Текст книги "Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

ТРИ ЖИЗНИ ИЦХАКА ХОФИ

17 июня 1977 года. Восемь утра. Премьер-министр Менахем Бегин уже работает в своем кабинете, просматривает бумаги, отчеты. Некоторые откладывает в сторону. Прочитав какую-то депешу, Бегин задумывается. Откидывается назад в мягком, столь привычном кресле, присланном сюда из их уютной квартирки заботливой Ализой.

Премьер-министр позволяет себе по утрам такую минуту полной расслабленности. Он еще не привык к этому кабинету, олицетворяющему высшую власть в стране. Всего лишь месяц назад Бегин после трех десятилетий изнурительной оппозиционной борьбы победил наконец идеологических противников, использовавших всю мощь государственного аппарата для дискредитации его и возглавляемого им движения.

И вот народ отказал им в своем доверии. Ждать пришлось долго. Трудный путь он прошел, часто не видя впереди ни зги, изнемогая до губительной внутренней лихорадки.

Но сейчас он здесь. И пусть ему уже 64 года. Пусть сердцебиение и противный привкус во рту мешают спать по ночам. Ум его еще ясен, и работоспособность осталась прежней. Он еще может кое-что сделать ради торжества идеи, с юности овладевшей всеми его мыслями и чувствами.

Бегин поднял голову и посмотрел на фотографию, единственную вывешенную по его распоряжению на этой стене. Лицо, в котором чувствуется нечто уверенное, характерное. Тяжелые усталые губы. Бегин вспомнил вождя, словно озаренного тайным светом собственного духа, и то, каким маленьким он чувствовал себя в его присутствии.

Вошел секретарь Иехиэль Кадишай и доложил:

– Начальник Мосада.

Бегин встал навстречу посетителю. Он хорошо знал этого человека, но не встречался с ним с тех пор, как генерал-майор Ицхак Хофи снял мундир и возглавил израильскую разведывательную службу.

Круглое, похожее на подрумяненный блин лицо, мясистый нос, не имеющий ничего общего с классическими римскими, греческими или семитскими типами, живот, свободно нависающий над ремнем, какая-то округлость всех линий. Его можно было принять за бухгалтера, строительного подрядчика, за кого угодно, но не за генерала и, уж конечно, не за руководителя одной из самых эффективных разведок мира. Только глаза, выразительные, темные, спокойные, свидетельствовали о том, что внешность бывает обманчива.

– Господин премьер-министр, – начал Хофи глуховатым будничным голосом, – несколько лет назад нам удалось внедрить в высшие круги руководства ООП своего агента. Излишне говорить, какую ценность представляет для нас этот сверхсекретный осведомитель. Мы настолько им дорожим, что почти не поручаем заданий. Более того, мы даже позволяем ему активно участвовать в подрывной деятельности против нас. За все эти годы мы получили от него всего лишь три сообщения. Значение каждого из них трудно переоценить. Вчера пришло четвертое.

Хофи неторопливо открыл портфель и протянул Бегину какой-то листок. Премьер-министр пробежал его глазами. Лицо его сохранило бесстрастное выражение.

– Как видите, г-н премьер-министр, – возобновил свой доклад начальник Мосада, – речь идет о плане убийства президента Садата, подготовленном правителем Ливии Муамаром Каддафи и имеющем все шансы на успех. Каддафи, ненавидящий Садата из-за отказа пойти на объединение Египта с Ливией, решил убрать президента руками палестинских террористов. Плату за этот акт террора он предложил столь высокую, что руководство ООП выделило для этой цели лучших своих боевиков. Мы знаем, когда исполнители прибудут в Египет, и нам известны их явочные квартиры в Каире. Если мы хотим что-то предпринять, то теперь самое время.

– Как понимать ваши слова: «Если хотим»? – спросил Бегин.

Начальник Мосада пожал плечами.

– Мы получили сообщение огромной важности, могущее изменить политические реалии в арабском мире. Но непосредственного отношения к Израилю оно не имеет. С какой стати нам спасать Садата? Он вел против нас истребительную войну, ни разу не проявил готовности к какому-либо компромиссному соглашению. Не лучше ли передать полученные нами сведения ЦРУ, вручив тем самым судьбу египетского президента американцам? Да за информацию такого рода мы можем потребовать от Вашингтона что угодно.

Хофи сделал паузу. Бегин слушал внимательно, не делая никаких замечаний. Начальник Мосада вдруг улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой, совершенно преобразившей его лицо.

– Есть и второй вариант. Почему бы нам не спасти Садата? Что мы выиграем от его смерти? Но если Садат будет знать, что Израилю он обязан жизнью, то со временем это может принести свои плоды.

Согласно оценке наших аналитиков, президент Египта обладает натурой благородной, совмещающей разносторонние способности, сочетающиеся, правда, не совсем удачно. Интеллект у Садата сильный, живой, но импульсивный. Ему трудно надолго сосредоточиться на какой-нибудь одной проблеме. Его волевая энергия часто растрачивается впустую из-за недостаточно развитого самоконтроля. Такие люди способны на самые неожиданные поступки.

Начальник Мосада замолк и вопросительно посмотрел на премьер-министра.

Бегин помолчал, обдумывая услышанное. И подвел итог:

– Генерал-майор Хофи, я очень доволен вашим докладом. Принимайте к исполнению второй вариант. Немедленно, вы слышите, немедленно передайте полученные от вашего агента сведения президенту Садату. Желаю успеха, генерал.

Через сутки Хофи был в Рабате, где во дворце короля Марокко Хасана его уже ждал начальник египетской военной разведки Камаль Али.

– Генерал, – сказал египтянин, поднимая большое тело навстречу израильскому коллеге, – мы не понимаем мотивов ваших действий, но президент Садат просил передать вам свою благодарность.

Палестинские террористы, прибывшие в Каир по заданию Каддафи, были арестованы на своих явочных квартирах. Когда выяснились масштабы заговора, президент Садат понял, что его спасло лишь чудо, принявшее на сей раз облик израильской разведки.

Путь к Кемп-Дэвиду был открыт.

18 сентября состоялась церемония подписания Кемп-Дэвидских соглашений. По завершении всех необходимых формальностей Садат и Бегин взглянули друг на друга и обнялись – неожиданно для себя.

– Вы, по крайней мере, сможете приехать на мои похороны, – сказал Садат.

– Не приведи Господь, – ответил Бегин.

Они еще раз вернулись к этой теме перед тем, как покинули резиденцию гостеприимного хозяина.

Начал Садат: – Я думаю, – сказал он, – что подписал себе смертный приговор.

Неподдельная печаль и глубокая убежденность, прозвучавшие в голосе египетского лидера, потрясли Бегина.

– Г-н президент, – произнес он, – вы уже убедились в возможностях нашей разведки. Она сумеет создать вокруг вас непреодолимый и невидимый защитный барьер.

– Мы очень ценим вашу разведку, – усмехнулся Садат. – Я знаю, что обязан жизнью генералу Хофи.

– Генерал-майор Ицхак Хофи – человек аналитического ума. Позвольте ему принять участие в обеспечении вашей безопасности, – в голосе Бегина звучала почти мольба.

Садат молчал. Казалось, он колеблется. И все же президент с твердостью сказал: – Благодарю вас за ваше великодушное предложение. Но и наша разведка не столь уж плоха. К тому же если в Египте узнают, что меня охраняют израильтяне, то…

Президент не договорил. Его рука, сжимавшая трубку, описала в воздухе круг, напоминавший петлю.

Садат совершил роковую ошибку, отказавшись от услуг израильской разведки. Пули убийц настигли его. И, стоя над свежей могилой этого человека, Бегин, крайне огорченный и подавленный, подумал: «Надолго ли Кемп-Дэвидские соглашения переживут своего творца?»

* * *

Есть люди, их очень немного, с огромным зарядом внутренней энергии, в обыденной жизни ни в чем не проявляющейся. В экстремальных же ситуациях энергия эта концентрирует волю, интеллект и силу духа в единый сгусток и направляет его туда, где зажигается красный свет, предупреждающий об опасности. Таким образом, создается напор, противостоять которому почти невозможно.

Ицхак Хофи – один из таких людей.

Вырос он в Тель-Авиве, в семье нелегальных эмигрантов из Одессы, в квартале бедноты, где жили и тяжким трудом добывали хлеб насущный выходцы из Восточной Европы.

Отец был мягким, добрым, безвольным подкаблучником, боготворившим свою жену. Это от матери Хофи унаследовал упорство, обстоятельность и несокрушимость воли.

Ярчайшее воспоминание его детства относится к пятилетнему возрасту. Отец и мать работали с утра до ночи. Малыш целые дни проводил на улице, где ему часто задавал трепку соседский мальчишка лет семи. В тот день обидчик был особенно свиреп и толкнул его прямо на каменный забор. Лицо было разбито. Бровь повисла, закрыв собой весь глаз. Соседи доставили ребенка в больницу, где ему наложили швы и забинтовали голову. Примчавшийся отец разрыдался, увидев сына. Потом пришла мать.

– Глаз не поврежден? – спросила она спокойно. – Ну, значит, все в порядке.

Говорят, у кошки девять жизней.

У Хофи их три.

Тридцать лет он не снимал мундир.

А когда снял, то на восемь лет исчез из поля зрения общественности, возглавив Мосад.

В 1983 году Хофи стал генеральным директором израильской Электрической компании.

И всюду он добивался успехов столь значительных, что и одного из них хватило бы на всю жизнь.

Когда в 1974 году Ицхак Рабин, сменивший Голду Меир на посту премьер-министра, назначил Хофи начальником Мосада, изумились даже самые близкие к Рабину люди.

– Ицхак, – недоумевали они, – Хака (так называли Хофи друзья) имеет, конечно, свои достоинства. Но ведь он сер, как чижик. Разве может такой человек руководить организацией, требующей интеллектуальной изощренности?

– Много вы понимаете, – успокаивал их Рабин. – Ваши интеллектуалы Цви Замир и Эли Заира чуть было не погубили страну. Хака – единственный, кто предвидел Войну Судного дня, не располагая секретной информацией, не имея в своем распоряжении сотен тайных агентов, как Замир и Заира. Если бы к его голосу тогда прислушались, то все выглядело бы иначе. И вообще «не судите, да не судимы будете».

Рабину не откажешь в проницательности. Самые значительные политические и военные достижения Израиля связаны с тем периодом, когда израильское разведывательное управление возглавлял Ицхак Хофи.

Операция в Энтеббе, предотвращение покушения на Садата, бомбардировка иракского ядерного реактора и многие другие операции, о которых мы ничего не знаем и, возможно, не узнаем никогда.

Хаке пришлось работать с двумя премьер-министрами – Ицхаком Рабиным и Менахемом Бегиным. И тот, и другой относились к нему с огромным уважением.

Бегин – понятно. Рафинированный джентльмен, он и к уборщице в кнессете обращался, как к английской королеве.

Но и Рабин, человек желчный, надменный, в служебном общении раздражительный, неприятный, не скрывал своего особого отношения к начальнику Мосада. Когда Рабин беседовал с Хофи, его голос становился мягким, спокойным, словно он разговаривал с женщиной.

А вот что говорит Хофи: «И с Рабиным, и с Бегиным я работал в полной гармонии. А ведь трудно найти столь не похожих друг на друга людей. К Рабину, которого знаю очень давно, я обращался по имени. Но у меня язык бы никогда не повернулся сказать „Менахем“. Бегин же долгое время называл меня „генерал-майор Хофи“. Лишь к концу нашего сотрудничества он стал звать меня просто „Хака“».

* * *

В начале 1973 года арабские лидеры энергично готовились к войне, а израильское руководство, как политическое, так и военное, почивало на лаврах.

Неимоверным казалось предположение, что арабы в состоянии за каких-нибудь пять – шесть лет оправиться от страшного разгрома и бросить вызов армии, считавшейся одной из лучших в мире.

Начальником военной разведки был в 1973 году Эли Заира, офицер разносторонних способностей. Отточенный интеллект, личное мужество, аналитический ум, граничащая с педантизмом аккуратность – все эти качества выделяли его в любом окружении. К тому же он обладал даром убеждать людей в своей правоте и непогрешимости. Его самоуверенность многим импонировала. Его профессиональные достоинства считались образцовыми.

Среди немногочисленных скептиков был Ицхак Хофи, считавший, что непомерное самомнение начальника военной разведки может стать причиной большой беды.

Заира разработал концепцию, слепо принятую на веру как генштабом, так и правительством. «Арабы, – утверждал он, – могут вести против Израиля лишь ограниченную войну. Но если они ее начнут, то Израиль навяжет им свои правила игры. Война неизбежно превратится во всеобщую и молниеносную. Израильская авиация обеспечит сухопутным силам свободу действий, и они в считанные часы выйдут на подступы к Каиру и Дамаску. Зная все это, арабы будут нагнетать напряженность, трепать Израилю нервы, но на широкомасштабную войну не решатся».

Эта концепция воспринималась, как аксиома. Разделял ее и начальник Мосада Цви Замир.

Арабы же на этот раз оказались на высоте. Их печать искусно проводила кампанию по дезинформации Израиля, публикуя материалы о резком охлаждении арабо-советских отношений, об отказе Москвы поставлять Каиру и Дамаску новейшие виды вооружения. И это в то время, когда советские специалисты, не покладая рук, трудились над созданием в Сирии и в Египте самой эффективной системы ракетной противовоздушной обороны.

И не то чтобы Эли Заира не располагал необходимой информацией. Ее было сколько угодно. Агенты Мосада и военной разведки слали донесение за донесением о том, что арабские армии готовятся к войне. Разведка установила, что египтяне создали истребительные противотанковые отряды, оснащенные советскими наплечными ракетами.

Скрыть дислокацию вражеских армий на линиях прекращения огня было невозможно.

А интенсивные военные учения в Сирии?

А маневры на уровне крупных воинских формирований с обязательным форсированием водных преград, проводимые египетской армией?

А новейшие ракеты класса «земля – воздух», лишившие на первом этапе войны израильскую авиацию свободы действий?

Все это не было секретом. И на все это Заира реагировал с удивительной беспечностью. Донесения агентов, противоречащие его концепции, он просто клал под сукно.

«Ерунда, – утверждал начальник военной разведки с присущим ему апломбом, – бряцают оружием и пускают пыль в глаза. Войны не будет».

А она уже приближалась железным шагом.

Лишь один человек, рискуя карьерой и репутацией, слал в высшие инстанции тревожные рапорты. Лишь командующий Северным военным округом Ицхак Хофи не уставал твердить, что эскалация сирийских военных приготовлений – это прелюдия к войне, которая может разразиться в любое время.

«Концепция Заиры не просто ошибочна, – открыто говорил Хофи, – она преступна».

«Ну что он лезет не в свои дела?» – пренебрежительно вопрошал начальник военной разведки. И добавлял: «Хофи – старый служака. Но все ведь знают, что он звезд с неба не хватает».

6 октября в 14 часов 30 минут началась самая тяжелая из всех войн, которые когда-либо приходилось вести Израилю.

* * *

На Южном фронте израильские силы, имевшие стратегическое пространство, оправившись от первого шока, перехватили инициативу. На Северном же фронте все висело на волоске в течение первых 48 часов. Конечно, огромны заслуги Рафаэля Эйтана, Януша Бен-Галя, Авигдора Кахалани. Это их танкисты остановили стальную лавину.

Хофи в большей степени штабной офицер, чем полевой командир, не стоял насмерть со своими бойцами на первой линии. Но он, командуя фронтом, схватывал всю картину сражения и успевал вовремя закрывать бреши, пробитые все же сирийским тараном.

И, самое главное: генерал-майор Хофи, то выпрашивая с маниакальной назойливостью, то угрожая отставкой, сумел выбить необходимые средства и успел укрепить оборонные рубежи на Голанах перед самой войной. Прорытый по его приказу противотанковый ров задержал продвижение около 150 сирийских танков, и они не приняли участия в решающей фазе сражения.

Защитники линии Бар-Лева были захвачены врасплох, и она пала в считанные часы. Бойцы укреплений на Голанских высотах встретили врага в полной боевой готовности – и выстояли.

На Голанских высотах каждый солдат знал, что ему нужно делать. Командующий Северным округом позаботился об этом.

Победы в войнах складываются из множества факторов, являются результатом коллективных усилий многих талантливых людей. Но журналисты, этот рупор популистского мнения, не любят распылять своих восторгов. Чаще всего они выбирают одного человека, чтобы превратить его в символ победы.

После Войны Судного дня таким человеком стал Шарон. Газеты раструбили, что его прорыв на тот берег Суэцкого канала стал переломным моментом в ходе военных действий. Более сдержанно, но все же с энтузиазмом хвалила пресса Рафуля за оборонительные бои на Голанах. И почти никто не вспоминал об Ицхаке Хофи. Слишком уж негеройский вид был у командующего.

Об истинной роли Хаки помнили, однако, несколько людей, занимавших ключевые посты в государственном аппарате. Одним из них был Ицхак Рабин, сменивший Голду Меир на посту премьер-министра. И он назначил начальником Мосада единственного человека, пробившего тревогу в канун войны.

Восемь лет, больше, чем кто-либо из его предшественников, занимал Хофи один из самых ответственных в государстве постов. Но вот он возник из недр разведки, как шахтер из-под земли. Началась его третья жизнь.

Хофи стал генеральным директором Электрической компании.

На первый взгляд, это явное понижение по сравнению с теми должностями, которые он уже занимал. Но если вспомнить, что израильская Электрокомпания – это концерн-монополист, обеспечивающий нормальную жизнь всей страны, то от поспешных выводов придется отказаться.

В тот период Электрокомпанию лихорадило из-за непродуктивной работы. Между правлением и советом директоров не было согласия. Устарело оборудование. Отжила свой век административная система.

Хофи приступил к исполнению новых обязанностей, имея самое смутное представление о том, чем ему надлежит заниматься. Он не был ни инженером, ни экономистом, ни администратором. Не имел технического образования. Ему надо было начинать с азов, и он засел за учебники. Через полгода он уже не только был в курсе всех дел, но и поражал специалистов обширными познаниями в самых специфических областях.

Несоответствие внешнего облика Хофи с его внутренней сущностью вначале многих поражало, потом к этому привыкли.

Один из членов правления Электрокомпании вспоминает: «Новый генеральный директор оказался человеком спокойным, даже флегматичным, уравновешенным, немногословным. Вид у него был настолько заурядный, что мы с недоумением спрашивали себя: „Неужели это он разгромил сирийцев и восемь лет возглавлял израильскую разведку?“ Но вскоре мы поняли, что за прозаической внешностью и кажущейся простотой скрываются незаурядные качества. Он умел слушать, но умел и приказывать. Его авторитет рос с каждым днем. И если Электрокомпания работает сегодня эффективно и четко, то это заслуга Хаки. Какой бы пост ни занимал этот человек, он всегда на своем месте».

Ицхак Хофи с женой Эстер, подругой детства, живет в четырехкомнатной квартире в Рамат-Гане, У него двое дочерей. Он ни в чем не изменил своих привычек. Любит книги, музыку, садик возле дома, им же выращенный. Терпеть не может политиков, болтунов и журналистов. Круг его друзей крайне узок, и нет среди них ни одной знаменитости. Воспоминаний, к сожалению, писать не собирается.

ПУТЬ К ТРАНСФЕРУ

Представим на минуту такую картину. Американский генерал в отставке, занимающий общественную должность, в один прекрасный день публично призывает к изгнанию четырех миллионов евреев из Соединенных Штатов под тем предлогом, что Америка уже приняла достаточное количество эмигрантов других национальностей. Не трудно вообразить, что бы произошло. Генерал был бы тотчас уволен, ошельмован и привлечен к судебной ответственности.

А вот в Израиле генерал запаса Рехавам Зеэви (Ганди) не только создал партию Моледет, базирующуюся на идее трансфера арабов, но и приплыл на волнах арабского террора и интифады прямо в кнессет.

Как прореагировал бы Зеэви, если бы, каким-то чудом овладев русским языком, прочитал вышенаписанные строки?

– Американские евреи лояльны по отношению к американскому правительству и государству, – сказал бы он. – В этом разница.

А разве немецкие евреи были нелояльны? Разве не были они преданы Германии всей душой? Остановило это Гитлера?

И вообще осуществимо ли в наше время насильственное перемещение полутора миллионов человек? Или это всего лишь плод больного воображения? Кто их примет? И как отреагирует весь мир на подобное деяние? Ведь живем мы не в вакууме…

Не вникая во все эти тонкости, отметим лишь, что не генерал запаса Рехавам Зеэви изобрел идею трансфера. Уже почти столетие она, подобно белому клинку, вспыхивает и гаснет в наэлектризованной ненавистью атмосфере Ближнего Востока. Зеэви даже не смог придать интеллектуальный блеск этой идее. Он просто стал пользоваться ею, как взятой напрокат машиной…

Сам Зеэви, кстати, и не пытался выдать себя за первопроходца. Генерал сделал ставку на трансфер лишь в июле 1987 года. К этому времени уже стало ясно, что путь к лидерству в движении Тхия ему закрыт. Там прочно удерживали бразды правления Геула Коэн и профессор Юваль Нееман, пуритане в личной жизни, осуждавшие скандальную славу генерала и его сомнительные общественные связи. Надо было создавать свою партию. Выборы-то не за горами. А Зеэви очень хотелось в кнессет.

Генералу нельзя отказать в политическом чутье. Он сразу понял, что в сложившейся обстановке идея трансфера – это те мощные крылья, которые поднимут его и понесут…

Его расчет оправдался. Выступление генерала было воспринято, как скандал. Вся израильская печать обрушилась на Зеэви, создавая рекламный ажиотаж вокруг его имени. Генерал и не думал оправдываться. Он только отметил, что идея трансфера арабов отнюдь не нова.

«Насильственное выселение арабов из Эрец-Исраэль всегда считалось одной из самых реальных возможностей в сионистском движении, – утверждал Зеэви. – Эту идею выдвигали Ицхак Табенкин и Берл Кацнельсон[33]33
  Табенкин Ицхак и Каценельсон Берл – видные идеологи сионистского рабочего движения.


[Закрыть]. Мой же план может считаться умеренным по сравнению с их максималистскими требованиями. Он ведь предусматривает трансфер лишь тех арабов, которые проживают в Иудее и Самарии, в то время как отцы сионистского движения выступали за изгнание всего арабского населения без исключения».

Подобные откровения генерала сразу были встречены в штыки. Оппоненты указывали, что во времена Табенкина и Кацнельсона сложились совсем другие исторические условия. Не было национально-освободительных движений, не существовало стран Третьего мира. Отмечалось, что после Катастрофы европейского еврейства в мире укрепились принципы, ставящие идею трансфера вне правовых норм мирового цивилизованного сообщества, неотъемлемой частью которого является Израиль. Но в одном Зеэви прав: идея изгнания арабов из Эрец-Исраэль действительно зародилась в начале века в недрах набиравшего силу сионистского движения.

* * *

В 1897 году Палестину посетил Исраэль Зангвилл[34]34
  3ангвилл Исраэль (1864–1926) – еврейский общественный и политический деятель. В начале 90-х годов прошлого века был одним из лидеров палестинофильского движения в Англии. Поддержал выдвинутый Герцлем «план Уганды».


[Закрыть], писатель, публицист, религиозный мыслитель, один из ближайших сподвижников Теодора Герцля. Это Зангвилл высказал любопытную мысль, что из лучших черт иудаизма, эллинизма и христианства возникнет общая для всего человечества религия будущего. После смерти Герцля Зангвилл некоторое время возглавлял сионистское движение.

Сойдя с палубы корабля на Святую землю, Зангвилл, польский еврей, ставший рафинированным английским джентльменом, был поражен ее бедностью, огорчен и раздражен тем, что евреев почти не видно. Зато на каждом шагу попадались ему потные меднолицые арабы на маленьких, упрямых, вечно куда-то спешащих осликах.

В 1904 году, уже после смерти Герцля, Зангвилл сказал, выступая на сионистской конференции в Нью-Йорке:

«Герцль ошибся, назвав Палестину страной без народа. Сегодня мы, евреи, составляем лишь двенадцать процентов населения в Эрец-Исраэль. И мы должны быть готовы к тому, чтобы изгнать арабов силой оружия, как это сделал с языческими племенами Иегошуа Бен-Нун при завоевании Земли обетованной».

Призыв Зангвилла был встречен с явной недоброжелательностью, а Всемирную сионистскую организацию вскоре возглавил Хаим Вейцман, стремившийся к соглашению с арабами.

Барон Эдмон Ротшильд[35]35
  Ротшильд барон де Эдмон (1845–1934) – пава французской ветви банкирского дома Ротшильдов. В 1882–1900 гг. финансировал почти все еврейские поселения в Эрец-Исраэль.


[Закрыть], скупавший в Эрец-Исраэль земли для евреев, неоднократно говорил, что готов заплатить арабам любую цену, лишь бы они собрали свои манатки и убрались куда-нибудь.

Создатель ревизионистского движения Зеэв Жаботинский в статье, опубликованной в 1927 году в газете «Мир», назвал идею трансфера «нереальной и аморальной». Но шли годы. Постаревший и уставший от десятилетиями длившейся борьбы вождь отбросил свои прежние оценки перспектив еврейско-арабского конфликта:

«Отчуждение части колоссальной территории у народа-латифундиста, чтобы дать очаг народу-скитальцу, есть акт справедливости», – писал Жаботинский в конце жизни.

В сионистском рабочем движении знамя трансфера подняли Ицхак Табенкин и Берл Кацнельсон. На Сионистском конгрессе в 1937 году в Цюрихе они выступили против идеи Бен-Гуриона о разделе территории Эрец-Исраэль между евреями и арабами. «Вся Святая земля должна принадлежать евреям, – утверждал Табенкин. – А с арабами можно договориться. Найдутся деньги, чтобы заплатить им за согласие переселиться в другое место».

Табенкину и его сторонникам ответил Жаботинский: «Покуда есть у арабов хоть искра надежды избавиться от нас, они этой надежды не продадут ни за какие сладкие слова и ни за какие питательные бутерброды именно потому, что они живой народ, а не сброд».

Желание одним махом освободиться от арабов, этой петли, стягивающей еврейскую шею, было слишком соблазнительным, чтобы от него можно было с легкостью отказаться после создания Израиля. В период с 1947 по 1950 годы предпринималось несколько попыток вытеснения арабов, но все они носили локальный характер. Израильское правительство никогда серьезно идею трансфера не обсуждало, даже после Шестидневной войны, когда арабы находились в шоковом состоянии.

31 июля 1967 года министр иностранных дел Аба Эвен заявил с трибуны кнессета: «Мы не предпринимали ни административных, ни каких-либо других мер для поощрения эмиграции арабов с занятых территорий и не намерены прибегать к ним и впредь. Более того, всем беженцам, покинувшим свои дома после 4 июля, будет разрешено вернуться на прежнее место жительства».

Правда, сразу после Шестидневной войны имели место отдельные неприятные инциденты, но все они являлись следствием местной инициативы, а не приказов сверху. Израильские бульдозеры смели с лица земли три арабских деревни вблизи Калькилии. Жители Калькилии бежали, и уже отдан был приказ о разрушении этого города. Моше Даян успел отменить его в последний момент. В Шхем прибыли десятки армейских грузовиков. «Домой! Домой!» – радостно кричали израильские солдаты беженцам из Калькилии, не заставившим себя упрашивать.

Тем не менее израильские левые десятилетиями подозревали правительство в тайной подготовке трансфера. Сама мысль о подобной возможности доводила левых интеллектуалов до исступления. Писатель Амос Оз говорил: «Если правительство посмеет организовать трансфер арабов, то мы взорвем мосты, по которым поедут грузовики, сами ляжем под их колеса. Да что там мосты! Мы взорвем все государство!»

А Йоси Сарид – лидер левого движения Мерец писал: «Если правительство отдаст приказ о трансфере арабов, то я и мои единомышленники не позволим его выполнить».

Но вернемся к нашему генералу. Идею трансфера Зеэви почерпнул не из истории сионистского движения, и она не осенила его внезапным озарением. Почти четверть века назад выпорхнула эта идея из каземата израильской тюрьмы и легла на стол премьер-министра Голды Меир в виде стопки листов, исписанных плотным летящим почерком.

У генерала Зеэви был предтеча, человек удивительной судьбы. Мотке Кейдар, а не Рехавам Зеэви разработал идею трансфера. Голда Меир приказала размножить попавший в ее руки документ и разослать его израильским генералам. В числе адресатов был и тогдашний командующий Центральным военным округом генерал-майор Зеэви.