Текст книги "Котовский"

Автор книги: Владимир Шмерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава седьмая
НА СВОБОДЕ

Начались суровые скитания. Один, без пищи, питаясь остатками сахара и снегом, шел Котовский по тайге. Ему казалось, что за день он уходит далеко вперед; на самом же деле он проходил всего по нескольку километров. Во время ночлега собирал сухие ветви, устраивал круг из костров. Спал он тревожно, так как нужно было подкладывать в огонь ветви. На запах человека сбегались звери, и только огонь костров не позволял им подойти к спящему. А потом Котовский снова шел, пробираясь сквозь чащу деревьев. Руки и ноги, покрытые струпьями, болели от ушибов; опухшее от голода лицо было расцарапано ветвями. Опасность представляли не только таежные звери, но и стражники, охотившиеся в тайге за беглыми каторжниками. За каждого пойманного они получали солидное вознаграждение.

Так четырнадцать суток шел Котовский. Он ослабел. Временами ему казалось, что деревья расплываются перед ним, терял направление и топтался на одном месте. Начались галлюцинации. Он не понимал, что с ним происходит – неужели сходит с ума? Но надо было идти, и он шел все дальше, шел, изнемогая от усталости. Вдруг впереди послышались детские голоса. «Откуда дети в глухой тайге? Неужели я схожу с ума?» – опять мелькнула ужасная мысль. Но голоса становились все слышней и звонче. Котовский напряг последние силы и, раздвигая ветви, пошел по направлению голосов. Он шел шатаясь. Вдруг перед ним ослепительно сверкнули полоски рельс. Он вышел к железнодорожному полотну, у которого действительно играли детишки. Котовский не помнил себя от радости: наконец-то он вышел из тайги! Он опустился на колени и, пригоршнями собирая снег, стал жадно глотать его… Детишки, увидев странного, оборванного человека, который ползал по снегу и щурился от солнца, испугались и закричали: «Варнак из лесу вышел, варнак!» Они побежали; в сторожевую железнодорожную будку за отцом. Путевой обходчик помог Котовскому подняться. Он не спрашивал беглеца, кто он и откуда, уложил в постель, закутал одеялом и начал поить горячим молоком.

У будочника Котовский прожил несколько дней. Дети теперь уже не боялись его. Они залезали к нему на колени, и «варнак» гладил их по волосам. А когда он немного отдохнул, путевой обходчик помог ему сесть на поезд на ближайшей станции.

Котовский ехал без документов. То и дело полицейские проверяли вагоны. Он всячески старался не попадаться им на глаза. Все же однажды ему пришлось на полном ходу спрыгнуть с поезда и пойти пешком. Он забрел в небольшое селение у Байкала, разыскал трактир и заказал себе пару чая. Он никак не мог отогреться. В это время в помещение нагрянул наряд жандармов. Котовский выбежал через черный ход и спрятался за дверью. Надо было где-то устраиваться на ночлег. Он снял дверь с петель и унес ее с собой на Байкал. Там положил ее на лед и улегся, пытаясь заснуть. Этот ночлег на озере, на льду, он запомнил на всю жизнь, так же, как высокую башню кишиневской тюрьмы и подземелье рудника.

«Тайга. Тысячи верст, – вспоминал он в своей автобиографии, – Чита, Иркутск, Омск… Явки. Паспорта и нелегальная жизнь».

Котовского тянуло в Европейскую Россию, поближе к Бессарабии. Он перекрасил волосы и усы, надел длинное пальто, большую шляпу с широкими полями и в таком виде, похожий на бродячего певца, поехал дальше, в глубь России.

Поезд проходил по Сызранскому мосту, через Волгу. Охрана моста задержала поезд. Было получено сообщение, что в поезде едут двое неизвестных, которых разыскивает полиция. В поезде оказалось человек восемь подозрительных лиц, в том числе и Котовский. Он был без документов. Его волосы, выкрашенные в рыжевато-грязный цвет, и такое же пятно, посаженное возле уха, обратили на себя внимание и заставили полицию отнестись к нему с особым вниманием.

Котовский решил немедленно бежать. Пока охранники обыскивали других задержанных и пререкались с ними, он оказался у дверей…

Он побежал. На берегу Волги он смыл с себя краску и привел в порядок костюм. Это был самый легкий из всех его побегов.

«…Работая на Волге грузчиком, чернорабочим на постройках и в помещичьих имениях, кочегаром на мельнице, помощником машиниста, кучером, разливальщиком и рабочим на пивоваренном заводе, молотобойцем, рабочим кирпичного завода, рабочим на постройке железной дороги – везде я будил ненависть к эксплоататорам, к тем, кто выжимает последние соки из рабочего и бедняка. На одном месте оставаться долго нельзя…» Так менял он профессии и города, всюду подвергаясь риску быть арестованным.

По всей стране была разослана жандармская регистрационная карточка. В ней предлагалось при обнаружении Котовского: «арестовать, обыскать, препроводить в распоряжение начальника команды арестантских работ Амурской ж. д.».

Котовскому удалось достать паспортную книжку на имя орловского мешанина. С этим паспортом он нашел работу в городе Балашове, Саратовской губернии – устроился помощником машиниста на строящейся вальцевой мельнице. Там он проработал пять месяцев.

По воскресным дням помощник машиниста часто посещал иллюзион. 19 августа 1913 года, перед началом сеанса в иллюзионе, к Котовскому подошел молодой солдат, до этого внимательно поглядывавший на него, извинился и попросил его назвать свою фамилию. Котовский назвал фамилию по паспорту, по которому жил тогда. Солдат улыбнулся:

– Я из Кишинева. Я служил приказчиком в магазине Спыкулова и видел вас на суде…

Как только начал демонстрироваться очередной боевик, Котовский поднялся со своего места и ушел.

На следующий день он увидел, что этот же солдат в сопровождении еще двух лиц, идет по направлению к мельнице. Встреча не предвещала ничего доброго. Больше всего на свете Котовский боялся потерять свободу. Он поспешил уйти с территории мельницы. По дороге забежал на квартиру, собрал необходимые вещи и ушел из города.

Несколько дней Котовский шел пешком вдоль железной дороги. Он был опять без документов, они остались у подрядчика. Кругом – незнакомая местность. Здесь легко погубить себя. И как всегда, он возвращался к мыслям о Бессарабии. Его влекла туда непреодолимая сила. На одной из станций он взял билет четвертого класса до Кишинева.

Когда поезд подходил к Днестру, он жадно смотрел в окно вагона. Сильно билось сердце. Котовский вдыхал родной воздух, в котором было раздолье степей и терпкий аромат винограда.

Поезд прошел мост через Днестр, а Котовский все смотрел в окно вагона на мелькающие виноградники, на сады. Не доезжая Кишинева, он спрыгнул с поезда и пошел по проселочной дороге. Легкая пыль вилась за ним.

Вот знакомое село. Беднякам этого села он раздавал когда-то деньги, отобранные у помещиков. Помнят ли его еще здесь?.. По дороге медленно тянулась арба, шли крестьяне в белой домотканной заплатанной одежде. Котовский догнал одного молдаванина, который гнал впереди себя пару волов.

– Куда гонишь волов?

– В Кишинев, на базар, надо за недоимки платить.

– Гони обратно волов домой. Вот тебе деньги, заплатишь за недоимки.

Котовский протянул бедняку несколько ассигнаций. Тот так растерялся, что не знал, брать ему деньги или не брать. Может быть, этот прохожий просто задумал над ним посмеяться…

Взяв деньги и спрятав их за пазуху, молдаванин низко поклонился незнакомцу.

Котовский же пошел дальше, а бедняк долго стоял на дороге и все смотрел ему вслед.

– Прямо как Котовский! – сказал он про себя в раздумье… Котовский прибыл в Кишинев, когда праздновался один из «царских дней». Здания были украшены флагами. Котовский ходил по улицам Кишинева. Он рассматривал новые вывески и витрины магазинов, гулял в городском саду по любимой тенистой липовой аллее, что вела к памятнику Пушкина.

Читал надпись на памятнике:

«Здесь, лирой северной пустыни оглашая, скитался я…»

Так бродил он по городу… Немногое изменилось здесь в его отсутствие. Он хотел как можно скорей войти в курс кишиневской жизни, узнать, где его друзья, кто сейчас губернатор, живы ли Скоповский, Семиградов, Назаров…

Он подошел к кафедральному собору, сверкавшему белизной. В этот вечер в соборе шло богослужение, и там должны были присутствовать все местные власти.

Котовскому вдруг непреодолимо захотелось зайти в собор. Это был один из тех моментов, когда он, вопреки своей обычной рассудительности, шел на риск.

Молебствие было в самом разгаре. Хор пел здравие царствующему дому. Котовский через дымчатое пенсне разглядывал молящихся, узнавал знакомых. Потом он медленно двинулся, вперед, немного постоял на месте, слушая пение, и снова, точно его кто тянул, стал тихонько продвигаться еще ближе к стоявшим впереди. Так он очутился позади полицмейстера Славинского.

Вскоре тот, словно чувствуя, что сзади кто-то стоит и смотрит на него, обернулся и вдруг побледнел. Его наряженная супруга и дочки в белых кружевных платьицах не подозревали, какое чувство испытывает он сейчас, узнав человека в дымчатом пенсне. Полицмейстер оцепенел, он испугался за себя, за жену, за детей и за губернатора.

Котовский усмехнулся, наклонился к уху Славинского и сказал тихо, но внятно:

– Не беспокойтесь, я сейчас уйду.

Он тут же повернулся и медленно вышел из собора. На углу Александровской подозвал первого попавшегося извозчика, вскочил и уехал.

Вечером полицмейстер вызвал к себе кишиневского исправника и приставов.

Котовский в это время гримировался. Он разыскал друзей, которые раздобыли ему гвардейскую форму.

На следующее утро в одном из кишиневских кафе сидел статный гвардеец и небрежно просматривал газету. Это был Котовский. В хронике он прочитал небольшую заметку о том, что «известный своими смелыми нападениями Григорий Котовский, осужденный судом на каторжные работы, бежал и снова появился в Бессарабии».

В кафе «гвардеец» встретил своего друга, по внешности похожего на богатого землевладельца. Приятели направились в парикмахерскую подбрить усы и освежиться одеколоном.

Котовский заметил, что по их стопам следует сыщик. Он безошибочно узнавал этих типов среди толпы.

«Офицер» и «помещик» вошли в парикмахерскую. «Гвардеец» занял кресло, вытянул ноги и громко, на всю парикмахерскую, начал говорить своему спутнику, что вернет ему карточный долг, как только отец пришлет деньги.

Шпик сидел на стуле, листая журнал. Он прислушивался к разговору… «Нет, этот лощеный офицер не похож на Котовского», – решил он и стал прислушиваться к тому, что говорят другие. Какой-то паренек рассказывал парикмахеру, как ему удалось избежать призыва. Сыщик поднялся и предложил пареньку следовать за ним.

«Офицер» поднялся со своего кресла, кивком головы подозвал сыщика и сказал ему несколько слов в защиту паренька: «Стоит ли с ним возиться!»

Сыщик вежливо расшаркался перед офицером. Он бы и сам рад, но ничего не может сделать, так как это долг его службы.

Прожив несколько дней в Кишиневе, установив старые и новые связи, переполошив всю кишиневскую полицию, Котовский решил на время скрыться из города. Гвардейскую форму он снова сменил на старую рабочую одежду. В Кишиневе он получил паспорт на имя поселянина Рудковского и нанялся на кирпично-черепичный завод наследников Дическуловых. На этом заводе его застало объявление первой мировой империалистической войны.

Вскоре завод закрылся, и Котовский устроился кочегаром при паровой молотилке в семи верстах от Кишинева. Там его узнали, и ему пришлось уничтожить документы на имя Рудковского и снова скрываться, работая поденно на молотьбе у разных землевладельцев.

Летом Котовский спал то в сарае, то прямо у молотилки на соломе; с осени же трудно было обходиться без жилья. Он скитался по Бессарабии в поисках заработка, стараясь избегать столкновений с полицией.

Сыщики искали Котовского, но никак не могли напасть на его след. Тогда бессарабский губернатор вспомнил о Хаджи-Коли. Еще в 1908 году Хаджи-Коли был уволен с должности пристава второго участка за ряд злоупотреблений, но предприимчивый служака устроился на более выгодную службу – в дворцовую охрану Петербурга.

Теперь Хаджи-Коли оказался незаменимым. Он был вытребован из Петербурга и назначен на должность кишиневского исправника.

Котовский знал, что теперь Хаджи-Коли будет лезть из кожи вон: искать провокаторов, подкупать, обращаться к помощи уголовников и следить за Ганчештами.

Долгое время Котовский обходил Ганчешты стороной. Когда же власти убедились, что он избегает появляться у отчего дома, он решил навестить родные Ганчешты.

Поздно ночью постучался он в дом Михаила Попеску, с которым учился в одном классе в начальной школе. Они вместе ходили в школу, так как жили рядом. Попеску долго не мог поверить в то, что перед ним Котовский, хотя уже давно ходили слухи, что тот вернулся с каторги. Часто Михаил вместе с другими молдавскими селянами говорил: «Эх, если бы Котовский был здесь!» А теперь Григорий Иванович сидит у него в хате, живой и невредимый!

Жена Попеску поставила перед гостем кварту вина и свежую брынзу.

Всю ночь проговорил Котовский с земляком. Он узнал, что Попеску исполняет должность псаломщика в местной церкви. Горский стал начальником базара и разбогател; сестра Елена родила двух сыновей, она все такая же, только хлопот у нее стало больше.

– Веди меня к Елене, – попросил Котовский.

Елена Ивановна удивилась ранним гостям. Кого это привел к ней Попеску, кто этот изможденный незнакомец в городском платье?

– Не узнаете? – спросил Попеску.

– Нет.

Котовский протянул руки сестре:

– Не плачь, Елена, не кричи, это я, Гриша! Елена повисла на шее брата, гладила его по голове… Котовский стал часто приходить к сестре в Ганчешты. Елена Ивановна все сокрушалась: приехал брат, а его надо прятать. Как-то она его спросила:

– Ну как, Григорий, жить будешь?

– По-старому, Лена, я не для себя живу.

– Куда теперь денешься?

– Здесь останусь.

– А если опять схватят?

– Живым в руки не дамся. Ты за меня не беспокойся.

Больше Елена Ивановна ни о чем не спрашивала брата. По ночам она прятала его в сарае, укрывала теплым атласным одеялом, которое получила в приданое. Елена догадывалась, что это он совершил нападение на контору винокуренного завода. Она старалась ничем не выдать себя, когда слышала, как в доме старшей сестры Горский ругал Григория и грозил, что если тот вздумает явиться к ним, он сам схватит его и передаст в руки полиции.

Однажды ночью, когда Котовский скрывался у Елены, залаяла собака. Елена выбежала во двор. Услышав приближающиеся голоса, она разбудила брата.

– Дай кожух! – быстро сказал Котовский. Выскочив из хаты, он бесшумно перепрыгнул через забор.

Всю ночь в Ганчештах искали Котовского. Искали его и у Горского, и у Попеску. Пристав Лефтер арестовал Попеску и его жену, обвинив их в том, что они укрывали беглого. Сестер же, из уважения к Горскому, оставили в покое.

Котовский шел по дороге, опираясь на палку. Он приклеил себе бороду. Никто не мог бы в этом старом, сгорбившемся чабане узнать человека, имя которого опять гремело в Бессарабии.

«Снова организовал террор на помещиков и богачей и снова они почувствовали мою руку» – писал позже Котовский.

Теперь он действовал более осмотрительно, чем в 1905–1906 годах. Он не давал опомниться своим врагам. Почти ежедневно кто-нибудь из кишиневских богачей получал от него записку с требованием внести по определенному адресу в такой-то день и час указанную сумму. Так он обращался к банкирам, мануфактуристам, спекулянтам, нажившимся на войне. Прежняя популярность помогала ему. Тысячи людей в Бессарабии радовались, что Котовский жив, на свободе и по-прежнему ведет войну с богачами. Значит, недаром в песнях воспевалась его непобедимость. Он знал, как много людей нуждаются в его помощи. Он раздавал деньги беженцам и всем пострадавшим от войны и через Красный Крест передавал крупные суммы для раненых. Если раньше он громил, главным образом, помещичьи вотчины, то теперь не оставлял в покое и фабрикантов. Он не ограничивался только Бессарабией; одесские капиталисты были в панике. Средь бела дня он нанес визит миллионеру Блумбергу и заставил его открыть перед ним свой сейф.

Котовский действовал так же, как раньше: прибегал к гриму и переодеванию. Не успевала полиция расследовать событие в одном месте, как в Кишинев уже сообщали, что Котовский появился в другом. Он стал прибегать и к массовым инсценировкам. Однажды он заранее предупредил одного мануфактуриста, чтобы тот приготовил крупную сумму денег. Как ни боялся мануфактурист мести Котовского, все же он решил обратиться в полицию. Полиция обещала устроить засаду. Об этом узнал Котовский. Он переоделся и своих людей вырядил в городовых. Затем явился к мануфактуристу и расставил в его доме засаду. Тот обрадовался, пригласил «блюстителей порядка» за стол и первый свой тост провозгласил за кишиневскую полицию.

Когда были налиты все бокалы, поднялся «представитель жандармского управления»:

– Давайте выпьем за Григория Котовского и его славных, смелых друзей, которые объявили священную борьбу грабителям народа.

Резким движением руки Котовский сорвал приклеенные, молодецки закрученные усы и осушил бокал.

Он заставил и мануфактуриста выпить за Котовского, а потом перешел с ним к деловому разговору…

Теперь Котовский предпочитал прятаться не в укромных уголках и на окраинах, а буквально под самым носом тех, кто его искал. Так было безопасней. Он посещал греческую церковь, усердным прихожанином которой был Хаджи-Коли, заходил на веранду кондитерской Туманова, высматривая среди разодетой праздной публики богачей, транжирящих деньги; бывал на театральных представлениях, покупая себе места в первых рядах.

Однажды в Бардарском лесу он завел беседу с лесником вблизи шалаша, где жили стражники, разыскивавшие Котовского. Как раз в это время к шалашу подъехал пристав. Стражник отрапортовал ему, что они обыскали весь лес, но Котовского не нашли. Пристав приказал им еще лучше смотреть за лесом. Котовский же преспокойно стоял в двух шагах от пристава, не подавая и виду, что его интересует этот разговор.

Пристав уехал, а он остался с лесником и стражником «ловить Котовского».

Полицмейстер Славинский решил, что обычными мерами невозможно поймать Котовского. Он и так уже рассылал наиболее расторопных полицейских и в одиночку, и отрядами в Одессу, Тирасполь, Бендеры, в районы Оргеевского и даже Измаильского уездов. Котовского искали по всему югу России…

В апреле месяце всем начальникам полиции и сыскных отделений было отправлено более тысячи экземпляров снимков Котовского с описанием его примет.

«Котовский прекрасно говорит по-русски, молдавски, румынски, еврейски, а равно может изъясняться на немецком и чуть ли не на французском языке. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного; в обращении старается быть со всеми изящным, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех, имеющих с ним общение.

Котовский – роста выше среднего, плотного телосложения, шатен; открытое выразительное лицо, на голове большая лысина; волосы обыкновенно стриг очень низко; иногда носил усы, а потом их сбрил; бороду также сбрил, на лице под глазами имел значки-горошки от татуировки, но места эти он выжег, от чего образовались как бы ямки от прыщей. В разговоре заметно заикается, несколько заметно сутуловат, во время ходьбы качается, одевается прилично, наблюдает за своим здоровьем, прибегая к изданным по этому вопросу книгам и брошюрам».

Полицмейстер требовал от всех уездных исправников «самых тщательных розысков как Котовского, так и его сообщников».

Неподалеку проходил фронт. Каждый мужчина находился на учете. Котовский жил под постоянной угрозой снова попасть в руки к палачам. Это мешало ему связаться с людьми, которые могли бы вывести его на правильный путь революционной борьбы. Он понимал, что обстановка требует сознательных, организованных действий. Он хорошо знал о героической борьбе рабочего класса, а сам пока повторял лишь то, что делал в 1905–1906 годах. Он действовал прежними методами, но уже понимал, что этими прежними методами, этим путем он не сможет достигнуть многого.

Ему стало все труднее и труднее скрываться. Как раз в это время справочная контора объявила о том, что в имении Стоматова требуется ключник. Котовский, раздобывший себе новый паспорт на имя оргеевского мещанина Ивана Ромашкана, предложил Стоматову свои услуги.

Имение Стоматова было раскинуто на десятки верст в Бендерском уезде. Здесь работали тысячи батраков.

Новый ключник быстро завоевал доверие Стоматова, и тот предложил ему исполнять обязанности управляющего, назначив ему восемьсот рублей жалованья в год.

Котовский согласился. Днем он работал, объезжал все уголки большого хозяйства, а ночью, на конях, со своими людьми, часть из которых принял на службу к Стоматову, начал совершать нападения на соседние имения.

Стоматов был осторожен и предусмотрителен. Он упросил станового пристава поселить в его имении конного стражника. Управляющий Иван Ромашкан жил со стражником в одной комнате, помещавшейся рядом с конюшней. В любой момент под рукой Котовского была лошадь. Управляющий и стражник подружились, рассказывая друг другу всевозможные приключения.

Несколько раз стражник начинал разговор на модную тогда, тему: – Хоть бы раз повидать, какой он, Котовский, из себя!

…Фронт приближался. На случай вторжения немцев в Бессарабию повсюду копали окопы. Копали их и на земле Стоматова.

«Веду агитаторскую и пропагандистскую работу среди рабочих, которые состоят из пленных австро-венгерцев, солдат русской старой армии больших возрастов и деревенской бедноты окружающих сел, которых работает в этом имении свыше трех тысяч человек. Веду также работу между частями сапер, роющими окопы на территории имения». – Так писал Котовский в своей автобиографии.

Иван Ромашкан вставал рано утром. Все в имении удивлялись его работоспособности. Где он только ни побывает за день, за всем уследит, всем поможет. Иногда же он уезжал в отпуск по своим делам. Стоматов никогда не отказывал Ромашкану и всегда отпускал его на несколько дней. Вот в эти-то несколько дней Ромашкан снова становился Котовским, сбивая с толку лучших сыщиков Петрограда, Москвы и Киева. Делу его поимки была придана небывалая гласность. В июне 1916 года на всех станциях, у шлагбаумов, на столбах были расклеены его фотографии анфас и в профиль. Полицмейстер Славинский не поскупился: плакат о розыске Котовского с описанием его примет был отпечатан во многих тысячах экземпляров, кроме того, такие же снимки и объявления появились на видном месте в газете «Голос Кишинева».

«Лица, скрывающие Котовского, как участники его преступной деятельности, будут преданы военно-полевому суду, а лицо, указавшее его, если он благодаря этому будет задержан, получит вознаграждение от казны в две тысячи рублей».

На следующий день после выхода газеты кишиневский полицмейстер Славинский узнал, что Иван Ромашкан и Григорий Котовский одно и то же лицо. Котовский был продан за две тысячи рублей.

В тот же день, не теряя времени, Славинский, получив одобрение вице-губернатора, решил лично выехать в имение Стоматова. Он взял с собой самых верных своих служак, в том числе и Хаджи-Коли. Ночью Славинский с этими людьми на автомобиле выехал из Кишинева.

Утром в соседнем имении несколько полицейских переоделись в рабочее платье и взяли в руки косы. Им было приказано отправиться в имение Стоматова под видом ищущих работы косарей, обратиться за работой к «управляющему Ромашкану» и при первой же встрече с ним окружить его и арестовать; если же будет сопротивляться – стрелять.

Как раз в это утро Котовский рано поднялся, оседлал любимого серого коня и помчался по полям. На сенокосе, верстах в десяти от имения, слез с коня, взял из рук рабочего косу, направил ее на бруске и пошел вместе с косцами по ряду, широко размахивая косой. Он наладил косьбу и, довольный работой, поехал обратно.

Не доезжая усадьбы, он встретил трех косарей. Они остановили его, когда он въезжал во двор имения.

– Вот уже два часа, как мы вас ждем, господин управляющий, хотим наняться на работу.

Котовский внимательно осмотрел косарей. Пришли наниматься на сенокос, а косы у них не отточены, хотя уже скоро конец косьбы; у одного же из-под холщевых штанов виднеется тупой носок форменного сапога.

Григорий Иванович сразу догадался, что это за «косари», но, не подав виду, спокойно ответил:

– Хорошо, подождите меня минуточку, я сейчас переоденусь и приду, поговорю с вами.

Котовский стегнул коня и полным ходом пересек двор.

На глазах растерявшихся полицейских он скрылся через другие ворота.

Славинский, узнав об этом, немедленно выслал погоню.

За Котовским гнались верховые, среди них был и стражник, который жил в имении Стоматова.

Котовский мчался, не оглядываясь, но, вспомнив, что оставил в кармане пальто револьвер, он, сгорая от досады, решил повернуть обратно и посмотреть, что предприняли полицейские. А кроме того, у него мелькнула мысль: не ошибся ли он из-за своей излишней подозрительности.

В это время полицейские и агент сыскного отделения уже производили обыск в комнате, в которой он жил. Прежде всего они наткнулись на большую корзину с огромными камнями, заменявшими Котовскому гири во время его ежедневных упражнений. На полке лежала стопка брошюр по гимнастике, стояло несколько флаконов одеколона. Это было единственное, что всегда любил запасать при поездках в город «управляющий Ромашкан». Из кармана пальто был изъят револьвер системы браунинг с одним патроном в стволе.

…Котовский, раздумывая над тем, как ему поступить дальше, ехал обратно и вдруг заметил облачко пыли. Приглядевшись, он; увидел группу всадников. Надо свернуть в сторону, а то он встретится с ними. Но поздно. Его заметили. Началась погоня.

Конь, сделавший за день большой пробег, выбился из сил. Вначале Котовский сбросил седло, а потом слез с коня, хлестнул его и отпустил. Через несколько минут полицейские увидели взмыленного коня без всадника.

Теперь Котовский слышал не только конский топот, но и шум приближающегося автомобиля. Он бросился в посевы, стараясь отползти как можно дальше от дороги. Он полз, царапая лицо о репейник. Потом он плотно припал к земле. Он держал руку в кармане, – пусть, если найдут его, подумают, что он достает револьвер.

Автомобиль остановился. Славинский, Хаджи-Коли и пристав Гембарский с винтовками в руках побежали впереди полицейских и людей из соседних имений, вызванных на поиски. Началась облава.

Котовский затаил дыхание. Все ближе и ближе шуршат шаги, Совсем близко. Полицмейстер Славинский крикнул ему: «Руки вверх!», но он так и остался лежать, не вынимая руки из кармана. Славинский решил, что Котовский будет сопротивляться, и выстрелил в него из винтовки. Вслед за первым раздался второй: выстрел. Это старался Хаджи-Коли.

Со всех сторон к Котовскому с наведенными на него револьверами приближались полицейские. Пуля попала ему в грудь к прошла навылет. По рубашке текла кровь.

Исправник Хаджи-Коли, первым приблизившись к раненому, наклонился над ним и торжествующе произнес:

– Ну что, беглый каторжник, погулял на воле? Давно не виделись.

Полицейские начали обыскивать Котовского. Они не могли поверить, что он оказался без оружия. Полицмейстер Славинский достал из кармана наручники и надел их ему на руки.

Полицейские потащили раненого к машине. Из-за острой боли в груди он не мог ни сопротивляться, ни кричать. Как ценную добычу, везли Котовского в Кишинев. Начался проливной дождь. Вода струилась по лицу Котовского. Он открыл рот. Ему хотелось пить, и он глотал дождевые капли.