Текст книги "На фарватерах Севастополя"

Автор книги: Владимир Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Старшина Туманов уже бежал по винтовой железной лестнице маяка и с ним еще два бойца. Взрыв гранаты и затем – тишина. За десантниками на маяк поднялись гидрографы. Они зажгли синие огни для ориентировки больших кораблей, подходивших к порту.

Вслед за катером лейтенанта Черняка в гавань ворвался через тот же проход катер № 013 командира отряда высадочных средств капитан-лейтенанта Иванова, а за ним и остальные катера. Ведя огонь из пушек и пулеметов, катер командира отряда «прочесал» артиллерийским огнем причалы Феодосийского порта, подошел к бонам и с ходу сбросил глубинную бомбу. Взрывом разметало боновые заграждения, на воздух взлетели бочки и сети, вход в порт был открыт.

Остановившись у входа, командир отряда дал с катера световой сигнал «боны открыты», и в порт тотчас вошел эскадренный миноносец «Шаумян» и ошвартовался прямо у Широкого мола.

Вспышки ракет и разрывы осветительных снарядов на мгновения вырывали из темноты разбитые бочки на гребнях пенистых волн, обледенелый каменный мол с круглым маяком и темные строения порта на берегу. Высадив десант, «Шаумян», отстреливаясь, вышел в море.

Вслед за эсминцем «Шаумян» на большом ходу устремились в порт и другие корабли: эсминцы «Незаможник» и «Железняков».

«Полный вперед!» – и холодные медные ручки телеграфа легли до отказа вперед и вниз. Сняв перчатку и прикрывая глаза рукой от ярких вспышек ракет, командир [133] тральщика «Щит» старший лейтенант Гернгросс весь подался вперед, всматриваясь в приближающийся берег.

По правому борту с плеском пронеслась бочка с обрывками сетей заграждения.

– Не намотать бы на винт! – обращаясь к помощнику, сказал Гернгросс, и в это время по носу тральщика встали водяные столбы. С берега била фашистская батарея, и ясно видны были оранжевые вспышки.

– Орудия, правый борт! – скомандовал Гернгросс.

– На дальномере! Дистанция!

– Есть дистанция! – доложил дальномерщик Вавилкин.

– Огонь! – захрипели ревуны, от залпа вздрогнул корабль и качнулись стволы пушек. Второй залп, и корабль, проскочив завесу огня, подошел к стенке гавани.

Боцман с двумя матросами выскочил на причал принять концы. Откуда-то сверху со свистом ударила косая очередь автомата, светящаяся трасса шла с фермы портового крана, куда забрался фашист. С визгом разорвалась мина, но солдаты уже спрыгивали с корабля и бежали по скользкой набережной, а команда тральщика выгружала боезапас, выкатывала пушки. Снова засвистела и ударила в правое крыло мостика мина. Дальномерщика Вавилкина взрывной волной сбросило на палубу. Сгоряча он попытался встать на ноги, но не смог. Озираясь по сторонам, он увидел лежавшего на палубе, раскинув руки, убитого сигнальщика Петрова.

А горький дым полз по мостику, и красные языки лизали краску надстроек. Пламя подбиралось к кранцу с сигнальными ракетами.

Пожар! Что может быть страшнее этого слова на корабле, где столько взрывчатых и горючих веществ – снарядов и патронов, сигнальных ракет и соляра и где как будто горит даже выкрашенное масляной краской железо.

– Пожар! – крикнул Вавилкин, с трудом отрывая свое тело от палубы. – Надо встать! Надо тушить! – говорил он себе. Шатаясь, поднялся на ноги. Он знал, что под площадкой дальномера лежит пожарный рукав. Вавилкин пробрался к нему, но в это время загорелась, зашипела ракета. Она, как живая, выпрыгнула из кранца и заметалась, фыркая искрами, по мостику. В кранце загорелась вторая ракета. Уронив на палубу шланг, Вавилкин схватил кранец, освободил его и высыпал шипящие ракеты за борт.

На мостик, громко стуча обледенелыми сапогами, бежали [134] рулевой и сигнальщик. Они выгружали с корабля на набережную боезапас и, увидев огонь, бросились наверх.

Пожар на мостике был потушен, десантные войска и вооружение выгружены. Командир корабля взялся за ручки телеграфа, привычно перевел их до отказа вперед, а затем до отказа назад, давая сигнал запустить двигатель.

Но ответного сигнала не последовало. Оказалось, что осколком мины машинный телеграф перебит. Гернгросс вызвал к телефону механика и сказал ему:

– Исправлять сейчас некогда! Будем немедленно отходить. Приказания буду передавать по переговорной трубе.

И тральщик, несмотря на прижимной ветер, отошел от пристани. На внешнем рейде, на высокой волне тральщик так же удачно пришвартовался к крейсеру «Красный Крым», принял войска и снова пошел к берегу.

При перевозке десанта катер № 051 под командованием Бычкова был обстрелян с вышки элеватора. В машинном отсеке возник пожар. Добровольцы с катера – моторист Иван Николаенко, Яков Сопильняк и Михаил Соколов, – вооружившись, скрытно пробрались к элеватору, ворвались туда и забросали фашистов гранатами. В этом бою погиб Яков Сопильняк.

Внезапное появление катеров в порту, артиллерийский удар кораблей и решительные действия штурмовых групп морской пехоты определили успех операции.

Морские пехотинцы смело бросались на причалы и выбивали врага гранатой и автоматом из укрытий и дотов. Бои шли за каждый пакгауз и склад.

Фашисты зацепились за каменную ограду и выходные железные ворота порта и открыли оттуда сильный огонь из пулеметов и автоматов. Морской пехотинец главный старшина Кузьменко, пробежав полосу огня, оказался подле каменной стены. Продвигаясь вдоль ограды, он обнаружил железную бочку, поставил ее на попа и, взобравшись на нее, бросил гранату по ту сторону стенки на фашистских автоматчиков. За Кузьменко еще два бойца, перекатывая впереди себя железные бочки, подобрались к стенке и забросали фашистов гранатами. Оставшиеся в живых немецкие автоматчики бросились бежать.

Выскочив из ворот порта, преследуя немцев, бежал с гранатами в обеих руках разгоряченный боем матрос Евтушенко. На улице, прилегающей к порту, он с ходу наскочил на трех немецких солдат, те, вскинув автоматы закричали: [135]

– Матроз, сдавайс!

– Есть сдаваться! – крикнул Евтушенко, швырнул в них гранату, а сам прыгнул в проем окна разбитого каменного дома. Сраженные гранатой немцы упали на мостовую, а матрос, не успев осмотреться в полутемном разрушенном доме, тотчас же услышал короткое, как выстрел: «Хальт!»

Евтушенко бросил впереди себя гранату и упал на искореженный пол. От взрыва гранаты посыпались камни, они больно ударили в спину, и наступила тишина. Приподняв с усилием голову, Евтушенко осмотрелся: еще два фашиста лежали убитыми на полу.

Упорные бои продолжались всю ночь на окраинных улицах и в отдельных домах города. Декабрьское морозное утро осветило разрушенные улицы города, разбитые легковые машины, брошенные орудия и трупы уже окоченевших фашистов, а с эсминцев и крейсера «Красный Кавказ», пришвартовавшегося к наружной кромке Широкого мола, все сгружались войска и техника.

Войска высадившейся 44-й армии развивали успех штурмовых групп морской пехоты.

После высадки бойцов первого броска катера-охотники подходили к кораблям, стоявшим на рейде, принимали десантников, доставляли на пристани порта. Волнение на внешнем рейде, где стояли корабли, усилилось.

Но несмотря на шквальный ветер, на артиллерийский огонь, от которого в бухте поднимались высокие всплески воды, лейтенант Черняк на своем охотнике перевозил бойцов на берег.

Труднее всего было швартоваться к стоящим на рейде кораблям. Катер так кренило на волне, что казалось, он помнет себе борт и поломает мачту. Но каждый раз, подойдя с подветренного борта, Черняку удавалось сохранить свой катер в целости. Бессонная и тяжелая ночь штормового перехода, ярость и азарт прорыва в порт и высадки штурмового отряда, беспрерывные рейды под огнем и бомбежкой измотали лейтенанта вконец, но он не сходил с мостика. Ему помогала закалка, полученная за месяцы тяжелой войны, проведенные в боевых походах и конвоях, вся нервная энергия, которая возникает в человеке и захватывает его в период напряженного боя.

Лейтенант Черняк видел, с какой самоотверженностью работали все офицеры и матросы, где бы они ни находились: на верхней палубе под ледяными брызгами штормовой [136] волны и студеным ветром, под огнем разрывов снарядов и бомб или в тесном задраенном моторном отсеке, где особенно тяжело переносилась качка.

С рассветом артиллерия и минометные батареи противника, установленные на прилежащих к городу холмах, стали вести прицельный огонь уже не только по кораблям десантного отряда, но и по входным воротам в порт. И каждый раз, идя из порта на внешний рейд и с внешнего рейда к причалам, катерам приходилось прорываться сквозь сплошную стену боя.

Но основные силы фашистов были уже разгромлены, и десантные войска вышли на окружающие город высоты, выбивая отдельных автоматчиков из развалин зданий, чердаков домов. Судьба города была решена. Фашисты, оборонявшие Керченский полуостров, боясь, что их отрежут, стремительно бежали, бросая оружие и технику.

Наступил день. Холодный, морозный ветер вместе со снежными зарядами проносился над Феодосийским портом и городом, затем небо снова прояснилось. В холодной синей вышине появилось негреющее солнце, и все кругом засверкало, заискрилось, осыпанное чистым белым снегом, но сейчас же на небе отчетливо возникла стая фашистских самолетов. Они шли на передовую, теперь уже далеко отодвинувшуюся от города.

В порту было неспокойно, ветер гнал волну от берега, и катера-охотники льнули к пристаням и пирсам, заводя покрепче швартовы. Старший лейтенант Глухов с полковым комиссаром Моисеевым обходили стоявшие у пристаней и пирсов катера.

Они побывали на катерах, побеседовали с командирами, узнали, что раненный в грудь лейтенант Еременко отправлен в госпиталь. Больших потерь за время высадки десанта не было, но несчастье произошло с катером лейтенанта Черняка.

В то время, когда Глухов, сопровождавший караван транспортов, подходил с моря к Феодосийскому заливу, на порт налетела группа «юпкерсов». Прямым попаданием бомбы катер лейтенанта Черняка, стоявший у стенки, был потоплен. Сам лейтенант находился в это время у старшего морского начальника, а команда работала на берегу. Матросы разбирали в порту заваленный производственный склад.

Глухов, придя с транспортами в порт, запретил командам катеров сходить на берег и при налетах авиации приказал всем кораблям отходить от пирсов и маневрировать в море. [137]

– Самое страшное и обидное для нас, – сказал Глухов, – это провести через море корабли и транспорты, сберечь их от авиации и подводных лодок и потерять здесь, в порту. Вот так и будут печально выглядывать из воды, как кресты на кладбище, их голые мачты и реи.

Глава двадцать вторая

Шли последние дни тысяча девятьсот сорок первого года. В мирное время перед Новым годом всегда становилось оживленнее и веселее и на работе и дома. Появлялось много непредвиденных дел и хлопот: обсуждались различные варианты встречи Нового года, составлялись поздравительные телеграммы.

На этот раз для многих впервые за их небольшую сравнительно жизнь Новый год подошел среди напряженных боев совсем незаметно.

До самого 31 декабря шли бои на сухопутном фронте. И хотя мы и были отрезаны от советской земли по суше, связь морем с Большой землей не прерывалась. Иначе мы задохнулись бы от недостатка снарядов, продовольствия и пополнения. Но связь морем была периодической и не всегда устойчивого.

С каждым прорвавшимся в Севастополь транспортом или боевым кораблем мы ожидали и почту. А почта шла «на перекладных». Письма и телеграммы, адресованные Севастополю, шли со всех концов Советской страны до Туапсе или Новороссийска и отсюда в трюмах кораблей. По дороге корабли подвергались в море бомбежкам авиации, нападению подводных лодок и всяким случайностям. Письма вместе с кораблем могли не дойти до порта назначения. Отсюда, из Севастополя, мы по-прежнему писали родным, но иногда казалось, что письма уходят в неизвестность, потому что на них все не приходило ответа. Поэтому каждый раз, когда на КП появлялся наш неутомимый посыльный Синяков, мы его обступали и нетерпеливо требовали:

– Скорей! – Но он в последнее время изредка доставлял лишь служебную почту.

Так было и на этот раз. На КП была доставлена только служебная корреспонденция. Просматривая ее, начштаба Морозов на одной из телеграмм наложил крупным своим размашистым почерком: «К исполнению Дубровскому [138] и с невозмутимым видом передал мне. И только после того, когда я прочел ее, весело сказал:

– Поздравляю!

В телеграмме говорилось: «Поздравляю рождением сына. Жена чувствует хорошо. Отвечай». Телеграмма «молния» добиралась ко мне с ноября месяца, на ней стояло множество штампов. И все-таки она дошла. Это был замечательный новогодний подарок.

Наступил 1942 год. Новый военный год принес нам много счастливых минут и переживаний. В последний час Совинформбюро сообщало о высадке десанта на Крымском полуострове и взятии нашими войсками Керчи и Феодосии. Мы строили различные планы: о возможной высадке нашего воздушного десанта на Перекопе, об окружении и истреблении немцев в Крыму и, конечно, о прорыве блокады Севастополя.

Каждый из нас знал, что в отряде военных кораблей капитана 1 ранга Басистого, высадивших десант в Феодосии, были и корабли нашего соединения – базовые тральщики, катера-охотники. Много было друзей и товарищей. Теперь мы ожидали, что настанет черед и пойдут в операцию катера-охотники и тральщики, находящиеся в боевой готовности в Севастополе. Волновался, ожидая начала операции, и капитан-лейтенант Трясцин. Наконец, в первых числах января командиров кораблей срочно вызвали на совещание в штаб а приказали: «Корабли к походу изготовить!»

«Неужели сегодня идем? – задал себе вопрос Трясцин. – Сегодня!» – Он был радостно возбужден. Надо сказать, что каждый моряк, любящий море и морскую службу, в душе немножко поэт.

Постоянное общение с величественной и могучей стихией накладывает на моряка свой особый отпечаток, однако часто за суровой внешностью скрывается горячая любовь к морю и людям, плавающим на кораблях.

Я знаю многих офицеров флота, по-настоящему влюбленных в море и морскую службу. Это чувство преобладает у них над всеми другими. Такие люди не признают ничего, кроме палубы военного корабля и морской стихии.

Итак, в первых числах января планировалась высадка десанта в Евпаторию. Десант являлся составной частью общего наступления войск Закавказского фронта, высадившихся на Керченском полуострове. Наступление войск фронта намечалось на 6 января. В Евпаторийской операции должны были участвовать корабли нашего соединения: [139] базовый тральщик «Взрыватель» и семь катеров-охотников. Для перевозки техники десанта был выделен мощный морской буксир «СП-14».

В этой операции, которая готовилась здесь, у нас на глазах, очень хотели принять участие многие офицеры и матросы нашего соединения. Участвовать в операции просились и полковой комиссар Бойко, и флагманский штурман Дзевялтовский, и другие офицеры штаба.

Словно привязанный, ходил наш штабной телефонист старший матрос Чиликов за флагманским штурманом, надоедая своей просьбой. Он надеялся, что Иван Иванович пойдет на кораблях десанта и его возьмет с собой.

Возглавлять операцию должен был капитан 2 ранга Николай Васильевич Буслаев. В эти дни он впервые появился на нашем КП. Это был моложавый, невысокого роста офицер с правильными чертами лица, с энергичной складкой бровей и упрямым подбородком. Он оказался уроженцем Евпатории.

Весь наш штаб вместе с Буслаевым деятельно и неутомимо готовил операцию. Проводились ночные тренировки по высадке десанта в Камышовой бухте.

Вскоре комиссаром высадки десанта был назначен, по его настойчивой просьбе, полковой комиссар Бойко.

– Порядок! – сказал он и взял на себя с плеч Буслаева многие организационные вопросы, требующие немедленного решения.

Полковой комиссар брал с собой связным, не без содействия Ивана Ивановича, старшего матроса Чиликова. Нам жалко было расставаться с этим молодым, неутомимым в труде и расторопным пареньком с ямочками на щеках, как у девушки, – с веселой улыбкой на лице. Коренной москвич, он часто с восторгом рассказывал матросам о Москве и московских заводах и писал длинные трогательные письма (как и в этот раз перед походом) своей любимой, тоже москвичке. Рассказывая о ней приятелям-матросам, он частенько называл ее с уважением Елена Ивановна. Получая письма из Москвы, Чиликов иногда говорил мне:

– Вот ребята с завода спрашивают Лену: а как там воюет наш Чиликов? А что я ей напишу? Что сижу в подземелье с телефонной трубкой в руке?

Сейчас его мечта бить фашистов сбылась – он шел в операцию.

Просьба Ивана Ивановича Дзевялтовского, как и многих других офицеров, была отклонена. Штурманом отряда [140] десантных кораблей назначен был штурман дивизиона тральщиков молодой, краснощекий, всегда веселый лейтенант Марковчин.

– Вот видишь, – говорил мне Иван Иванович, – какой черт нас с тобой дернул согласиться работать в штабе. Плавали бы на торпедных катерах, уже сколько бы немцев отправили на тот свет!

В день выхода кораблей с утра налетел на город снежный буран. Он слепил людей, крутил поземкой по обезлюдевшей набережной, засыпал снегом палубы кораблей. А на море бушевал шторм. Холодные волны глухо били в каменистый берег, и гул моря сливался с гулом артиллерийской канонады. В такую погоду противник не ожидает нападения с моря, но и для кораблей десанта тяжело.

Неожиданно к вечеру штормовой ветер стал утихать, волна улеглась, шла тягучая мертвая зыбь.

Наступила ночь. Ветер гнал с берега и крутых холмов, окружавших бухту, мелкий снег вместе с береговым песком. Холодные брызги, падая на палубу катера, замерзали, палуба становилась скользкой и покатой, обмерзали и звенели ванты, трещали и ломались парусиновые обвесы на мостике.

Только вернувшись с совещания, командиры катеров узнали, где и когда точно будет высаживаться десант. Высаживаться в знакомом порту Евпатория, где недавно побывали наши катера с группой разведчиков.

Началась посадка десантных войск на корабли. В кромешной тьме слышались приглушенные слова команды, лязг железа, крепкая ругань и чей-то хриплый кашель. Скрипели сходни, ломались подкладываемые при погрузке пушек доски, вспыхивали и тотчас же гасли электрические фонарики, освещая солдат на обледенелых палубах и скользких трапах.

Старший лейтенант Остренко, теперь командир звена стоял на корме катера № 081, когда в приемке боезапаса произошла заминка. Небольшого роста боец с ящиком патронов в руках споткнулся на трапе и, навалившись всем телом на леер, повис над водой.

Он мог упасть в воду, но не хотел бросить ящика.

– Постой-ка, браток, я тебе помогу! – спокойно сказал Остренко. Отстранив рукой вахтенного матроса, в нерешительности топтавшегося на месте, он шагнул к трапу и, приподняв бойца вместе с ящиком, поставил на палубу.

Флагманским кораблем, где расположился командир высадки Буслаев, шел тральщик «Взрыватель». [141]

Перед самым отходом кораблей мы с Иваном Ивановичем пришли проститься и проводить друзей, уходивших, на операцию. На тральщике «Взрыватель» в кают-компании находились капитан 2 ранга Буслаев и полковой комиссар Бойко, на мостик уже поднимались одетый по-походному командир корабля капитан-лейтенант Трясцин и комиссар-политрук Болотин. Мы горячо со всеми простились, желая успеха и удачи.

Многих друзей мы видели в последний раз.

Около девяти часов вечера ветер совершенно утих, и в полной темноте, без ходовых огней десантные корабли бесшумно и незаметно выскользнули из бухты и легли курсом на север вдоль побережья, занятого противником. Погода благоприятствовала скрытому переходу. Море было спокойно, а слабый туман уменьшал видимость.

Следовали они двумя группами. В первую – она вышла раньше – входили тихоходный буксир «СП-14» в охранении двух катеров-охотников; вторая группа, более быстроходные корабли, вышла позже, но догнала первую. В нее входили БТЩ «Взрыватель» и катера № 041, 081, 062, 0102 и 024.

В ходовой рубке тральщика «Взрыватель» у штурманского стола над картой склонились Буслаев и штурман Марковчин. Надо было вывести корабли точно к назначенным местам высадки. А ночь была темная и облачная, на небе ни одной звезды, на берегу ни одного огонька.

В глухую полночь корабли незамеченными подошли к смутно темневшему берегу. Впереди по курсу кораблей лежал спящий и затемненный город. Первыми решительно пошли на высадку катера-охотники со штурмовыми отрядами морской пехоты. Катера разошлись, одна группа пошла вправо, к Хлебной пристани, вторая влево – к Товарной пристани, что у электростанции. Основная же «ударная сила: морская пехота с тремя орудиями и двумя танкерами находилась на тральщике «Взрыватель» и морском буксире и продолжала движение, не меняя курса, к Пассажирской пристани, расположенной в центре бухты.

Командиры катеров-охотников, легко ориентируясь в довольно знакомой им обстановке, уверенно вели катера к еле заметным пристаням. Еще на подходе к месту высадки они заранее вызвали десантников на верхнюю палубу и расположили их здесь с оружием наготове. Батальоном морской пехоты командовал капитан К. Г. Бузинов.

Первый бросок десанта с катеров-охотников был настолько неожиданным, что немцы открыли огонь только [142] тогда, когда морская пехота находилась уже на берегу.

В это время к длинной Пассажирской пристани подходили тральщик и морской буксир.

Перед швартовкой кораблей к Пассажирской пристани туда подошел катер-охотник и бесшумно высадил группу гидрографов. Они тотчас же зажгли на пристани створный красный огонь, направленный в море. Матросы спрыгивала на ходу на деревянный обледенелый пирс и швартовали корабли. Морские же пехотинцы в белых маскировочных халатах бросились по причалу к берегу. Но, пробежав несколько шагов, остановились. Пристань оказалась разрушенной: отсутствовал деревянный настил, торчали ребра железных балок, и внизу, перемешанная с битым льдом и снегом, плескалась черная, холодная вода.

– Вперед! – скомандовал комиссар морских пехотинцев Палий и вместе с бойцами бросился в ледяную воду к берегу.

Матросы с кораблей тащили доски и корабельные трапы. Первый трап, брошенный к берегу, не достиг железной опоры и с плеском свалился в воду. Но уже через некоторое время боцман тральщика связал два трапа вместе и перебросил их к берегу. Матросы быстро сколотили настил, на руках выкатили на берег пушку, и следом за ней прогремела танкетка.

Теперь весь берег вспыхнул огнями выстрелов. В воздухе висели осветительные ракеты, стучали пулеметы, рвались снаряды. Из дотов и каменных строений порта немцы вели бешеный огонь вдоль всех пристаней и причалов. Но несмотря на то, что уже приближался рассвет, туман по-прежнему укрывал корабли, стоявшие у причалов.

Несколько снарядов и мин разорвались возле пирса. Не вытерпел, занервничал кочегар буксира, зашуровал топку, и черный, густой дым, перекручиваясь, как трос, поднялся над пристанью.

Снаряды с берега понеслись на это облако. Осколки с визгом полетели на мостик тральщика, где, горячий и возбужденный удачей операции, стоял капитан 2 ранга Буслаев. Перегнувшись через поручни, он кричал в мегафон капитану буксира:

– Прекратите немедленно! Что вы дымите здесь, как самовар!

И вдруг мегафон выпал из его рук и, ударившись со звоном о железную палубу, покатился за борт. Буслаев, хватаясь за поручни, сползал на палубу, а на белой парусине [143] обвеса выступили темные пятна. Полковой комиссар Бойко подхватил его.

– Доктора!

А десант дрался на берегу. Уже была занята набережная, и моряки гранатами и огнем автоматов выбивали фашистов из порта, корабельные пушки яростно били по укреплениям и дотам фашистов. Бои шли на центральной улице города.

Теперь все приказания десантным кораблям отдавал полковой комиссар Бойко.

Тральщик «Взрыватель» отошел от пристани и вместе с катерами-охотниками, маневрируя, огнем своих орудий поддерживал высадившихся бойцов. Морская пехота все дальше уходила от берега.

К семи часам утра десантники очистили от противника набережную и порт, овладели гостиницей «Крым», которая несколько раз переходила из рук в руки, выбили немцев из всех прилегающих к порту улиц. Разгромленные части немецкого гарнизона бежали на симферопольское шоссе, но там их перехватывали и уничтожали морские пехотинцы из отряда, высадившегося на правом фланге у Хлебной пристани. Этот штурмовой отряд моряков проник в глубь города, занял хлебные склады, перерезал дороги из города и заминировал их, а затем соединился с центральной группой десанта.

Штурмовой отряд, высадившийся возле электростанции, очищая улицу за улицей, захватил и разгромил здание, где размещалось гестапо, загнал отчаянно сопротивлявшихся немцев за железнодорожный вокзал и там уничтожил.

К десяти часам утра десантники захватили уже большую часть города. Штаб десантных войск перешел в гостиницу «Крым», откуда по радио командир десанта донес командующему флотом:

– Большая часть города в наших руках. Деремся по-черноморски!

К середине дня фашисты оправились от внезапного удара, подтянули к городу танки, самоходные орудия, мотопехоту и ударами с флангов по направлению пристаней попытались отрезать десант от базы высадки.

Полковой комиссар Бойко разгадал этот маневр. Огнем пушек тральщика и находившихся на флангах катеров-охотников вражеская атака была отбита. Тогда против высадившегося десанта и кораблей, поддерживающих его, противник поднял бомбардировочную авиацию. Первые налеты [144] немецких самолетов были отражены. Но активность самолетов все нарастала.

На берегу, в рано наступивших сумерках, морская пехота продолжала отчаянно сражаться. Десанту помогали местные жители, мужчины добровольно входили в боевые отряды, а женщины оказывали медицинскую помощь.

Враг к этому времени ввел в бой новые, свежие части. Немецкое командование было чрезвычайно встревожено, оно снимало войска с других участков. Фон Манштейн вывел из-под Севастополя и направил ускоренным маршем к месту высадки 105-й пехотный полк, разведывательный и саперный батальоны и несколько батарей.

Положение фашистов оставалось серьезным. Инициатива по-прежнему принадлежала десантникам. И если бы в это время были высажены подкрепления, то наши войска захватили бы всю Евпаторию. Но, как бывает иногда на войне, произошли совершенно непредвиденные события. Погода на море во второй половине дня резко ухудшилась. Шторм, едва утихнувший накануне, забушевал вновь. Ветер с мокрым снегом и дождем достигал десяти баллов. Ни один катер-охотник не смог, несмотря на неоднократные попытки, подойти к пристани.

На сушу шли беспрерывными перекатами огромные волны. Они заливали берег и перехлестывали через пристань. Катера-охотники расстреляли почти весь боезапас, горючего оставалось только на переход в базу. Охраняя поврежденный буксир «СП-14», на котором осколком бомбы был убит капитан буксира И. М. Сапега, катера-охотники с наступлением темноты возвратились в Севастополь.

В катер– охотник № 041 попала авиационная бомба. Она угодила в мостик, пробила деревянный корпус и не взорвалась. Но на мостике был убит командир катера-охотника лейтенант Илья Чулков и комендор носового орудия Орловский. Личный состав проявил мужество и умение и в этой тяжелой обстановке. Рулевой Аппалонов и радист Левко были ранены, но не оставили свой пост. В командование вступил младший лейтенант Капинос, он и привел катер № 041 своим ходом в Севастополь.

Только два катера остались ночью вместе с БТЩ «Взрыватель» на евпаторийском рейде: катера №° 081 и 024.

Всю надежду оставшиеся на берегу десантники возлагали теперь на тральщик «Взрыватель». Это был корабль с хорошим артиллерийским вооружением и сильными двигателями. [145]

Приближался вечер. Хмурое небо низко висело над морем, берег скрывался в тумане, казалось, авиация уже прекратила свои налеты, когда зоркие глаза сигнальщика вдруг снова обнаружили вражеские самолеты. Они шли звеньями с разных направлений на небольшой высоте и приближались к тральщику «Взрыватель».

Две бомбы разорвались вблизи корабля. Осколками быт выведен из строя орудийный расчет кормовой пушки, на мостике смертельно ранен дивизонный штурман Марковчин. Сигнальщики на руках снесли его в каюту. На мостике остался молодой штурман корабля Усков. Взрывом корму подбросило вверх. Удар по корпусу был настолько сильным, что стальные листы на корме разошлись. Кормовая пушка, вырванная из железной палубы, слетела за борт, рулевое управление вышло из строя; гребные валы погнулись. В машинный отсек хлынула вода, и дизели остановились.

Это было самое тяжелое, что могло постигнуть корабль. Тральщик превратился в неподвижную мишень. Немецкие самолеты могли добить его, но он успешно отражал все налеты.

А моряки все еще надеялись, что скоро из Севастополя придет помощь.

– Держись, Виктор! – сказал Трясцину комиссар Бойко. – Если корабли не успеют прийти и взять нас на буксир, высадимся на берег и будем драться на суше!

Налеты фашистской авиации продолжались. Беспрерывно и резко били зенитные пушки, и вместе с железной палубой корабля дрожали крупнокалиберные пулеметы. Все больше старшин и матросов выбывало из строя, но все исправные пушки и пулеметы не переставая вели огонь. Ветер, как частенько бывает у западных берегов Крыма, к вечеру стал еще сильнее. Штормовые волны били корабль, срывая его с якорей. Грунт был песчаный, якоря поползли, и тральщик начало сносить к берегу, занятому противником.

Это видели сражавшиеся на берегу десантники. Впереди у них был противник, позади бушующее море. Корабль, который должен был снять их с этого берега, сам нуждался в немедленной помощи. Морские пехотинцы, ведя непрерывный огонь, теперь уже с трудом сдерживали фашистов.

Так они могли продержаться сравнительно долго, но смогут ли корабли, идущие на помощь из Севастополя, подойти к берегу или пристаням? Бухта была открытой и [146] не имела ни гавани, ни волнолома, а шторм все больше разъярялся. Волны достигали уже высоты двухэтажного дома. Они с пушечными выстрелами били о берег и белой пеной растекались по земле.

Командир десанта Бузинов решил вырваться из окружения, пробиться на окраину города и оттуда идти к каменоломням и, возможно, на соединение с партизанами.

Сосредоточив все силы на одном направлении, моряки внезапным ударом прорвали полукольцо окружения и с боями вышли на окраину города. Отход прикрывала группа матросов-автоматчиков с комиссаром Палием во главе.

Прорыв был удачен, как вдруг из окраинного переулка выскочил немецкий грузовик с двумя пулеметами. Комиссар Палий бросил в кузов гранату, но тут же упал, сраженный пулей.

Было уже совершенно темно, когда морские пехотинцы, выбрались из города. А немцы неистовствовали: на набережной и в городе трещали очереди автоматов, непрестанно взлетали в небо осветительные ракеты. В темноте немецкие части обстреливали и преследовали друг друга. Они искали десантников на шоссе, ведущем к Севастополю, а моряки без единого выстрела, неся на руках тяжелораненых, уходили к Богайским каменоломням.