Текст книги "Котовский"
Автор книги: Владимир Шмерлинг
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава четвертая
АКТИВНЫЙ МСТИТЕЛЬ
Шел 1905 год… Революционная волна докатилась и до Бессарабии.
Крестьяне выражали протест против кабальных договоров с помещиками, гнали из сел скупщиков вина, которые, пользуясь безвыходным положением виноградарей, за бесценок скупали вино будущего урожая.
Когда в села приезжали сборщики налогов и требовали выкупные за пользование наделом земли, земские и государственные налоги, бедняки, доведенные до крайней нищеты, отказывались платить.
Начались волнения… В Бессарабии, на этой окраине царской России, где силы революции были распылены и слабы, где не было никакой промышленности, кроме паровых мельниц, крестьяне поднялись против власти помещиков и жандармов. Запылали барские усадьбы.
На дорогах появилась конная стража и карательные отряды. Драгуны охраняли владения бессарабских помещиков, усадьбы и мельницы. Но карательные отряды не могли остановить стихийного движения молдавских крестьян.
Крестьяне захватывали и запахивали земли помещиков и монастырей, вырубали помещичьи и казенные леса.
Свои действия они объясняли тем, что эта земля принадлежала их отцам и дедам, а помещики отняли ее у них обманом. Самочинные запашки были очень скромны: по одной, по две десятины на двор. Движение разрасталось с каждым месяцем.
Бессарабский губернатор Харузин обратился с воззванием к сельскому населению: «В селах и деревнях, как сделалось известным, распространяются слухи о предстоящем будто дополнительном наделе крестьян землею. При этом толкуется, будто правительство распорядится отнятием части помещичьей земли для передачи крестьянам. Поэтому в некоторых местностях толкуют, что весной следует приступить к самовольной запашке земель помещиков.
В других местностях крестьяне приступили к самовольной порубке чужого леса.
Все они подвергнуты наказанию. Предостерегаю сельское население от беды, которая неминуемо грозит ему при всяком нарушении права помещика. Самовольный же захват чужой земли или самовольная порубка леса, будь то у казны, у помещика или монастырей – безразлично, будет, как и всякое другое насилие, строжайше преследоваться.
…18 января в Царском селе имели счастье представляться: государю императору крестьяне Щигровского уезда Курской губернии. Во время приема его императорское величество изволил сказать крестьянам следующие слова, относящиеся ко всем крестьянам России:
Я очень рад вас видеть. Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно. То, что принадлежит помещику – принадлежит ему; то, что принадлежит крестьянину – принадлежит ему. Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может» [3]3
Газета «Бессарабия» № 32, 22 февраля 1906 года.
[Закрыть].
Но, несмотря на все предостережения, «спор» продолжался. Аграрные волнения в Бессарабии вспыхнули с новой силой. Они разгорались стихийно. К тому же начался голод. Голодающие стали добывать себе кусок насущного хлеба «захватным правом». Голод пришел и в Ганчешты. Крестьяне заходили в местечковые лавки и самовольно разбирали муку у торговцев, отказывались платить высокую арендную плату за землю. В Ганчешты были вызваны две роты пехоты. 7 января 1906 года исправник предложил волостному правлению установить пикеты и разъезды по всем дорогам. В местечке были усилены ночные обходы. А несколько человек селян, как «зачинщики», были подвергнуты порке.
Народ вспоминал свои древние песни-легенды о героях, которые еще во времена турецкого ига и нашествий захватчиков мстили врагам за попранную свободу, защищали угнетенных.
В деревнях у Прута и у Днестра народ пел свои любимые протяжные песни-дойны про «гайдуков» – народных героев, про смелых, сильных и бесстрашных жителей лесов. Пели о «гайдуке» Кодряну, который, схваченный и приведенный на суд, говорил, что если встречал бедняков, то прятал кистень, опускал руку в карман и давал им на нужды. Пели песни по удалого Воину; пойманный врагами, он сказал на допросе, что не отдаст им своих богатств, так как они все равно проиграют их в карты и растратят на прихоти и кутежи. Он спрятал деньги в деревьях, чтобы их нашли бедняки и купили себе волов и коров.
Старинные песни вдохновляли молдаван на борьбу.
В селе Комрат, Бендерского уезда, печатались прокламации о захвате земли и о будущем вольном, свободном государстве. Крестьяне села Комрат прогнали помещика, связали пристава, судью и урядника, вооружились охотничьими ружьями-кремневками и вилами и провозгласили в своем селе республику. Комратцы уже приготовились делить между собой землю помещика, но драгуны 24 полка разбили баррикады, сооруженные крестьянами у мельницы. Согнав восставших на площадь, они избивали их нагайками. Сотни комратцев погибли под пулями драгун, были заключены в тюрьмы и отправлены на каторгу.
В эти же дни на Оргеевской дороге появился таинственный отряд молодого «гайдука». Так же, как и герои, о которых народ пел песни, этот молодой гайдук стал нападать на помещиков и богачей, мстить за тяжелую крестьянскую долю, начал борьбу против стражников, драгун и жандармов.
Это был Григорий Котовский. Он вернулся в Бессарабию, когда молдавские села поднимались одно за другим. Как и сотни молдавских юношей, Котовский был воспитан на песнях о «гайдуках», и они подсказали ему путь, на который он вступил. Все, что он видел и слышал вокруг себя: и пожары помещичьих имений, и наказания, которым подвергались сотни крестьян, и открытый ропот и гнев молдаван, – толкнуло его на непримиримую борьбу.
«Активный мститель», как он называл себя тогда, жаждал немедленного действия. И он начал свою борьбу так же, как Кодряну, так же, как бесстрашный Воину.
«Наступает 1905 год, в который я окунаюсь целиком, – рассказывал об этом времени Котовский. – 1905 год и потом последующие годы, и все имевшие место исторические моменты ясно предопределяют мою работу и создают из меня смертельного, беспощадного мстителя за рабочих и крестьян. Мстителя активного. Начинаю террор против помещиков, фабрикантов и вообще богачей. Сжигаю их имения, забираю ценности, которые потом раздаю бедноте в городах и селах Бессарабии» (Краткая автобиография).
Котовский собрал вокруг себя небольшую группу людей. Он подбирал молодых и сильных, увлекая их за собой своей убежденностью и страстностью.
– За горе и слезы бедных мы заставим расплачиваться богачей. Пусть их деньги пойдут тем людям, которых они грабят и у которых выматывают всю душу, – говорил он своим дружинникам.
После того, как знаменитое восстание на броненосце «Потемкин» всколыхнуло всю страну, Котовский стал называть своих людей «черноморцами». Он считал, что борется за то же самое дело, что и моряки, поднявшие над «Потемкиным» красный флаг. Котовский смутно разбирался тогда в программах политических партий. Он не знал еще о революционном движении пролетариата, которое могло бы вывести его на правильный путь.
Уже будучи коммунистом, Котовский так анализировал начало своего пути: «Почему я остался вне партийной организации? Я не мог в те годы вложиться в какие-нибудь определенные рамки. Моя натура требовала немедленных действий. Мести по отношению к тем, кто так издевался, эксплоатировал всю массу трудового народа» (Краткая автобиография).
Силы революционной социал-демократии в Бессарабии были слабы. Котовский искал, но не находил правильного пути борьбы. Поэтому больше всего его вдохновляли традиции «гайдуков». Восставшие молдавские селяне видели в Котовском воплощение своих чаяний. «Захватным правом» приобретали они помещичью землю. Котовский же начал повседневно осуществлять «захватное право».
В молдавских селах, где неудержимо росла злоба к угнетателям и чиновникам, ко всем, кто не считал молдаван за людей, имя Григория Котовского произносили с одинаковой любовью старики и дети. Его действия сразу же нашли отзвук у бессарабских крестьян и у всех трудящихся, жаждавших отмщения за свои страдания. Котовский учил не подчиняться помещикам. Его борьба с угнетателями будила самые заветные мечты молдавских крестьян.
Славу Котовскому создали уже первые удачные нападения на помещиков Оргеевского и Бельцкого уездов. Одно имя его, вскоре ставшее известным всей Бессарабии, наводило на помещиков необычайный страх. Этот человек мог явиться ежечасно, уничтожить долговые записки крестьян и спалить усадьбу.
В особняках и дворцах с ужасом ждали Котовского, крепко запирали двери и ставни; с надеждой и радостью ждали его в хатах, где ему всегда были открыты двери, где его всегда готовы были укрыть от погони. Бессарабские помещики усиливали охрану, заказывали слесарям прочные замки, закупали несгораемые кассы, ходатайствовали перед властями о защите своих имений.
Крупнейшие помещики Бессарабской губернии, обращаясь к губернскому земскому собранию, писали:
«…Для предотвращения этих бед мы полагали бы необходимым: 1) Ходатайствовать через земство о расквартировании в каждом уезде по одной сотне или эскадрону кавалерийских частей. 2) На случай отказа военного ведомства в удовлетворении нашего ходатайства, организовать конную стражу поуездно, с отнесением расходов на содержание ее на свободную наличность земских сумм. 3) Возбудить ходатайство перед губернатором о строгом преследовании агитации и смуты среди крестьян, с возложением ближайшего наблюдения за порядком в деревне на сельские власти, долженствующие арестовывать агитаторов для направления их к надлежащим властям, административным или судебным».
В деревенской глуши каждое действие Котовского воспринималось как протест против самодержавного строя, как борьба против власти эксплоататоров.
Нигде в царской России не была так сильна реакция, как в Бессарабии. Из среды бессарабских помещиков вышли самые махровые черносотенцы, такие как Пуришкевич и Крушеван.
Котовский всеми своими действиями как бы давал ответ Крушевану, который всегда жестоко издевался над крестьянской «жаждой земли». Котовский мстил теперь не только за себя и не только Скоповскому, а за весь народ, всем эксплоататорам… Он стал подлинным революционным героем бессарабских крестьян.
Иногда Котовский, которого разыскивали на почтовых трактах и в Оргеевском лесу, оказывался в Кишиневе. Загримированный и переодетый, прогуливался он по главной улице Кишинева. Никто не мог предположить, что в этой нарядной толпе, среди господ в котелках и цилиндрах, находится Котовский. На Александровской улице поджидал он студента, через которого передавал деньги в Красный Крест, оказывавший помощь политическим заключенным.
Все деньги и ценности, отобранные у помещиков и купцов, Котовский раздавал беднякам или передавал в Красный Крест. У себя он оставлял только то, что необходимо было для содержания его дружины.
После первых же столкновений с полицией и нападений на помещиков Котовский начал вырабатывать свою тактику, близкую к партизанской.
Долгое время полиция не знала, кто возглавляет новый отряд, появившийся на дорогах Бессарабии. Полицейские доносили о том, что «значительное число описанных нападений, имевших место в сравнительно короткий промежуток времени, не оставляет сомнения в том, что эти нападения совершаются под руководством опытного и ловкого начальника». Это была первая своеобразная аттестация Котовскому, когда его имя еще не было известным, и полиция не знала его примет.
Вскоре вся Бессарабия узнала о том, что этим опытным и ловким начальником является не кто иной, как двадцатичетырехлетний Григорий Котовский из Ганчешт. Никто не мог предположить, что под его командованием всего-навсего пять-восемь человек. Власти во много раз преувеличивали численность отряда Котовского. Он действовал смело и дерзко, сочетая организованность с удалью. Он появлялся всегда неожиданно. Когда Котовского ждали ночью, он появлялся на заре. Его искали в Бардарском лесу, по Ганчештской дороге – он же в это время выслеживал банкира в Кишиневе.
Котовский подобрал себе людей, каждый из которых действовал за десятерых. Именно такими были горячий и ловкий Маноля Гуцуляк, Прокопий Демьянишин, рассудительный крестьянин из села Трушены, румяный и застенчивый Ипатий Пушкарев и Захарий Гроссу из села Бужоры. Это были молодые парни, которым грозило суровое наказание за участие в крестьянских восстаниях. Игнатий Пушкарев уже отсидел шесть месяцев в кишиневской тюрьме за то, что выступил против помещика.
Урядники и другие полицейские чиновники презрительно относились к молдаванам, называя их «воловьими головами». В царских казармах солдат-молдаван дразнили «тринадцатой верой».
Григорий Котовский же называл своих сподвижников-молдаван орлятами. Это были смелые и сильные люди, безгранично верившие ему.
Котовский был непреклонен в своих требованиях к богачам. Он всегда знал, кому предъявить счет. Испуганным помещикам, торговцам и ростовщикам он говорил в лицо едкие, правдивые слова об их жадности и жестокости.
«Когда мои соучастники делали обыск у Сериогла, я все время стоял у дверей Сериогла, разговаривал с ним, говорил, что он сам вышел из бедных людей, а между тем обижает таких же бедняков, служащих у него» [4]4
Из протокола допроса обвиняемого Г. И. Котовского от 26 февраля-1906 года. Смотритель Костюженской больницы Сериогла отличался злоупотреблениями по службе и жестоким обращением с подчиненными.
[Закрыть].
Котовский часто читал в газетах, как хроникеры искажали правду о его действиях. Ему приходилось даже посылать свои опровержения в газету «Бессарабская жизнь». Нередко приписывали ему поступки, которых он не совершал. Казнокрады пытались скрыть свои преступления, сваливая их на Котовского. Но он каждый раз находил пути, чтобы призвать таких людей к ответу.
Котовский всегда интересовался тем, как разные слои общества реагируют на его действия. Он знал, что слухи о каждом его поступке, как эхо, разносятся по Бессарабии. Бедняки обращались к нему со своими нуждами; многие искали случая передать ему жалобу на кулака-мироеда, на судью-взяточника, на доносчика.
Часто приходилось ему менять свою черную сатиновую рубаху на смокинг, барашковую шапку – на цилиндр или котелок, а высокие охотничьи сапоги – на лакированные туфли. Не только он, но и его дружинники пользовались гримом. Котовский переодевался до неузнаваемости. Когда требовали обстоятельства, он мог выдавать себя то за купца, то за дипломата, то за приехавшего иностранца. Он вынужден был исполнять самые различные роли. Чтобы не выдать себя, он изменял голос, всячески стараясь скрыть свое заикание, становившееся особо заметным, когда он волновался. На собственном выезде, важно восседая в фаэтоне, появлялся Котовский в Кишиневе, останавливался в перворазрядных гостиницах, покупал первые места в театрах, посещал кондитерские и рестораны. Разодетым барином он прогуливался по кишиневским улицам, ожидая встречи с нужными ему людьми. Иногда же он под видом бродячего музыканта или точильщика входил за ограду богатых особняков. В его «гардеробе» имелись также мундир городового и монашеская ряса.
Эти маскарады требовали от Котовского особой настороженности и напряжения. Оказавшись в доме богача, он в нужный момент медленно снимал со своих рук лайковые перчатки, а потом тихо, но внятно произносил: «Я – Котовский». Эти слова действовали сильнее всяких угроз.
Исправники, приставы и следователи уже давно вели «дело» Котовского. Папки распухали от разных свидетельских показаний, заявлений «потерпевших» и самых неправдоподобных донесений агентов. Но и Григорий Котовский также вел «учет». У него всегда была под руками небольшая книжечка, куда он записывал суммы, которые он отбирал у богачей и раздавал неимущим. В Кишиневе, в Оргееве, в Бельцах и в самых глухих селах Бессарабии до сих пор можно встретить людей, которым он помогал. Учительница ганчештской школы Бабенко помнит о том, как неимущие студенты-бессарабцы в 1905–1906 годах ежемесячно получали пакеты с деньгами от неизвестного. Этим «неизвестным» был Григорий Котовский.
Жительница Кишинева Рахиль Лукмер вспоминает, как Котовский помог ей деньгами, когда она осталась с маленькими детьми без средств к существованию.
Возчик Дубоссарский рассказывает, как однажды зимой в сильную вьюгу он вез нескольких женщин в город. Котовский остановил подводу и спросил: – Куда вы в такую вьюгу? – За пенсией, – услышал он в ответ.
– А сколько вам получать этой пенсии?
– Пять рублей.
Котовский тут же достал деньги и наделил ими удивленных женщин, которые не знали, как его благодарить, а возчику Дубоссарскому приказал повернуть подводу и развезти женщин по домам.
…Крестьянка Наталия Лясковская тоже не забыла свою встречу с Котовским.
«– Я и мой муж работали в то время у помещика Сарацика, – вспоминает Лясковская. – Мой муж Игнат – садовником, я – прислугой в доме. Как-то помещик получил письмо и сообщил, нам, что ждет к себе именитых гостей. Весь дом был поднят на ноги: чистили, варили, пекли. На другой день вечером подъехали два фаэтона с разодетыми „господами“. Вошли в дом. Помещик, кланяясь, пригласил всех в столовую. Сели ужинать. А я как раз прислуживала за столом. Только начался ужин, вдруг я вижу, Сарацик, сильно побледнев, поднялся и вышел, пошатываясь, с одним из гостей, высоким и здоровым мужчиной, в свой кабинет. Скоро они вернулись. Гость этот был Котовский. Уходя, он сказал помещику: „Если вы и дальше будете мучить народ, я пущу вас по миру“.
Григорий Иванович со своими людьми направился к выходу. В передней он увидел меня и подозвал к себе. „Я знаю, что ты и муж твой люди бедные, – сказал мне Котовский. – Вот вам немного денег, купите корову, лошадь, заведите себе хозяйство. Бери, не бойся“. Он протянул мне несколько бумажек. Я хотела их взять, но в это время показался помещик, и я, испугавшись его, отказалась от денег, хотя они нам были очень нужны. Котовский уехал, но через два дня к нам пришел какой-то неизвестный человек, разыскал моего мужа и вручил ему конверт, в котором было тридцать рублей».
И сколько можно услышать в Бессарабии таких рассказов!
Котовский давал беднякам деньги на покупку волов, батраку помогал справить свадьбу, погорельцу – построить хату.
Не забывал он и своих давнишних «знакомых», которых запомнил с детства. Ганчештский богач Гершкович во время неурожайного года без зазрения совести грабил и разорял крестьян. Котовский нашел способ предупредить Гершковича, что, если он будет и дальше грабить бедных, все его добро будет сожжено.
Вспомнил Котовский и о Семиградове, которого когда-то просил об устройстве на работу. Угроза Котовского подействовала на столбового дворянина, и ему пришлось отдать крупную сумму денег для раздачи беднякам.
Не забыл Котовский и разбогатевшего Артема Назарова, который взял в аренду ганчештский винокуренный завод и другие угодья Манук-Бея.
Однажды в лесу Котовский неожиданно встретился на Оргеевском тракте с Киркоровым, директором кокорозенской школы. Киркоров уже знал о том, какой образ жизни выбрал себе этот бывший воспитанник его школы. И когда он стал укорять Котовского, тот перебил его и с жаром начал развивать свои идеи о том, кому должна принадлежать земля и какой порядок должен быть на ней установлен. Это был его своеобразный, запоздалый отчет о своей учебной сельскохозяйственной практике.
– Скоро придет время, когда мы поделим всю помещичью землю, и она будет народ кормить, – сказал он Киркорову.
Диплом Котовского оставался лежать в делах кокорозенской сельскохозяйственной школы. Котовскому так и не пришлось получить его на руки.
…Как ни старался монархист Крушеван в своей газете «Друг» доказать, что Котовский – атаман разбойничьей шайки, народ не верил кличкам, которыми враги хотели очернить Григория Котовского.
Во дворцах и особняках гувернантки и бонны пугали барчат именем Котовского, а в селах и в домишках на городских окраинах молдаванки, укачивая детей, пели о Григории Котовском как о своем защитнике и друге.
Его отвагу и мужество воспевали новые песни-дойны. Это о нем говорили в народе: «Котовский приходит – горе уходит», «Котовский богача обижает – у бедняка слезы утирает», «Берегись живоглот – скоро Котовский придет».
Так в далекие дореволюционные годы рождалась легендарная слава Котовского.
…Вот ровно в полночь он подъехал к одинокому домику на опушке леса. Были святки, и в домике гадали девушки. Дверь они оставили открытой, чтобы сбылось гадание и в дом вошел суженый жених. Входит Котовский, кланяется девушкам и просит разрешения отогреться с дороги. Пока он сидел на скамейке, одна из девушек, бедная учительница, чтобы приворожить гостя, незаметно отрезала у него кусок рукава. Прощаясь с девушками, Котовский попросил у них коробку спичек. Потом сел на коня и уехал. Вскоре девушки увидели зарево над лесом и узнали, что это горит соседнее имение. Только тогда они поняли, зачем их гостю понадобились спички. Нагрянули в домик приставы, искали Котовского и нашли кусок материи, вырезанный из его рукава. Захотели они по этому куску приметить Котовского и захватить его. Но как ни бесились, как ни рыскали, ничего у них не вышло. А Котовский в ту же ночь вернулся в домик в новой рубахе и всем гадавшим девушкам привез подарки.
…Вот он, переодетый монахом, входит в келью настоятеля богатого монастыря. Оставшись наедине с настоятелем, он назвал ему свое настоящее имя и потребовал долговые расписки крестьян. Получив расписки, он приказал настоятелю лечь на кушетку. Затем достал из своих широких шаровар бомбу, положил ее на лоб настоятелю и сказал:
– Если сделаете хоть одно движение, то вместе с монастырем вознесетесь в небеса.
Пока настоятель лежал, как каменный, гость разрывал долговые расписки. Разорвет расписку – и не надо будет бедняку-крестьянину из нового урожая возвращать хлеб монастырю.
Котовский был уже далеко, а настоятель все боялся дотронуться до бомбы. Так продолжал он лежать, пока в его келью не вошли прислужники. Шопотом попросил он их снять бомбу. Бомба же оказалась обыкновенным яблоком, обернутым в фольгу.
…А один бессарабский помещик на случай, если придет к нему Котовский, соединил свой дом прямым проводом с полицейским участком. Звонок же устроил под ковром. Стоит только нажать, как явятся полицейские и схватят Котовского.
Узнав об этом, Котовский не заставил себя долго ждать. Он вошел в дом к помещику, когда у того собрались гости на званый вечер. Вошел и назвал себя. Гости переполошились. Помещик же надменно посмотрел на вошедшего. Он сделал несколько шагов и только хотел наступить ногой на кнопку под ковром, как Котовский скомандовал ему:
– Ноги вверх!
Помещик растерялся, увидя наведенный револьвер. Пришлось ему тут же, при гостях, выполнить команду, – растянуться на ковре и задрать ноги кверху.
Так ширились легенды о Котовском, о том, как он в своей неравной борьбе с богачами умеет их высмеять и проучить. Его ловкость и дерзость воспевались в песнях.
Долгое время полиция никак не могла напасть на след Котовского. Он был поистине неуловимым, так как всюду встречал людей, готовых помочь ему скрыться от любой погони. «Попытав схватить меня не удавались, так как и крестьяне и рабочие всегда наотрез отказывались выходить и выезжать на облавы, устраиваемые по поводу моей поимки».
Самые опытные сыщики не знали, что предпринять. Они искали Котовского и одновременно боялись предстоящей встречи с ним. Были и такие полицейские агенты, которые не спешили с поимкой «опасного преступника». Свою службу в полиции они умудрялись совмещать… со службой Котовскому. Даже самый секретный агент, корреспондент Новацкий, состоявший непосредственно при губернаторе и получавший пятьдесят рублей суточных за поимку Котовского, не стеснялся брать и от него самого такую же сумму за особые услуги.
Однажды помощник пристава 3 участка Зильберг узнал, где скрывался Котовский. Но он не успел донести об этом, так как сам был арестован Котовским. Зильберг молил о пощаде, обещая быть, полезным. Котовский отпустил его.
Зильберг и другие лица предупреждали Котовского о засадах и других мерах, предпринимавшихся полицией. Выслуживаясь же перед начальством, Зильберг сообщал полицмейстеру якобы полученные им агентурные сведения о том, кого готовится «посетить» Котовский. Но сообщал каждый раз так, чтобы Котовский смог вовремя исчезнуть. Полиция прибывала на место происшествия с опозданием. Котовский дразнил и водил за нос своих врагов.
Но были и такие люди, которые дело поимки Котовского сделали целью своей жизни. Пристав второго участка, сухопарый грек Константин Хаджи-Коли, решил прославиться, изловив Котовского. Терпеливо и настойчиво следил он за его операциями.
Котовский же был дерзок и одновременно осторожен. Если раньше он главное зло видел только в землевладельцах, то теперь начал понимать неизбежность более широкой борьбы – борьбы с властями, с царским правительством.
Он расширял свою деятельность, пополняя дружину новыми людьми. Многие помещики, один за другим, стали оставлять свои имения, переезжать в Кишинев, рассчитывая, что в губернском городе они будут в большей безопасности. Но и в Кишиневе их настигала месть Григория Котовского.
К этому времени по всей губернии с новой силой вспыхнули аграрные беспорядки. Жандармы и стражники гнали по дорогам Бессарабии сотни непокорных молдавских крестьян в тюрьму и на каторгу.
6 января 1906 года десятский Василий Турта вместе со стражниками сопровождал арестованных жителей села Кручишна: Давида Вердиша, Константина Юрко, Иллариона Греку и Порфирия Карамуша. Этим людям грозило длительное тюремное заключение за захват помещичьих дров и оказание сопротивления полиции. Арестованных везли на подводах. Котовский остановил их в лесу. За его кожаным поясом виднелись рукоятки двух револьверов. С ним были его дружинники; они преградили дорогу стражникам. Котовский приказал развязать руки арестованным. А у десятского Василия Турты он потребовал сопроводительный пакет и книгу с именами арестованных. Он разорвал пакет, в котором находилось постановление об аресте, а на клочке бумаги написал своим размашистым почерком: «Арестованных освободил Атаман Адский», и эту записку вложил в книгу.
Стражники, десятский и провожатые беспрекословно выполнили все, что требовал от них Котовский. Василий Турта стоял, вытянувшись перед ним, и докладывал, что вскоре по этой же дороге должен проехать оргеевокий исправник, который везет с собой ружья. Котовский поблагодарил Турту за сведения и приказал ему немедленно убраться восвояси. Освобожденные же не знали, как отблагодарить Котовского. Всем им Котовский на прощанье пожелал больше не попадаться в руки полиции. Сам же решил выждать в лесу оргеевскюго исправника и отобрать у него ружья.
Оргеевский исправник оказался в лесу не случайно. Он уже давно охотился за Котовским. Его стражники принялись оцеплять лес. Заметив дружинников, они начали стрелять. Котовский приказал своим людям залечь и на выстрелы ответить стрельбой. После нескольких залпов дружинники быстро переменили позицию и снова открыли огонь. Они палили в воздух для устрашения противника. Оргеевский исправник Брониковский, не привыкший к сопротивлению, так растерялся, что бросил свою команду, сбившуюся в кучу, а вслед за ним побежали и стражники.
Это был первый бой, данный Котовским в лесу. Во время допроса он так рассказывал об этом столкновений: «Я с товарищами своими зашел стражникам в правый фланг, и выстрелами мы заставили их отойти».
В течение января – февраля 1906 года Котовский несколько раз отбивал у военного конвоя арестованных крестьян. Эти действия его носили неприкрытый политический характер. На дорогах Бессарабии творил он свой суд, сводя на нет постановления и распоряжения судебных властей и исправников. Освобожденные арестанты по всей Бессарабии разносили слух о том, что свою свободу они получили из рук Григория Котовского.
Бессарабские власти решили во что бы то ни стало покончить с Котовским, принять все меры для его поимки, не пожалеть средств и даже привлечь на помощь за крупное вознаграждение банду уголовников. Бессарабский губернатор лично собрал приставов и исправников и всем им грозил увольнением, если они, наконец, не схватят Котовского.
Честолюбивый пристав Хаджи-Коли лишился покоя. Он усердствовал, как никогда. Зильберг также пришел к мысли, что пора прекратить «игру», что его могут разоблачить, поэтому он решил продать Котовского по выгодной цене и поспешил заявить, что «нащупал» нити дружины. Через провокатора Зильберг подстроил Котовскому в Кишиневе конспиративную квартиру в доме № 9 по Куприяновской улице.
18 февраля 1906 года дом был оцеплен. Околоточный надзиратель Рябый схватил Котовского в тот момент, когда тот собирался выйти из дома. Увидев перед собой околоточного надзирателя, Котовский назвал себя другим именем, но когда понял, что предан, с горечью сказал: «Теперь весь мой план разрушен». При обыске у Котовского было найдено 4 рубля 25 копеек денег, красный шерстяной пояс, свисток, маска из куска оберточной бумаги синевато-серого цвета и небольшая записная книжка. Это было все его имущество, все его богатство. На нем была легкая черная куртка. Он был в высоких сапогах, на лоб была надвинута касторовая шляпа. Так одевался он, когда шел в лес к своим дружинникам. Его окружили полицейские и, соблюдая все предосторожности, повели в верхнюю часть города, мимо дворянских особняков, туда, где над окраинными домишками возвышалась мрачная кишиневская тюрьма.
По всем молдавским селам разнеслась весть о том, что Котовский захвачен полицией. В кишиневскую тюрьму потянулись скромно одетые люди с узелками и свертками. Незнакомые Котовскому люди приносили ему передачу.
Когда молдаване из сел приезжали в Кишинев на Сенной базар, они с тоской смотрели на возвышавшуюся громаду тюрьмы и думали о том, что там, за высоким каменным забором, за толстыми стенами, спрятан в клетку, закован в кандалы Григорий Котовский – их надежда и защита.