Текст книги "Лермонтов. Мистический гений"
Автор книги: Владимир Бондаренко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
«Печальный демон, дух изгнанья…»
Пожалуй, никто не будет отрицать, поэма «Демон» – главное поэтическое творение Михаила Лермонтова. Шедевр мировой поэзии. Я не собираюсь сейчас писать литературоведческую статью, это иной жанр. Но поэма «Демон» – это и значительная часть жизни Лермонтова, веха в его биографии. Да и работал он над этой поэмой с 1829 года до самого конца своей жизни.
Историки литературы и литературоведы немало писали и пишут о влиянии на поэму "Демон" и пушкинских стихов "Ангел" (1827) и "Демон" (1823), и байроновского "Каина", и "Фауста" Гете, и "Потерянного рая" Мильтона… Всё так. Но не будем вечно искать у наших русских гениев те или иные заимствования. Интереснее проследить демоническое начало в судьбе самого Лермонтова. Иные историки и литературоведы из самых добрых побуждений переводят само "демоническое начало" как некую дерзость, вольность. Увы, не будем скрывать: в демонизме всегда есть и богоборческое начало.
Прислушаемся к самому поэту. Как-то князь В. Ф. Одоевский его спросил:
– Скажите, Михаил Юрьевич, с кого вы списали вашего Демона?
На что поэт шутливо ответил:
– С самого себя, князь, неужели вы не узнали?
– Но вы не похожи на такого страшного протестанта и мрачного соблазнителя, – стал оправдывать своего собеседника Одоевский.
– Поверьте, князь, я еще хуже моего Демона.
Все участники разговора рассмеялись. Но шутка запомнилась, стали поговаривать об автобиографическом характере поэмы, стали искать прототипы.
Конечно же нет никаких реальных прототипов ни у Демона, ни у Тамары. Но и отвергать признание самого Лермонтова в близости к образу Демона мы не будем. Было в нем и на самом деле некое демоническое начало. Как тут не вспомнить о его далеком предке Томасе Лермонте, уведенном в царство мифических фей.
Да и сам Демон лермонтовский не похож на героев поэм его великих предшественников. Настолько самостоятелен, что скорее я соглашусь с высказыванием остроумного великого князя Михаила Павловича, заметившего после прочтения поэмы:
– Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли – духа зла или же дух зла – Лермонтова?
И впрямь, не юный поэт в 15 лет придумывал самые разные инфернальные образы, а в нем самом с детства витали некие силы. Не будем погружаться с головой в демонологию, но признаем, что скорее уже с детства, с рождения в судьбе Михаила Лермонтова присутствовало мистическое демоническое начало. И потому уже в самом начале его творчества, с 1823 года сквозь все откровенные подражания и заимствования Пушкину или Байрону, Гёте или Жуковскому просматривалась чисто лермонтовская надмирная, надземная, космическая линия.
Когда он писал первые варианты поэмы в 1829 году, еще учась в университетском Благородном пансионе, ему представлялись два героя – демон и ангел, влюбленные в одну монахиню. Потом его демон, влюбившись в монахиню, из ревности к ангелу губит свою возлюбленную. Естественно, как и всё у Лермонтова, уже в первых набросках "Демона" видны следы автобиографизма. Для меня – это скорее автобиографизм души самого поэта, его чувства, прорастающие из чисто человеческих, юношеских эмоций. Во второй редакции поэмы (1831) он пишет:
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой…
Впрочем, он и в лирических стихах, посвященных конкретной женщине, тоже сравнивает себя с падшим демоном. Можно, конечно, стать светским хроникером и найти не одну документальную историю из жизни Лермонтова о том, как он обольстил женщину, которая была готова к встрече с ангелом, тоже вполне конкретным человеком, соперником поэта. И даже такая история была не одна. Почти все его страсти тех юношеских лет, и Сушкова, и Иванова, и Лопухина, по-своему были обольщены Лермонтовым-демоном и имели при этом своего ангела, позже ставшего законным мужем. Бывало и наоборот: поэт увлекается, любит свою подружку, но вскоре она ему прискучит, но ее былой ангел уже ее покинул. Героиня обречена на гибель. Я не буду сейчас расписывать все эти документальные версии. Ибо за автобиографической правдой факта у Михаила Лермонтова всегда скрывается, даже помимо его желания, глубинный замысел, его постижение страстей человеческих. Его взгляд с небес. Автобиография его души, его глубинных противоречий.
Самым космическим поэтом на Руси был Михаил Юрьевич Лермонтов. Небо было изначально его стихией. Если другие поэты смотрели с земли – в небо, то Михаил Лермонтов, скорее, смотрел с неба на землю. С неба посылал нам свои вирши.
Еще шестнадцатилетним юношей он писал: "Люди друг к другу / Зависть питают;/ Я же, напротив, / Только завидую звездам прекрасным, / Только их место занять бы желал". Впрочем, так и случилось. Всю свою поэтическую жизнь он прожил в звездном мире. Он говорил с Богом, как с равным, ибо "совершенная любовь исключает страх". И Бог принимал его, как равного, ибо стихи его несли небесную благодать людям. "По небу полуночи ангел летел, / И тихую песню он пел; / И месяц, и звезды, и тучи толпой / Внимали той песне святой…"
Разве с таким поэтом Россия не должна была первой повернуться к космосу? Если весь космос внимал святой песне Михаила Лермонтова? Тем и отличается Лермонтов от других замечательных писателей русских, что у них изображен человек природный, смущающийся перед небом. А у Лермонтова человек уже совершенен, он прошел уже свое прошлое, перед ним лишь настоящее и будущее, и он готов увидеть новый мир, готов познать его, полететь ввысь.
Михаил Лермонтов плывет перед нами на своем воздушном корабле по синим волнам океана, куда-то вдаль, в космос, к неведомым вершинам, "лишь звезды блеснут в небесах", и сопровождают поэта в этом полете лишь близкие и равные ему люди, которых он ценил и на грешной земле. И никого более.
Внимательный читатель заметит, поэзия Лермонтова почти вся – на вершинах: "Горные вершины спят во тьме ночной…", "На севере диком стоит одиноко / На голой вершине сосна…", "Ночевала тучка золотая / На груди утеса-великана…", "Терек воет, дик и злобен, / Меж утесистых громад". Но если и спускается он на равнину, то вместе с ним спускается и всё звездное небо. И опять с ним наедине космическое пространство.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Где, с какой галактики, с каких космических высот глядит сверху на нас поэт и отмечает наши земные судьбы?
И где он заметил еще до всяких космических полетов голубое сияние земли? Кто подсказал? И впрямь, с Богом на равных. Потому казались ему такими ничтожными все эти мелкие человеческие подробности. Какие-то нелепые ссоры, дуэли… «Да не буду я стрелять в этого дурака», – сказал он в адрес Мартынова. Всё земное, плотское его как бы мало задевало. Он еще при жизни уже пережил свое бессмертие. Потому он и писал: «Россия вся в будущем», что предвидел это будущее. Предвидел и свое величие, и величие России. Если он и спорил с небом, то не о своей личной судьбе, а о судьбе России. Он творил для нас новый небесный миф: «Я, Матерь Божия…», «Ангел», «Выхожу один я на дорогу…»: он был апостолом Михаилом. Думаю, такого тонкого, такого космического поэта, как Михаил Лермонтов, нет более ни на Руси, ни в мире. Есть выше его по стилистике, совершеннее по замыслу, изобретательнее по композиции, но такого русского чародея, которого увела некая сила так рано в небесный мир, больше нет. Один его сон во сне, наивный, простой и волшебный по исполнению, стоит многих высоких томов. Казалось бы, опустили его с космических небесных высот на самую нашу грешную землю:
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя…
Вскоре, 15 июля 1841 года поэт и на самом деле оказался с свинцом в груди в долине Дагестана… И уже погибшему герою стихотворения снился вечерний пир в родимой стороне. На пиру одна душа младая, в разговор веселый не вступая, сама погрузилась в грустный сон:
Такой ужасающий сон во сне притягивает своей фантасмагорией. Лермонтов, как бы пролетая в небесах над Россией, сбрасывает нам свои моменты истины, изумительные мгновения.
…Но, увы, как всё в России, так и творения Михаила Лермонтова не были завершены. Впрочем, он это предвидел еще в своей "Русской мелодии" 1829 года: "И слышится начало песни! – но напрасно! / – Никто конца ее не допоет!.."
Его любят изображать многие исследователи падшим ангелом, но даже сама история написания поэмы "Демон" очень ясно показывает любому внимательному читателю, как демоническое начало в его поэзии постепенно смирялось перед душой его ангела-хранителя.
"Ее душа была из тех, / Которых жизнь – одно мгновенье / Невыносимого мученья, / Недосягаемых утех…" – это же ангел не только Демону говорит, и не только о душе героини поэмы Тамары. Думаю, так же унесена была на небо и душа самого поэта, как бы ни боролись за нее демоны: "И рай открылся для любви…"
Начинает свою великую поэму Михаил Лермонтов с рассказа о судьбе Демона, о тех временах, когда "блистал он, чистый херувим", когда на небе он "верил и любил".
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Он был чистым ангелом и не знал ни злобы, ни сомнения. Но всё прошло… он стал Демоном, падшим ангелом.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И зло наскучило ему.
История написания «Демона» – это история взросления, мужания и озарения самого поэта. Отношение к Демону менялось у Лермонтова, спор шел в нем самом. Разные редакции поэмы, разные посвящения и финалы как бы оспаривают друг друга. Не надо привязывать поэму ни к возлюбленной поэта Варваре Лопухиной, хотя существует посвящение ко второму варианту поэмы 1831 года «Прими мой дар, моя мадонна!..», ни к членам императорской семьи, в том числе и к загадочной великой княжне Марии Николаевне, дочери императора Николая I, со всем ее сложным отношением к творчеству поэта.
Да, был условно называемый, а ныне многими отвергаемый лопухинский вариант поэмы "Демон", был и так называемый придворный, последний вариант 1839 года. Но я вообще немного скептически отношусь к влиянию женщин на творчество Михаила Лермонтова.
Ни "Валерик", ни "Я, Матерь Божия…", ни "Нищий" я бы не отнес к любовным творениям поэта. Кому бы он ни посвящал свои стихи, стоило ему чуть углубиться в саму поэзию, и от его милых граций ничего не остается, любовная тема уходит на второе или третье место. Даже в простых альбомных стишатах. А уж тем более в поэме "Демон". Кстати, и начинал он ее в 1829 году еще задолго до всех своих пылких романов. Нередки у него были и перепосвящения тех же самых стихов из альбома в альбом, но об этом позже. Конечно, и во всех первых редакциях поэмы можно найти бытовую основу. Лермонтов встречается с возлюбленной, увлекается ею, но при ней кто-то другой или она выходит замуж. И он с гневом обрекает былую возлюбленную на мистическую гибель, посмеиваясь над тем или иным ангелом. О романтических увлечениях поэта я расскажу в другом месте, но сверх всех земных историй, без которых и нет самой литературы, царят уже грандиозные мистические символы и космические образы. После возвращения с Кавказа он не то что вписывает в поэму "Демон" какие-то этнографические наблюдения и пейзажные зарисовки, а избавляется от автобиографических следов и личных историй. Чем достовернее становится историческая основа поэмы, реальнее грузинская природа, тем более мощным и властным, обаятельным и легендарным видится образ Демона. Впрочем, укрупняется и образ Тамары. Если уж сравнивать этих героев, то разве что с шекспировскими.
Я с большим интересом прочитал книгу Д. А. Алексеева "Тайна кода Лермонтова". Допускаю, что в разных поздних вариантах поэмы он отталкивался от реальной помолвки великой княжны Марии Николаевны и герцога Лейхтенбергского, состоявшейся как раз 4 декабря 1838 года, и не случайно этим днем помечен так называемый "придворный вариант поэмы". Могут пригодиться и все подробности их великосветской жизни. Но, честно говоря, для понимания самой поэмы "Демон" ни великая княжна Мария Николаевна, ни ее будущий супруг, герцог Лейхтенбергский, не так уж долго и проживший в нелюбимой им России, ничего не дают.
И развивалось действие поэмы от первого варианта 1829 года до последнего восьмого варианта декабря 1839 года отнюдь не в зависимости от любовных увлечений поэта или от его придворных интриг. Все эти посвящения и сюжетные подробности лишь обрамляют главный замысел поэмы, служат малозначащими декорациями. Посвящать всю книгу поискам второстепенных прототипов и ничего не говорить о сокровенном и сложнейшем замысле поэмы, на мой взгляд, мелковато для такого мощного творения.
"Демон" – самое загадочное произведение в русской поэзии, но не потому, что столь трудно угадываемы женщины-адресаты. Так ли волнуют всех любителей поэзии Михаила Лермонтова тайны его любовных похождений? Читая разные варианты "Демона", скорее, видишь развитие его характера, его отношение к добру и злу, его понимание мира.
Еще в 15 лет, студентом Московского университета, Михаил Лермонтов пишет стихотворение "Мой демон" (1829). Это для начала некое олицетворение зла, которое поэт ощущает и в себе самом. "Собранье зол его стихия…" Он равнодушен и к природе, и к людям. "Он чужд любви и сожаленья". Лишен жалости и сострадания. Поэт как бы предвидит всю свою дальнейшую жизнь, как борьбу с этим демоном.
Этим стихотворением Лермонтов уже на всю будущую жизнь четко отделил себя от демона зла, как бы потом он в разговорах или в стихах и не надевал на себя порой его маску, не говорил о демоне своей поэзии. Конечно, демон уже до конца дней не отставал от поэта и даже озарял его лучом чудесного огня, но он же поступал с ним, как в поэме с Тамарой, не дав ему достигнуть совершенства, лишив его и в жизни, и в поэзии счастья. Так и оставив его несовершенным, недооцененным гением. Совершенствуя образ Демона, поэт в то же время и боролся с ним, преодолевал его. Путь постижения демона и в себе и в мире у Лермонтова продолжался от «Моего демона» до незавершенной «Сказки для детей».
Уже в "Сказке для детей" он как бы вспоминал о поразившем его с детства образе героя:
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно… и душа тоскою
Сжималася – и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Вот этот дикий бред и назывался поэмой «Демон». Еще Николай Гоголь заметил: «Признавши над собою власть какого-то обольстительного демона, поэт покушался не раз изобразить его образ, как бы желая стихами от него отделаться. Образ этот не вызначен определительно, даже не получил того обольстительного могущества над человеком, которое он хотел ему придать. Видно, что вырос он не от собственной силы, но от усталости и лени человека сражаться с ним. В неоконченном его стихотворении, названном „Сказка для детей“, образ этот получает больше определительности и смысла. Может быть, с окончанием этой повести… отделался бы он от самого духа…»
Демоническими чертами наделяет Лермонтов героев своих ранних произведений: горбуна Вадима в неоконченной повести "Вадим", взбунтовавшегося против мира Арбенина в пьесе "Арбенин" и позднее в "Маскараде". Но в нем была потребность сосредоточиться уже не на демоническом герое, а на самом Демоне.
В заметках за 1830 год он сначала пишет о замысле поэмы "Ангел смерти": "Написать поэму "Ангел смерти". Ангел смерти при смерти девы влетает в ее тело из сожаления к ее другу и раскаивается, ибо это был человек мрачный и кровожадный, начальник греков. Он ранен в сражении и должен умереть; ангел уже не ангел, а только дева, и его поцелуй не облегчает смерти юноши, как бывало прежде. Ангел покидает тело девы, но с тех пор его поцелуи мучительны умирающим". Вроде бы поэма об ангеле смерти, но не случайно следующая запись в дневнике уже касается поэмы "Демон": "Memor: написать длинную сатирическую поэму: приключения Демона". Эти замыслы у молодого поэта тесно взаимосвязаны, где ангел, там и демон.
Поэма "Ангел смерти" датируется самим автором "1831 года сентября 4-го дня". В самой поэме действие переносится в Индию, на так манящий всегда Лермонтова восток, грек превратился в отшельника Зораима, напоминающего нам древнего пророка Зороастра, основателя древней религии огнепоклонников, распространенной в Иране, Афганистане и части Индии. Зораим гибнет, ангел тоже покидает тело уже смертной женщины и возвращается на небеса. Но это уже не светлый ангел, "…за гибель друга в нем осталось / Желанье миру мстить всему". Ангел на пути превращения в Демона. Но из сатирической поэмы о Демоне ничего не получилось. Не тот герой, да и не тот автор. Демон требовал своего воплощения, автор начинал познавать своего Демона.
Как всегда у раннего Лермонтова, поэма "Ангел смерти" отталкивается от одного из западных творений – новеллы Ж. П. Рихтера "Смерть ангела", но тоже, как всегда у поэта, использовав в какой-то мере идею и сюжет Рихтера, Михаил Лермонтов своей поэме дает другой собственный смысл, вместо милосердия Неба идет схватка добра и зла. Поэтому я не люблю говорить о влиянии на Лермонтова тех или иных его великих предшественников. Сюжеты, мифы, имена героев поэт может еще поначалу щедро заимствовать у других, но с какой самостоятельностью и независимостью с первых же своих, еще несовершенных, творений он развивает свое понимание мира, свое познание и человека, и неба.
Не хуже, чем Шекспир, который всегда заимствовал сюжеты и образы из творений самых разных авторов, но использовав их как зацепку для собственного замысла, дальше уже творил свои гениальные трагедии и комедии. Михаил Лермонтов тоже часто брал из какой-нибудь западной поэмы или цикла стихов первичную схему действия, но затем разворачивал в своей поэзии уже по мистическим лермонтовским законам постижения мира.
К своему Демону он подбирается и в другой своей ранней поэме "Азраил", уже посвященной мусульманскому ангелу смерти. Не познав к тому времени как следует Кавказ, еще живя в Москве и подмосковном Середникове, учась в пансионе и Московском университете, читая в оригинале всех английских, французских и немецких авторов, тем не менее он тянется на восток – в Индию, в Персию. Как северная сосна на голой вершине, он мечтает о прекрасной пальме, растущей там, "где солнца восход".
В первом варианте 1829 года мы еще видим однозначного прямолинейного Демона зла, осознанно и мстительно соблазняющего монахиню. Это унылый и мрачный ледяной Демон. Первый вариант "Демона" Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. Он состоит из стихотворных этюдов и двух прозаических записей сюжета. Это лишь наброски поэмы, два посвящения, два конспекта сюжета, которые и были позже воплощены. Начинающий поэт только набрасывает разные варианты сюжета. "Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его наконец любит, но демон видит ее ангела-хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой…"
Всё действие вне времени и пространства. Демон хоть и побеждает в первых вариантах поэмы, но остается каноническим злодеем. Нет и никаких еретических мотивов. Мировой злодей соблазнил юную монашку и умчался, довольный победой зла. Оставь он таким сюжет, поэма вряд ли заинтересовала бы читателя. Но гений на то и гений, чтобы отказываться от пошловатой обыденности. Впрочем, уже в первом варианте у пятнадцатилетнего подростка родились изумительные строки: "Печальный демон, дух изгнанья…" Так и останется блуждать, летать над грешною землей этот печальный Демон во всех восьми редакциях поэмы. Останется неизменным и размер поэмы.
Какой-то период времени Михаил Лермонтов собирается перенести действие "Демона" ко времени "пленения евреев в Вавилоне". Но библейский "Демон" так и остался в планах.
Вторая редакция поэмы, уже достаточно большая, 442 стиха, была написана в московском пансионе в начале 1830 года. Дополнения к этой редакции уже датированы 1831 годом. В этой второй редакции поэмы 1830 года действие переносится в Испанию. Но надолго ли? Появляются "лимонная роща", "испанская лютня".
В третьей редакции 1831 года появляется посвящение, по версии Павла Висковатого, адресованное Вареньке Лопухиной: "Прими мой дар, моя мадонна!.." И уже идет сравнение автора с образом Демона, и уже его любимая, как героиня поэмы, бережет этого мрачного Гения для небес и для надежд. Можно было бы увлечься сопоставлением образа монашки с Лопухиной, а самого Лермонтова с Демоном, но… этого не дает сделать сам поэт. Действие поэмы развивается и глубже, и дальше, чем простой пересказ земной любви поэта. В третьем варианте поэмы, московского периода его страстных увлечений, появляется знаменитый еретический диалог Демона и монахини: "Зачем мне знать твои печали…", в котором Демон уже отрицает Божий промысел. Этот диалог был вычеркнут лишь в придворной редакции поэмы.
И на самом деле, зачем императрице и ее дочерям, великим княжнам, знать печали Демона или знать печали поэта? Да и рискованно. Но в оригинале поэт этот диалог не вычеркнул. Появилась в третьем варианте и "Песнь монахини". В это же время Лермонтов продолжает работу и над другими своими поэмами "Азраил" и "Ангел смерти". Что-то его явно не удовлетворяет в познании Демона. Он пишет в конце четвертой редакции: "Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет. – В прозе лучше".
Михаил Лермонтов начинает писать роман в прозе времен Пугачевского восстания "Вадим" с демоническим Вадимом в центре событий. И здесь что-то его не удовлетворяет. Тем более в жизни у него не заладилось с Московским университетом, затем Санкт-Петербургским, он поступил учиться в Школу юнкеров. На два года отвлекся от почти всех поэтических замыслов. Но к Демону время от времени возвращается. Демон всё такой же, и так же от его злодейского замысла гибнет героиня. Также торжествует зло. Из мести ангелу Демон губит свою прежнюю любовь.
Пятая, последняя докавказская редакция поэмы "Демон" написана уже в 1835 году, после окончания Школы юнкеров, после производства в офицеры. Он уже переделывает поэму с надеждой на успех в обществе. Офицер, лихой гусар Лермонтов, хочет откровенно использовать свое дарование, свои творения, своего чарующего и влекущего Демона, лишь бы покорить сердца красавиц. Но по-настоящему, конечно, лермонтовский "Демон" даже в неопубликованном виде приобрел всероссийскую известность в двух редакциях – шестой, лопухинской, и восьмой, придворной.
Демон влюбляет в себя Тамару. Он губит ее жениха, владельца Синодала, зато открывает ей "пучину гордого познанья". Но Тамара – это всего лишь земная грузинская княжна. Полюбив Демона, она погибает, иначе и быть не могло. Демон обречен на вечное одиночество. Его борьба с небом вечна. И даже если зло наскучило, примирение с Богом для него невозможно, даже если бы он этого захотел. Для этого надо отречься от вольности и независимости, а от своей свободы Демон не отречется никогда. "Я царь познанья и свободы, / Я враг небес, я зло природы", – говорит он Тамаре…
Михаил Лермонтов во время ссылки слышал в Грузии легенду о злом духе Гуда, который полюбил красавицу княжну и погубил ее жениха. Он упоминает об этой легенде в "Герое нашего времени". Так и возник у Лермонтова старый князь Гудал. А невеста и впрямь ушла в монастырь, который расположен недалеко от Гудаула.
Как и положено мистическому Демону, он не имеет окончательного канонического варианта. Само время выдвигает вперед то одну, то другую версию поэмы. Уже первая кавказская версия поэмы, датированная 8 сентября 1838 года, переносит действие на Кавказ. Неизвестная монахиня становится грузинской княжной Тамарой. Вместо борьбы Демона с ангелом мы видим древний княжеский грузинский род реальных "властителей Синодала". Возвратившись из первой кавказской ссылки, Лермонтов подвергает поэму капитальной переработке. Вместо аллегорий и абстракций появляется восхитившая Белинского живая природа Кавказа, появляются реальные полулегендарные персонажи из грузинской истории. Горы Кавказа, Казбек, который кажется пролетающему над ним Демону "гранью алмаза", "излучистый Дарьял", Кайшаурская долина, светлая Арагва, бурный Терек, угрюмая Гуд-гора. Павел Висковатый предложил, что поэт при своей переработке поэмы уже опирался на кавказские легенды и сказания. В отличие от большинства других исследователей, традиционно ищущих у русских писателей заимствования из западной цивилизованной литературы, Висковатый в своей книге о Лермонтове убедительно доказывает, что поэму Лермонтов переоснастил, хорошо познакомившись с бытом и легендами Грузии.
Прежде всего "Демон" покорил прекрасный пол. Княгиня М. А. Щербатова, одна из любимых женщин Михаила Лермонтова, призналась поэту после чтения "Демона":
– Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака.
Можно считать эти слова признанием поэту в любви. Но еще одна из признанных красавиц высшего света М. И. Соломирская, танцуя с поэтом на придворном балу, сказала:
– Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь… Его клятвы обаятельны до восторга… Мне кажется, я могла бы полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как в злобе, он был бы действительно неизменен и велик…
Влечет все-таки женщин к сильному демоническому началу. Не случайно именно Ева потянулась к яблоку греха. Не случайно и императорская семья, прежде всего ее женская половина, захотела прочитать поэму и обратилась к поэту с просьбой предоставить им точный список поэмы. Может быть, и вынужден был ради императрицы поэт пойти на какие-то сокращения наиболее еретических мест, но в целом, я считаю, это обращение императорской семьи пошло на пользу "Демону": Михаил Лермонтов, во-первых, привел текст поэмы к завершенному виду, переписал ее набело. Во-вторых, придворный "Демон" совсем по-иному, чем стихотворение "Смерть Поэта", но тоже получил самое широкое распространение и в придворном обществе, и в литературном. Не знать лермонтовского Демона становилось как-то неприлично. Императрица читала придворную редакцию поэмы 8 и 9 февраля 1839 года. А. П. Шан-Гирей вспоминает: "Один из членов царской фамилии пожелал прочесть "Демона"… Лермонтов принялся за эту поэму в четвертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать каллиграфически и… препроводил по назначению".
Кто был посредником, неизвестно. Как и всё в жизни Михаила Лермонтова, тень тайны висит над всем. То ли фрейлина императрицы С. Н. Карамзина, толи бывшая фрейлина А. О. Смирнова-Россет. Мог передать поэму и поэт В. Е. Жуковский, который был в то время воспитателем наследника и читал лекции старшим дочерям императора. Императорская семья в большой восторг от поэмы не пришла или, по крайней мере, постеснялась выразить свою любовь к демоническим образам. Возвращали поэту "Демона" со словами, выражающими мнение императорской фамилии: "Поэма – слов нет, хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лермонтов не пишет в стиле "Бородина" или "Песни про царя Ивана Васильевича…"". Думаю, это мнение отнюдь не женской половины семьи. Чисто мужское мнение, и даже политическое мнение. Вряд ли великие княжны увлекались битвами или поединками. Видно, что и сам император ознакомился с "Демоном".
Интересно, что и торопиться с публикацией поэмы Лермонтов не стал, мол, пусть полежит – сказал он, уезжая на Кавказ. Значит, думал работать над поэмой и дальше. Значит, по-прежнему стремился к небу, к звездным пространствам. Не случайно же в позднем варианте "Демона" появляются такие небесные стихи:
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
За период с 1838 по 1841 год поэма стала известна не менее, чем в свое время пущенное по рукам стихотворение «Смерть Поэта». Вот уж кто был родоначальником нашего самиздата, так это Михаил Лермонтов. Он запускал в придворные и литературные круги текст поэмы «Демон» осознанно и продуманно. «Демон» уже окончательно сделал Лермонтова первым поэтом России, рядом даже некого было поставить. Федор Тютчев еще занимался своей дипломатической работой, не спешил проявлять себя в литературе, Пушкин и Грибоедов погибли, все остальные поэты были совсем другого уровня.
Находясь под впечатлением "Демона", Белинский писал В. П. Боткину в марте 1842 года о творчестве Лермонтова: "…содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет – с небом гордая вражда, – всё это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина". В связи с "Маскарадом", "Боярином Оршей" и "Демоном" Белинский говорил: "… это – сатанинская улыбка на жизнь, искривляющая младенческие еще уста, это – "с небом гордая вражда", это – презрение рока и предчувствие его неизбежности. Всё это детски, но страшно сильно и взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух! Знаешь ли, с чего мне вздумалось разглагольствовать о Лермонтове? Я только вчера кончил переписывать его "Демона", с двух списков, с большими разницами, – и еще более в них это детское, незрелое и колоссальное создание… "Демон" сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня – миры истин, чувств, красот".
Готовя к публикации свой вариант "Демона", естественно вольнолюбивый бунтарский критик Виссарион Белинский убрал все придворные сглаженности и соединил все лермонтовские бунтарские варианты поэмы. Его Демон – это символ свободы, независимости и познания, борющийся с несовершенством Божьего мира. Ведь поэт убрал в придворном варианте даже его любимую строчку: "Иль с небом гордая вражда…" Демон и Тамару увлек в свою борьбу с небом, заставил ее засомневаться в Боге. И поэтому, в отличие от придворного варианта, где ангел объявляет, что Тамара "ценой жестокой искупила / Она сомнения свои", в лопухинском варианте 1838 года ангел просто спускался на ее могилу, и "за душу грешницы младой / Творцу молился он…". Победа оставалась за Демоном.
