Текст книги "Журнал «Если», 1998 № 05"

Автор книги: Владимир Гаков

Соавторы: Дмитрий Караваев,Евгений Харитонов,Майкл Коуни,Станислав Ростоцкий,Василий Горчаков,Константин Дауров,Уильям (Вильям) Браунинг Спенсер,Морган Лливелин,Наталия Сафронова,Юлия Мочалова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Проза

Браулио Таварес
Слабоумный

В дальнем конце большой мраморной комнаты всю стену занимает фотография Роджера Ван Дали. Я сижу в кресле-каталке, нажимаю кнопки, и кресло медленно движется навстречу его огромному лицу.

Портрет Ван Дали. Я не помню, когда была сделана эта фотография; знаю лишь, что еще до его Миссии. На нем серый костюм с черным галстуком. Лицо худощавое, короткие волосы, густые брови. От уголков рта спускаются глубоко прорезанные морщины. Он смотрит куда-то чуть левее камеры и словно не замечает ее. Кажется, будто он вовсе ничего не замечает вокруг, а вглядывается в бездонную пустоту.

Я называю эту комнату «художественная галерея». Здесь нет ничего, кроме фотографии площадью двадцать пять квадратных метров. Я прихожу сюда каждый день перед завтраком. Смотрю на фотографию и думаю о себе.

Спускаюсь вниз. Слуги Ван Дали хлопочут вокруг стола, готовя завтрак из тропических фруктов. После полудня, если погода будет хорошая, вызову вертолет и полечу в каньон любоваться закатом. Я уже шесть месяцев не выходил из этого дома.

Идет дождь, и я не могу лететь в каньон. Вместо этого спускаюсь в подвал, надеваю маску, ныряю в бассейн и нанизываю на гарпун несколько рыбин. В десять вечера поднимаюсь наверх и переодеваюсь к обеду.

Мои гости обсуждают на удивление странные похищения, случившиеся в нескольких странах. Причина похищений теперь не имеет отношения к политике: похитители утверждают, что создали новый вид искусства. Заложников, прежде чем отпустить, покрывают татуировкой.

После обеда мы поднимаемся наверх в Овальную комнату. Я показываю гостям свою коллекцию клинописных табличек; на этот вечер я нанял нескольких переводчиков, и мы до утра читаем и обсуждаем тексты. Наскача и ее гейши уходят последними. Я иду в спальню, немного читаю, потом некоторое время лежу, вспоминая изящные очертания клинописных букв, и плавно соскальзываю в сон без сновидений.

Роджер Ван Дали всегда плохо спал; еще с детства он засыпал не более чем на три часа. Потом он вырос и понял, что отличается от других людей. Ему было тридцать два, и он работал бухгалтером, когда его обнаружили и призвали для миссии «Контакт».

Он спросил их, что от него требуется.

– Некто заговорит в твоем сознании, – ответили ему. – Ты это услышишь, а потом перескажешь нам.

Как раз во время миссии Ван Дали газетчики придумали имя, которое с тех пор приклеилось к группе ему подобных. Они язвительно назвали «слабоумными» людей, чье сознание, благодаря генетическим особенностям, было пригодно для ментального контакта с Пришельцами.

Легионы агентов всевозможных правительств прочесывали планету в поисках потенциальных «слабоумных». Едва кандидата находили, его призывали, тренировали и отправляли на орбитальную станцию. Там в разведывательном корабле Пришельцев его подвергали еще одному тестированию. Некоторых безо всяких объяснений отвергали, а пригодных перевозили в главный корабль, где при помощи процесса, детали которого инопланетяне держали в секрете, приводили в состояние ментального контакта с Пришельцами. Некоторое время (минуты? часы? дни?) разумы землянина и инопланетянина становились единым целым; потом они вновь разделялись, а человека возвращали на станцию.

Ван Дали вернулся на Землю; он был физически опустошен и весил на двадцать фунтов меньше, чем две недели назад, когда пожимал руки девяти президентам перед отправкой на орбиту.

«Слабоумные» возвращались на Землю, становясь зомби, но зомби гениальными. Во время безумных вспышек активности они создавали сложнейшие математические формулы. Когда вложенная в их головы информация истощалась, их официально отправляли на пенсию, ведь их мозги были наполовину искалечены тем, что ученые называли «эффектом Кингсли-Вейхарта» – перегрузкой информацией. Выполнив свою миссию, они удалялись из мира и проживали оставшиеся годы как шейхи, магараджи или мандарины – в особняках с девяноста девятью комнатами. Как мой дворец.

Сегодня день скарабеев. Я ложусь в огромную мраморную ванну, мне связывают руки и ноги, а затем высыпают на меня множество жуков-скарабеев. У них миллионы крошечных лапок, и они ведут себя так, словно знают, что я ощущаю. Потом я сплю. После полудня я сажусь на пони и катаюсь по искусственному лесу на первом этаже.

В этом доме у меня есть спальни, бассейны и комнаты, заполненные ароматным дымом, детскими игрушками, книгами, аквариумами. Есть Десятки комнат, обстановка которых воспроизводит всевозможные страны и эпохи. Есть мрачный склеп, в котором Алистер Кроули проводил свои ритуалы. Есть комната, в которой Парис любил Елену Троянскую; есть пышный альков Мессалины и огромная кровать с балдахином, принадлежавшая шведской королеве Кристине. Есть комната, в которой умерла Мэрилин Монро, там живет ее двойник, почти клон.

Есть турецкие серали, темницы и монастырские кельи, комнаты из борделей нацистского Берлина и мусульманской Андалузии. Когда мне хочется побыть одному, я предупреждаю слуг, через полчаса открываю дверь и выхожу на нужную мне сцену. Такое случается не каждый день. Чаще подобное желание приходит ко мне зимой, когда на улице завывает буря, а мне хочется о ней позабыть.

В четверг мне приходится принимать биографов Ван Дали. Сейчас зима, и приехали только двое. Когда они входят, я играю в теннис с Ивановым и Леру – они следят за моим здоровьем. Иногда мне кажется, что я смог бы играть одновременно несколько партий, как это делают шахматисты. Устроить полукруглый корт, а на нем я один против четверых или пятерых…

В прошлый четверг на мне была форма артиллериста – подарок Пабло Микериноса, «слабоумного» с длинными рыжими волосами. Сегодня я выбираю смокинг и шляпу яркого цвета, испытывая желание поговорить.

Я спускаюсь в библиотеку и здороваюсь с биографами, чьи имена все время забываю. У блондинки приятный акцент, она спрашивает меня о моих ощущениях. Я терпеливо объясняю: «Мы получаем Вспышку, и наша обязанность – передать ее отражение». Облаченный в белое мужчина спрашивает: «Как я могу описать Контакт?» Я привожу в пример геометрическую точку, которую вынуждают вписать в себя многоугольник.

Мы – паразиты человечества. Так пишут газеты, финансируемые оппозицией. Возможно, они правы. Компании Мультигосударства с каждым годом тратят на «слабоумных» все больше денег, потому что каждый Контакт, каждое послание требуют нового, чистого мозга.

Говорят, что наши дворцы оскорбляют людей. Но страны Земли нуждаются в нас. Им нужны послания, которые мы доставляем в своих искалеченных мозгах, и вполне справедливо, что теперь у нас есть собственный город – город только для нас, где каждый месяц поднимается новый дом: пагода, мраморный улей, башня из бразильского красного дерева, особняк в форме слова или перевернутого замка. Мы все здесь: паразиты и просвещенные, мужчины и женщины, позволившие изуродовать свои мозги уравнениями и инопланетными формулами, информацией, которую ученые Земли ждут с нетерпением и изучают с восхищением.

Я живу в особняке Ван Дали. Для пришельцев личность Ван Дали не существует или, подобно электрону, не может быть выделена среди прочих. Его разум всего лишь осколок, камень, на котором высечено послание. Когда Ван Дали вернулся на Землю, он привез в своей памяти чертеж топологической структуры переплетающихся вселенных. Только после этого нации Земли сумели освоить проекцию физических объектов на гипервремя и начали создавать Врата.

Сейчас зима… но я повторяюсь. Я просыпаюсь в полдень и, не открывая глаз, включаю гипноскоп, а потом смотрю на маленькую серебристую сферу, вращающуюся в паре дюймов над моей головой. Впав в транс, я вспоминаю несколько своих снов. Эти сны – мое озарение; в эти минуты я постигаю тайны мироздания. Минуты, которые вскоре растают от безжалостного прикосновения реальности.

Я выключаю гипноскоп и иду в гимнастический зал. Потом завтракаю, затем иду в теплицу, беру коробочку с насекомыми и кормлю растения. Я забочусь о том, чтобы у них имелось все необходимое: вода, электрическое солнце, свежий воздух. Я разговариваю с ними, тронутый тем, как они реагируют на мою заботу, слегка покачивая листьями. В три часа дня отправляюсь в Индиговую комнату на четвертом этаже, вызываю массажистку, надолго остаюсь с ней. Потом спускаюсь, принимаю ванну, далее медосмотр и акупунктура.

Дождь все еще идет! Я не могу любоваться закатом в каньоне. Иду в библиотеку, несколько часов перелистываю книги с иллюстрациями. В восемь меня зовут обедать: креветки с сырным соусом и сладким чесноком. Поев, заказываю в Черно-серебряную комнату кофе и балет – па-де-де из «Тристрама и Джульетты» Смолякина в хореографии Н'Муры.

Возвращаюсь в библиотеку. Сажусь за компьютер и несколько часов обмениваюсь письмами, предварительно выбрав наугад несколько групп программ: де Асси, де Камп, де Куинси, де Сад. Входит слуга и объявляет о прибытии гостей. Вспоминаю, что пригласил несколько человек послушать в полночь концерт волынок.

Внизу собралась небольшая компания: три соседа-«слабоумных» и пять обычных людей. Двое из них впервые в доме Ван Дали. Здороваясь, они касаются моей руки так, словно я осьминог.

Еще один день, неотличимый от прочих. Я обнажен, мое тело плавает внутри огромного вертикального стеклянного цилиндра; струи теплого воздуха подпирают меня, делают почти невесомым и мягко вращают в круге ультрафиолетовых ламп. Я слушаю документальную музыку и внимаю звукам спасения испанского галеона семнадцатого века вблизи мыса Доброй Надежды. Теплый воздух так приятен. Сейчас четырнадцать минут двенадцатого зимней ночи… снаружи.

Однажды я прыгнул в гигантский шоколадный торт: погрузился в него, как пуля в дерево, плавал в нем и проел себе путь наружу. Я прыгал с самолета с высоты шесть тысяч футов, привязанный к эластичному канату. Пролежал в могиле шесть дней и шесть ночей.

Сегодня дождь прекратился; я вызвал вертолет и полетел в каньон. Сидел на камне и смотрел на солнце, видел, как оно плавилось невероятными расцветками, и по моему лицу катились слезы, пока в мире не наступила ночь.

Возвращался домой через Кипарисовую Поляну. Я проезжал ее очень медленно, мое кресло мягко скользило по воздушным сферам, а под опущенными веками я хранил воспоминание о мерцающей тени солнца. Воздух вокруг звенел музыкой тысяч висящих на деревьях колокольчиков – золотых, серебряных и хрустальных, – позвякивающих под ударами холодного зимнего ветра. Я чувствовал, что вибрирую и пульсирую вместе с ними.

В подобные моменты я вспоминаю Контакт, вспоминаю момент, когда я, Роджер Ван Дали, ощутил все бесконечное одиночество того Пришельца (да, я до сих пор думаю о них как об индивидуальностях). Вспоминаю миг, когда я стал им-и-мною. В тот момент мой хрупкий человеческий мозг коснулся его воспоминаний о путешествиях сквозь гипервремя и отшатнулся от того, что увидел. Думаю, такое же происходило со всеми «слабоумными», но я никогда и никого не спрашивал об этом. Мы – гильдия молчаливых.

И после Контакта я очнулся в теле Ван Дали подобно человеку, вынырнувшему из пульсирующей бездны. Я вернулся на Землю и увидел на стене собственное лицо. Мне сообщили мое имя, пересказали всю мою жизнь, дали горы денег, а потом позабыли; и вот мы здесь… я и я.

Я могу сказать: я запечатлен в сознании Ван Дали. Могу сказать и другое: часть Пришельца находится внутри меня и теперь живет в этом мире и предается любым излишествам и всему, что вызывает его любопытство.

Мы можем поблагодарить Пришельцев за ключи к гипервремени и за то, что они открыли нам двери во Вселенную; но не думаю, что они прибыли сюда, чтобы сопровождать нас в пути от галактики к галактике. Они хотят жить здесь и уподобиться нам.

Их слабость – вкус к человеческим ощущениям. В обмен на этот каприз, на это дезертирство они отдали нам свое знание и отправили нас в космос. Я не могу понять эту человеческую жадность к пространству, потому что Бездна – всего лишь Бездна, но нигде не найти планеты, полной такой красоты, как ваш мир.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

Публицистика

Наталия Сафронова
Страна сновидений

Какими бы сверхъестественными способностями ни наделял писатель-фантаст своих героев, в какие бы заоблачные дали ни уносил читателя, истоки его фантазии следует искать на Земле. Персонаж рассказа Б.Тавареса в странных своих сновидениях черпал информацию от Пришельцев. Но и таким «контактам» исследователи находят научное объяснение. О природе творческих озарений, посещающих человека во сие, – статья нашего обозревателя.

По свидетельству Гомера, который считается не только величайшим поэтом, но и историком древности, началу Троянской битвы предшествовал «обольстительный» сон, увиденный Агамемноном. Царю явился чтимый им старец Нестор, призвавший его «в бой вести все ополчения» и обещавший быстрое покорение «Троянского града многолюдного». Это было началом сложной интриги, затеянной Зевсом, который специально посылает Агамемнону «обманчивый сон»; на самом деле ахейское войско должно понести поражение. Не будем углубляться в суть самой «божественной» интриги – «Илиада» увлекает своими перипетиями читателей уже несколько тысячелетий. К теме нашего разговора имеет отношение, конечно же, сон Агамемнона, который вовсе не является литературным приемом, широко используемым писателями и по сей день. Как историк Гомер точно отражает уровень представлений времен Троянской войны: сновидение – предзнаменование со стороны высших божественных сил. Оно могло быть добрым или дурным и даже заведомо ложным, «обольстительным». Греческие боги любили игру. Интересно, что теологическая ветвь мифологии сна, сновидений существует и поныне. Католическая церковь, например, допускает явление снов, посланных Богом. На этом основании средневековая воительница Жанна Д'Арк и удостоилась в нашем столетии поздней реабилитации: не еретичка, а святая.

История толкования сновидений насчитывает тысячелетия, в то время как подлинно научное их изучение началось менее столетия назад. Правда, справедливости ради стоит вспомнить трактат древнегреческого философа Аристотеля «О сновидениях и их толковании», где возникновение снов связывается с испытанными во время бодрствования ощущениями. Понятно, что механизмы этой связи могли быть познаны много позже. Собственно, процесс познания продолжается и сегодня. Успехи на этом пути ожидаются по мере разгадки тайн человеческого мозга. Когда это произойдет? Академик Наталья Бехтерева уподобляет мозг человека горной вершине, что «больше, чем Эверест». И замечает уклончиво: мы идем по склонам этого больше чем Эвереста. Бехтерева столь же образно формулирует причину отставания своей отрасли науки (точнее – ее отечественного варианта): «…базирование нашей биологии на примитивном материализме привело к тому, что мы… работали в рамках коридора, ограниченного невидимой, но колючей проволокой».

А там, за «проволокой», оказалось многое. В том числе и учение Фрейда, фундаментальную часть которого он посвятил природе сновидений, а стало быть – работе человеческого мозга во время сна. Когда Фрейд подошел к этой теме, вкультуре доминировало представление об абсурдности, иррациональности, бессвязности видимого во сне. Это считалось вполне «научной» позицией, которая, казалось, противостояла распространенной астрологии снов. В самом деле, многочисленные сонники, существующие в разных странах, давали снам вполне четкие и определенные толкования. Все ясно: белый хлеб – к богатству, кровь – ждите в гости близких родственников, подъем в гору – успех в жизни и т. д. Подобных изданий на Руси ходило множество, и ими весьма охотно пользовались. Вспомним, например, что настольной книгой Татьяны Лариной был известный сонник Мартына Задеки. Для простонародья же годилось и нечто попроще вроде «Сонника, сказующего правду-матку». Примеры эти предшествуют времени, когда появились известные работы Фрейда о сновидениях, однако сонник как определенный жанр «просветительской» литературы существует и поныне.

Фрейд согласен с догадкой Аристотеля (недаром свою работу он назовет почти как упомянутый нами трактат своего античного предшественника – «Толкование сновидений»), но, разумеется, идет много дальше. По сути, исследуя сны как психический феномен, за которым стоит сложная работа разума, ученый пытается выйти на истоки личности, единственной и неповторимой. Для этого приходится, как заметил однажды Фрейд, «спускаться в Ад», на самые нижние этажи человеческой психики, в глубины подсознания, касаясь скрытых и темных сторон личности. Следуя врачебной гуманистической традиции (первый эксперимент – на себе), ученый начинает с беспристрастного анализа собственных сновидений, положив себя, по выражению биографа Фрейда, «на алтарь великолепного исследования».

Что открылось ученому? Картины сна, собранные при пробуждении, – как бы «иероглифы», для которых еще нужно найти перевод. Таким образом, существуют два языка сновидений, два их содержания – явное и скрытое. Выяснение скрытого и есть главная задача исследователя. Как психоаналитик Фрейд решал эту задачу всю жизнь. Он исходил из собственной гипотезы, что сновидение представляет собой исполнение (скрытое) желания (подавленного, заторможенного). Чаще всего тормозом служит «Я», власть которого во время сна может ослабнуть, как и давление сознания. Однако, по мысли Фрейда, сновидение испытывает деформирующее действие внутренней «цензуры», действующей при переходе от одного состояния к другому, а особенно, от бессознательного к сознательному. Потому-то сновидение может показаться непонятным, абсурдным, отрывочным, с удивительной последовательностью фактов. Таким образом, «Я» сохраняет и во сне определенную «бдительность», словно противясь полному самообнажению. Тем более что, по мнению Фрейда, многие сновидения самым тесным образом связаны с сексуальностью и восходят к детству. Наконец, ученый делает еще один вывод, который даже ему самому представляется «общим местом», – сновидение охраняет покой, служит созданию психологического комфорта, позволяя человеку спать. Многочисленные примеры показывают, как сновидения захватывают все мешающие сну факторы, нейтрализуют их, включая в систему образов сна.

В чем-то полемизируя с Фрейдом, его концепции позднее развивал и дополнял Юнг в русле своей идеи о коллективном бессознательном. Он обнаружил, что во многих сновидениях являются ассоциации и образы, аналогичные первобытным идеям, мифам и ритуалам. Эти «исторические ассоциации» и есть, по мнению Юнга, звено, связывающее сознание с миром инстинкта. Сновидения – послания из бессознательного, смысл которых мы часто недооцениваем или просто не хотим понимать. В своей сознательной жизни личность подвержена различным воздействиям, которые могут ее стимулировать или подавлять, сбивая «с пути, свойственного… индивидуальности». Для состояния сознания это не проходит бесследно и чревато невротической реакцией, как и всякая более или менее неестественная жизнь, далекая от здоровых инстинктов, природного естества и простоты. Отсюда Юнг выводит общую функцию снов, которая заключается, по его мнению, в попытке восстановить наш психический баланс, производя определенный «сновидческий материал». Ученый называет это компенсаторной ролью снов в нашей психической жизни. Сон компенсирует личностные недостатки и порой предупреждает об опасности неадекватного пути. Этим объясняется, например, почему люди с неоправданно высокой самооценкой, нереальными планами, которые не соответствуют уровню их возможностей, нередко видят во сне полеты и падения. Такие сновидения могут оказаться, что называется, «вещими». Юнг вспоминает случай с человеком, запутавшимся в собственных аферах. У него развилась почти болезненная страсть к альпинизму, в виде своеобразной компенсации он стремился «забраться повыше себя». Когда этот человек рассказал Юнгу, что в одном из своих снов шагнул с вершины высокой горы в пустоту, ученый попытался предупредить пациента о возможной опасности. Даже сказал, что сон предвещает ему смерть в горах. И в самом деле, через шесть месяцев альпинист шагнул в ту самую «пустоту».

В середине двадцатого столетия была сделана еще одна попытка понять механизм снов. Появился большой труд Гезы Рохейма «Двери сновидений», автор которого строил концепции, опираясь на обширные знания в области этнологии и мифологии. Психоанализ продолжал сохранять свои позиции перед лицом нейрофизиологии, сделавшей в результате экспериментов над людьми и животными ряд выдающихся открытий в исследовании состояний сна и бодрствования. Состояния сна, сопровождающиеся сновидениями, получили название «парадоксальных фаз сна». Но работы Фрейда не утрачивают своего значения и сегодня, что должно, видимо, усиливать прелесть новизны постижения его идей нынешним поколением отечественных биологов, которые уже не знают ничего о «коридорах» и «колючей проволоке».

Подходы Фрейда безусловно возбудили любопытство исследователей из разных отраслей науки к человеку спящему. Покой и бездеятельность во сне, оказывается, относительны. Мозг продолжает активно работать, идут интенсивные психические процессы, проявляющиеся и в сновидениях. Нейрофизиологи в 50-х годах установили, что вообще нет людей, которые не видели бы снов. Это явилось сенсацией. Сны видят все, но не все их запоминают. Сновидения посещают спящего каждую ночь, и не единожды, а, в среднем, четыре – шесть раз. Преимущественно сны носят зрительный характер, но могут иметь образы слуховые, связанные с осязанием, обонянием, восприятием движений, ощущениями тепла или холода. На характер сновидений оказывает влияние, например, профессия человека или его принадлежность к определенной социальной группе. А сюжеты сновидений могут быть связаны с событиями в семье, общественной жизни, рабочей обстановкой и т. д.

Неврологи вполне согласны с Фрейдом относительно защитной функции сновидений, охраняющих нас от пробуждения. Действительно, внешние раздражения перерабатываются и включаются в сюжет сновидения. Этим можно объяснить некоторые сновидения, которые казались или выглядели вещими. Например, описанное врачом древности Галеном: его пациенту приснилось, что нога стала каменной. Через несколько дней у пациента случился паралич. Точно такой же вариант вспоминал французский невролог Лермит, когда больной, испытавший во сне укус змеи в ногу, обнаружил вскоре на том же месте язву. Здесь Нет никакой метафизики – скрытые патологические процессы, еще не «схваченные» сознанием, давали о себе знать во сне.

В известной мере психоанализ лишает ореола таинственности и чуда так называемые творческие озарения, посещающие некоторых людей во время сна. В основном это касается людей искусства или науки, способных на творческий (трансформативный) процесс. Если мозг активен у каждого спящего человека и способен выдавать в виде сновидений результат своей деятельности, почему бы ему не выдать давно вызревавшую в голове ученого идею, дать композитору услышать долго ускользающую мелодию, художнику – увидеть желанный образ? Другое дело, что сам по себе творец – в некотором роде загадка (хотя недавно появились сообщения, что найден определенный ген, то есть вполне материальный носитель гениальности).

Отечественный невролог Александр Вейн, много занимавшийся проблемами сна и его патологии, называет подобные «озарения» без излишнего пафоса: творческие доработки во сне. Он приводит множество примеров такой «доработки», отмеченной у деятелей разных областей искусства и науки. Отличались этим, во-первых, многие поэты. Известно, что басню «Два голубя» Лафонтен сочинил во сне. Вольтеру явилось стихотворение, посвященное Турону. Державин, очнувшись ото сна, записал последнюю строфу оды «Бог». Есть несколько авторитетных свидетельств, что и Пушкину не раз «грезились стихи». План поэмы «Горе от ума» и несколько сцен I акта пришли Грибоедову во время сна.

Похожее происходило и с музыкантами, и с художниками. Среди «озарявшихся» во сне Бетховен, Шуман, Вагнер, Тартини, Римский-Корсаков, Рафаэль, Партазий, Гойя. Спящие гении давали миру и научные открытия. Хрестоматичен пример Меделеева, увидевшего во сне знаменитую свою таблицу периодической системы. Есть такого рода свидетельства о математиках, создававших свои теории и теоремы во сне: Декарте, Гауссе, Маньяне, Пуанкаре.

Вспомним тезис Фрейда о том, что сновидение есть исполнение желания. Творческий опус всякого рода под такое определение вполне подходит. Ведь мы уже знаем из вышесказанного, что работа мозга во сне не прекращается. Возможно, она может у кого-то становиться более интенсивной и, следовательно – плодотворной, чем в бодрствовании, в связи с отсутствием внешних помех. «Секрет» озарения – в масштабах личности, ее одаренности, устремленности на результат да и в масштабе ожидаемого результата. Ироничный Фрейд, размышляя о сути сновидения, заметил шутливо: «Что снится курице? Просо».

Появляется соблазн вполне сознательно использовать скрытые возможности мозга, его своеобразной ночной работы. К этому прибегали некоторые творческие люди. Но кое-что здесь доступно и простым смертным. Еще не так давно много писали о возможностях обучения во сне. Сам факт запоминания чего-то спящим был замечен давно. Педагоги Древней Греции прибегали к нашептыванию своим ученикам во сне материалов, что не были усвоены ими при дневном обучении. В 1923 году появились сообщения в США об успешном обучении во время сна телеграфному коду в одной из военно-морских школ. В конце 30-х годов отечественный психиатр А.М.Свядощ защитил диссертацию на тему «Восприятие речи во время естественного сна». Автор показал возможность усвоения сложных текстов, включая главы из курса физики.

Дальше – больше. Гипнопедия (обучение во время сна) становится модой. Начинают учить таким образом иностранные языки. Прагматичные американцы «вкладывают» названия и расположение 16 тысяч улиц Нью-Йорка в головы спящих сотрудников справочного бюро. Кажется, найден еще один способ введения информации в мозг. Однако тут же появляются сомнения: не вредна ли гипнопедия для нервной системы?

Последующие исследования частично подтвердили опасения. К тому же оказалось, что гипнопедия может быть применена в короткий отрезок ночи и на определенной стадии сна, вернее – еще дремотного состояния. Результат запоминания зависит от того, насколько мозг удерживает сигналы. В свою очередь важен стимул обучающегося, поскольку реактивность мозга на безразличную информацию резко снижается. Все это дало понять, что обучению во сне могут подвергнуться не все люди, а только проявляющие большое стремление к обучению или гипнабельные (поддающиеся гипнозу).

Но вернемся снова к творческим озарениям. Можно ли согласиться с тем, что курице суждено видеть во сне только вожделенное просо? В одной из прошлогодних книжек «Психологического журнала» мне попалась статья академика РАМН Константина Судакова «Информационный принцип работы мозга». Автор рассматривает в числе прочих проблем любопытную гипотезу. В процессах жизнедеятельности, определяющих функции мозга, можно выделить несколько уровней взаимодействия с носителями информации. В том числе и уровень космический. Если принять гипотезу о наличии информационного поля Земли, взаимодействие между ним и информационным полем личности кажется вполне возможным. А стало быть, и миссия «Контакт», и видения «слабоумного», придуманные Браулио Таваресом, представляются не столь уж фантастичными. Есть наблюдения о том, что отдельные люди обладают способностью контактировать с гео-, биоинформационными сферами Земли. Указывается, что талантливые личности способны «черпать» сведения из информационного поля планеты и даже из космоса, соответствующие их профессиональным интересам. Как раз те самые научные идеи, художественные образы, музыкальные темы. Если так, проблема «творческих доработок во сне» окажется не столь приземленной. А может, погружение в сон создает наилучшие условия для того, чтобы слушать космос?

Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь: одно представляется с ужасающею ясностью, с ювелирски-мелочною отделкой подробностей, а через другое перескакиваешь, как бы не замечая вовсе, например, через пространство и время. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между тем какие хитрейшие вещи проделывает иногда мой рассудок во сне!

Ф.М. Достоевский. «Сон смешного человека».