Текст книги "Адмирал Нельсон"

Автор книги: Владимир Трухановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– пробел в разработанном плане боя: не был предусмотрен способ выхода из боя в случае неудачного его исхода для англичан» (46).

По условиям перемирия английская эскадра получала возможность беспрепятственно пройти в Балтийское море. Нельсон рвался к Ревелю. Для него поход на Балтику только начинался. 9 апреля он писал Сент-Винсенту: «Если бы от меня зависело, то я уже 15 дней тому назад находился бы у Ревеля, и ручаюсь, что русский флот вышел бы из этого порта не иначе, как с разрешения нашего адмиралтейства» (47).

Нельсон спешил, нервничал, что из-за переговоров о перемирии с датчанами ушло столько драгоценного времени. Медлительность Паркера его раздражала. Лишь через два дня после заключения перемирия, отослав в Англию один захваченный датский корабль и отправив на двух английских судах своих раненых, Паркер решился идти на Балтику.

* * *

Выйти из Зунда в Балтийское море было далеко не просто – путь преграждали многочисленные мели. Чтобы их преодолеть, пришлось пушки с тяжелых кораблей сгрузить на купеческие суда – адский труд при тогдашнем уровне механизации. Осадка больших судов уменьшилась, но некоторые из них все-таки то и дело задевали дно. По выходе в море пушки вновь поставили на их места. 12 апреля английская эскадра вышла на морской простор. Паркер попытался перехватить шведскую эскадру, но шведы уже знали о копенгагенском деле и укрыли свои корабли в Карлскруне под охраной береговых батарей. 23 апреля на английской эскадре стало известно о смерти Павла. За два дня до этого в Лондоне уже был подписан приказ о возвращении адмирала Паркера в Англию и назначении Нельсона главнокомандующим балтийской эскадрой. Приказ на эскадре получили 5 мая, и уже 7 мая Нельсон с отрядом быстроходных кораблей рванулся к Ревелю (48). Зачем? Затем, чтобы захватить или уничтожить стоявшие в Ревеле корабли. Хотя после смерти Павла император Александр дал понять, что намерен пойти на улучшение отношений с Англией.

Ветер дул попутный, и 12 мая эскадра Нельсона подошла к Ревелю. Русский военно-морской начальник в Ревеле адмирал Спиридов доносил царю: «Всемилостивейший государь. Сего числа отправленный от генерала-от-кавалерии графа Палена на люгере „Великий князь" капитан-лейтенант Рожнов к ревельскому порту возвратился. И привез от английского контр-адмирала лорда Нельсона пакет на имя генерала графа Палена, который к нему и отправлен, а при том оный капитан-лейтенант Рожнов меня известил, что английский флот, состоящий из 18 линейных кораблей, 7 фрегатов и 22 разных мелких судов, под предводительством лорда Нельсона идет к нашим берегам; он оставил его у острова Даго идущим за нашим люгером под всеми парусами. И может быть, что сего же числа английский флот придет на ревельский рейд.

Через час после возвращения нашего люгера пришел на ревельский рейд английский катер, командир которого капитан Дигби, съехав на берег, вручил мне письмо от лорда Нельсона, в котором он меня просит, что так как имеет намерение с эскадрою войти в ревельскую бухту, то для безопасного прохода просил лоцманов, и в рассуждении сего, как я не имею повеления, чтобы им воспрещать вход, то и посылал к нему двух штурманов... Привезенный им пакет на имя генерала графа Палена к нему отправлен» (49).

В Ревеле Нельсона постигло большое разочарование. Захватить или уничтожить русские корабли ему не удалось: более чем за неделю до его прибытия они пробили проход во льду и ушли в Кронштадт. Несколько успокоившись, адмирал понял, что его агрессивный акт в отношении России в тот момент, когда министры в Лондоне намеревались наладить контакты с Санкт-Петербургом, мог причинить большой вред политике Лондона. И он решил изобразить свой приход как акт доброжелательства.

Русские моряки в Ревеле вежливо встретили английскую эскадру. 12 мая адмирал Спиридов сообщал царю: «Всемилостивейший государь. Английская эскадра, состоящая из 11 кораблей, 1 фрегата, 2 бригов и 2 люгеров, сего числа пришла в ревельскую бухту и остановилась на якоре верстах в 10 от гавани. Я посылал к начальствующему оною вице-адмиралу лорду Нельсону офицера с обыкновенными приветствиями, который, возвратясь, мне донес, что лорд Нельсон желает брать здесь, в Ревеле, свежую воду, мясо и хлеб для служителей, а между тем, как офицер к нему ездил, и от него приезжали двое капитанов с извещением, что он желает салютовать крепости и потом съехать на несколько времени на берег, на что ему от меня и от военного губернатора и было сказано, что крепость на его салют будет отвечать равное число пушек и что мы с большим удовольствием желаем его видеть» (50).

Стараясь успокоить российское правительство, Нельсон писал министру иностранных дел графу Палену: «Я счастлив, что имею возможность уверить Ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России. Прошу Вас заверить его императорское величество, что... мои собственные чувства полностью соответствуют полученным мною приказаниям. Я не могу это выразить лучше, как явившись лично, с эскадрою в Ревельский залив или в Кронштадт, смотря по желанию его величества. Этим я хочу доказать дружеское расположение, которое, как я надеюсь, будет при помощи божьей вечно существовать между нашими государями. Присутствие мое в Финском заливе окажет также большую помощь английским торговым судам, зазимовавшим в России. Я принял меры к тому, чтобы в моей эскадре не было ни бомбардирских судов, ни брандеров. Этим я хотел ясно показать, что не имею никаких иных намерений, кроме желания выразить глубокое уважение, которое я питаю к особе его императорского величества» (51).

13 мая граф Пален направил Нельсону письмо, свидетельствующее о том, что адмиралу не удалось ввести в заблуждение российское правительство относительно характера визита английской эскадры: «Милорд,– писал Пален.– Письмо, которое Ваша светлость, оказав мне честь, написали... вызвало у меня немалое изумление. Оно утвердило во мне уверенность в мирных намерениях Великобритании и в то же время показало Ваше намерение, милорд, отправиться со всем флотом под Вашим флагом на рейд Ревеля либо Кронштадта. Мой повелитель император отнюдь не предполагает, что подобный демарш совместим с горячим желанием, проявленным его британским величеством, восстановить доброе согласие, которое столь долгое время царило между двумя монархиями. Напротив, его императорское величество находит это полностью противоположным духу тех инструкций лондонского двора, о которых сообщил ему лорд Хоуксбери.

Вследствие этого его величество приказал мне известить Вас, милорд, что единственная гарантия, какую он примет как знак лояльности Ваших намерений, будет срочное удаление флота, которым Вы командуете, и что не могут иметь место никакие переговоры с Вашим двором, пока его морские силы будут находиться в виду наших портов.

Император тверд в намерении урегулировать дружественным образом расхождения, существующие между двумя дворами. Его величество с удовольствием сообразуется с предложениями, которые направил ему Ваш повелитель король в ходе дружеских переговоров и которые покоятся на справедливости; но та демонстрация, которая сопровождает эти предложения, может лишь свести на нет предполагавшийся эффект.

Его величество надеется на Ваше благоразумие, милорд, которое позволит уделить данному сообщению все внимание, им заслуживаемое, и на то, что Вы позаботитесь предупредить то, что противоречит взаимным желаниям наших владык сохранить мир, а ничто не может быть более противоположным этому, чем дальнейшее пребывание английского флота в наших водах.

Просвещенный ум Вашей светлости не позволяет мне думать, будто Вы не понимаете, в какой мере Ваш ответ может оказаться решающим для определения будущего поведения русского двора, и что Вы хотите быть лично ответственным за последствия, вытекающие из Вашего сопротивления справедливым соображениям, изложенным в этом письме. Для моего августейшего повелителя было бы весьма тягостно отказаться от пути к согласию; однако он ни минуту не промедлит показать ту силу, которую ниспослало провидение в его руки, если худшее коснется чести его короны, и тогда это вынудит его к исполнению долга, всегда для него священного» (52).

Нельсону дали отпор, который он и его начальники вполне заслужили. Для того чтобы значение письма министра иностранных дел России стало вполне очевидным, необходимо учитывать при его оценке директиву английского правительства, данную эскадре Паркера – Нельсона при ее направлении на Балтику, особенно ту ее часть, где речь шла о русском флоте.

Француз Ж. Гравьер замечает о письме Палена: «Такой язык был достоин великого государства, и никогда еще беспокойный, заносчивый дух, оживлявший в эту эпоху британский флот, не получал более справедливого и строгого урока. Адмиралтейство слишком долго поддерживало этот дух...» (53). Ж. Гравьер писал это в середине XIX в. А полстолетия спустя офицер русского флота А. Бутаков высказался так: «Мы, русские, можем со своей стороны торжествовать, что злые козни зазнавшегося английского адмирала получили в России должный отпор, и урок, преподанный Нельсону в Ревеле, был едва ли не самым чувствительным политическим афронтом для героя, испытанным им за всю его блестящую карьеру» (54).

16 мая Нельсон ответил Палену совсем не в нельсоновской манере. Он старательно, местами даже подобострастно оправдывался: «Ваше превосходительство, будете так любезны и заметьте его величеству, что я вошел на ревельский рейд не ранее, чем получил на это разрешение их превосходительств коменданта и главного командира порта» (55). А в душе у него клокотало бешенство. «Не думаю,– говорил он,– чтобы граф Пален решился написать мне такое письмо, если бы русский флот был еще в Ревеле» (5б).

Нельсон увел эскадру от Ревеля 17 мая. На следующий день Пален написал ему примирительный ответ: «Милорд, я не в состоянии представить более яркое свидетельство доверия, которое испытывает мой повелитель император в связи с результатами моего письма... Его императорское величество тотчас распорядился снять эмбарго, распространявшееся на английские суда. Это мероприятие могло бы осуществиться и ранее, если бы обстоятельства, предшествовавшие его правлению, не оставили места для враждебной демонстрации Вашего правительства на севере, и мой августейший повелитель с удовольствием последовал импульсу его любви к справедливости, дабы Европа не могла более заблуждаться относительно мотивов, которые заставляли действовать определенным образом.

Я весьма сожалею, милорд, что Ваше предшествовавшее письмо вызвало недоразумения; но кто, как не Вы, знающий законы чести и достоинства, не должен тому удивляться.

Его императорское величество обязало меня известить Вашу светлость, что ему было бы приятно выразить личную признательность герою Нила и увидеть Вас при своем дворе, если Ваши инструкции позволят Вам оставить флот и прибыть на одном корабле в один из наших портов» (57).

Но это Нельсона не интересовало. Вскоре в Балтийском море произошла встреча Нельсона с новым послом Лондона в России лордом Сент-Эленсом, который на фрегате направлялся в Санкт-Петербург. Посол посоветовал вице-адмиралу держаться осторожно и ни в коем случае не мешать намечавшемуся улаживанию отношений между Англией и Россией. В июне 1801 г. была подписана российско-английская конвенция, по которой обе страны сделали взаимные уступки в морской торговле.

Итак, в активе Нельсона в балтийском походе оказались сомнительная победа у Копенгагена и безусловная неудача с походом против русского флота. И как всегда после неудачи, па него напала хандра, он стал донимать адмиралтейство жалобами на плохое здоровье. Просьбу об отпуске оно охотно уважило. В июне 1801 г. командование английской балтийской эскадрой принял вице-адмирал Поль, а Нельсон 1 июля вернулся в Грейт-Ярмут. За Копенгаген он получил титул виконта. Других наград, однако, не последовало. Вице-адмирал возмущался такой, по его мнению, несправедливостью, публично протестовал и требовал регалий для своих капитанов, но напрасно. Правительство и адмиралтейство, а также Сити не были уверены, что результат сражения у Копенгагена давал основания для раздачи наград его участникам. С этим Нельсон никогда не мог согласиться и примириться.

Глава IV

ТРАФАЛЬГАР

Нельсон по возвращении в Англию из балтийского похода обнаружил, что всех опять волнует тревожный вопрос о возможном вторжении французов через пролив на Британские острова. Достоверно стало известно, что в Булони и других портах французского побережья сколачивается флотилия средних и мелких судов для доставки десанта в Англию. 24 июля 1801 г. Нельсона назначили начальником английской оборонительной эскадры, состоящей из фрегатов и других судов поменьше.

Идея вторжения на Британские острова была не новой. Еще король Филипп II пытался нанести таким путем сокрушительное поражение Англии, направив к ее берегам в 1588 г. «Великую армаду», однако буря разметала ее корабли. В следующем столетии голландцы вошли в реку Мидуэй в Восточной Англии, впадавшую вместе с Темзой в море, т. е. неподалеку от Лондона, но и их экспедиция не имела успеха. Теперь идея возродилась во Франции. «План вторжения,– пишет О. Уорнер,– занимал мысли Наполеона по крайней мере с 1798 г., когда он не надолго приезжал в Дюнкерк и на побережье Фламандии» (1). Нельсон предпринял два нападения на булонский порт с целью захватить или уничтожить сконцентрированные там суда (2). Смелые атаки были отбиты с ощутимыми потерями для нападавших, что явилось третьей – после Тенерифе и Мальты – серьезной неудачей Нельсона. Однако дело шло к миру с Францией, и промахи вице-адмирала в проливе Па-де-Кале не сказались на его военной репутации.

В октябре 1801 г. Александр I подписал мирный договор с Наполеоном Бонапартом. Примеру своего союзника последовала Турция. А в марте 1802 г. в Амьене мир с Францией заключила и Англия. Мир для нее был невыгодным, поэтому он не мог быть длительным. Но все же передышку Англия себе обеспечила. Потребность в боевых адмиралах на время уменьшилась. 10 апреля 1802 г. Нельсон опустил свой синий флаг – адмирала списали на берег на половинное жалованье. Он целиком погрузился в личную жизнь.

Элементарный такт требует, чтобы при рассказе о деятельности людей, сыгравших видную роль в политической или общественной жизни, в науке или культуре, о них судили по результатам, которых они достигли в своей области. Нередки, однако, отступления от доброй традиции. Подчас биографы и мемуаристы упиваются житейскими неурядицами того или иного исторического деятеля. Обычно это делается по двум причинам. Одни с увлечением рассуждают о семейных передрягах своих героев, чтобы под предлогом «скрупулезной объективности» бросить тень на их дела, косвенно дискредитировать их заслуги в общественной и государственной деятельности. Другие же, идя таким путем, пытаются (может быть, даже иногда и бессознательно) приподнять, приукрасить свою собственную мелкую и незначительную персону. Максим Горький о подобных литераторах писал: «Странные это существа. Они суетливо кружатся у подножия самых высоких колоколен мира, кружатся, как маленькие собачки, визжат, лают, сливая свои завистливые голоса со звоном великих колоколов земли; иногда от кого-нибудь из них мы узнаем, что кто-то из предков Льва Толстого служил в некоем департаменте, Гоголь обладал весьма несимпатичными особенностями характера, узнаем массу ценных подробностей в таком же духе, и хотя, может быть, все это правда, но – такая маленькая, пошлая и ненужная...» (3).

Отношения Нельсона с Эммой Гамильтон, однако, не относятся к подобной категории вещей. Даже самые умные и тактичные исследователи – советский историк Е. В. Тарле или американец А. Т. Мэхэн – не смогли говорить о Нельсоне, не касаясь его личной жизни. И это вполне оправданно. Слишком большую роль сыграла Эмма Гамильтон в судьбе Нельсона. Она стала его соратником на политическом и дипломатическом поприще, его доверенным лицом. Их переписка свидетельствует о том, что у Нельсона не было никаких служебных тайн от Эммы. К тому же их связывала огромная, всепоглощающая любовь, о которой написаны многие тома.

Если в своей военно-морской деятельности Нельсон обладал большим боевым опытом и умело его использовал, то в личной жизни его отличала поразительная наивность и непрактичность. Возвратившись в 1800 г. из Италии в Лондон, он искренне надеялся, что его семейные дела как-то образуются, что жена его Фанни все поймет и примирится с существованием Эммы Гамильтон. Естественно, из этого ничего не получилось, произошел полный и окончательный разрыв. Нельсон написал жене .прощальное письмо, в котором говорил, что она никогда не давала ему повода упрекнуть ее в чем-либо, и навсегда прервал с ней переписку. Нельсон позаботился о том, чтобы его жена ни в чем не нуждалась: обеспечил ей пенсию в 1200 ф. ст. в год. Фанни могла продолжать вести образ жизни, соответствующий ее положению,– она ведь оставалась юридически супругой вице-адмирала, виконтессой Нельсон.

С октября 1801 г. по май 1803 г. Нельсон был свободен от служебных обязанностей и жил в Англии вместе с Гамильтонами. В 1801 г. у Эммы родилась дочь, ее назвали Горацией. Фантастично, но факт – сэр Уильям как бы не знал ни о беременности своей жены, ни о рождении ребенка. Некоторые биографы утверждают, что он, действительно, ничего не подозревал: Эмма, женщина изобретательная, маскировала беременность и роды тяжелым недомоганием. Девочку сразу же отдали на сторону, кормилице. Появление ребенка на свет и его местонахождение хранились в глубокой тайне. Думается, однако, что 70-летний Гамильтон многое замечал, а об остальном догадывался, но, будучи привязан к Эмме и к своему прославленному другу, предпочел сделать вид, что считает их , отношения платоническими.

У Нельсона никогда не было своего дома, и он страстно желал приобрести его. Теперь, имея правительственную пенсию и доходы от имения в Сицилии, он мог реализовать свою мечту. Предприимчивая Эмма подыскала милях в 10 от Лондона приличный дом с довольно обширным земельным участком – Мертон. В сентябре 1801 г. Нельсон стал владельцем имения. Всю сумму за Мертон – 9 тыс. ф. ст.– пришлось выложить ему одному, хотя жить там предполагали и Нельсон, и Гамильтоны.

Эмма с присущим ей азартом занялась перестройкой дома, перепланировкой участка. Нельсону все здесь нравилось. Он любил беседовать с часто навещавшими его капитанами, прогуливаясь по площадке, которая называлась «корма». Другая площадка именовалась «палубой».

По земельному владению протекал большой ручей – приток реки Уэндл, впадавшей в Темзу. Эмма назвала его Малым Нилом. Сэр Уильям пристрастился к рыбной ловле и подолгу просиживал с удочкой на тихом берегу Малого Нила. Часто бывал он и в Лондоне, целые дни проводя в Британском музее, где находилась значительная часть его художественной коллекции. Сэру Уильяму хотелось тишины, покоя. Как все старики, он любил, уютно устроившись в кресле или на берегу речушки, поразмышлять о смысле жизни. Но Мертон не являлся «спокойным домом».

Двухэтажное здание вмещало более 15 отдельных спален, а также большое число общих комнат, холлов, гостиных. И все эти помещения были заполнены многочисленными гостями – главным образом родственниками Нельсона всех степеней и возрастов. За стол садилось ежедневно не менее 15—20 человек. Соседи Нельсона гордились знакомством со знаменитым адмиралом и почитали за честь посетить его дом, приезжали и друзья из Лондона, среди них герцог Кларенский, лорд Минто и еще кое-кто из знати. Однако двор и свет в целом игнорировали Мертон и с демонстративным осуждением относились к «тройственному союзу» Нельсона с Гамильтонами. Эмма платила горячей ненавистью аристократическим снобам за их высокомерие. Не заботясь о мнении света, она появлялась в общественных местах вместе с Нельсоном. Эмме очень хотелось иметь открытый, большой, радушный дом. Деньги считать она не умела, и Нельсон постоянно испытывал нужду в наличных средствах.

Биографы Нельсона довольно единодушно отмечают, что вице-адмирал был беден, или, точнее, небогат. «Жизнь в Мертоне,– пишет, например, А. Бутаков,– велась широкая в угоду леди Гамильтон и очень отражалась на кармане Нельсона, всегда щедрого и всегда нуждавшегося в деньгах, между тем, как его денежное содержание совсем не соответствовало его заслугам отечеству» (4). Несомненно, однако, что Нельсон располагал достаточными средствами, чтобы жить так, как многие люди его ранга. Допустим на минуту, что доходы адмирала составляли бы, скажем, в два раза большую сумму. Можно ли сомневаться, что и их точно так же проглотили бы Мертон или еще более великолепное имение?

История знает множество случаев, когда величайшие таланты гибли, задыхаясь в нужде, Но бывает и так; говоря о том или ином деятеле, сетуют, что он страдал от бедности, от непомерных долгов, и забывают сообщить, сколько проигрывал в карты оный страдалец...

Бесспорно тем не менее, что двор, правительство и адмиралтейство награждали Нельсона меньше, чем других адмиралов. Причин тут несколько: его строптивость и самостоятельность, зависть к его выдающимся способностям, происки недоброжелателей и т. п.

Говоря об этих причинах, биографы Нельсона склонны преуменьшать значение зависти посредственностей к таланту. Недоброжелательное отношение к нему в высших сферах и в адмиралтействе они объясняют тем, что личная жизнь вице-адмирала стала пятном на его репутации.

Оценивать личную жизнь Нельсона можно и нужно только с учетом фактических, а не ханжески рекламируемых в классовых интересах моральных норм, которых круги, осуждавшие Нельсона, а иногда и подвергавшие его остракизму, сами придерживались. Здесь уместно вспомнить о моральных принципах Гревиля и Гамильтона, о чем говорилось выше. Это было не исключение, а правило.

Свидетельств тому бездна. В июле 1973 г. американский, отнюдь не прогрессивный журнал «Ньюсуик» посвятил этой проблеме специальное историческое исследование (5). Заключалось оно знаменитой аксиомой актрисы Пат Кэмпбелл, относящейся к старому Лондону: «Здесь вы можете делать все, что угодно, до тех пор, пока вы не делаете этого на улице и не пугаете лошадей» (6).

Таковы были нравы английских верхов конца XVIII – начала XIX в. В свете объективно существовавших условий и надлежит рассматривать отношение лондонской знати к Нельсону.

6 апреля 1803 г. «союз трех» пришел к концу. Уильям Гамильтон скончался. Похороны состоялись в Пемброкшире. Нельсон на них не присутствовал: он не любил похорон и старался избегать подобных печальных церемоний. Эмма скорбела о кончине человека, который так много сделал для нее и всегда был добр к ней. Правда, завещание сэра Уильяма свидетельствовало о том, что в последнее время его отношение к жене изменилось: он ничего не оставил ей, назначив своим единственным наследником Чарлза Гревиля. Но Эмму это мало заботило. Все ее помыслы сосредоточивались на другом. Уход из жизни сэра Уильяма делал несколько более реальной ее «голубую мечту» – официально стать супругой своего возлюбленного. Однако на пути к алтарю все еще стояла законная леди Нельсон. После смерти Гамильтона Эмма и Нельсон смогли, наконец, взять к себе нежно любимую обоими Горацию. Но мертоновская идиллия длилась недолго.

Период неустойчивого мира заканчивался. 8 марта 1803 г. король обратился к парламенту с призывом готовиться к возобновлению военных действий. 16 мая 1803 г. Нельсон получил назначение главнокомандующим средиземноморской эскадрой, а через два дня началась война между Англией и Францией.

Вице-адмирал Нельсон 18 мая 1803 г. поднял свой флаг на корабле «Виктори» я через два дня вышел в Средиземное море.

* * *

К этому времени «Виктори» было уже изрядно изношенным судном, спущенным на воду еще в мае 1765 г. Водоизмещение – около 3500 тонн, т. е. обычное для крупных трехпалубных линейных кораблей тех времен. В 1805 г. на нем стояло 104 пушки пяти различных калибров (7). Корабль был отремонтирован и стал флагманом эскадры Нельсона.

Британский флот возобновил блокаду французских портов. Англичане захватили много торговых судов противника. В свою очередь, французы, заняв Ганновер, энергично готовились к вторжению в Англию.

Переход от мира к войне ознаменовался уходом Аддингтона и возвращением на пост премьер-министра Уильяма Пихта, сторонника энергичной военной борьбы против Франции. В это же время генерал Бонапарт короновал сам себя и стал императором. Его агрессивные планы, отражавшие захватнические устремления крупной французской буржуазии, создавали угрозу многим европейским державам и стимулировали создание третьей коалиции против Франции.

Нелегко налаживался новый союз. Многое разделяло союзников. Высокомерные претензии Англии на право контроля в открытом море за торговыми судами всех государств вызывали возмущение в Петербурге. Англо-русские противоречия не ослабели и на Ближнем Востоке, Однако перед угрозой со стороны общего врага взаимные претензии отступили на второй план, и 11 апреля 1805 г. в Петербурге Англия и Россия подписали англо-русский договор о союзе. В коалицию вошли Австрия, Турция и ряд других стран.

В верхах Нельсона не любили, но дальновидные политики ценили его. Популярность же Нельсона среди простых людей была огромной. Вице-адмирал выгодно выделялся на фоне своих бесцветных коллег. В народе считали, что Нельсон смел, удачлив, что он сможет наверняка нанести поражение врагу там, где другие ни за что не сумеют. В условиях грозной военной борьбы, когда способные военные лидеры нужны для выживания нации, люди склонны делать из них кумиров. Впрочем, вице-адмирал и не сомневался в собственной исключительности. Экспансивный, легко возбудимый Нельсон страшно любил поклонение и лесть (этим путем шла к его сердцу Эмма Гамильтон), но в то же время он был совершенно лишен холодной, спесивой надменности, столь свойственной английским аристократам, очень общителен и прост в отношениях с офицерами и матросами, неизменно заботился о здоровье и хорошем питании своих экипажей. Однажды произошел такой случай. Со стоянки его эскадры в Англию готовился уйти фрегат, на котором отправлялась почта. На следующий день ожидалось сражение, и все, кто мог, писали письма. Почту запечатали в мешки и передали на фрегат, тронувшийся в путь под полными парусами, когда обнаружилось, что молодой моряк, собиравший и отправлявший почту, в спешке забыл опустить в мешок собственное письмо. С растерянным видом он держал его в руке, стоя перед дежурным офицером. Офицер резко отчитал моряка. Случайно Нельсон находился невдалеке и видел всю сцену. «В чем дело?» – спросил он офицера, «Пустяк, не достойный вашего внимания, адмирал»,– ответил тот, но Нельсон потребовал объяснений и, узнав о происшествии, отдал приказ поднять сигнал и вернуть фрегат. Письмо гардемарина было отправлено. Случай беспримерный! Он произошел на глазах сотен матросов, и назавтра его обсуждала вся эскадра. Способность вице-адмирала совершать такие поступки делала его очень популярным среди личного состава флота. Тут Нельсон очень походил на Наполеона, но тот разыгрывал такие эпизоды умышленно, с целью произвести впечатление на своих солдат и офицеров; Нельсон же в гораздо большей степени руководствовался искренними порывами души.

Опять, как и несколько лет назад, Нельсон караулил французский флот, базировавшийся в Тулоне. 23 апреля 1804 г. Нельсон получил повышение – стал адмиралом белого флага.

В январе 1804 г. французский адмирал Вильнёв, воспользовавшись штормовой погодой, обманул бдительность англичан и вышел в море. Опять Нельсон терзался сомнениями относительно намерений противника. Повторилось то, что произошло в 1798 г. Нельсон решил, что Вильнёв повел свои корабли на Ближний Восток, и направился к Александрии. О французском флоте там и не слышали. В это время французские суда, сильно потрепанные штормом, вернулись в Тулон.

Снова началась скучная и изнуряющая блокада. Но опять эскадра Вильнёва вышла из Тулона (опять англичане ее проморгали) и, благодаря сильному попутному ветру проскочив 8 апреля 1805 г. Гибралтар, двинулась на запад, через Атлантический океан в Вест-Индию. Там ей предстояло 35 дней ждать прихода другой французской эскадры – из Бреста. Соединившись, они вместе с союзной испанской эскадрой должны были направиться в Ла-Манш и прикрыть переправу через пролив французских сил вторжения в Англию.

Нельсон пытался искать французские корабли в Средиземном море. Затем, получив из Гибралтара сведения о том, что они ушли в океан, предположил, что Вильнёв взял курс на Вест-Индию. Зачем, он, конечно, не знал, считая, что цель – захват вест-индских английских колоний, и прежде всего острова Ямайка. И тогда Нельсон принял решение – идти вслед за французами, нагнать их в Вест-Индии и сорвать их планы.

Узнав о прибытии английской эскадры под командованием Нельсона, Вильнёв, никак не ожидавший ее здесь, испугался, что в распоряжении противника имеется значительно больше кораблей, чем у него, и, не пробыв положенного срока, отправился обратно в Европу. На его счастье, брестская эскадра так и не вышла к нему навстречу. Нельсон послал быстроходный бриг в Англию и предупредил, что французская эскадра возвращается. Это означало, что ее следовало встретить, навязать бой и, уж по крайней мере, не дать ей возможности соединиться с испанским флотом.

«Английское адмиралтейство и Нельсон,– отмечают советские историки,– проявили несостоятельность в оценке обстановки, вследствие чего Вильнёв смог осуществить скрытый прорыв французской эскадры из Тулона в Вест-Индию, заставив эскадру Нельсона бесплодно искать его в Средиземном море» (8).

Сигнал Нельсона был вовремя получен. Английский адмирал Кальдер, располагая 15 кораблями, имел стычку с 20 судами французов и испанцев, что привело, впрочем, к ничтожным результатам. Англичане взяли только два испанских корабля. Французы сумели уйти и укрылись в портах Виго и Ферроль. В Англии прокатилась буря возмущения, ибо усилилась опасность вражеского вторжения на Британские острова (Кальдера отдали под суд). Многие говорили о том, что Нельсон этого не допустил бы. Его авторитет на фоне трусости и нерасторопности Кальдера вырос еще больше.

18 августа 1805 г. Нельсон вернулся в Англию. «Виктори» бросил якоря на Спитхедском рейде. Адмирал крайне нуждался в отдыхе. 19 августа 1805 г. он спустил флаг и отправился в Мертон. На душе у него было неспокойно. Нельсон понимал, что предстоят решающие сражения и, может быть, очень скоро.