Текст книги "Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

У англичан был повод для беспокойства – «банда Штерна» вновь превращалась в грозную силу.

Теперь организацией руководил центр из трех человек. Исраэль Эльдад был идеологом, а Натан Елин-Мор и Ицхак Шамир – оперативными командирами. Шамир ведал кадрами, отвечал за структуру и безопасность организации и лично руководил боевыми операциями. Англичане с ног сбились, разыскивая эту тройку, но введенная Шамиром система конспирации срабатывала без осечек.

Шамир маскировался под религиозного еврея. В ермолке, в старом лапсердаке, сгорбившись, прижимая к груди молитвенник, маленький подслеповатый еврей походкой лунатика проходил через все посты, вызывая улыбки британских солдат.

Адъютантом и неразлучным спутником Шамира была Сара Леви (Шуламит), ставшая впоследствии его женой. Шуламит прибыла в 1941 году из Болгарии на последнем судне с еврейскими беженцами, отчалившем от берегов сражающейся Европы. Простое открытое лицо Шуламит располагало к доверию, и ее квартира постепенно превратилась в конспиративный явочный центр.

Соседи начали подозревать неладное. Каждый вечер к их симпатичной соседке, воровато озираясь, приходили мужчины. Наконец ее вызвали в полицию и прямо спросили, в чем дело. Шуламит скромно призналась, что зарабатывает на жизнь древнейшей профессией. Полицейские чины понимающе заулыбались. Древнейшая профессия оказалась лучшим явочным прикрытием.

* * *

Начиная с 1944 года возглавляемая Бегиным Национальная военная организация Эцель возобновила вооруженную борьбу против англичан. Менахем Бегин, считая, что с возвращением Эцеля к военным операциям причина раскола устраняется сама собой, предложил Шамиру и Елин-Мору встретиться для обсуждения возможности объединения сил.

Бегин, худой, подтянутый, одетый так, словно он только что вернулся из оперного театра, произвел сильное впечатление на своих «конкурентов». Шамира он спросил не без сарказма:

– Ты действительно веришь, что при помощи нескольких жалких пистолетов сможешь изгнать англичан из Палестины?

Вообще-то Шамир терялся при встречах с Бегиным, чувствуя себя, как набедокуривший школьник при появлении строгого учителя. Но тут проявил твердость.

Шамир и Елин-Мор отклонили предложение Бегина о преодолении раскола, понимая, что это может произойти лишь на основе принятия идеологической платформы Жаботинского и признания Бегина вождем. Руководители Лехи этого не желали. У них был свой идеолог.

Михаэль и Гара согласились все же информировать руководителя Эцеля о своих оперативных планах.

Это обещание не было выполнено.

В ноябре 1944 года был застрелен в Каире министр по делам колоний Великобритании лорд Мойн. Боевики Лехи Элиягу Хаким и Элиягу Бен-Цури, схваченные на месте покушения, были преданы военному суду и повешены.

Менахем Бегин не был заранее осведомлен об этой операции, подготовленной Шамиром с педантичной тщательностью. Вождь Эцеля пришел в ярость. Убийство лорда Мойна не было продиктовано необходимостью и могло лишь ожесточить английское руководство.

– Эти люди играют в свои смертоносные игрушки, не задумываясь над тем, что вредят национальному делу, – сказал Бегин.

Сотрудничество между Эцелем и Лехи так и не наладилось.

* * *

Благодаря усилиям Михаэля, боевики Лехи стали профессионалами, не расстававшимися с оружием ни днем, ни ночью. У них почти не было ни случайных потерь, ни проваленных операций. Каждый, идя на задание, знал, что Михаэль все десять раз проверил и рассчитал. Но всего предусмотреть и Михаэль не мог. Англичане подняли на ноги всю полицию, придали ей в помощь крупные воинские силы и приступили к поискам руководителей Лехи, пользуясь данными, полученными от местных осведомителей.

В Тель-Авиве была организована грандиозная облава. Англичане прочесывали дом за домом, квартал за кварталом. В одной из квартир они лишь для проформы проверили документы у маленького еврея в ермолке, со смешно торчащими кустистыми бровями. Документы оказались в порядке. Сотрудники тайной полиции уже уходили, когда в квартире появился офицер следственного отдела прокуратуры Мартин. Бросив беглый взгляд на еврея в ермолке, Мартин распорядился:

– Это Езерницкий. Возьмите его.

Выходя под эскортом полицейских, весьма довольных крупной добычей, Михаэль на секунду задержал на Мартине задумчивый взгляд. Из тюрьмы он сумел передать в штаб Лехи свой последний приказ. Через несколько дней Мартин был застрелен на улице.

А Михаэль смог наконец отоспаться в тюремной камере за все свои бессонные ночи.

Англичане не хотели рисковать. Оставить Михаэля в Эрец-Исраэль было все равно, что дать боевикам Лехи срочное задание.

И англичане отправили опасного узника в концентрационный лагерь в дебрях Африки, в Эритрею, за тысячи миль от цивилизации. Не успев даже освоиться на новом месте, Михаэль стал готовить побег. Он выбрал подкоп – старый испытанный способ. Впрочем, обмануть бдительность стражи было нетрудно. Англичане не верили в возможность побега из этого лагеря и не столь уж ревностно его охраняли. Но что делать потом? Лагерь находился в пустыне, а вокруг на сотни миль простиралась враждебная территория.

Куда бежать?

Михаэля это не смутило. Он бежал, захватив с собой еще четырех подпольщиков. Без еды и без иных припасов, беглецы прошли через пустыню и разыскали какого-то итальянца, согласившегося из ненависти к англичанам переправить их в Эфиопию – единственное независимое государство в этом регионе Африки. Ну а из Адис-Абебы Михаэль перебрался во Францию. Британская администрация в Эрец-Исраэль, узнав о побеге Михаэля, арестовала его жену. Англичане год продержали Шуламит в тюрьме, не предъявляя никакого обвинения, а Михаэль тем временем отчаянно пытался переправиться из Франции домой. Ему это удалось лишь 20 мая 1948 года – уже после провозглашения государства Израиль.

За годы, проведенные Шамиром в тюрьме и в изгнании, многое изменилось на родине. Вождь Эцеля не поддался соблазну и не развязал гражданскую войну в новорожденном Еврейском государстве. А соблазн был велик – ведь тот, кто руководит подпольной террористической группировкой, знает, что находящееся в его распоряжении монолитное ядро на все готовых бесстрашных людей является оружием, пригодным для любых целей.

Бегин, стоявший во главе такой группировки, опиравшийся к тому же на динамичное идеологическое движение, мог обрушить всю ее мощь на своих политических противников.

Он предпочел распустить Эцель и приказал своим боевикам влиться в ряды Еврейской армии, созданной в ходе Войны за Независимость.

Дочерняя организация Лехи, так и не выработавшая своей независимой идеологической платформы, вынуждена была последовать примеру Эцеля.

Уже действовало израильское правительство. Почти все бойцы Лехи уже сражались в рядах Еврейской армии. Британского врага, с которым с таким самозабвением боролись Шамир и его товарищи, больше не существовало. Надо было приспосабливаться к принципиально новым политическим условиям. Шамиру это далось нелегко. Он все еще ощущал себя старым бойцом подполья, вожаком волчьей стаи, враждебной всему окружающему миру и готовой в любую секунду вступить в смертельную схватку. Он все еще был Михаэлем и нуждался в основательной встряске после застоя последних лет.

Иерусалим имел в то время особый статус. Юрисдикция израильского правительства на него официально еще не распространилась. Поэтому в городе сохранилась подпольная боевая ячейка Лехи, которую и возглавил истосковавшийся по практической деятельности Шамир. Как в добрые старые времена, он с головой ушел в подготовку покушения на графа Фольке Бернадотта, члена королевского дома Швеции, назначенного Советом Безопасности ООН посредником в израильско-арабском конфликте. Бернадотт, спасший свыше десяти тысяч евреев в годы Второй мировой войны, считал, что еврейская рука на него не поднимется, и, прибыв в Иерусалим, не принимал особых мер предосторожности.

К несчастью, этот влиятельный дипломат в поисках урегулирования предложил урезать территорию еврейского государства, утвержденную резолюцией ООН о разделе Палестины. Израильское правительство его план отвергло. Казалось бы, и делу конец. С сожалением констатировав, что примирение между евреями и арабами невозможно, Бернадотт готовился покинуть пределы воюющего города.

Но старая тройка – Шамир, Елин-Мор и Эльдад, – собравшаяся на конспиративной квартире, уже вынесла Бернадотту смертный приговор. Боевики Лехи привели его в исполнение на следующий день.

Враги Израиля ликовали:

– Никто не сделал для спасения евреев больше, чем Бернадотт, – кричали они. – И вот как евреи ему отплатили…

– Да они настоящие злодеи, – сказал премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион и распорядился поступить с подпольщиками по всей строгости закона. Елин-Мор, Эльдад и другие руководители Лехи оказались в тюрьме. На сей раз – в еврейской.

Шамир же привычно, как рыба в глубину, ушел в глухое подполье.

Создалась парадоксальная ситуация. Человек, все свои силы и энергию отдававший национальной идее, боровшийся, не щадя, что называется, живота своего, за возрождение Еврейского государства, вынужден был скрываться от израильских органов правосудия, как скрывался когда-то от мандатных властей. Сначала израильская полиция его действительно разыскивала. Потом перестала. У нее нашлись более важные дела.

Шамир сам говорил позднее об этом периоде своей жизни:

– Мне было больно и трудно скрываться от израильского правительства. Я считал это нелепостью и стал искать выхода из невыносимой ситуации.

Выход вскоре был найден. Влиятельные друзья организовали тайную встречу Ицхака Шамира с Шаулем Авигуром, бывшим командиром Хаганы, вошедшим в состав первого израильского правительства. Шамир заверил его, что члены Лехи не намерены бороться с правительством и правоохранительными органами Израиля.

– Мы уже самораспустились и сложили оружие, – говорил Шамир. – Если мы и будем в дальнейшем заниматься политикой, то только легально, на основе действующих в стране законов.

Ему поверили. Арестованные руководители Лехи были амнистированы. Ицхак Шамир сдержал слово. Убийство Бернадотта, во многом явившееся следствием ностальгии старого подпольщика по деяниям боевого прошлого, оказалось последним террористическим актом Лехи. С тех пор исчез Михаэль, и появился Ицхак Шамир.

* * *

Для бывшего подпольщика наступили трудные дни. У него больше не было организации и не было партии, в которой могли бы найти применение его энергия и способности. Скучной вереницей тянулись дни. Шамир занялся бизнесом. Много внимания уделял семье. Родилась дочь, которую он назвал Гиладой – в память убитого им боевого товарища. Казалось, уделом Шамира стало забвение.

Но о нем не забыли.

Война, в сущности, не кончилась с обретением Израилем независимости. Она продолжалась – только другими методами и средствами, невидимая и жестокая. Тогда и был создан Мосад – израильская разведывательная служба. Ее возглавил Исер Харел, доверенный человек Бен-Гуриона, в прошлом видный член Хаганы.

Но кому доверить оперативный отдел Мосада? Харел понимал, что ему нужен человек особого склада: энергичный, решительный, непоколебимый, отличающийся к тому же компьютерным стилем мышления, позволяющим предугадывать ходы противника в головоломных комбинациях тайной войны. По мнению Харела, Шамир являлся именно таким человеком. Они были даже внешне похожи. Недаром Харела называли «Маленький Исер». И того, и другого отличала холодная, расчетливая, целенаправленная воля. Бен-Гурион отнесся к предложенной Харелом кандидатуре без особого энтузиазма, но все же утвердил ее. Ну а Шамир воспринял предложение начальника Мосада как подарок судьбы.

Десять лет прослужил Ицхак Шамир в Мосаде. По понятным причинам, об этом периоде его жизни мы знаем очень мало. Можно предположить, что во многом благодаря Шамиру израильская разведка стала одной из самых эффективных в мире. Главари арабского террора быстро почувствовали, с кем имеют дело. Удары, точные и безжалостные, обрушивались на них повсюду. Есть основания полагать, что это Шамир организовал отправку заминированных конвертов немецким специалистам, работавшим в Египте над созданием ракетного оружия.

Почти десять лет Шамир в полной гармонии с самим собой делал важное и нужное дело. Но вновь пришли другие времена. В Мосаде сменилось руководство, и Шамир был вынужден уйти в отставку.

* * *

Когда Ицхак Шамир вышел на свет божий из недр израильской разведки, ему было 49 лет. Именно тогда, в 1964 году, появилась его первая фотография в израильской печати. Он стоит рядом с Бегиным на траурном собрании, посвященном памяти Яира Штерна, маленький человек с непроницаемо-каменным выражением лица. В тот же период в одной из израильских газет появилась его статья, вызвавшая общественный резонанс.

«Об одном я жалею, – писал Шамир, – и никогда себе этого не прощу. Мы должны были совершить покушение на Гитлера. Мы обязаны были убить этого изверга. Вся история выглядела бы иначе, если бы мы это сделали».

В конце статьи Шамир выражал убежденность в том, что экстремальные обстоятельства, в которых находится Израиль, превращают индивидуальный террор в морально оправданное и исключительно эффективное средство самозащиты.

Несколько лет Шамир провел в полной безвестности. С несколькими компаньонами создал фирму оптовой торговли, но застой в экономике задушил это начинание, причинив новоиспеченному бизнесмену одни убытки.

Тогда Шамир стал директором небольшого заводика по производству резиновых прокладок. Каждое утро, поцеловав жену, он садился в автобус Тель-Авив – Петах-Тиква. Водительскими правами Шамир так и не обзавелся. Унылой вереницей тянулись дни, заполненные встречами с деловыми людьми. Надо ведь продавать прокладки, черт бы их побрал.

А годы шли… Шамир отходил душой, встречаясь в небольшом уютном кафе со старыми подпольщиками, свидетелями его боевой славы. С ними он обсуждал политическую ситуацию в стране, смутно ощущая, что его время еще не пришло. Но он бы рассмеялся тогда, если бы кто-нибудь предсказал ему его будущее.

А страна находилась на пороге великих событий. Разразилась Шестидневная война. Приобрел размах арабский террор. Пробили брешь в «железном занавесе» советские евреи.

И в один прекрасный день неожиданно для себя самого Шамир не поехал в Петах-Тикву. Период резиновых прокладок в его жизни кончился.

В 1970 году, в возрасте 55 лет, когда многие уже заканчивают политическую карьеру, Шамир начал ее. Бывший руководитель Лехи вступил в движение Херут[22]22
  Xерут – «Свобода» – партия, основанная в 1948 году учениками и последователями Жаботинского. Бессменным вождем Херута был Менахем Бегин. В 1973 году Херут стал ядром Ликуда, блока правых партий. В 1977 году Ликуд добился победы на выборах, и Бегин сформировал правительство после почти тридцатилетнего пребывания в оппозиции.


[Закрыть], которое бессменно возглавлял его прославленный соперник, вызывавший и зависть, и восхищение одновременно.

– Добро пожаловать, Ицхак, – сказал ему бывший командир Эцеля с мимолетной, но такой выразительной усмешкой. – Чувствуй себя, как дома.

Вначале казалось, что политический путь Шамира не будет устлан розами. Все ключевые посты в партии были давно заняты. Шамир был не только новичком, но и чужаком, вчерашним политическим противником. Для начала ему дали второстепенную должность заведующего отделом репатриации в Центре Херута, и Шамир с присущей ему педантичной целеустремленностью занялся абсорбцией советских евреев. Далеко не сразу стало ясно, что в движении Бегина появилась новая динамичная сила.

А потом началась какая-то сумасшедшая ковбойская скачка. Война Судного дня, уход Голды, короткое бесславное правление Рабина, политический переворот, приведший к власти Ликуд, Кемп-Дэвидские соглашения, возвращение Египту Синая, травма Ливанской войны, неожиданный уход Бегина. И это за каких-нибудь десять лет. Все эти годы Шамир демонстрировал полную лояльность по отношению к Бегину, понимая, что всей своей политической карьерой он обязан ему.

Шамир выжидал. Он верил, что его час придет. Слишком уж норовистые кони шли с Бегиным в одной упряжке. Первым освободил место председатель правления Херута Эзер Вейцман. Он был нетерпелив, своеволен, ссорился с Бегиным и наконец ушел, хлопнув дверью. Ицхак Шамир занял этот ключевой в партии пост.

Потом из-за проблем автономии подал в отставку министр иностранных дел Моше Даян. Его министерский портфель Бегин отдал Ицхаку Шамиру. Все были поражены. Шамир, казалось, не обладал необходимыми для этого поста качествами: английским владел слабо, оратор был никудышный, да и внешний вид его не производил впечатления.

Но Шамир вновь удивил всех. В отличие от Даяна, педанта и бюрократа, нетерпимого и неприятного в отношениях с подчиненными, Шамир отличался терпением, умел слушать, был строг, но справедлив. Свои обязанности выполнял с чувством личной ответственности. Все это не могло не вызывать уважения.

Произошло еще одно событие, расчистившее Шамиру путь к власти. Бегин разочаровался в Яакове Меридоре. Когда в 1942 году Бегин прибыл в Эрец-Исраэль с армией Андерса, во главе Эцеля стоял Меридор. Он добровольно передал командование Бегину, удовлетворившись ролью его заместителя. И хотя к тому времени Меридор развалил организацию, которую фактически пришлось создавать заново, Бегин сохранил к нему чувство благодарности, смешанное с неловкостью. Думая о своем преемнике, Бегин остановился на кандидатуре Меридора. Вернул ему ключевую роль в движении Херут, ввел в кнессет.

Но Меридор повел себя так странно, что в Израиле потом долго спорили: аферист он или просто идиот. В разгар предвыборной кампании Меридор поведал изумленному народу, что располагает новым источником энергии, опровергающим теорию Эйнштейна и позволяющим при помощи одной лампочки осветить весь Рамат-Ган.

Это было уж слишком. Бегину пришлось искать нового наследника. Его выбор остановился на Шамире…

* * *

Старый подпольщик не скоро привык к яркому свету юпитеров. Как было не растеряться, оказавшись в полном одиночестве на ослепительно холодной вершине?

Казалось, что Бегин оставил его лишь на время у государственного штурвала, сказав:

– Стой здесь и не трогайся с места. Я скоро вернусь.

И не вернулся…

Постепенно Шамир освоился со своим новым положением. Стал действовать. И пусть он не одолел новых рубежей, зато сумел сохранить достигнутое. В самом конце своей карьеры он откровенно сказал:

– Я знаю, что устраивающее нас статус-кво увековечить нельзя. Многое придется менять, многим придется пожертвовать. Но сам я не в состоянии превратить в предмет политического торга нашу Родину.

Пусть уж этим занимается мой преемник…

ДАЯН В ЗЕРКАЛЕ ПСИХОАНАЛИЗА[23]23
  «…Некоторые его книги еще долго будут читать…» Даян автор книг: «Дневник Синайской кампании» (1966), «Новая карта – иные взаимоотношения» (1969), «Повесть о моей жизни» (1976). Все они отличаются отточенностью стиля и нетривиальностью мышления. Общее впечатление несколько ослабляет склонность автора к риторике. Лучшей литературной работой Даяна считается объемистый труд «Жить с Библией» (1978), в котором библейские истории удачно сочетаются с людьми, природой и бытом современного Израиля. (Русский перевод – издательство «Библиотека „Алия“», Иерусалим, 1986).


[Закрыть]

Своими глазами видел я, как он искал смерти. В день седьмой Войны Судного дня наш полк удерживал три понтонных моста, переброшенных через Суэцкий канал. Непрерывным потоком шли амуниция и боеприпасы полкам Шарона, прорвавшимся в Африку. После разрыва очередного снаряда я поднял голову и увидел бронетранспортер, несшийся к мосту под плотным огнем. Из люка торчала всем знакомая голова, похожая на биллиардный шар.

Через несколько секунд после того, как Даян умчался в Африку, мост был разбит прямым попаданием снаряда…

* * *

Миллионы людей во всем мире видели в нем живой символ Израиля. Его черная повязка не уступала в популярности звезде Давида. Газета «Дер Шпигель» писала после его смерти, что Даян был самым популярным в мире евреем после Иисуса Христа.

Полемика вокруг этой, бесспорно, незаурядной личности продолжается и сегодня, что показывает, насколько глубоко поразил Даян воображение современников. В оценке его жизни и деятельности нет однозначных критериев. Даяна ненавидят и любят, презирают и чтут точно так же, как это было при его жизни. Лишь равнодушия не вызывал он никогда и ни у кого.

Жизнь его была фантастической. Но его талант и ум, сила и отвага часто блокировались параличом воли, настигавшим его обычно в экстремальных для государства ситуациях. С его именем связаны юность Израиля и победы, каких немного знает история. Но на всяком поприще от истинно великого человека требуются, кроме природного таланта, еще и абсолютная самоотдача, полнейшая сосредоточенность. И вот этой-то высшей цельности никогда не было в характере Даяна.

Он отличался живым и быстрым умом, способностью мгновенно оценивать любую ситуацию, исключительным темпераментом. Концепции, которые он выдвигал, поражали нетривиальностью мышления и тут же становились предметом острых дебатов. Был он археологом, знатоком Библии и еврейской истории. Обладал литературными способностями. Некоторые его книги будут еще долго читать.

Жизнь его расцвечена многочисленными любовными историями, хотя женщины не играли особой роли в его судьбе. Брал он их легко и так же легко оставлял. Романтические связи ценил за то, что они повышают жизненный тонус. Себя в них никогда не терял. Можно сказать, что Даян покорял женщин, чтобы удовлетворить сжигавшее его властолюбие, если бы он не искал в них материнского начала, в котором так нуждался. К этому мы еще вернемся.

В Пантеоне израильской военной славы выделяется его фигура. Но все это лишь фасад, лицевая сторона жизни.

На самом же деле Даян был человеком душевно-чувственной одержимости, влюбленным в себя и себя же ненавидящим. До самого конца сочетались в нем и наивные мечты так и не повзрослевшего юноши, и трезвый расчет, и аморальная вера в право сильного. Был он одновременно и волком-одиночкой, и ребенком, затерявшимся в дремучем лесу.

Даяна уважали не за то, за что следовало бы уважать, и ценили в нем не те качества, которые следовало бы ценить. Ненавидели же его за то, за что следовало бы жалеть. Принято считать, что Даян-военачальник не знал себе равных как стратег, а Даян-политик не уступал Даяну – военному. Это, конечно, красивый миф, разрушать который как-то неловко, почти кощунственно.

* * *

8 июня 1967 года в Иерусалиме перестали стрелять… Уже удаляли ряды колючей проволоки, рассекшие его живое тело около двадцати лет назад. Город преображался на глазах, и лишь руинам двадцатилетней давности у бывшей демаркационной линии еще долго суждено было напоминать о прошлом…

Министр обороны Моше Даян знал, что настал час его триумфа.

Но он не знал, что именно ему суждено посеять семена, из которых проросло все то, что стало нашим кошмаром. Это Даяну мы обязаны фатальным историческим просчетом, грубейшей политической ошибкой, имевшей трагические, растянувшиеся на четверть века последствия…

Ведь это Даян, охваченный порывом не свойственного ему великодушия, послал гонцов, чтобы вернуть в панике убегавшее население Иудеи и Самарии…

Вечером 8 июня журналисты со всего мира, собравшиеся во Дворце Нации в Иерусалиме, ждали победоносного полководца. И Даян, прилетевший на вертолете прямо с фронта, не вошел, а ворвался в зал, как пушечное ядро, счастливый, помолодевший, озаренный отблеском великой победы. Быстрыми шагами подошел он к микрофону.

– Спрашивайте, господа, – сказал он, улыбаясь кривой своей улыбкой, почти столь же знаменитой, как повязка на левом его глазу.

– Г-н министр, – встал корреспондент газеты «Нью-Йорк Таймс», – сколько нееврейского населения получило сейчас ваше государство?

– Мы их не считали, – последовал мгновенный ответ.

– Что вы предложите арабам в обмен на мир?

– Мир в обмен на мир.

Эта лапидарная формулировка стала зародышем бесплодной концепции, свидетельствующей об утрате чувства реальности. Война Судного дня и интифада – прямое ее следствие.

А опьяневший от триумфа Даян продолжал бросать зловещие семена на благодатную почву…

11 июня он заявил корреспонденту американской телевизионной сети Си-Би-Эс:

– Мы не намерены возвращать ни Газу Египту, ни Иудею и Самарию Иордании. Защищать новые границы легко, и мы их будем защищать. Полное внутреннее самоуправление – это единственное, на что могут рассчитывать жители контролируемых территорий.

Это Даяну принадлежит идея палестинской автономии, ставшая краеугольным камнем политической платформы Ликуда. Это Даян вдохнул жизнь в прожорливое чудовище, именуемое «целостный и неделимый Израиль»… Прошло еще несколько дней, и Даян заявил на находившемся в самом разгаре пиру победителей:

– Мы ждем звонка от арабских лидеров. Сами же не сделаем ни одного шага. К чему? Мы вполне довольны тем, что у нас есть. Если арабы желают изменить статус-кво, то пусть снимут телефонную трубку и наберут наш номер…

Израильский народ, вознесшийся на крыльях эйфории в заоблачные выси, быстро освоился с имперским величием. Не успев прийти в себя, этот народ с огромной радостью принял, как подарок, политическую концепцию, предложенную обожаемым вождем.

Даян возвышался один на сияющей вершине. Кто мог тогда возражать ему? Отдельные трезвые голоса тонули в хоре славословий. Трудно иметь претензии к тогдашнему руководству. Нужен был вождь, обладающий величием души и огромным, почти фантастическим авторитетом, чтобы свернуть поднятые Даяном паруса, наполненные ветром победы. Страна нуждалась в руководителе, который мог бы прекратить затянувшийся пир победителей и вернуть нацию на почву реальности.

Такого вождя у Израиля не было…

Не было конструктивной программы мирного урегулирования. Никто не посмел предложить альтернативу политическому курсу Даяна. Никто не желал испортить праздник зловещим стуком в дверь и появиться на пиру мрачным вестником грядущих потрясений…

Что же касается телефонного звонка от арабских лидеров, то его, по правде говоря, никто и не ждал. Они не сошли с ума, чтобы звонить в Иерусалим после того, как Даян заявил, что не будет отдано ни пяди из захваченных в ходе Шестидневной войны территорий.

А Даян продолжал свою линию. В 1971 году, будучи в качестве министра обороны ответственным за контролируемые территории, он стал энергично создавать на них «новые реалии» в виде еврейских поселений. В Синае по инициативе Даяна был основан Ямит, целый город, само существование которого на оккупированной египетской территории делало войну с Египтом неизбежной.

В апреле 1973 года, выступая в Масаде – древней крепости, ставшей символом сражающегося Израиля, Даян провозгласил:

– Я вижу отсюда новое могучее еврейское государство в широких границах, простирающихся от реки Иордан до Суэцкого канала.

Лишь шок войны Судного дня избавил от имперских иллюзий неудавшегося кандидата в израильские диктаторы.

* * *

Даян не был генератором идей. Он получал их уже готовыми и шлифовал, как шлифуют алмазы. Его интеллект, легко решавший политические ребусы, был лишен творческой глубины. С удивительной ловкостью пользовался Даян чужими достижениями, придавая провинциальным идеям своих помощников нужную форму. Лавры же всегда доставались ему.

Даян за долгие годы своей карьеры вступал в тесные контакты и даже в дружеские отношения с очень многими людьми. И многие, разочаровавшись в нем, пытались развеять миф, сложившийся вокруг его имени. Но мифы живут по собственным законам, не имеющим ничего общего с реальной жизнью. Даян презирал людей, хотя охотно использовал их для своих целей. Таких понятий, как дружба и верность, просто не было в его лексиконе. Им восхищались лишь те, кто не имел сомнительного удовольствия знать его лично. Те же, кому приходилось вступать с ним в непосредственное общение, его не любили и боялись. Входивший одно время в состав правительства Голды Меир Гидеон Рафаэль как-то сказал:

– Никто не осмеливался перейти Даяну дорогу из-за боязни попасть под колеса его автомобиля на плохо освещенном политическом перекрестке.

План Синайской кампании до деталей разработал Меир Амит. Победой в Шестидневной войне мы обязаны Эзеру Вейцману и Ицхаку Рабину, а не Даяну, получившему портфель министра обороны за пять дней до начала военных действий.

Война Судного дня показала, каким стратегом был Даян, пользовавшийся славой непробиваемого щита еврейского государства.

* * *

Израиль в вихре войны. В Синае пала линия Бар-Лева[24]24
  Линия Бар-Лева – оборонительные сооружения, воздвигнутые Израилем вдоль восточного берега Суэцкого канала в 1968–1969 гг. Считалась неприступной. В прессе часто именовалась израильской «линией Мажино». Строительство этой линии, названной в честь тогдашнего начальника генштаба Хаима Бар-Лева, обошлось Израилю в миллиарды долларов. В войну Судного дня выявилась ее полная несостоятельность. Пала в первые же часы после начала военных действий.


[Закрыть], а на Голанах сирийцы вот-вот прорвут линию фронта. Идет лихорадочная мобилизация резервистов. Но ведь нужно какое-то время, а его – нет.

Премьер-министр Голда Меир, с серым от бессонницы лицом, с пепельными губами, курит сигарету за сигаретой. Только что она разговаривала по телефону с Генри Киссинджером. Государственный секретарь обещал наладить по воздушному мосту бесперебойную доставку оружия и боеприпасов. Но ведь для этого тоже нужно время… Входит Даян, прибывший прямо с фронта. Его гимнастерка покрыта пылью, пропитана потом. Пыль покрывает тонким слоем его мертвенной бледности лицо.

– Голда! – говорит он. – Это катастрофа. Я предлагаю обсудить условия возможной капитуляции.

Голда ошеломлена. Она бледнеет. Но у этой блистательной старухи неукротимая душа.

– Моше! – отвечает она резко. – Успокойся и приди в себя.

– Слушай, Голда, – произносит Даян, – если ты считаешь, что кто-то лучше меня справится с обязанностями министра обороны, назначь его. Я бы на твоем месте не колебался ни минуты.

– Упаси боже, – коротко роняет Голда.

Входит секретарша Лу Кедар и произносит одно слово: «Дадо». В глазах Голды вспыхивает и тут же гаснет радость.

– Вот и хорошо, – говорит Даян. – Посоветуйся с начальником генштаба. Дадо понимает ситуацию лучше меня. А я отправляюсь на Южный фронт.

Главнокомандующий Давид Элазар уже в дверях, и Даян кивает, выходя. Дадо, тоже не спавший четверо суток, как всегда, подтянут и спокоен. Голда смотрит на его ладную фигуру, излучающую хладнокровную уверенность, и ей становится немного легче.

– Дадо, – говорит она, – Даян только что предложил капитуляцию. Что скажешь?

– Даян переутомился, – сразу отвечает начальник генштаба, которого уже ничем невозможно удивить. – Голда, положение тяжелое, не спорю, но не безнадежное. На Севере мы мертвой хваткой держим Голанские высоты. На Юге египтяне боятся выйти из-под прикрытия ракетного зонта. Мобилизация резервистов заканчивается. Мы еще переломаем им кости.

Даян в это время уже мчался на Южный фронт, в эпицентр огня, в чем, в сущности, не было никакой необходимости…

Непостижимая слабость Даяна в те часы, когда страна и народ нуждались в нем больше всего, несмываемым пятном так и останется на его репутации.

Проводя исторические параллели, Даяна можно сравнить с Помпеем, прозванным «Великим» Бог весть за что. Помпей воспользовался плодами побед Лукулла над Митридатом и приписал себе достижения Сертория в Испании. В час же истинного испытания, когда его армия встретилась с ветеранами Цезаря, в полной мере выявилось ничтожество Помпея, как полководца. Цезарь разбил его с такой легкостью, что сам пришел в изумление.

* * *

Работая над этой главой, я не раз вспоминал Фрейда. Какой материал для психоаналитика! Очерк доктора Авнера Фалька, посвященный психоанализу личности Даяна, стал для меня чем-то вроде путеводной нити по тайному лабиринту его странной души. История и психиатрия должны идти рука об руку, считает доктор Фальк, смело вторгшийся в область, монополизированную профессиональными историками.