Текст книги "На фарватерах Севастополя"
Автор книги: Владимир Дубровский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Ну что же, прибавляй обороты, – говорит Леут.
Включив три мотора и развивая большую скорость, охотник приближается к плавающим минам.
– Бомбы, товсь! – командует Леут.
Минер Быстров и акустик Артем Федотов уже приготовили бомбу на корме. Быстров держит рычаг бомбосбрасывателя и напряженно смотрит на мостик.
Катер поравнялся с плавающими минами.
– Сбросить бомбу! – командует Леут, и черная туша глубинной бомбы с всплеском падает за борт.
На катере настороженное молчание. Капитан-лейтенант Леут смотрит на секундомер: сейчас взрыв. Все глядят за корму катера.
Вдруг поверхность воды там, где была сброшена бомба, вспучивается; зеленый бугор мгновенно набухает и с треском лопается, словно лед на реке во время ледохода. Одновременно раздается сильный грохот, и столб воды и черного дыма поднимается вверх. Потом вода с шумом и звоном рушится вниз, визжат и свистят над головой осколки.
– Пронесло! – весело говорит Чулков.
– Да, пожалуй, второй раз и не разрешит контр-адмирал, – говорит Леут и, достав из кармана портсигар, закуривает.
Над местом взрыва вода опадает, но стоит еще черное облако и сыплются, как град, осколки, поднимая фонтанчики всплесков.
Перед наступлением темноты корабли закончили траление на новом фарватере. К вечеру еще больше похолодало, и надстройки и палубы кораблей покрылись ледяной коркой. Матросы молча выбирали тяжелый трал.
Подойдя к Херсонесскому мысу, корабли легли на входной Инкерманский створ. Только опытный глаз штурманов и рулевых кораблей мог разыскать белые маячные здания на склонах заснеженных гор. Огни на маяках теперь не зажигали, чтобы не привлечь внимание немцев, не дать им возможности сбросить на фарватер мины.
– Оно и лучше, что быстро темнеет, – устало сказал контр-адмирал Фадеев стоящему рядом с ним на мостике комиссару Бойко, – может быть, на этот раз пройдем спокойно!
Каждый корабль, идущий в Севастополь, немцы ожесточенно обстреливали с батарей, установленных на высотах у Бельбекской долины. [105]
…Весь день во время траления контр-адмирал Фадеев, одетый по-зимнему в меховой комбинезон и бурки, провел на ходовом мостике тральщика «Мина». Командир тральщика старший лейтенант Стешенко, общительный, уверенный в себе офицер, заметил, что на этот раз контр-адмирал был неразговорчив и угрюм.
Фадеев подолгу смотрел на студеное море: следил за работой тральщиков. Не изменилось настроение контр-адмирала и к вечеру, когда траление закончили и новый фарватер был готов к приходу кораблей. Фадеев все время упорно думал о положении в Севастополе. Ему было известно, что вчера немцы потеснили на фронте наши части у Бельбека.
В непроглядной темноте ошвартовались тральщики у причальной стенки Стрелецкой бухты. Начальник штаба Морозов встречал корабли.
– Ну, как вы тут живете? – быстро спросил контр-адмирал, спрыгивая со сходни на гранитную набережную.
– Новости есть и хорошие и плохие, товарищ контр-адмирал! – докладывал Морозов. – Немцы жмут на Северную сторону, – вполголоса, чтобы слышал только один контр-адмирал, продолжал Морозов. – Но есть и хорошее сообщение: к нам в Севастополь уже идет отряд боевых кораблей – крейсера и эсминцы. Входить будут завтра рано утром. Корабли идут под флагом командующего флотом вице-адмирала Октябрьского. Нам приказано обеспечить их прием и проводку по фарватеру!
– Добро. Все ясно, – коротко ответил внимательно слушавший контр-адмирал. – Мы с вами еще потолкуем об этом.
И Фадеев быстро направился к ожидавшей его машине.
Ночь на двадцать первое декабря прошла спокойно, изредка вспыхивали прожекторы и шарили в пустынном небе. Где-то у Хрустальной бухты вырвалось зарево пожара, но огонь быстро погас.
Утром мне пришлось сменить оперативного дежурного по штабу соединения флагманского артиллериста Федоренко. Контр-адмирал Фадеев и Федоренко отправились на корабли, которые должны были артиллерийским огнем отражать наступление немцев на Северной стороне.
Ранним серым утром, когда командир тральщика «Мина» Стешенко поднялся по скользким от утреннего инея ступенькам трапа на ходовой мостик, видимость была плохая. Еле угадывались в синеватом воздухе Мекензиевы горы [106] но оттуда уже доносился орудийный гул. Немцы снова шли на штурм Севастополя.
Ветер принес с берега запахи гари и дыма пожарищ. В Севастополе то здесь, то там возникал орудийный гул, один за другим открывали огонь расставленные по бухте корабли, сотрясая воздух, грохотали батареи береговой обороны.
Как только прибыл контр-адмирал Фадеев, на корабле была сыграна боевая тревога. Из штаба СОР артиллерийский офицер привез карту с намеченными для стрельбы целями. Корабли «Мина» и «Трал» стреляли совместно по площади, по тому «языку», что вклинился в расположение наших частей на Северной стороне.
Подойдя к микрофону, командир корабля Стешенко передал по корабельной радиотрансляции: – Немцы наступают на Мекензиевых горах. Хотят прорваться к Северной бухте и штурмом овладеть городом. Если пропустим их на Северную сторону, потеряем Севастополь! Надо разгромить врага во что бы то ни стало!
Над мостиком корабля выли снаряды наших батарей, обстреливающих Мекензиевы горы. С наступлением рассвета в небе появились немецкие самолеты, их было много, и они пикировали по фронту. Корабельные сигнальщики уже насчитали в воздухе более восьмидесяти самолетов.
– Дистанция… прицел… фугасными! Залп!
Корабль вздрогнул от первых выстрелов и затем сотрясался не переставая. Больше всего работы было в этот день пушке, расположенной в носовой части корабля. Это была самая крупнокалиберная новая пушка. На корабле любили ее, и орудийный расчет под командой старшины группы комендоров Коклюхина работал сегодня дружно и слаженно.
В разгар стрельбы с неба на корабль обрушилась первая пятерка вражеских самолетов.
– Левый борт, курсовой тридцать, бомбардировщики! – доложил сигнальщик Корниенко.
– Есть! Вижу, – ответил командир, не снижая темпа орудийной стрельбы. В бой с самолетами вступили зенитные автоматы корабля.
Свистели бомбы, накалялись стволы корабельных пушек.
Первый налет вражеских самолетов был отбит, корабль продолжал стрельбу по берегу.
В полдень, когда корабли прекратили огонь, мне как оперативному дежурному по соединению позвонили из [107] штаба СОР. На сухопутном фронте были довольны стрельбой кораблей. Орудийным огнем тральщики уничтожили противотанковую батарею и пулеметную точку противника, рассеяли скопление пехоты. Я передал эти данные на корабли.
Двадцать первого декабря немцы крупными силами при поддержке танков и авиации произвели ряд ожесточенных атак южнее долины реки Бельбек. Они шли на прорыв в направлении Камышлы – станция Мекензиевы Горы – Северная бухта. Наши части, оборонявшие этот участок, несмотря на их упорное сопротивление и артиллерийскую поддержку, в середине дня начали отходить. Немцы заняли станцию Мекензиевы Горы и нависли над Северной бухтой. Отдельные автоматчики противника просочились уже на Братское кладбище на Северной стороне. Сложилась крайне напряженная обстановка.
Военный совет оборонительного района призвал в эти дни всех защитников города до последней капли крови оборонять Севастополь.
В газете «Красный черноморец» было напечатано обращение народного комиссара Военно-Морского Флота Кузнецова к защитникам города: «За вашей героической борьбой за Севастополь следит не только весь Советский Союз, но и весь мир. Каждый день обороны Севастополя не только наносит врагу громадные потери, но и путает все его планы и разбивает его надежды на господство на Черном море путем захвата главной базы Черноморского флота. Отомстим за убитых товарищей! Бейте врага до полной победы!»
О тяжелом положении под Севастополем было доложено Ставке Верховного Главнокомандования. Ставка приняла решение немедленно направить в Севастополь стрелковую дивизию и бригаду морской пехоты. В готовности находилась 79-я особая бригада морской пехоты под командованием полковника Потапова, и ее решено было на боевых кораблях доставить в первую очередь.
Отряд кораблей возглавлял командующий ЧФ Октябрьский. Он в эти дни находился на Кавказе, где готовилась Керченско-Феодосийская десантная операция. С наступлением темноты 20 декабря отряд кораблей под флагом командующего ЧФ, который шел на крейсере «Красный Кавказ», вышел из Новороссийска в море. В отряд входили крейсеры «Красный Кавказ», «Красный Крым», лидер «Харьков» и эсминцы «Бодрый» и «Незаможник»!
То, что отряд совершил переход скрытно, ночью, было [108] хорошо, но на переходе морем разыгрался сильный шторм. Морякам приходилось бороться с огромными волнами, они заливали палубы кораблей, стремясь сорвать, снести за борт боевую технику морских пехотинцев.
Корабли подошли к главному входному фарватеру в абсолютной темноте, от сильных испарений над водою стоял туман. А идти надо было через минное поле по узкому фарватеру. А где он, фарватер? Корабли штормовали целую ночь; и штурманы не были уверены в точности своего счислимого места.
Более того, посланный из Севастополя для встречи кораблей к подходной точке фарватера тральщик № 27 кораблей не обнаружил, и они его не видели.
Командующий флотом решил маневрировать в этом районе до рассвета. Кроме того, корабли включили ходовые огни, прожекторы и подавали туманные сигналы. Но и это не помогло – встреча с тральщиком не состоялась, и, когда наступил тусклый зимний рассвет, туман по-прежнему плотно стоял над морем. И так плотно, что поднятые с херсонесского аэродрома самолеты не смогли в тумане обнаружить корабли.
Положение становилось трагическим. В Севастополе с нетерпением ждали морскую пехоту, ждали корабли, они были почти у цели, а войти в Севастополь не могли. Идти по минному полю – значило погубить корабли и людей.
Тогда командующий флотом принимает единственно правильное решение: прорваться на глазах у немцев днем, уже в светлое время, другим фарватером, проходящим вдоль берега, занятого немцами. Это было смелое решение, оправданный риск.
Корабли спустились на юг к мысу Сарыч и оттуда, развивая большую скорость, легли прибрежным фарватером на Севастополь. Маневр этот был настолько неожиданным, что фашисты растерялись, они не сумели обстрелять корабли и поднять сразу свою авиацию. Лишь небольшие групы самолетов набросились на концевой эсминец «Незаможник». В это время корабли отряда огибали Херсонесский маяк и ложились на Инкерманский створ. Уже был виден Севастополь, но здесь-то их и поджидали самые трудные испытания. По кораблям открыли ураганный огонь береговые крупнокалиберные батареи фашистов, «юнкерсы» и «мессершмитты» пикировали на корабли. И беда заключалась еще в том, что корабли не могли свободно маневрировать и уклоняться от артиллерийского огня [109] и авиабомб. Они находились по-прежнему в узком фарватере среди минных полей.
А в Севастополе ждали прихода кораблей. По приказанию контр-адмирала Фадеева на Инкерманский створ вышли два катера-дымзавесчика, они стремились прикрыть входившие корабли от огня батарей. В воздух поднялись все севастопольские истребители и штурмовики. В небе шли воздушные бои. А наша береговая и армейская артиллерия вела огонь по батареям противника.
Это было внушительное и грозное зрелище. На Инкерманском створе стоял оглушительный грохот от взрывов бомб, снарядов и огня зенитных батарей. Облака дымовой завесы расстилались над морем.
И корабли сумели прорваться и без потерь вошли в Северную бухту. Только на лидере «Харьков» и эсминце «Бодрый» осколками бомб были пробиты надстройки и потекли нефтяные ямы.
Крейсер «Красный Кавказ», эсминцы «Бодрый» и «Незаможник» по приказанию комфлота швартовались прямо у причалов Сухарной и Клеопальной балки, чтобы как можно ближе к фронту высадить бригаду морской пехоты.
Морские пехотинцы быстро сошли на берег и здесь же на причале получили боевое задание нанести контрудар вдоль шоссейной дороги на Бельбек.
Свежая бригада морской пехоты полковника Потапова была введена в бой. Сбросив на декабрьском морозе черные бушлаты, матросы с ходу пошли в атаку. Под прикрытием огня корабельной артиллерии морская пехота решительным контрударом отбросила противника, и наши войска заняли прежнее положение в долине реки Бельбек.
Глава восемнадцатая
Зима в этом году была особенно злой. Матросы обмораживали на ветру щеки, у них леденели и не сгибались пальцы при работе на верхней палубе. А тралить фарватеры от магнитных мин надо, ни на один день нельзя закрыть доступ кораблям в Севастопольскую бухту.
Несмотря на свирепые норд-осты, метели и морозы. Севастопольская бухта и ее многочисленные мелкие бухточки не замерзали. Старожилы говорили, что даже в самую суровую зиму 1939 года лишь в мелких местах становился ненадолго лед, и это вызывало бурный восторг севастопольских [110] мальчишек, лишенных таких удовольствий, как коньки и лыжи.
Хмурым холодным рассветом катерные тральщики «Чкалов» и «Комсомолец» медленно выводят тралбаржи на «фарватер. Жестокий декабрьский ветер сносит на холодной волне тралбаржу, развертывая ее поперек фарватера, застилает снегом стекла рубки у рулевого.
Траление магнитных мин – это упорная и тяжелая работа, катер должен сделать до двадцати галсов по одному и тому же фарватеру. Когда взорвется мина: на первом, пятом или на последнем галсе – неизвестно.
Часто раздаются глухие взрывы, поднимаются столбы воды и с шумом падают вниз. Это уничтожены затраленные мины. Со всех береговых постов и стоящих в бухте кораблей наводят бинокли на это опасное место. У всех одна мысль: цел ли тральщик?
А командир корабля, осмотрев после взрыва тралбаржу, продолжает свое трудное дело, записывая в вахтенный журнал: «Во столько-то часов и минут, в широте… долготе… уничтожена вражеская магнитная мина».
Тральщики «Чкалов» и «Комсомолец» уже идут по фарватеру, когда дальнобойные батареи немцев начинают пристреливаться.
Снаряды падают в воду; возле кораблей поднимаются ледяные всплески. За тралящим караваном наблюдают береговые посты, и, как только снаряды начинают попадать на фарватер, в дело вступают наши тяжелые береговые батареи. Грохочут залпы, над кораблями свистят снаряды севастопольских батарей, уходящие к берегу, занятому противником. Начинается артиллерийская дуэль.
А тральщики продолжают свою работу. Когда стихает артиллерийский гул и матросы на кораблях разбирают бачки, тарелки и ложки, готовясь к обеду, в зимнем облачном небе появляются «юнкерсы». Они набрасываются на головной тральщик. Катера-охотники, охраняющие тралящий караван, открывают огонь. В бой вступает мощная зенитная плавучая батарея. Огнем ее пушек и залпами артиллерии катеров-охотников атака вражеских «юнкерсов» отбита. Тральщики ложатся на новый галс.
Во второй половине дня, когда остается сделать всего два галса, снова открывают огонь немецкие береговые батареи. Снаряды ложатся возле кораблей.
На тральщике «Чкалов» пробит осколками борт, и в машинном отделении вспыхнул пожар. Моторист Веселков, [111] сбросив бушлат, сбивает им пламя. На мостике ранен сигнальщик. Можно свернуть с курса, но осталось сделать последних два галса.
Командир тральщика мичман Шевцов ставит ручки телеграфа на «самый полный вперед», моторы напряженно стучат, но с тяжелой и неповоротливой тралбаржей большой скорости не дашь. И снова прямо по носу корабля разрывается снаряд, и осколки бьют по верхушке мачты.
Рулевой непроизвольно вращает штурвал вправо, корабль рыскает на курсе, но мичман Шевцов заметил это и командует:
– Держать на румбе!
– Есть держать на румбе! – спохватившись, повторяет рулевой. И тральщики последние два галса идут по фарватеру под беспрерывным артиллерийским огнем.
К концу дня тральщики «Чкалов» и «Комсомолец», подобрав длинный трос, осторожно вводят тралбаржи в бухту. Их притыкают к берегу, маскируют и прячут до наступления следующего дня.
Корабли и транспорты стали теперь приходить в Севастополь в темноте с таким расчетом, чтобы за ночь успеть сдать свой груз, принять раненых и эвакуируемых и уйти из осажденной крепости до рассвета.
Для встречи и лоцманской проводки по фарватеру приходивших в Севастополь кораблей и транспортов был выделен базовый тральщик № 27 под командованием смелого, опытного и энергичного офицера Ратнера. Тральщик № 27 был единственным из тральщиков, который ни разу не покидал Севастополь до конца обороны. С большим искусством ночью, в тумане проводил Ратнер по фарватеру корабли. Но один тральщик справиться с этой работой не мог. Иногда к Севастополю ночью приходило по нескольку конвоев, и тогда для встречи их на тральщиках и катерах-охотниках выходили и флагманский штурман Дзевялтовский и штурман Чугуенко.
В один зимний вечер, еще до наступления темноты, из Севастополя навстречу кораблям вышел катер-охотник № 051 с флагманским штурманом Дзевялтовским.
Порывистый ветер гулял по лысым холмам, запорошенным снегом, темнела где-то справа громада Константиновского равелина, а катер, ныряя на волне и захлебываясь, бежал по фарватеру, чтобы вовремя встретить корабли.
Два корабля, не видя друг друга и идя один от кавказских [112] берегов, а другой из осажденного Севастополя, должны были встретиться в назначенный час в определенном месте у фарватера, отмеченном только на карте штурмана.
Корабли долго шли от кавказских берегов по неспокойному зимнему морю, время от времени попадая в полосу снежных бурь. В море на транспорт набрасывались вражеские бомбардировщики и преследовали до тех пор, пока, сбросив весь боезапас, не выдыхались. Самолеты с ревом уходили в сторону берега. А корабли, резко меняя курс, часто удлиняя этим свой путь, заходили в полосу спасительных туманов, которые поднимались над остывающим зимним морем.
Море «курилось», как говорили моряки: это верхние слои воды, отдавая тепло, превращались в полосы тумана, которые беспрерывно передвигались по всему Черному морю.
К исходу дня транспорт поворачивал к крымской земле и ждал, когда откроется долгожданный, тщательно замаскированный береговой маяк.
Но здесь транспорт и охраняющие его корабли ожидают новые испытания – в воде выставлены минные поля с узкими дорожками скрытых фарватеров.
Эти минные поля были обозначены и на карте капитана транспорта, там указан и безопасный проход, но надо суметь безошибочно найти на свинцовой волне назначенную для встречи точку, иначе можно взлететь на воздух на своих минах.
А командиры транспортов не совсем уверены, что правильно определяют место, где находятся: они много раз уклонялись от атак фашистских бомбардировщиков, изменяли курс, скорость и шли вне видимости берегов, с помощью которых можно было бы определиться. Поэтому на помощь кораблям и выходит катер-охотник из Севастополя. Он, как лоцман, должен встретить их и провести у себя за кормой в осажденный порт.
Поэтому– то штурман Дзевялтовский на катере старшего лейтенанта Бычкова торопился, чтобы вовремя быть на месте. Но подойти на большой скорости катеру-охотнику мешала встречная волна. Она била и захлестывала носовую часть катера, заливала белой пеной палубу до самого мостика. Пришлось задраить все люки по-штормовому и всех людей, кроме вахты на мостике, убрать с палубы вниз.
Когда пришли на место, небо уже потемнело, ветер стих и шла ленивая тягучая зыбь. [113]
– Справа, тридцать, силуэт! – хрипло доложил сигнальщик простуженным голосом.
И тут же Иван Иванович услышал сердитый громкий голос Бычкова.
– Огонь!
Пулеметы застучали так, что задрожала палуба корабля.
Ударила носовая пушка, выбросив пламя. Видно было, как темный силуэт, похожий на громадную птицу, начал отделяться от воды и исчез среди вспышек разрывов в белесом сумраке наступающего вечера.
– Торпедоносец, сволочь! – тяжело дыша, выругался Бычков. – Знают уже, где фарватер, сидят и ждут, как коршуны.
И добавил строго:
– Сигнальщикам смотреть в оба!
А кораблей все нет, с неба снова сыплется мелкий сухой снег. Все больше темнеет.
– Придется включить прожектор, – говорит Бычков Ивану Ивановичу и, сняв рукавицу, сам открывает крышку железного глобуса, – в этой снежной каше транспорт может напороться на минное поле…
Иван Иванович молча раскуривает трубку, укрываясь за обвес мостика, и немного погодя говорит, обращаясь к Бычкову:
– Чуешь, откуда зыбь идет? Учти, нас сносит. Надо машинами подрабатывать, а то и сами место потеряем.
Бычков понимает, что катер сносит с фарватера, но он все возится с прожектором.
И вот луч прожектора протягивается вперед, пробегает по холодным гребешкам волн и где-то невдалеке теряется, словно тает. Потом луч поднимается вверх, упираясь в низко висящие облака. Видит ли его транспорт? Луч внезапно гаснет, и ночь, обступившая катер, кажется еще темнее. Уже, наверное, вышли из Ялты и рыщут где-то в море немецкие торпедные катера. Может, сейчас из этой непроглядной тьмы они внезапно атакуют катер-охотник, выстрелив в него бесшумную быструю торпеду, или расстреляют из пушек в упор.
В это время транспорт «Белосток» с транспортом _»Курск» на буксире в сопровождении тральщиков «Щит» и «Взрыватель» подходил к крымским берегам. В море корабли бомбила фашистская авиация. От близкого разрыва бомбы на транспорте «Курск» вышли из строя машины. «Белостоку» пришлось взять его на буксир. И корабли [114] теперь медленно подходили к Крымскому полуострову.
Перед вечером на тральщике «Щит» вахтенный сигнальщик Кривенко доложил:
– Самолет-разведчик!
– Ясно! – ответил командир корабля старший лейтенант Гернгросс. – Сигнальщикам усилить наблюдение! – и командир дал сигнал боевой тревоги.
Вместе с сигнальщиками командир корабля разглядывал в бинокль серое небо и потемневший горизонт. С той стороны горизонта, где находился берег, появилась черная точка: это на тральщик на бреющем полете шел самолет-торпедоносец.
– Огонь! – скомандовал командир. Орудия и пулеметы тральщика ударили по торпедоносцу. Он отвернул, не дойдя до дистанции залпа, и скрылся в серой мгле.
Но комендоры на корабле не отходили от пушек и пулеметов, до боли в глазах всматривались в наступающие сумерки сигнальщики. Скоро торпедоносец снова появился, но теперь он шел в атаку на транспорты. Уклоняться от атаки транспортам, связанным буксиром, было трудно.
Командир «Щита» прибавил скорость, и вместе с тральщиком «Взрыватель» открыл огонь по торпедоносцу. С большой дистанции самолет сбросил две торпеды.
Торпеды быстро бежали к корме «Курска». Чтобы уклониться от них, «Белосток» дал полный ход. Рванулся буксирный трос и лопнул со звоном. Но торпеды прошли мимо. Транспорт «Курск», не имея хода, начал дрейфовать к минному полю.
– Приготовить буксир! – подал команду командир тральщика и на малом ходу подошел к беспомощно плывущему по волнам «Курску». В наступившей тьме вместе с холодным ветром начал падать снег. Крупная зыбь кренила корабли. «Курск» уваливался под ветер, и буксирный трос дергал тральщик. Кораблям тяжело было идти против зыби в кромешной темноте, не имея береговых ориентиров и зная, что где-то здесь, под дрожащим железным корпусом корабля, может быть, уже появились первые черные шары минного заграждения. И в это время в той стороне, где должна была открыться земля, замигал белый, тусклый в снежной пелене огонь прожектора.
Это встречал транспорты у подходного фарватера катер-охотник из Севастополя.
На катере все уже устали и измотались, ожидая конвой и лежа в дрейфе на тягучей мертвой зыби. Но транспорты [115] надо было встретить, и снова яркий белый луч разрезал темноту. В светлом луче носились мириады снежинок, они кружились и таяли, не долетая до стекла прожектора. И снова наступила тьма. Так продолжалось в течение нескольких часов долгой зимней ночи.
– Чайку бы горячего неплохо, – сказал вахтенному матросу Бычков. Он уже изрядно продрог, его клонило в сон, но он не уходил с мостика.
В этот момент какая-то огромная тень медленно надвинулась на катер.
– Включить ходовые огни, – скомандовал Бычков и передвинул ручки машинного телеграфа.
Подходил транспорт. Обменявшись опознавательными сигналами, корабли легли на фарватер.
– Конвой явно опаздывает и в базу будет входить с рассветом! – с досадой бросил на карту циркуль начальник штаба Морозов и, обращаясь ко мне, распорядился: – Передайте командиру дивизиона Гайко-Белану: контр-адмирал приказал выслать звено катеров, встретить транспорты и прикрыть их дымовой завесой. Позвоните в береговую оборону и предупредите их, конвой наверняка будет обстрелян немецкой артиллерией. Проверьте, поднялись ли с аэродрома истребители. А я позвоню сейчас оперативному дежурному по эскадрилье, чтобы выслал самолеты-дымзавесчики. Протянем тогда дымовую завесу от Херсонесского мыса до Константиновского равелина.
Стало уже совсем светло, когда транспорты с охранением подошли к Херсонесскому мысу и затем легли на Инкерманский створ.
Обнаружив на подходе к Севастополю конвой, первыми выскочили из-за облаков «Ю-88». Не выдержав огня зенитной артиллерии и атак наших истребителей, самолеты сбросили бомбы с большой высоты. В то же время фашисты открыли огонь из тяжелых орудий. Фарватер был у них пристрелян, и снаряды стали ложиться то по носу, то по корме «Курска», который шел на буксире у тральщика «Щит». Транспорт «Белосток» уже ушел вперед и был у боковых ворот.
Бычков понял, что многое теперь зависит от него, и прибавил скорости. Катер-охотник распустил пушистый хвост бело-серого дыма, чтобы закрыть транспорты и тральщик дымовой завесой. Часть фашистской артиллерии стала бить теперь по катеру. Но Бычкова беспокоил не только огонь вражеской артиллерии, он знал, что катер-охотник не [116] такая уж большая цель, чтобы в нее можно было попасть с первого же залпа, его больше всего беспокоило то, что дымовой завесы явно не хватит прикрыть корабли на всем их переходе в базу.
Но в то время, когда дымовая завеса была уже на исходе, из бухты вышли два катера-охотника. Обгоняя их, выскочило звено торпедных катеров, поднялся с аэродрома самолет-разведчик. Теперь на фарватер нанесло столько дыма, что не видно стало ни кораблей, ни транспортов.
В действие вступила и наша береговая артиллерия, она открыла сосредоточенный огонь по батареям фашистов.
В воздухе дрались «яки» с «мессершмиттами», пушки береговой обороны перестреливались с батареями противника; катера-охотники и торпедные катера, распустив веера дыма, сновали по фарватеру. А корабли конвоя медленно передвигались к Севастополю.
Борьба за транспорты продолжалась и во время стоянки их в базе.
Огромные клубы дыма окутывают бухту и стоящие в ней корабли. Но порывистый ветер разрывает и уносит в море дымовую завесу, открывая корабли и причалы. Снова клубы серого дыма, поставленные кораблями, стелются над бухтой. Ровно гудят патрульные самолеты-истребители, запрокинули в небо свои стволы пушки зенитных батарей. Эта борьба за сохранность транспортов длится до тех пор, пока они разгружаются у пристани, принимают раненых и эвакуируемых и снова выходят из порта за кромку минного поля.
Проводив транспорты до боновых ворот, у входа на внутренний севастопольский рейд, катер Бычкова возвращается к себе в бухту.
Иван Иванович Дзевялтовский устал и замерз после бессонной беспокойной ночи, проведенной на мостике, но, несмотря на это, он в приподнятом настроении: задание выполнено.
Старший матрос Чиликов приносит ему завтрак и достает неизменную фляжку. Эта дюралевая аккуратно обшитая войлоком фляга никогда у него не пустовала. Только ему одному известным способом он всегда умел наполнять ее.
Но Иван Иванович отрицательно трясет головой.
– Нет, нет, только спать… спать…
Мы теперь больше работаем ночами и отдыхаем днем. Ночью приходят с Кавказа транспорты с войсками и продовольствием, [117] ночью приходят и боевые корабли – крейсеры и эсминцы. Ночь для нас сейчас лучший союзник.
Принимая в конце дня оперативное дежурство по штабу соединения от капитана 2 ранга Федоренко, читаю записи в вахтенном журнале:
«В 6.00 тяжелая артиллерия противника обстреляла Севастополь и фарватер.
В 7.00 вошли в базу транспорт «Белосток» и тральщик «Взрыватель» и транспорт «Курс» на буксире у тральщика «Щит».
Ну и хорошо, раз все закончилось благополучно.
Глава девятнадцатая
Лютый декабрьский день был на исходе, когда катер-охотник лейтенанта Баженова вернулся из дозора. Смена пришла поздно, уже начало темнеть. И сам Баженов и весь его экипаж основательно измотались. Зимний шторм бушевал где-то в центре Черноморского бассейна, а туда, где стоял в дозоре катер-охотник, доходила тягучая мертвая зыбь, валившая катер с борта на борт в течение суток.
Корабль в дозоре, как часовой на посту, должен внимательно и зорко за всем следить. Он первым должен обнаружить еще на подступах к базе надводные корабли противника, его самолеты, его подводные лодки и сообщить обо всем в базу. Он обязан не только предупредить своевременно, но и задержать врага, если необходимо, навязать ему бой, пока не подойдут поддерживающие силы – большие надводные корабли и дежурные самолеты.
Дозорный корабль находится за минным полем. Сотни якорных мин, невидимых в толще воды, темные шары с растопыренными пальцами взрывателей медленно колышутся в глубине на длинных стальных тросах у чугунных якорей, зарывшихся в грунт.
Дозорный корабль должен следить, чтобы противник не протралил наше минное поле. Но минное поле угрожает и тому, кто его ставил. Мины стерегут подступы к берегу, не пропуская никого. От бесконечного движения воды, как живые, шевелятся они, словно разговаривая и кланяясь друг другу. Тонкие стальные тросы от едкой соленой коды, от постоянного движения мин становятся непрочными. И часто после штормов, срываясь с тросов и якорей, мины всплывают на поверхность моря. На них уже надеты разноцветные одежды из морских ракушек и водорослей, они [118] отпустили себе мшистые зеленые бороды и, гонимые ветром и волной в штиль и особенно в непогоду, блуждают по бесконечным морским просторам. Горе тому кораблю, который в шторм или в тумане, а еще вероятнее ночью, наскочит на эту блуждающую смерть. Мгновенный взрыв, и яркое пламя вспыхнет в ночи. Разрушительную силу русских якорных мин уже не раз испытали иноземные морские захватчики.
Дозорному кораблю надо зорко смотреть, чтобы не наскочить на всплывшую мину, а, обнаружив ее, уничтожить.
В ночь, когда катер ошвартовался в базе, экипажу был предоставлен отдых. Лейтенант Баженов хлопотал о береговой бане, когда его вызвали в штаб.
В подземной штольне горели электрические лампочки, освещая небольшой стол и разложенные на нем карты. За столом сидел контр-адмирал Фадеев, а возле него командир звена И. Соляников, политрук звена И. Черных и командир катера № 041 И. Чулков. Здесь же были штурман дивизиона К. Воронин и молодой, с черными усиками офицер, который что-то докладывал контр-адмиралу. Баженов узнал в нем офицера разведки из штаба флота.