Текст книги "Лермонтов. Мистический гений"

Автор книги: Владимир Бондаренко

Обложка романа «Герой нашего времени» в переводе Владимира и Дмитрия Набоковых.

Выехав из Тифлиса в северном направлении, он знакомится в пути со старым воякой по имени Максим Максимыч. Какое-то время они путешествуют вместе, и Максим Максимыч сообщает Рассказчику 1 о некоем Григории Александровиче Печорине, который, тому пять лет, неся военную службу в Чечне, севернее Дагестана, однажды умыкнул черкешенку. Максим Максимыч – это Рассказчик 2, и история его называется «Бэла».

При следующем своем дорожном свидании ("Максим Максимыч") Рассказчик 1 и Рассказчик 2 встречают самого Печорина. Последний становится Рассказчиком 3 – ведь еще три истории будут взяты из журнала Печорина, который Рассказчик 1 опубликует посмертно.

Внимательный читатель отметит, что весь фокус подобной композиции состоит в том, чтобы раз за разом приближать к нам Печорина, пока наконец он сам не заговорит с нами, но к тому времени его уже не будет в живых".

Владимир Набоков сам не замечает, как увлекается образом Лермонтова. Будучи прекрасным прозаиком, Владимир Набоков, тем более уже исходя из самого характера Печорина, приходит к такому же выводу о близости героя с Лермонтовым, о чем пишу и я: "Автор постарался отделить себя от своего героя, однако для читателя с повышенной восприимчивостью щемящий лиризм и очарование этой книги в значительной мере заключаются в том, что трагическая судьба самого Лермонтова каким-то образом проецируется на судьбу Печорина, точно так же как сон в долине Дагестана зазвучит с особой пронзительностью, когда читатель вдруг поймет, что сон поэта сбылся".

Американский литературовед Брайан Бойд писал об этом переводе "Героя нашего времени" Набоковым: "Было решено, что Дмитрий вместе с отцом будет переводить "Героя нашего времени"… Набоков считал, что переводческая работа дисциплинирует Дмитрия – ведь именно в этом возрасте он сам переводил, под наблюдением и нажимом отца, "Кола Брюньона", – и к тому же позволит ему освоить более солидную профессию, нежели оперное пение… Но гонки на стареньком "эм-джи" влекли его [Дмитрия] куда сильнее, чем лавры переводчика… Набоков отмечал в дневнике, как мало продвинулся перевод, а чаще с отчаянием констатировал, что книга по-прежнему открыта на той же странице – это означало, что заканчивать работу ему придется самому… К июлю [1956 г.] "Герой нашего времени" был переведен, и Набоков начал писать предисловие к роману".

Если держаться последовательности событий, развивающихся в повестях и рассказах "Героя нашего времени", то они расположены примерно так: Печорин, быть может, за дуэль выслан из Санкт-Петербурга на Кавказ. По дороге к месту его новой службы он задержался в Тамани, где происходит его случайное столкновение с контрабандистами ("Тамань"). После какой-то военной экспедиции ему разрешают пользоваться водами в Пятигорске, затем за дуэль с Грушницким ("Княжна Мери") его отправляют под начальство Максима Максимыча в крепость. Отлучившись на две недели в казачью станицу, Печорин переживает историю с Вуличем ("Фаталист"), а по возвращении в крепость происходит похищение Бэлы ("Бэла"). Из крепости Печорина переводят в Грузию, затем он возвращается в Петербург. Через пять лет, вновь очутившись на Кавказе, по дороге в Персию, Печорин встречается с Максимом Максимычем и офицером – автором путевых записок ("Максим Максимыч"). Наконец, на обратном пути из Персии Печорин умирает (Предисловие к "Журналу Печорина").

Лермонтов начал писать роман "Герой нашего времени" в 1838 году. Через два года он вышел отдельным изданием и сразу же вызвал ожесточенные споры. В этом произведении Лермонтов жизнью Печорина, молодого человека 1830-х годов, отвечает на важнейший вопрос: почему люди умные и энергичные не находят применения своим недюжинным способностям и "вянут без борьбы" в самом начале жизни?

А мы продолжим: и всегда ли так происходит, во все ли времена?

Думаю, нашему президенту тоже Максим Максимыч понравился бы гораздо больше, нежели иные умные и энергичные бездельники с Болотной. Зато, в отличие от президентов, герой Лермонтова Григорий Александрович Печорин очень нравится многим великим писателям, и русским, и мировым. Этот роман оказал огромное влияние на ирландца Джеймса Джойса. Прочитанный еще в юности "Герой нашего времени" Михаила Лермонтова возбудил в ирландце желание написать нечто подобное. И он пишет "Герой Стивен", кстати, тоже автобиографический роман, начатый в 1904 году, позднее переименованный в "Портрет художника в юности" (1916). Да и герои у писателей схожие. Стивен также не может найти себя в обществе, не может обрести веру в себя, также мечется по жизни, разменивая себя на мелочи. В сентябре 1905 года Джеймс Джойс писал брату Станиславу: "Единственная такая же книга из мне известных, которая похожа на мою, – это "Герой нашего времени" Лермонтова. Правда, мой роман гораздо длиннее, кроме того, герой Лермонтова – аристократ, усталый человек, смелое существо. Сходство проявляется в общей задаче, в заглавии и местами в убийственном анализе, порой и в горьких лекарствах. В конце книги Лермонтов описывает дуэль между героем и Г. (очевидно, Джойс забыл фамилию Грушницкого, когда писал письмо брату. – В. Б.), где Г. убивают и он падает в пропасть на Кавказе. Прототип Г., уязвленный сатирой автора, вызвал Лермонтова на дуэль. Дуэль происходила на краю обрыва, на Кавказе, как и описано в книге. Можно вообразить, какие мысли появились у меня… Эта книга сильно подействовала на меня. Она не в пример интереснее любого романа Тургенева…"

У самого Джойса был такой же лютый противник, как и у Лермонтова, некто Гогарти, только их дуэль растянулась на долгие годы. В своей жесткой прозе Джеймс Джойс признается: "Я не могу писать, не оскорбляя людей". Что делать, пошляки Грушницкие всегда будут оскорблены в мировой литературе. И они всегда будут мстить, они готовы убивать всех гениев мира, от Лермонтова до Джойса. В письме брату от 18 августа 1905 года Джойс сочувственно цитировал слова Лермонтова: "По поводу "Исповеди" Руссо Лермонтов говорит, что эта книга имеет уже тот недостаток, что он читал ее своим друзьям. Исходя из тех условий, в которых писались мои рассказы, я очень сомневаюсь, чтобы они были так уж хороши".

За время написания "Портрета художника в юности", где он хотел, так же как и Лермонтов, во многом изобразить самого себя, как характерного героя времени, он постоянно обращался к опыту Лермонтова. Общий сюжет, общая задача – изображение эпохи через постижение самого себя, сходство было и в "проницательном способе изображения", в иронии по отношению к самому себе, в концентрации на внутреннем мире героя.

На примере русской прозы Джойс писал молодому ирландскому писателю Артуру Пауэру, что великое произведение литературы, для того чтобы претендовать на общечеловеческое содержание, должно рождаться исключительно на национальной почве. Эх, хорошо бы эти слова Джеймса Джойса усвоить нашим нынешним молодым писателям.

И в целом Джойс размышляет о русской прозе: "Главное, что я нахожу у всех русских, – это дотошная, нутряная приверженность своей нации… Толстой – потрясающий писатель. Он не бывает ни скучным, ни глупым, ни утомительным, ни педантичным, ни напыщенным! Он на голову выше всех остальных… Он и впрямь искренен в своих духовных исканиях, что, впрочем, вовсе не мешает ему изъясняться на превосходном русском языке с петербургским аристократическим лоском, что вовсе не мешает ему помнить имя своего прапрадеда – это вообще свойственно русскому искусству… Какой-то писака в "Иллюстрейтед Лондон ньюс" издевается над Толстым за то, что он, мол, не понимает войны. "Наивный старик", – пишет он. Черт возьми, тебе не кажется, что это уж слишком?! Приходилось тебе когда-нибудь слышать подобное хамство?! Неужели он и впрямь думает, что автор "Воскресения" и "Анны Карениной" ничего не смыслит? Неужели этот ничтожный хам смеет равнять себя с Толстым – физически, интеллектуально, творчески, морально? Мало сказать, что это нелепо, это еще и глубоко отвратительно. Может, этот журналист вздумает исправлять всего Толстого – его романы, рассказы, пьесы и прочее?"

По сути, "Герой нашего времени" был первым русским классическим романом, признанным всем миром.

Нам же остается решить каждому для себя (ибо абсолютной правды мы никогда не узнаем): написал ли предисловие ко второму изданию романа Михаил Лермонтов искренне, составляя портрет Печорина из пороков всего поколения, или же, описывая жизнь во всех ее причудах, рассказывая все те любовные и фаталистические истории, которые есть в "Герое нашего времени", он во многом брал материал для главного героя из себя самого и ссылка на придуманных героев простое оправдание для власть имущих? Василий Аксенов тоже позже в "Правде" отказался от своих "звездных мальчиков", но он-то был одним из них.

Сам гениальный роман не станет хуже ни от одного, ни от другого толкования, но, поверив в немалую автобиографичность "Героя нашего времени", мы с вами легче поймем самого героя.

Ведь это же он сам был в Тамани и правдиво, до мелочей дивно описал всю свою историю. Я специально ездил в Тамань по местам этой поездки, вездесущие краеведы уже до мелочей указали, кто там жил в этой хате, что за товары везли (не оружие ли?) контрабандисты, сколько дней провел Михаил Лермонтов в Тамани. Да и знаменитая кража всего имущества, доставившая Лермонтову позже столько хлопот, тоже произошла, как мы знаем, в Тамани.

Он сам и написал: "Отчего же вы не веруете в действительность Печорина?… Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?"

О Печорине можно говорить сколько угодно много, связывая его с Лермонтовым или не связывая, но в чем-то и на самом деле Михаил Лермонтов копнул "в самые глубины души человеческой…". А какие созданы в романе чудные образы любимых женщин, пусть и брошенных Печориным, но так любовно описанных! Там проглядывают и Варенька Лопухина, и Катенька Сушкова, говорят, что и одна из сестер Мартыновых.

Я пробую не вдаваться в анализ романа, а читаю его как еще одну зашифрованную автобиографию великого русского поэта. Где подробные бытовые описания офицера, побывавшего на Кавказе, соединяются с пророчествами Лермонтова опять же в отношении самого себя. Перечитаем внимательно "Княжну Мери", сцену дуэли Печорина и Грушницкого, и мы как бы оказываемся на дуэли самого Лермонтова с Мартыновым. Детали предельно автобиографичны, автор описывает свое пребывание в Пятигорске летом 1837 года. Узнаваемы и многие персонажи, доктор Вернер списан с доктора Н. В. Майера, в образе Веры явно узнаваема Варенька Лопухина. Схож и образ Грушницкого с образом Мартынова. Вот только его герой Печорин гораздо хуже, чем сам Лермонтов. Писатель явно описывает себя без лишнего любования, скорее, с неким негодованием. Он сам преувеличивает свои пороки. Посмотрите, как хладнокровно Печорин убивает Грушницкого. Эх, было бы так на самом деле. В жизни-то на первой и на второй дуэли Михаил Лермонтов стрелял вверх (или же совсем не стрелял, направив дуло пистолета вверх?). Хотя повод для дуэли был самый достоверный. Зачем Грушницкий всему миру рассказывает о том, что Печорин провел ночь с юной княжной? Печорину, положим, до этой болтовни и дела нет. Но даже если бы это было и так, достойно ли дворянина и офицера уличать княжну в развратности? Даже если бы Печорин промолчал, неужели не нашлось бы ни одного дворянина, который бы защитил честь княжны? Даже при нынешней безнравственности, кому какое дело, кто у кого бывает по ночам? Я уж не говорю еще и про попытку не зарядить печоринский пистолет. Это уже смахивает на попытку убийства, а не на дуэль. Нечто подобное было и в дуэли самого Лермонтова. Грушницкого убили по всем правилам, за дело, это не было простым баловством дворянского бездельника. Жаль, что никто так и не убил на дуэли Николая Мартынова.

Поверх автобиографической хроники событий в курортном городке автор пишет уже вымышленную историю о характерах и развитии самой эпохи. Да и противостояние гордого и яркого Печорина и мелкого и пошлого Грушницкого соответствует истинным героям того времени. Меня поражает лишь то, как решительно сам автор производит в романе свой выстрел в Грушницкого и как решительно он же отказывается от такого же выстрела в реальной дуэли с Мартыновым. Он как бы сам здорово преувеличивает свой демонизм. Печорин напрямую ассоциируется с Демоном. И все вроде бы лермонтовские типажи. В разговорах, в письмах, в прозе и стихах Михаил Лермонтов мог сколько угодно себя демонизировать, но в жизни он Демоном не был. Что и доказали наглядно обе дуэли. Лермонтов не просто был беспощаден к себе в демонстрации своих недостатков, он явно их гиперболизировал.

Его современники пишут о том, что за позой высокомерного и презирающего всех человека в реальности скрывался совсем иной, и добрый, и скромный, верный и в дружбе, и на службе. Эх, жаль не разглядел его настоящий характер император Николай I, не сумел вчитаться ни в "Бородино", ни в "Песню про… купца Калашникова", ни даже в "Демона". И на самом деле часто Лермонтов демонстрировал презрение к большинству окружающих, не скрывал свое избранничество. Но не случайно же в товарищеской среде его любили и ценили, и не только за талант. Не случайно с ним шли в разведку.

У нас с войны осталась поговорка: "Я бы с ним в разведку не пошел", то есть – ненадежный человек. Высшая проба человеческих качеств. Если Михаил Лермонтов долгое время ходил в разведку да еще собирал в свой разведотряд добровольцев, значит, и все сопливые упреки и прошлых, и нынешних лермонтоведов, оправдывающих Мартынова и обвиняющих Лермонтова в отвратительных человеческих качествах, несостоятельны. Дворянский свет, увы, это и было самое гнилое и пошлое болото, состоящее из людей, которые никогда бы и ни с кем ни в какую разведку бы не ходили. Увы, и поведение всех псевдодрузей Лермонтова после дуэли тоже столь же омерзительно. Какая уж тут разведка! Даже признать свое участие или неучастие в дуэли ни у Алексея Столыпина, ни у Сергея Трубецкого не хватило сил. Утонули в собственном вранье и Васильчиков, и Глебов. Вот они все и были явные "герои нашего времени".

Эх и напугал же Лермонтов своим Печориным мелкого и ничтожного Мартынова! Уверен, тот почти до самого конца дуэли видел перед собой Печорина и ждал выстрела, а не дождавшись, мстительно выстрелил в "презирающего" его человека. Сконцентрировав в образе Печорина весь свой преувеличенный демонизм, Лермонтов и впрямь напугал своим героем окружающих его недалеких людей. Надо ли было стрелять в негодяя Грушницкого, надо ли было пугать контрабандистов возможным разоблачением, надо ли было так поступать с Бэлой, да и с княжной Мери? Если бы большинство читателей не видели бы определенной близости героя с автором, если бы речь шла о явно вымышленном персонаже, думаю, не было бы и дуэли на Кавказе. Лермонтов сам наблюдает и любовно выписывает свои вымышленные пороки. Разве ему не понятна вся обида Максима Максимыча, так жаждавшего встретиться с былым другом и сослуживцем и наткнувшегося на высокомерную презрительность Печорина? Копаясь в себе самом, Лермонтов копается и в людском характере как таковом. Через свою душу и свои пороки он показывает всю пустоту николаевского правления страной. Вот уж верно пишет Белинский: "Лермонтов великий поэт: он объектировал современное общество и его представителей".

Так о чем же повествует этот роман? Как всегда бывает у Лермонтова, не сохранилось ни одной рукописи «Бэлы». Так и осталась эта повесть самой загадочной частью романа, которую трактуют, кто как хочет. Но, к счастью, сохранилась тетрадь, где есть рукописные тексты «Максима Максимыча», «Фаталиста» и «Княжны Мери», в которой всё написано рукой поэта, за исключением отрывка в «Княжне Мери», написанного рукой А. П. Шан-Гирея. На обложке рукой Лермонтова написано первое заглавие романа: «Один из героев начала века». По всей вероятности, это первоначальный текст. С. А. Раевский в письме А. П. Шан-Гирею 8 мая 1860 года, между прочим, отмечал: «Мишель почти всегда писал без поправок». В эту тетрадь вклеен автограф Предисловия к «Журналу Печорина». Хранятся в РНБ и черновой автограф Предисловия к роману в альбоме Лермонтова 1840–1841 годов (карандашом), и авторизованная копия «Тамани», написанная А. П. Шан-Гиреем с пометками Лермонтова [50]50
  Русское обозрение. 1890. № 8. С. 743.


[Закрыть]. Вот, собственно, и весь рукописный фонд к роману. Не лучше обстоят дела и с автографами его стихов.

Замысел романа, скорее всего, возник летом 1837 года на Кавказе. Но уже основная работа над романом шла в Петербурге с 1838 по 1840 год. Когда и какая повесть была написана раньше, какая позже, тоже неизвестно. И как дружно многие знакомые уничтожили все хранившиеся у них рукописные материалы, которые могли бы хоть подсказать историю создания романа. Вряд ли уже новые материалы когда-нибудь и появятся.

Известный русский литературовед Б. М. Эйхенбаум заметил, что в начале "Максима Максимыча" сказано – "Бэла" была начата во время остановки во Владикавказе: "Мне объявили, что я должен прожить тут еще три дня… и я, для развлечения, вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей…" Из этих слов видно, что во время работы над "Максимом Максимычем" "цепь повестей" уже определилась. Одновременно с предисловием ко всему роману, включенным во второе издание, весной 1841 года Лермонтов написал для сборника А. П. Башуцкого "Наши, списанные с натуры русскими" очерк "Кавказец", завершающий так приглянувшийся Николаю I образ Максима Максимыча, но цензуру почему-то этот очерк не прошел. Может, надо было как-то переслать очерк самому императору?

Позже, после наброска повести "Штосс", Михаил Лермонтов задумал целых три исторических романа. Планы у писателя были громадные, так что ни о каком самоубийстве он не помышлял. Не сбылось.

Белинский писал об этом последнем большом эпическом замысле Лермонтова в статье, посвященной второму изданию "Героя нашего времени": "…пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни, – отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться вглубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое единство, по примеру куперовской тетралогии, начинающейся "Последним из могикан", продолжающейся "Путеводителем в пустыне" и "Пионерами" и оканчивающейся "Степями"…"

Как считают ученые, замысел первого романа, скорее всего, был связан с Пугачевским восстанием, может быть, с завершением начатого "Вадима". Второй роман – "из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене". Третий роман – "из Кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране".

Может быть, он вернулся бы и к "Герою нашего времени". Пишет же предполагаемый путешествующий офицер, которому попали в руки тетради Печорина:

"Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.

Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? – Мой ответ – заглавие этой книги. "Да это злая ирония!" – скажут они. Не знаю".

Вместо Лермонтова уже о Печорине стал размышлять его самый искренний и верный критик Виссарион Белинский, за что ему честь и хвала. "В основной идее романа г. Лермонтова лежит важный современный вопрос о внутреннем человеке, вопрос, на который откликнутся все, и потому роман должен возбудить всеобщее внимание, весь интерес нашей публики. Глубокое чувство действительности, верный инстинкт истины, простота, художественная обрисовка характеров, богатство содержания, неотразимая прелесть изложения, поэтический язык, глубокое знание человеческого сердца и современного общества, широта и смелость кисти, сила и могущество духа, роскошная фантазия, неисчерпаемое обилие эстетической жизни, самобытность и оригинальность – вот качества этого произведения, представляющего собою совершенно новый мир искусства…"

Лермонтов использовал в своем новаторском и по сию пору романе такие жанры, как путевой очерк, дорожный рассказ, светская повесть, кавказская новелла, добавив еще и психологический рассказ-эссе, и мистическую новеллу… и смело соединил всё свое варево в единый роман. Это уже было подлинным новшеством.

По словам Николая Михайловича Сатина (товарища Лермонтова по Московскому университетскому пансиону), будущие герои романа: княжна Мери, Грушницкий и доктор Вернер были списаны с оригиналов как раз в этом году. "…Он писал тогда свою "Княжну Мери" и зорко наблюдал за встречающимися ему личностями. Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и в особенности милого, умного и оригинального доктора Майера", – пишет Сатин в своем труде "Отрывки из воспоминаний".

Хронология написания повестей не установлена точно, но предполагается, что ранее других (осенью 1837 года) написана "Тамань", затем "Фаталист", "Бэла", "Максим Максимыч". Такую последовательность предложил Б. М. Эйхенбаум.

Как все помнят, начинается роман повестью "Бэла", может быть, самой загадочной повестью из всего цикла. В младшую дочь кавказского князька влюбляется Печорин. Он легко уговаривает брата Бэлы Азамата выкрасть для него сестру взамен на коня, которого Печорин в свою очередь выкрадет у абрека Казбича. Казбич в отместку убивает отца Бэлы, Азамат исчезает вместе со своим конем вовсе. Некое равновесие разрушено, между горцами и казаками, между самими офицерами, между самими абреками. В конце концов гибнет и Бэла, скрывается в горах Казбич. К тому же за четыре месяца совместной жизни Бэла изрядно надоела и самому Печорину. Дочь гор Бэла… Она влюбилась в Печорина. Ее, как дочку, лелеет Максим Максимыч. Но они оба в равной степени не нужны Печорину.

Вслед за "Бэлой" следует как бы проходная повесть "Максим Максимыч", где появляется на сцене и сам герой Григорий Александрович Печорин. Мельком поздоровавшись с ждавшим его всю ночь Максимом Максимычем, Печорин уезжает в Персию. В гневе старик оставляет все тетради с записями Печорина проезжавшему офицеру, от лица которого и идет повествование.

Затем идут уже тетради Печорина, написанные им самим. Сначала Предисловие к "Журналу Печорина", следом "Тамань", "Княжна Мери" и "Фаталист".

Сначала мы узнаем о герое со слов других, во второй части романа он уже сам рассказывает о себе и о своей жизни.

Обидно, что и впрямь все действия героя, даже на Кавказе, практически на передовой, сосредоточены или на игре в карты, или на любовных приключениях, или на от скуки разыгранной дуэли. Написано замечательно, образы яркие и запоминающиеся, но о чем роман?

После Бэлы второй женский образ – это, конечно, княжна Мери. Умная, красивая, тактичная. Сколько же надо иметь внутренней силы, чтобы полюбить Печорина со всеми его душевными провалами? Как писал Шекспир: "Она его за муки полюбила…" Но, к сожалению, в отличие от Отелло, Печорин не полюбил княжну "за состраданье к ним". Женщинам в романе повезло, они хоть испытали чувство подлинной сильной любви. Пусть и несчастной, но завораживающей. Но, в целом, роман "Герой нашего времени" не только лишен значимого действия, а в чем-то повторяет лермонтовское стихотворение "Дума" (1838).

 
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
 

Разве не об этом же постоянно размышляет и Григорий Печорин? Разве это не его слова?

 
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
 

В «Герое нашего времени» мы читаем ту же насмешку над «промотавшимся» обществом. Но и сам Печорин, полный и ума и энергии, такой же притомившийся герой на празднике чужом. Не случайно же писал о нем Белинский: «В Печорине мы встречаем тип силы, но силы искалеченной, направленной на пустую борьбу, израсходовавшейся по мелочам на дела недостойные… Печорина не запугаешь ничем, его не остановишь никакими препятствиями; кожа у него, правда, женская и рука аристократическая, но он, этой аристократической рукой, наносит смерть не хуже любого дикаря».

И кому нужна его богатырская сила? Все его приключения в Тамани, в Пятигорске, в горах Кавказа лишены величия замысла. На самом деле, нам понятнее контрабандисты, понятнее Азамат или Казбич, все эти вольные бесстрашные горцы, понятен служивый и благородный кавказец Максим Максимыч. Печорин не понятен даже самому себе, тем более он не понятен и автору.

Григорий Александрович Печорин завораживает читателей своей воистину богатырской силой, он покоряет всех, но дальше-то что ему делать с покоренными? Не знает. Убивать, как Грушницкого, проходить снисходительно мимо, как он прошел мимо Максима Максимыча? Возлюбленных можно и бросить, но что делать со всем обществом, со всем остальным человечеством?

Таким же богатырем был и сам Михаил Юрьевич Лермонтов. Несостоявшимся народным богатырем. Остается только догадываться, что же таилось в той главной тетради, которую рассказчик обещает читателю со временем предоставить. Каким был бы новый герой Лермонтова? Но будем довольствоваться и тем, которого мы получили. Это ведь правда и о нас самих.

Роман "Герой нашего времени" – это откровение всего XIX века. Его "умная ненужность" всегда будет нужна читателю. Его горькая насмешка над миром на самом деле полна надежды в этот мир. Его ирония над человеком полна надежды в человека. Он своим романом зовет нас в разведку, смелые всегда пойдут с ним.

С этим романом, вышедшим в Санкт-Петербурге, Михаил Лермонтов и поехал в свою вторую ссылку. За что же его вновь наказал император?