долфин», направлявшийся в Англию.

Из устья Ганга до Портсмута было шесть месяцев пути.

Медленно, постепенно больной начал поправляться. Но именно с того времени на него стали находить приступы острейшей мучительной депрессии, чего ранее никогда не случалось. Приступы депрессии сменялись большим подъемом душевных сил. В один из таких моментов он пережил мощный прилив патриотических чувств: «Мой король и моя страна предстали передо мной как мои покровители». И для того чтобы оправдать их покровительство, Нельсон сказал себе: «Я буду героем. Вверив себя провидению, я буду храбро встречать любую опасность» (43).

Сейчас все это звучит высокопарно и неестественно. Но вряд ли стоит размышления Нельсона на борту фрегата «Долфин» приписывать экзальтации. Позднее, при совершенно других обстоятельствах, Нельсон не раз возвращается к мысли о величии подвига во имя короля и страны, которые ответят ему признательностью. Эта мысль пронзила сознание Нельсона перед началом Трафальгарского сражения.

Хотелось бы напомнить, что примерно в те же годы молодой Гёте воскликнул: «Прочь! Вперед! Прежде чем мы сломим себе шею, нам нужно покрыть себя славой» (44).

По возвращении в Англию Нельсона ожидала приятная новость. Капитан Саклинг был назначен контролером флота. Это – очень высокий и влиятельный пост. Следовательно, и поддержка Нельсону теперь могла стать более ощутимой.

В тот же день, когда экипаж «Долфина», на котором Горацио вернулся в Англию, получил расчет, Нельсон был зачислен на 64-пушечный корабль «Уорчестер» четвертым лейтенантом.

Через полгода, 9 апреля 1777 г., Нельсон предстал перед экзаменационной комиссией адмиралтейства и держал экзамен на чин лейтенанта. Он предъявил документы о том, что прослужил на море более шести лет, а также прекрасную аттестацию за подписями капитанов Саклинга, Лютвиджа, Фармера, Пигота и Робинсона, под началом которых плавал, Нельсон успешно ответил на вопросы членов комиссии – опытных моряков. В процедуре экзамена было только одно нарушение: Нельсон представил в комиссию удостоверение, свидетельствовавшее, что ему более 20 лет, тогда как ему еще не хватало пяти месяцев до 19. Но это нарушение существа дела не затрагивало. Комиссия признала его достойным занять должность лейтенанта. Правда, с патентом на чин лейтенанта, замечает Ж. Гравьер, «он мог еще долго прождать лейтенантского чина, но, к счастью, дядя его, капитан Саклинг ... легко выхлопотал племяннику своему чин, о котором многие мичманы английского флота вздыхают напрасно целую жизнь»(45). На следующий день после экзамена Нельсон получил назначение вторым лейтенантом на фрегат «Ловестов».

«Итак,– писал молодой лейтенант родным,– теперь я выпущен в мир, где я должен действовать самостоятельно. Я надеюсь, что буду делать это с честью для себя и своих друзей» (46).

* * *

У англичан – островных жителей – издавна и вполне естественно возник и постоянно усиливался интерес к морю – и, следовательно, к судам, его бороздившим. Борьба с соперниками за господство на морях, за приобретение колоний требовала пристального внимания к строительству флота. На это не жалели ни денег, ни людей,

В ХVIII в. флот еще был целиком деревянным, парусным и вооруженным довольно примитивными пушками. Тем не менее корабли бороздили все моря и океаны. Английские капитаны, открывая новые земли, объявляли их владениями Великобритании. Суда делились на ранги в зависимости от размеров и вооружения. К первому рангу относились корабли со 100 пушками и небольшим по нынешним понятиям водоизмещением – 2000—2600 тонн. Экипаж их состоял из 850—950 человек. Ко второму и третьему рангу относились суда с несколько меньшим водоизмещением, вооружением и численностью команды. К четвертому и пятому рангам – суда, имевшие от 50 до 20 пушек; их тоннаж колебался от 1100 до 550 тонн, а численность экипажа – от 350 до 160 человек (47).

В первые три ранга входили линейные корабли – самые большие суда, участвовавшие в крупных сражениях. Тяжелые, обладавшие слабой маневренностью, они имели умеренный ход, но располагали самым мощным вооружением. Залп с одного борта обрушивал на противника ядра общим весом в 2500 фунтов.

Ко времени Нельсона корабельная артиллерия устарела, пушки использовались столетней давности, точность, дальность и эффективность выстрела были недостаточными. В 1778 г. английская фирма «Каррон компани» предложила новую пушку – ее назвали карронада – с намного более коротким стволом, чем у прежних пушек, а по мощи выстрела значительно их превосходившую.

На близком расстоянии карронада легко разбивала борта кораблей противника и производила страшные разрушения на палубах. К 1781 г. уже 400 английских кораблей были вооружены карронадами. Эти орудия весьма содействовали успеху английского флота в последовавших сражениях (48).

В четвертый и пятый ранги входили фрегаты, «глаза флота», как их называл Нельсон,– быстроходные суда с вытянутым корпусом, со средним по мощи вооружением. Очень подвижные, они вели разведку, поддерживали связь между эскадрами и адмиралтейством, выполняли поручения командующих эскадрами, а при случае вступали в бой с кораблями противника.

Строительство судов стоило очень дорого, требовало большого количества высококачественной древесины (в Англии были сведены почти все дубовые леса, дерево для судов доставляли из Северной Америки, Прибалтики, России), растягивалось на дол: 5—7 лет. Королевские верфи находились в Вулвиче, Портсмуте, Плимуте и в некоторых других портах. Более 3 тыс. рабочих были заняты на постройке судов, ими руководили сотни офицеров и инженеров, или, как их называли, «военно-морских архитекторов». Охрану верфей на случай возможной диверсии со стороны противника несли специальные отряды морских пехотинцев. Воровство и коррупция процветали. «Многие флотские офицеры в то время...– пишет сегодня Р. Харт,– не упускали случая набить собственные карманы, представляя фальшивые счета на работы, якобы выполненные для адмиралтейства» (49).

Войны Англии в XVIII столетии против Франции, Испании и североамериканских колоний, провозгласивших независимость, предъявляли свои требования к флоту. В 1756 г. примерно 50 тыс. человек числилось в штатах военно-морского флота; к 1780 г.– уже около 92 тыс., а к 1802 г.– до 129 тыс. (50) Большая часть военных моряков набиралась из числа тех, кто был так или иначе связан с морем: матросы торгового флота, рыбаки, речники и т. п. Однако в военное время моряков не хватало, и тогда при вербовке применяли силу.

Капитаны кораблей, вводимых в строй, направляли в близлежащие портовые города специальные отряды во главе с лейтенантами, которые силой захватывали на улицах, в пивных, кабаках и других общественных местах всех, кто, по их мнению, подходил для морской службы. Это действовали группы насильственной вербовки. Их командиров иронически именовали «желтыми адмиралами».

В 1792 г. премьер-министр Уильям Питт несколько упорядочил деятельность «желтых адмиралов», установив конкретное число лиц для насильственной вербовки в каждом городе или графстве. Однако произвол оставался отчаянным. Хватали любого, кто приглянется, выволакивали из постелей в гостиницах, из таверн, брали даже женихов из-за свадебного стола на глазах у охваченных ужасом невесты и родственников и тащили на стоявший неподалеку вспомогательный корабль, откуда после осмотра врачом доставляли на военный корабль – место постоянной службы. Сколько человеческих трагедий скрывалось за таким комплектованием флота! Время было жестокое.

Конечно, велась и добровольная вербовка на флот. Лейтенант с вербующего корабля появлялся в портовом городе и, как правило, поблизости от стоянки открывал вербовочное бюро. Он имел ассигнования – фунт стерлингов в неделю на аренду помещения. Вывешивался флаг, грохотали барабаны, чтобы привлечь внимание. Многие приходили в вербовочное бюро. Их тут же старались накачать пивом и всучить «королевский шиллинг» – знак того, что данное лицо согласилось завербоваться. Было среди таких добровольцев много сомнительного люда – подмастерий, сбежавших с фабрик, воров и других людей, находившихся не в ладах с законом.

Теоретически насильственно захвачен для службы на флоте мог быть любой человек в возрасте от 18 до 55 лет, однако на практике данный порядок распространялся только на городские низы, на трудящихся – «джентльменов оставляли в покое, как членов высшего класса» (51).

Многие капитаны отрицательно относились к насильственно завербованным. Они именовали такое пополнение «мерзавцами», «несчастными созданиями, неспособными заработать даже половину того, что уходит на их пропитание» (52).

Вот почему немало попавших таким образом на корабль ждали только удобного случая, чтобы дезертировать. Зная это, капитаны на стоянках старались не отпускать экипаж на берег. В те времена, когда средства связи были очень несовершенны, разыскать дезертиров практически не удавалось. К тому же агенты торговых компаний не только подбирали дезертиров, но склоняли к дезертирству, подкупали и соблазняли к переходу на торговое судно моряков любого военного корабля, появлявшегося в порту.

Одной из важнейших причин, мешавших добровольной вербовкой укомплектовать флот, было то, что все хорошо знали, какова жизнь на военных кораблях. И дело заключалось отнюдь не в том, что жизнь моряка подвергалась опасности в случае столкновения с врагом. К этому относились как к чему-то естественному. Страшили плохое питание, эпидемии, жестокая дисциплина. Отсюда и массовое дезертирство, и восстания на кораблях.

Вновь прибывшего на борт корабля направляли в предназначенное для него помещение – точнее, на отведенное ему место. «Помещение» это представляло собой отгороженное двумя матерчатыми экранами пространство на палубе между двумя пушками. Здесь жили от 7 до 10 человек. У них были скамья и свисавший с потолка стол. Группа держала свою еду в большом оловянном сосуде, который называли «китл», и грог в сосуде под названием «манки», т. е. обезьяна. Спали моряки в подвесных койках – гамаках, представлявших собой кусок парусины, подвешенный с двух концов к потолку. Каждый имел по два гамака: один находился в пользовании, другой – в стирке или проветривался на палубе. Стирал свой гамак, конечно, сам владелец. Официально для подвешивания одного гамака предназначалось пространство в 14 дюймов[4]. Теснота была страшная. Чуть посвободнее становилось в тех случаях, когда моряки поочередно несли вахту: одна группа занималась своими обязанностями, вторая отдыхала.

На рассвете боцман сигналом дудки поднимал команду и выводил ее на палубу для утренней уборки. Сигнал боцмана гласил: «Все руки на палубу», что по смыслу можно перевести на русский, как «Все наверх!». Палубы мыли и скребли пористыми «священными камнями», названными так из-за их формы, напоминавшей большую книгу,– Библию. Стенки мыли, пушки надраивали, гамаки проветривали и т. д. После завтрака члены экипажа расходились по местам и начинались занятия по специальности – одни тренировались в работе с парусами, артиллеристы отрабатывали навыки обращения с пушками. По воскресеньям на палубе корабельный священник служил обедню. Как свидетельствуют современники, «на обедню команду обычно сгонял боцман, как пастух овец; он не жалел при этом ни ругани, ни кулаков» (53).

Вообще-то обедня была мероприятием платным. Моряки получали в те дни от 19 до 25 шилл. в месяц. Но из этой суммы делались вычеты: четыре пенса священнику, два – хирургу, шесть пенсов – на Гринвичский госпиталь (учреждение для моряков – инвалидов и престарелых) и шесть – в специальный «фонд благосостояния». Жалованье выплачивалось только по окончании рейса, когда корабль возвращался в порт.

Очень острой проблемой, как уже говорилось, было питание на борту во время длительного плавания. В английских портах на корабль грузили живых быков, коров, овец, коз, свиней и домашнюю птицу, но через некоторое время в море эти запасы иссякали, и команда переходила на соленую говядину и свинину.