Текст книги "На фарватерах Севастополя"
Автор книги: Владимир Дубровский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
В полночь пришли в назначенный район. Далеко на берегу вдоль линии фронта полыхали огненные зарницы. На таком расстоянии они казались безобидными. Мохначев и Марковчин уже рассчитали исходные данные для артиллерийской стрельбы и вскоре загремели первые залпы носовой стомиллиметровой пушки. Противник тотчас с берега включил прожекторы, но они светили попеременно, метались, наводили их неточно. Теперь для стрельбы тральщика была дополнительная ориентировка, только надо умело маневрировать.
Залпы грохотали один за другим, и гильзы со звоном падали на железную палубу, когда над мачтами тральщика внезапно появился фашистский самолет. Он сбросил осветительную ракету. Опускалась ракета удивительно медленно, освещая море вокруг своим мерцающим, мертвенным светом. Стала видна пологая береговая отмель, палуба тральщика и фигуры краснофлотцев у пушек.
Стрельбу пришлось вести ускоренным темпом. И вдруг все смолкло, оборвалось, только слышно стало, как ритмично работают дизели и падают и рвутся с недолетом редкие фашистские снаряды. Мохначев в этот момент был на площадке у корабельного дальномера. Скользя руками по поручням трапа, он пулей слетел вниз, к носовому орудию. Пушка молчала, неожиданно заклинило замок. Возле нее возились командир орудия Дианов и старший краснофлотец Бубырь. Мохначев мгновенно перевел пушку с полуавтоматики на ручное заряжание, и стрельба возобновилась.
До восьмидесяти залпов было сделано в ночи тральщиком «Взрыватель». Обгорела краска на стволах пушек, от форсированного хода вспыхивали голубоватые языки пламени на корабельной трубе. [76]
А на берегу уже пылал пожар.
Корабль возвратился в Стрелецкую бухту к утру без потерь и царапин.
Сухопутное командование, как выяснилось потом, было довольно артиллерийской стрельбой БТЩ «Взрыватель».
Но не всегда так удачно воевали наши корабли. В эти дни мы впервые понесли потери в людях и кораблях нашего соединения.
12 сентября, когда теплая южная ночь окутала берег и море, из феодосийской гавани выходил БТЩ «Минреп». Мерно работали дизели, на море было спокойно, ничто не предвещало несчастья.
Корабль был на расстоянии четырех кабельтовых от Феодосийского маяка, когда неожиданно под килем корабля раздался мощный подводный взрыв. Тральщик приподнялся на взрывной волне и тут же разломился и затонул. Произошло это в 21 час 15 минут. Подорвался тральщик на немецкой магнитной мине.
Силой взрыва почти все, кто находился на верхней палубе, в том числе и командир корабля Лев Николаевич Аверков, были сброшены в воду и уцелели. Лев Аверков был моим однокашником по военно-морскому училищу, вместе с ним мы начинали службу на торпедных катерах. Он был отзывчивым, веселым, жизнерадостным человеком. Хороший спортсмен-пловец, он уверенней всех держался на воде и, когда подошла спасательная шлюпка, стал помогать поднимать из воды ослабевшего раненого краснофлотца; краснофлотца спасли, а Лев Аверков, утонул… Мы все тяжело переживали трагическую гибель Аверкова.
Положение под Одессой оставалось устойчивым, но беда подбиралась с другой стороны. К середине сентября фашисты создали у Перекопа крупную группировку войск, усилили ее танками и авиацией и оттеснили 51-ю армию к Ишуньским позициям. Создалась реальная угроза Севастополю.
30 сентября в Одессу прибыл на эсминце зам. наркома Военно-Морского Флота вице-адмирал Г. И. Левченко. Он привез директиву Ставки, где говорилось, что необходимо в связи с угрозой потери Крымского полуострова немедленно эвакуировать Одесский оборонительный район и за счет его войск усилить оборону Крыма.
Это было неожиданностью для жителей Одессы и для войск, оборонявших город. Но этого требовала обстановка, об этом просил Ставку Военный совет Черноморского флота. [77]
Эвакуация войск из Одессы началась 1 октября. Проводилась она скрытно. Чтобы ввести противника в заблуждение, громко и открыто говорили о подготовке к зиме, заготовке дров и устройстве утепленных землянок.
Командование противника поверило, что Одесса переходит к зимней обороне, и теперь авиация фашистов бомбила наши транспорты, идущие в Одессу порожняком, и не трогала выходившие из Одессы груженые. Эвакуация проходила под видом обычных перевозок. Противник не заметил ее начала.
Так продолжалось до середины октября. В ночь на пятнадцатое в Одесском порту у причалов и пристаней сосредоточились транспорты и суда, ожидая отхода войск с передовых позиций. А на рейде на якорях стояли затемненные, но готовые открыть огонь в любой момент крейсеры и эсминцы.
С наступлением темноты по улицам Одессы стали отходить к порту боевые части главных сил с оружием и техникой. На передовых позициях остались батальоны прикрытия.
В двадцать два часа началась погрузка главных сил на корабли и транспорта, а в полночь оставили позиции и батальоны прикрытия. Вместо них, по договоренности командования, позиции заняли и открыли огонь партизанские отряды, воевавшие в районе Одессы. Эта хитрость удалась. Противник не заметил отхода войск Приморской армии.
В 3 часа ночи закончилась погрузка войск. В ней участвовали наши четыре тральщика и катера-охотники. Возглавлял этот отряд капитан-лейтенант Л. Г. Леут. Действовал он четко и организованно, благодаря чему и посадка была закончена раньше срока.
А обстановка в порту была сложная. Днем наши корабли бомбила авиация противника, ночью фашисты обстреливали причалы зажигательными снарядами. И все же к 5 часам утра из порта вышел последний транспорт. Капитан-лейтенант Леут на тральщике подошел к борту крейсера «Червона Украина» и доложил контр-адмиралу Владимирскому, что в порту транспортов не осталось. Они выходили в темноте на внешний рейд за Воронцовский маяк, и там их встречали корабли охранения. Около шести часов утра, до наступления рассвета, покинули Одессу и крейсеры, прикрывая от нападения противника уже идущий на Севастополь отряд кораблей и транспортов.
Последними отходили из Одесского порта базовый тральщик нашего соединения «Взрыватель» под командованием [78] капитан-лейтенанта Трясцина и катер командира ОВРа Одессы Давыдова.
Тральщик «Взрыватель» имел особое задание: поставить мины у входа в порт и на внешнем рейде Одессы.
Было свежее октябрьское утро, холодные капли росы тускло блестели на медных поручнях, на крашеных стволах пушек, на ворсинках шинели.
Трясцин с тяжелым чувством смотрел на высокий берег, где в редкой предутренней дымке лежал не так давно прекрасный город и порт. А сейчас он видел разбитые дома, мертвые сады, разрушенные памятники. В порту стояли полузатопленные баржи и катера, искалеченные краны.
Порт опустел. Ни одного транспорта, ни одного буксира, у которого мог еще вращаться винт, не осталось.
– Пора сниматься с якоря, – сказал Трясцин поднявшемуся на мостик штурману Марковчину.
Корабли все дальше уходили в море и стали уже скрываться за горизонтом, когда, закончив свою работу, тральщик «Взрыватель» вышел в открытое море и лег курсом на Севастополь. На палубе и в кубриках корабля были солдаты и морские пехотинцы, которых матросы устраивали на своих койках, поили чаем, и кок в белом колпаке уже который раз выглядывал из камбуза, беспокоясь, все ли накормлены.
Наконец он вышел на верхнюю палубу и, увидев сидящего на корточках щуплого бойца в стеганом ватнике и пилотке, с аппетитом опорожнявшего котелок с макаронами по-флотски, спросил:
– Ну как, пехота, морской харч? Годен к употреблению?
– Да ничего… И у нас на бережку неплохо кормят! – ответил тот весело, приподняв голову от котелка и рассматривая внимательно кока. И затем добавил нараспев: – Пе-хо-та! Ты еще, наверное, дружок, на клотик чай пить ходил, когда я на «Парижской коммуне» трюмным машинистом был.
– Ну, извиняйте! Осечка вышла, своих не узнал! – смущенно ответил кок, в свою очередь разглядывая морского пехотинца. – Может, чаю горячего выпьешь, браток?
– Ну что же, чай – не водка. Можно будет, – ответил пехотинец примирительно и направился к камбузу.
Вот и солнце поднялось уже высоко над Одессой, а фашисты так и не решились наступать. Более того, партизаны продолжали вести огонь и лишь днем семнадцатого [79] октября разведывательные части румыно-фашистских войск, преодолевая сопротивление партизан и минные поля, осторожно вошли в город.
Шестнадцатого октября авиация противника обнаружила в море корабли. Они шли на Севастополь.
Фашистское командование во второй половине дня подняло в воздух всю свою бомбардировочную и торпедоносную авиацию. Ведь армада кораблей растянулась на десятки миль. Крейсеры и эсминцы подошли ближе к транспортам и своим зенитным огнем прикрыли их. А при подходе к мысу Тарханкут корабли и транспорты вступили в зону действий нашей истребительной авиации и пушек береговых батарей. Семнадцать фашистских самолетов не возвратились в этот день на свои аэродромы, их сбили советские истребители. Три вражеских самолета были уничтожены зенитной артиллерией кораблей отряда.
…Как ни форсировал скорость тральщик «Взрыватель», он не мог догнать караван кораблей.
Обнаружив в море одинокий тральщик, самолеты противника пошли на него в атаку. «Взрыватель» открыл зенитный заградительный огонь, но, видимо, фашистские летчики были уверены в быстрой и легкой победе. Забыв об осторожности, они продолжали снижаться. И вот уже один из «юнкерсов» ушел с горящим мотором в воду.
Но два самолета успели сбросить бомбы. Со свистом они врезались в воду, осыпая осколками корабль. Одна из бомб разорвалась вблизи корабля. Заскрежетало железо, тральщик вздрогнул и остановился, потеряв ход.
– Что случилось? – спросил по телефону Трясцин. Из машины сообщили, что от сотрясения заглохли дизели и прекратилась подача горючего.
– Сейчас исправим! – доложил механик.
В наступившей тишине слышно было, как стучат железными ручниками в машинном отсеке.
Время тянулось медленно, видневшийся вдали отряд кораблей снова уползал за кромку горизонта, оставляя над водой лишь верхушки тонких мачт.
Наконец гулко застучал дизель, и Трясцин, облегченно вздохнув, поставил ручки телеграфа «вперед».
И тотчас же сигнальщик доложил: «На корабль идут пять самолетов». Но тральщик уже набрал ход и готов был встретить врага.
– Живем, Марковчин! – весело сказал Трясцин штурману.
Самолеты снова пикируют на корабль. Осколками бомб [80] тяжело ранило рулевого Никонова. Командир, осторожно поддерживая рулевого, сам стал за штурвал. На мостик прибежал военфельдшер с санитаром. Матрос Синюков, потушив полгар в артиллерийском погребе, выскочил на палубу отдышаться.
– Синюкова на мостик! – приказал Трясцин. Матрос бегом поднялся по трапу и принял из рук командира штурвал.
Тральщик уклонялся от атак самолетов то вправо, то влево, то увеличивал, то уменьшал скорость.
– Какие ближе? – громко спрашивал Трясцин сигнальщика Ефремова, и тот в полный голос докладывал:
– Слева оторвались!
– Право на борт! – командовал Трясцин рулевому и снова спрашивал сигнальщика:
– А сейчас какие ближе?
– Прямо по носу! Оторвались! – кричал сигнальщик.
– Так держать! – командовал Трясцин рулевому, ставил ручки телеграфа «на самый полный вперед», и бомбы с грохотом ложились за кормой.
Наблюдавшие все это армейские офицеры и солдаты всячески старались помочь экипажу корабля. Они установили на палубе и надстройках тральщика пулеметы, вооружились автоматами и открыли не столько прицельный, сколько энергичный огонь по вражеским самолетам.
Корабль уже имел несколько пробоин в корпусе, в кормовой отсек все больше поступала вода, два раза возникал пожар в кают-компании и на юте, но каждый раз огонь тушили, пробоины заделывали, воду откачивали. О пробоинах и поступлении в отсеки воды матросы старались не говорить армейским товарищам.
Так продолжалось до тех пор, пока на далеком горизонте не открылся Тарханкутский маяк. В какой-то момент самолеты фашистов словно отодвинулись в сторону от корабля, и там завязались воздушные бои.
– «Ястребки» пришли, теперь не пропадем! Да и крымская земля рядом, – говорили матросы.
…К исходу следующего дня, расстреляв весь свой орудийный боезапас, с обгорелой трубой и надстройками, с множеством пробоин в корпусе тральщик «Взрыватель» входил в Севастопольскую бухту.
Отряд транспортов и боевых кораблей Черноморского флота успешно выполнил задание и перевез войска целой армии и военно-морской базы без потерь. Войска из Одессы ушли непобежденными. [81]
История войн не знает примера более четкой а организованной эвакуации морем такой массы людей, вооружения и техники. Исключительную роль в обороне Одессы сыграли корабли Черноморского флота. И это естественно: они защищали свою военно-морскую базу.
К утру находившиеся на кораблях и транспортах воинские части выгрузились и рассредоточились на берегу. Армейских офицеров прибывшего в нашу бухту соединения мы пригласили к себе в кают-компанию.
Сознаюсь, с интересом присматривался, я к этим людям из Одессы. Хоть мы в Севастополе и подвергались почти ежедневным налетам и бомбежке фашистской авиации, но нам еще не приходилось участвовать в непосредственных схватках с фашистами, ходить в штыковую атаку под артиллерийским и минометным огнем.
Наши гости чувствовали то, что должен был чувствовать всякий человек, выйдя живым и невредимым из горячего боя, и сейчас радовались непривычной утренней тишине, ясному солнцу и спокойному морю.
Но каким бы ни было приятным и красивым в это тихое утро Черное море, настоящий пехотинец никогда не променяет матушку-землю на эту зыбкую стихию.
– На земле как-то и воевать сподручней и умирать, если надо, спокойней! – говорят бывалые солдаты. – На земле тебе и бугорок и кустик поможет, и зацепиться и удержаться есть где, да и врага обмануть легче. А вода есть вода!
Бывает, что от одного случайного снаряда или торпеды гибнет корабль, а с ним и беспомощные «пассажиры», в которых превращаются бравые пехотинцы, попадая на корабль. Если шторм захватит в море – моряку хорошо. Он на вахте, у механизмов, занят своим делом, а пехота сидит в трюме и томится в ожидании.
Поэтому– то и весела пехота, сойдя на твердую землю, здесь-то она дома.
– Вот черти, – говорит мне восхищенно Иван Иванович Дзевялтовский, – им хоть бы что! Смеются и шутят как ни в чем не бывало, а через два часа снова отправляться на передовую!
Иван Иванович им остро завидовал, видимо, он еще не распрощался со своей заветной мечтой попасть в морскую пехоту.
Глава пятнадцатая
Фашистские войска прорвались в Крым. 11-я армия Манштейна хлынула на юг, в широкие степи. Войска 51-й армии Крымского фронта с тяжелыми боями отходили на Керченский полуостров и заняли Акмонайские позиции; разрозненные части Приморской армии с ожесточенными боями пробивались к южным предгорьям Крыма, к Севастополю самостоятельно.
Севастополь являлся, как известно, главной базой Черноморского флота с мощной береговой и противовоздушной обороной и был полностью защищен с моря. Но оборонительных укреплений с суши не имел, хотя к обороне и готовились.
К строительству сухопутных рубежей командование флота приступило в первых числах июля, и к моменту прорыва немцев в Крым они были в основном закончены.
Сухопутных войск в Севастополе в это время не оставалось. Тридцатого октября, когда немцы были уже в Крыму, оборонительные рубежи на подступах к Севастополю заняли части морской пехоты, созданной из матросов учебных отрядов и курсантов военно-морских училищ, всего около двадцати одной тысячи человек. Они и приняли первый удар фашистских войск. Немцы стремились отрезать путь Приморской армии, отступавшей к Севастополю, и с ходу, силами передовых частей, при поддержке большого числа танков и авиации, взять Севастополь.
Морскую пехоту поддержали артиллерийским огнем корабли флота, стоявшие в Севастопольской бухте. Пушки мощных береговых батарей были повернуты в сторону суши, в воздух поднята авиация. Комендант береговой обороны генерал-майор П. А. Моргунов возглавил сухопутную оборону. Территория, прилегающая к Севастополю, была разделена на три боевых сектора. Заранее были пристреляны все рубежи.
Севастополь был готов к встрече с врагом.
Тридцатого октября ворвавшиеся на крымскую землю передовые отряды фашистов наткнулись на первую флотскую часть, расположенную севернее деревни Николаевка. Это была 54-я батарея береговой обороны главной базы под командованием лейтенанта И. И. Заики. Она первой из флотских частей открыла огонь по танкам и пехоте противника.
День 30 октября был очень тревожным. В городе уже накануне было введено осадное положение. А в 16 часов [83] 35 минут в Севастополь донесся отдаленный гул орудий. Жителям уже знакомы были эти характерные залпы морских батарей. Так началась оборона Севастополя.
Бой батареи с превосходящими силами противника длился три дня. Батарея не только героически оборонялась, но и наносила сильные удары по врагу; было уничтожено шестнадцать вражеских танков, семь автомашин и много живой силы противника.
2 ноября в 16 часов 40 минут командир батареи передал в штаб флота по радио последнее донесение: «Противник прорвался на позиции батареи. Связь кончаю…»
Батарея выполнила свой долг. Командир приказал бойцам отходить из горящих развалин, а сам с политруком Муллером остался прикрывать отход.
Командование флотом следило за неравным боем, и сюда в критический момент были направлены тральщик «Искатель» и два катера-охотника.
Корабли подошли к месту расположения батареи уже с наступлением сумерек. На высоком берегу видно было огромное зарево – горела Кача.
В ноябре быстро темнеет и ночи становятся холодными. Дул порывистый свежий норд-ост, поднимая темную тяжелую волну. Корабли прижимались к крутому берегу, где было значительно тише, и с тральщика приготовились спускать шлюпки. Катера-охотники № 031 и 061 подошли еще ближе к берегу. Глухов стоял на мостике, широко расставив ноги, одетый по-зимнему, и внимательно всматривался в приближавшийся берег. А там, то затихая, то ярко вспыхивая, бушевал пожар на разрушенной батарее. Беспрерывно перекрещивались в воздухе нити трассирующих пуль. Осветительные лампы-ракеты вспыхивали и повисали в воздухе, бросая вниз нестерпимо яркий голубой свет. И тогда Глухову казалось, что и тральщик и катера-охотники хорошо видны с берега на поверхности пустынного моря.
Первой подошла к берегу шлюпка с катера Глухова с боцманом. Включив фонарик, боцман сигналами Морзе дал опознавательные. Это был рискованный шаг: сигналы могли заметить гитлеровцы и открыть по шлюпке огонь. Но батарейцы быстро ответили, и шлюпка, поднявшись на гребне волны, легко выскочила на берег.
Когда вернулась первая шлюпка, доставившая раненых, Глухов решил подойти на катере-охотнике еще ближе к берегу. Завели моторы и не успели дать ход, как зеленая [84] ракета повисла над морем и стала медленно опускаться. С берега по катеру ударил шквальный огонь из пулеметов и автоматов, но на берегу оставались бойцы батареи, и шлюпка снова пошла туда.
Немцы открыли артиллерийский огонь по стоящим неподвижно кораблям. Появились раненые, однако тральщик и катера не уходили. Ухватившись за поручни, не шевелясь, стоял Глухов, всматриваясь в прибрежную полосу. Трассы синие, зеленые, красные вспарывали воду, поднимая всплески темной воды.
На корме катера разорвалась мина. Осколком ранило командира катера лейтенанта Осадчего.
Ветер с берега нес дым батареи, и он, как завесой, закрывал катер.
С тральщика «Искатель» капитан-лейтенант Паевский передал на катера сигнал: «Задача выполнена, немедленно отходить Севастополь».
Когда последняя шлюпка подошла к борту охотника и черный, грязный, закопченный матрос, влезая на палубу, прохрипел: «Свои, братки!» Глухов спросил помощника командира:
– Сколько?
– Двадцать восемь человек, – тихо ответил тот.
Катера– охотники в непроглядной ночи, не отвечая на огонь немцев, отошли от берега и легли курсом на Севастополь.
…Кровопролитные бои шли по всей передовой линии обороны Севастополя. В бой вступили мощные башенные батареи береговой обороны. Огонь вели пушки главного калибра линейного корабля «Парижская коммуна», крейсеров «Червона Украина» и «Красный Крым», лидера «Ташкент», эсминцев и тральщиков.
После захвата фашистами степного Крыма Севастополь стал осажденной крепостью. Сотни вражеских самолетов, взлетев с захваченных крымских аэродромов, повисли над городом и бухтой. А у пристаней и причалов, на рейде на бочках и якорях было полно кораблей.
Корабли эскадры представляли замечательную цель для фашистской авиации. Поэтому по решению командующего 31 октября ночью ушли на Кавказ линейный корабль «Парижская коммуна», крейсер «Слава», лидер «Ташкент», эсминец «Сообразительный», а через несколько часов фашистская авиация нанесла массированный удар по бухтам и гаваням. Усердно бомбили фашисты место стоянки линкора, где была оставлена на воде маскировочная сеть. [85]
В Севастополе остались лишь крейсеры «Червона Украина», «Красный Крым» и несколько миноносцев. Полностью со всем штабом и кораблями оставалось наше соединение: тральщики, катера-охотники и приданный нам дивизион торпедных катеров.
День 1 ноября крепко запомнился и нам. Фашистские самолеты, не найдя больших кораблей эскадры, набросились на нашу Стрелецкую бухту. Штаб соединения по-прежнему располагался на берегу бухты в двухэтажном каменном здании. Рядом в бухте стояли тральщики и катера-охотники.
Протяжно и тревожно завывали сирены в городе, им отозвались наши корабли: группа горбоносых «Ю-88» быстро приближается. С набережной все бегут на корабли и в укрытие. Но какие у нас тогда были убежища! На берегу в грунте выкопана траншея, в нее вниз ведут несколько ступенек. Но грунт в этом месте оказался песчаный, потолок еле держится, и при взрывах струи песка сыплются на голову. Поэтому мы предпочитали укрываться в открытых щелях. Отсюда хорошо видно, как заходит первая «девятка» самолетов. Они надвигаются все больше и больше, затем валятся на крыло и сыплют черные бомбы.
В первый момент их отлично видно: набирая скорость в падении, они несутся, кажется, прямо на наши головы. Втягиваешь голову в плечи, ждешь. Пронзительный свист, взрыв-толчок, горячая волна воздуха и шипящие осколки. Взрывы следуют один за другим, градом падают камни. А следующая «девятка» уже на подходе. Неотвратимо, как во сне, в кошмаре, идут и идут самолеты.
Стреляют с кораблей и катеров, с береговых пулеметных установок, грохот, треск и взрывы потрясают воздух и землю, и все сливается в какой-то словно подземный гул.
Так продолжалось в течение часа. И все-таки большого ущерба этот налет не причинил. БТЩ «Взрыватель» получил надводные пробоины, да поврежден был сторожевой катер № 0140. Но эта бомбежка заставила нас тщательней рассредоточивать, укрывать корабли и строить более солидные убежища.
Особенно тяжело было на сухопутном фронте. Наступили по существу критические дни для Севастополя. Все людские резервы, способные воевать на суше, были брошены на передовую. Больше никого нельзя было послать. Разрозненные части Приморской армии еще с боями пробивались через горы к Севастополю. [86]
А немцы стремились с ходу захватить черноморскую крепость. Из документов, найденных у пленных, было установлено, что Гитлер приказал овладеть Севастополем к 1 ноября.
7 ноября я дежурил по штабу соединения. День был напряженный и очень насыщен событиями. Фашисты продолжали рваться к городу, шли ожесточенные бои. Поздно вечером мне позвонил по телефону инструктор политотдела С. И. Аверчук. Это был, пожалуй, самый молодой и энергичный из политработников соединения. Человек с большим чувством достоинства и такта. Его мы знали больше других, так как часто он выходил на боевые операции на кораблях в море, интересовался работой штаба.
Аверчук рассказал, что в Москве был парад на Красной площади, на торжественном заседании выступил Сталин. Значит, Москва живет!
В этот день была получена телеграмма Верховного Главнокомандования: «Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами». Решением Ставки был создан высший орган обороны – Севастопольский оборонительный район, или сокращенно СОР, во главе с командующим Черноморским флотом вице-адмиралом Ф. С. Октябрьским и членом Военного совета Н. М. Кулаковым.
А еще через несколько дней у нас на КП побывал начальник политотдела Бобков. Он всегда был в отличном настроении, даже в самые трудные для Севастополя минуты был полон оптимизма и вселял дух уверенности в других. У него было открытое лицо и располагающая улыбка.
Бобков рассказал офицерам о героическом подвиге моряков-черноморцев.
7 ноября утром группа боевого охранения из пяти моряков 18-го батальона морской пехоты заняла позиции на высоте у деревни Дуванкой. И когда показались на дороге семь фашистских танков, они вступили в бой. Три танка уничтожили, остальные повернули вспять. Потом появилось еще пятнадцать танков. В неравном бою несколько машин было подбито, а когда кончились бутылки с горючей смесью, моряки бросились с последними гранатами под танки. Ни один не прошел, но и все пять героев-моряков погибли. Они отдали жизнь, но не пропустили врага.
И мне вспомнились звонкие, как медь корабельной рынды, слова поэта еще времен гражданской войны:
Орлиное племя, матросы, матросы,
Вам – песнь огневая рубиновых слов. [87]
Врагам не прощали вы кровь и обиды
И знамя борьбы поднимали не раз.
Балтийские воды и берег Тавриды
Готовят потомкам пленительный сказ!
Я хорошо знал места, где шли ожесточенные бои, где погибли теперь политрук Фильченков и его товарищи – матросы Цыбулько, Паршин, Красносельский и Одинцов. В плодородной долине вдоль торопливой речки Бельбек тянулось большое селение Дуванкой. До войны, возвращаясь из Симферополя, мы часто проезжали здесь на машине. С крутой горы над селом можно было увидеть полоску синего моря и мачты далеких кораблей.
А в широкой долине зеленели большие фруктовые сады. И справа на крутых высотах, где стояли сейчас насмерть черноморские матросы, цвели в великом множестве белые пахучие ромашки. Словно снежный огромный ковер, подступали ромашки к дороге. А ныне цветут там на склоне гор красные, красные маки.
Отлично дралась флотская авиация. Самолеты-штурмовики майора Губрия уничтожали фашистов на переднем крае, а те не выдерживали их натиска. Здорово дрались истребители. Эскадрилья капитана Аксенова сбила двадцать семь самолетов противника. В этой эскадрилье каждый летчик имел на своем боевом счету по нескольку сбитых самолетов. А летчики Рыжов, Савва, Карасев и Иванов проявили высшее мужество: они таранили самолеты фашистов. Причем Яков Иванов сделал это дважды. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Нашим катерам-охотникам и самолетам, оборонявшим Севастополь, частенько приходилось выручать друг друга. Катера тралили на фарватерах, днем и ночью несли дозоры, искали подводные лодки, конвоировали транспорты. Основным их противником по-прежнему оставалась фашистская авиация. Самолеты дерзко нападали на тральщики и катера-охотники, а они не имели сильной зенитной артиллерии. Часто на помощь катерам-охотникам поднимались с аэродрома наши истребители.
…Самолетов в осажденном Севастополе было не так много, и каждый из них дрался за десятерых. Так было и на этот раз. Зимнее солнце только выбралось из-за окружающих Севастополь гор, когда над базой появился фашистский самолет-разведчик. Он шел на большой высоте, и огонь зенитных батарей не мог достать его. В Севастопольской бухте стояли в это время прибывшие ночью транспорты и боевые корабли. В воздухе патрулировали [88] два советских истребителя. Ведущий старший лейтенант Семен Карасев, обнаружив вражеский самолет, производивший разведку и фотосъемку, пошел на сближение.
Увидев наш истребитель, «юнкерс» хотел улизнуть, но Карасев пошел наперехват и навязал ему бой. На «юнкерсе» сидел, видимо, опытный летчик, он умело маневрировал, и поединок затянулся. Три раза выходил в атаку Карасев, на четвертом заходе он нажал до отказа гашетку, но выстрелов не последовало. Весь боезапас был расстрелян, на исходе был и бензин, так как Карасев с рассвета патрулировал над базой. А враг, словно понимая это, вел бой, увлекая самолет Карасева все дальше в море. «Уйдет! Со всеми данными уйдет», – думал Карасев.
Он чувствовал, что это опытный разведчик, упускать его нельзя, и решил идти на таран. Карасев зашел фашистскому «юнкерсу» в хвост. Тот дал полный газ.
– Врешь, не уйдешь! – крикнул, не слыша самого себя. Карасев и, выжав всю скорость из своего «яка», ударил бешено вращающимся пропеллером по хвосту «юнкерса».
Замечательный «як», десятки раз пробитый и израненный, задрожал, Карасев успел увидеть, как опрокинулся куцый «юнкерс», как, блеснув на солнце, раскрылись три парашюта. За спиной Карасева был Севастополь. Он хотел дотянуть до своего аэродрома. Но самолет било и трясло, как в лихорадке, сваливало в крутой штопор. Блеснула зеленая вода, освещенная солнцем, стеной приближаясь к самолету. Потом Карасев почувствовал толчок, словно самолет развалился, и его с силой выбросило из кабины. Карасев резко дернул кольцо, но парашют почему-то не раскрылся. Засвистел ветер в ушах, тело закружило в воздушном потоке. Карасев падал с высоты шесть тысяч метров. У него хватило самообладания рвануть запасное кольцо – на этот раз парашют раскрылся. Карасева сильно встряхнуло, и он закачался над куполом. Под ним была бесконечная равнина моря, а рядом на востоке лежала крымская родная земля и аэродром Кача (сейчас захваченный немцами), куда впервые пришел служить светлоглазый, улыбчивый юноша Семен Карасев.
Но вот жесткий удар о твердую зеленую воду, и внезапно наступила тишина. Карасев попытался освободиться от лямок и отстегнуть парашют, но пальцы не слушались. Парашют, надуваясь ветром, как парус, тащил Карасева в открытое море. Его напарник, летчик Иванов, снизившись, кружил над ним, не имея возможности помочь. [89]
Долго бы еще пришлось Карасеву плыть, захлебываясь в холодной воде, если бы из Севастополя не наблюдали за этим боем.
Лейтенант Владимир Москалюк только недавно вернулся из дозора, ошвартовал свой катер у пирса и спустился к себе в каюту. В это время все находившиеся на верхней палубе заметили необычный бой в утреннем небе, гибель самолетов и падающие в море парашюты. И через несколько минут лейтенант Москалюк уже шел на своем катере-охотнике туда, где кружил низко над водой самолет Иванова.
Катер– охотник подошел к плававшему в воде летчику, матросы ловко подняли его, бросив концы, и через несколько минут Карасев, завернутый в одеяло, лежал в носовом кубрике. Весело гудели на полных оборотах моторы, катер-охотник возвращался в базу.