Текст книги "Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

КОНЕЦ ПРЕКРАСНОЙ ЭПОХИ

И Ицхак Рабин и Шимон Перес состарились вместе с государством. Уже в наши дни, дотягивая свои мафусаиловы сроки, стали они такой же частью израильских реалий, как турецкая стена, ограждающая старый Иерусалим. Кажется, что у них всегда был нездоровый цвет лица, присущий кабинетным чинушам, одутловатые мешки под глазами, дряблость мускулов. Да полно, были ли они вообще молодыми?

А вот Игала Алона просто невозможно представить стариком. Потому, наверное, что ярость времени воплотилась в этом молодом главнокомандующем, победителе шести арабских армий в Войну за Независимость, первом генерале Пальмаха. И среди блистательной плеяды израильских военачальников лишь он один сравним с легендарными Маккавеями.

С его именем связано становление мифа о непобедимости израильской армии, и сегодня уже трудно различать, где кончается легенда и начинается истина.

* * *

Два американских еврея, всю жизнь занимавшиеся бизнесом и сколотившие под старость не один миллион, были потрясены созданием еврейского государства. Отрешившись от мирской суеты, отправились они туда, где разворачивалась граничившая с чудом эпопея.

В Израиль они прибыли вскоре после того, как Игал Алон разгромил египетскую армию. Они хотели увидеть главнокомандующего и поклониться ему, как Мессии.

Преодолев все препоны, добрались они до линии фронта.

Нависшие края гранитных склонов, просвечивавших сквозь густой кустарник, надежно прикрывали со всех сторон небольшой военный лагерь. На обочине песчаной дороги они увидели высокого парня в запыленной солдатской форме без знаков различия. Он сидел на скалистом выступе и пытался куском проволоки починить порвавшуюся сандалию.

Курчавые волосы с медным отливом падали на высокий лоб, темные глаза хранили выражение простоватой наивности. Гости представились. Один из них спросил:

– Давно воюешь, парень?

– Давно. С самого начала, – улыбнулся парень.

– Не знаешь ли ты, где мы можем найти командующего?

– Знаю. Вы его уже нашли. – Парень поднялся, все еще держа в руке сандалию. Изумленные американцы молча смотрели на него.

* * *

Если бы Израиль мог взглянуть на себя в зеркало в день смерти Алона, он бы не узнал себя. Да, ты сразу состарился, сын Сиона. Морщины зигзагами избороздили лицо, и потускнели глаза, не ведавшие страха. Смерть Алона означала конец целой эпохи. Прощаясь с ним, друзья прощались со своей юностью. Поколение Алона состарилось за одну ночь, не почувствовав этого. Никто не поверил, что Игалу Алону перевалило за шестьдесят. Его сверстники выглядели рядом с ним стариками. Он же оставался молодым, этот сабра[10]10
  Сабра – еврей, уроженец Эрец-Исраэль или государства Израиль.


[Закрыть], воплощенная противоположность галутному[11]11
  Галут (букв, «изгнание») – вынужденное пребывание еврейского народа в рассеянии. Собирательное название стран диаспоры.


[Закрыть] еврею, солдат, политик и джентльмен. Время щадило этого человека и, приостановив разрушительную свою работу, забрало его сразу, не дав состариться.

Сабры той эпохи резко отличались от восточноевропейских евреев с густой медленной тысячелетней кровью в жилах, никогда и не бывших молодыми. Казалось непостижимым, что «старик» Бегин старше «молодого» Даяна всего на несколько лет.

Судьба оказалась более жестокой к Даяну, чем к Алону. Даян, символ динамичного, сражающегося Израиля, заболел раком и умирал медленно и тяжело. С холодной отрешенностью анализировал свое состояние и даже писал статьи о жизни и смерти. Из больницы Даян вышел маленьким сморщенным старичком.

С изумлением и страхом глянул Израиль на этого человека, воплощавшего вечную молодость, героя, полководца, политика, археолога, неутомимого любовника, – и отвернулся.

А со своей молодостью Израиль попрощался еще раньше, у свежей могилы Алона на берегу озера Кинерет.

Признаки старения проявились у поколения основателей и защитников государства уже в Войну Судного дня. Эти люди, сражавшиеся в Войну за Независимость, в Синайскую кампанию, в Шестидневную войну, стали вдруг терять на фронтах своих сыновей. Вчерашние герои превратились в скорбящих отцов. Смерть сыновей и стала стуком в дверь пришедшей старости.

Надгробное слово своей эпохе и своему поколению сказал Ицхак Рабин, близкий друг Алона, единственного, быть может, человека, к которому он испытывал настоящую привязанность. В Войну за Независимость Алон был его командиром. Потом, оказавшись у штурвала, Рабин стал начальником Алона. Но ничто не могло омрачить их отношений.

На похоронах друга в киббуце Гиносар Рабин появился в старой военной форме, мешковато сидевшей на рыхлом теле. Человек, четверть века проносивший военный мундир, выглядел в нем, как в карнавальном костюме.

Рабина никто не помнит молодым. А ведь четыре десятилетия назад он был таким же символом эпохи, как Алон и Даян. Сабра, жилистый, худощавый, он, в отличие от Алона, дошел до самой вершины, сошел с нее неожиданно и нелепо, и вновь поднялся на ту же высоту уже в том возрасте, когда больше приличествует думать о спасении души. На самом деле он стал стариком в тот день, когда хоронили Алона.

Есть глубокая символика в том, что Рабину дважды пришлось штурмовать вершину политической пирамиды, причем второй штурм растянулся на целых пятнадцать лет.

Поколение, преподнесшее еврейскому народу государство «на серебряном блюде», не сумело вырвать власть из рук галутных евреев. После Войны за Независимость не было пира победителей. Бен-Гурион отстранил от ключевых должностей командиров Пальмаха. На политическом поприще вчерашние бойцы оказались беспомощными. И они сходили в тень по-одному с чувством горечи и с уязвленным самолюбием. Некоторые выращивали розы в киббуцах. Некоторые занялись бизнесом. А некоторые остались в армии, заменившей расформированный Пальмах, и с честью носили мундир.

И все же воля, энергия, напор того поколения не исчезли бесследно. Они создали первоклассную армию и динамичную военную промышленность.

Игал Алон умер в 62 года, как раз в тот момент, когда у него были все шансы стать наконец руководителем государства.

В биографии этого человека есть несколько вех, определивших его судьбу. В самом конце Войны за Независимость Алон, будучи командующим, сосредоточил в своих руках всю реальную власть. И кто знает, как сложилась бы история государства, если бы он не выпустил нити, которые вложила в его руки судьба. Страна была обязана своим защитникам абсолютно всем, и многие надежды связывались с именем молодого полководца. Уже под занавес войны Алон отказался выполнить приказ об отступлении с захваченных в Синае территорий. Политическое руководство бросило на весы весь свой авторитет, чтобы заставить его подчиниться. Многие были уверены, что Бен-Гуриону придется уступить место этому сабре, отстоявшему государство силой оружия.

К сожалению, в политической жизни Алону была присуща странная нерешительность в невозвратимые мгновения. Не раз и не два он мешкал – все ждал чего-то, когда надо было действовать. Он позволил Бен-Гуриону распустить Пальмах.

– Я покончу с этой вольницей, – сказал Старик и даже запретил офицерам регулярной армии участвовать в пальмаховских съездах. Нарушивший этот приказ молодой офицер Ицхак Рабин долго чувствовал на себе его мстительный гнев. Потом Старик, правда, простил его.

И кончилась прекрасная пальмаховская эпоха. Что от нее осталось? Несколько песен, легенд да названия улиц?

Израиль, превратившийся в обыкновенное государство, семимильными шагами удалялся от своей романтической юности. Героические времена стали объектом ностальгии.

– Ну что ж, – говаривали бывшие бойцы Пальмаха, – лучшие остаются лучшими. – И они стали лучшими в погоне за жизненными благами, в создании коммерческих предприятий. А когда страна призывала, безропотно надевали военный мундир.

Не они определяли теперь облик государства, а те самые галутные евреи, ставшие профессиональными политиками.

* * *

Мать Алона умерла, когда ребенку было шесть лет, и его вырастил отец, человек, о котором до сих пор в Цфате рассказывают легенды.

Кто же не знал Пайковича, фермера, имевшего свой земельный надел в Кфар-Таборе? Он трудился с утра до ночи, превращая каменистую почву своего небольшого участка в плодородную землю. Человек суровый и неустрашимый, Пайкович напоминал американских героев Дикого Запада. Ему тоже не раз приходилось браться за оружие в борьбе с арабскими аборигенами, ничуть не уступавшими в свирепости племенам краснокожих.

Игал Алон посвятил отцу книгу «Отчий дом». Семилетним ребенком он видел, как отец в рукопашной схватке одолел двух здоровенных арабов. У отца был пистолет, но он им не воспользовался.

– Почему ты не стрелял? – спросил сын. Отец усмехнулся: – Выстрел может убить араба. Это откроет кровавый счет, который будет тянуться десятилетиями. Всегда надо стараться закончить дело руками. Только когда нет иного выхода, когда жизнь твоя в опасности – стреляй.

«Для меня, – писал Алон, – этот случай был не только примером отваги отца (его смелость была известна всей Галилее), но и наукой: когда следует пользоваться силой оружия, а когда не следует. Даже в напряженные минуты боя, когда ярость застилает разум, отец сохранял умение владеть собой и действовал соответственно обстановке».

А вот его портрет, нарисованный сыном: «Мой отец был высоким широкоплечим человеком с синими глазами, черными вьющимися волосами и светлой бородкой. Такое странное сочетание вызывало удивление у людей, впервые увидевших его. Он был хорошо известен своей честностью и любовью к чистоте и порядку. Нам, детям, он приказывал поднимать колос, упавший с телеги, и, конечно же, не из-за его стоимости».

Отец скончался на девяносто первом году жизни, когда сын был заместителем премьер-министра. На его могиле лежит черная базальтовая глыба, к которой не прикасалась рука каменотеса.

На камне выбиты его имя и слова: «Один из первых».

* * *

Почему же все-таки Игал Алон не стал премьер-министром?

Ему мешали унаследованная от отца прямота, верность принципам, душевная тонкость, отвращение к интригам. Гарольд Вильсон сказал как-то, что Алон был бы лучшим из израильских премьер-министров, если бы умел стучать кулаком по столу.

– Брось представлять свое рабочее движение, – заявил ему один из друзей. – Стань наконец вождем.

Вождем Алон так и не стал. Очень долго путь ему преграждал Давид Бен-Гурион. На совести Старика – «Сезон», одна из самых мрачных страниц в новейшей еврейской истории. По приказу Бен-Гуриона люди из Хаганы и Пальмаха устроили форменную охоту за подпольщиками из ревизионистских террористических организаций Эцель и Лехи.

Готовя «Сезон», Бен-Гурион вызвал Алона.

– Игал, – сказал он командиру Пальмаха, – пора наконец покончить с этими ревизионистскими бандитами. Я хочу, чтобы ты сосредоточил все усилия на этой проблеме.

Алон молчал.

– Ты, кажется, колеблешься? – удивленно спросил Старик.

– Нет, – ответил Алон, – я просто отказываюсь. Охота на евреев противоречит моим принципам.

Никакие уговоры раздраженного Бен-Гуриона не помогли. Алон не взял на себя эту грязную работу.

Бен-Гурион ничего не забывал и прощал крайне редко. Вскоре после окончания Войны за Независимость он снял Алона с поста командующего и назначил на его место Даяна.

– Игал не любит черной работы, – сказал он о человеке, которого ценил и уважал больше всех.

Через несколько лет Бен-Гурион предложил Алону пост министра обороны при условии, что он оставит свою партию Ахдут ха-авода[12]12
  Ахдут ха-авода – «Единство труда» – партия, выражавшая интересы фермеров и киббуцов. Возникла в 1952 г. в результате раскола левосоциалистической Объединенной рабочей партии Мапам, требовавшей держаться просоветской ориентации, несмотря на антисемитский курс сталинского режима. Бессменным лидером Ахдут ха-авода был Игал Алон, резко осудивший просталинский курс руководства Мапама.


[Закрыть] и перейдет в Мапай[13]13
  Мапай – «Рабочая партия Израиля» – социал-демократическая партия, созданная в 1930 г. и ставшая наиболее влиятельной политической силой в Эрец-Исраэль, а затем в Израиле. После ухода из нее Бен-Гуриона находилась у власти в коалиции с различными рабочими группировками. В 1968 г. объединилась с Ахдут-ха-авода и Рафи, преобразовавшись в Израильскую партию труда. В 1969 г., в связи с ростом политической активности правых сил Мапай и Мапам вступили в коалицию, образовав блок рабочих партий Маарах.


[Закрыть].

– Я не предаю друзей, – ответил Алон.

После смерти Леви Эшкола руководство партии Труда намеревалось отдать Алону портфель премьер-министра. Помешал Даян, который, угрожая отставкой, добился передачи высшего поста в государстве Голде Меир.

Как предвещающий несчастье черный кот, Даян всегда переходил Алону дорогу. Эти два человека не выносили друг друга, несмотря на разительное сходство их биографий. Оба сабры, принадлежащие к одному поколению. Оба фермерские сыновья, выросшие среди арабов и понимающие их ментальность. Оба сделали блестящую военную карьеру. Оба прекрасные знатоки Библии и еврейской истории. На этом сходство кончается.

В отличие от Алона Даян был циником и почти не имел сдерживающих начал в виде моральных принципов. Его опасались, а Алона любили.

Как-то один журналист обратился к нескольким политическим деятелям разных направлений с просьбой назвать главную отличительную черту Алона. Все они, не сговариваясь, заявили: порядочность.

О Даяне этого не сказал бы никто.

После Шестидневной войны Алон первым заговорил о демографической мине замедленного действия, приобретенной Израилем вместе с контролируемыми территориями.

– Рано или поздно эта мина взорвется, если мы не обезвредим ее, – предупреждал он. Разработанный Алоном план, носящий его имя, хотя никогда и не был утвержден официально, учитывался в 1993 году правительством Рабина при заключении с палестинцами договора об автономии.

Алон предлагал включить в пределы Израиля малонаселенную часть территории Иудеи и Самарии, в основном, полосу вдоль правого берега Иордана и Мертвого моря, шириной в 12–15 километров. Это обезопасило бы израильскую границу вдоль реки Иордан. Большая же часть арабского населения Иудеи и Самарии должна была получить автономию с узким проходом в долине Иерихона для экономических нужд иордано-палестинской федерации, если таковая будет создана.

План Алона вызвал резкое недовольство правых партий, обвинивших его в намерении отдать врагу исконно израильские земли.

Не только с противниками боролся Алон, отстаивая свой план, но и с самим собой. До Шестидневной войны он был сторонником целостного и неделимого Израиля. В юности мечтал создать киббуц в районе моста Дамия на реке Иордан.

Алон несколько раз встречался с королем Иордании Хусейном.

– Вы гордый еврей, а я гордый араб, – сказал ему Хусейн. – Мы можем договориться.

Но король не решился пойти на риск и подписать мирный договор с Израилем, основанный на плане Алона. Таким образом, Алон остался без лавров миротворца, которые получили сначала Бегин, сумевший договориться с Садатом, а затем Рабин, умудрившийся поладить с Арафатом.

К просчетам Войны Судного дня Алон не причастен. Все военные дела Голда Меир обсуждала только с Даяном. В роковую пятницу, когда правительство собралось на решающее заседание, Алон был у себя дома, в киббуце Гиносар. Он позвонил Голде и сказал, что готов вылететь в Иерусалим на вертолете.

– Оставайся дома, – ответила Голда. – Сейчас не до министра иностранных дел, – и в ходе войны Голда не советовалась с Алоном, потому что не хотела раздражать утратившего связь с реальностью Даяна.

Алон все это запомнил и, дождавшись прекращения военных действий, заявил: «Почему-то победа в Шестидневной войне приписывается одному Даяну, а за просчеты последней войны возлагают ответственность на всех министров. Я, например, как министр иностранных дел не имел к ним никакого отношения».

* * *

Навсегда останется Алон в народной памяти победоносным полководцем Войны за Независимость. Это были самые счастливые годы в его жизни. Евреи не только в Израиле, но и в самых отдаленных уголках диаспоры верили в звезду молодого полководца, благословляли его имя. Горечь, разочарования, поражения, усталость – все это пришло потом.

Судьба никогда не бывает благосклонной до конца к своим любимцам. За удачливость приходится расплачиваться – такова уж сила равновесия, на которой зиждется мир. И есть какая-то высшая справедливость в том, что с именем Алона связана одна из самых красивых легенд возрожденного Израиля.

Вот что рассказывают в Цфате о чудесном спасении города:

– Старейшины Цфата узнали, что молодой генерал Игал – внук цфатского праведника рабби Алтера Шварца, оставившего свой дом и поселившегося в арабской деревушке Джауни, чтобы превратить ее в еврейское поселение Рош-Пина. И предсказали, что город святого Ари (рабби Ицхака Лурия – одного из основоположников каббалы) будет освобожден полководцем Игалом, в жилах которого течет цфатская кровь.

Достойные женщины Цфата так объясняют чудо освобождения их города:

«Все святые праведники, похороненные на местном кладбище, восстали из могил (многие женщины даже слышали поднятый ими шум, грозный, как буря). Праведники присоединились к боевым отрядам. За каждым бойцом Пальмаха следовали два праведника, которые берегли его, как зеницу ока. А Игала охраняли целых двенадцать великих праведников – сила, не уступающая танкам. И сам Алтер Шварц был среди них. И рабби Йосеф Каро. И святой Ари. Так что же удивительного в том, что все враги разбежались, как зайцы?»

Кто еще вошел в еврейскую историю в сопровождении двенадцати праведников?

ИСКУШЕНИЕ КОРОЛЯ[14]14
  26 октября 1994 г. Аба Эвен, давно утративший интерес к политике, присутствовал в качестве почетного гостя на церемонии подписания израильско-иорданского мирного договора. Страдающий от избытка веса и хронической подагры, он с трудом поднялся, чтобы приветствовать подошедшего к нему короля.
  – Мы с вами долго шли к этому дню, – сказал Хусейн.
  – Он мог наступить гораздо раньше, ваше величество, – ответил Эвен.


[Закрыть]

«Дипломатия – это продолжение войны иными средствами», – утверждал Клаузевиц. Военная победа обесценивается, если победитель не в состоянии навязать разбитому противнику свою волю, подавить его способность к сопротивлению и принудить закрепить в тексте мирного договора все, что угодно победителю.

Израиль, овладевший искусством побеждать на поле брани, вынужден был во всем полагаться на силу оружия, и поэтому крайне редко мог воспользоваться плодами своих побед. Ему пришлось упорно учиться искусству тайной дипломатии – естественному оружию политиков.

Кемп-Дэвидские соглашения показали, что и в этой области Израиль пошел далеко.

Но если в минувшие века тайные переговоры были единственным средством определения внешней политики и велись профессиональными дипломатами, то в наше время внешняя политика и тайная дипломатия далеко не всегда преследуют одни и те же цели. Ибо внешняя политика есть нечто большее, чем дипломатия, и определяется не только дипломатическими усилиями, но и совокупностью целого ряда других факторов, идеологической платформой правящей партии, например.

И все же серьезные переговоры немыслимы без тайной дипломатии. Именно они гарантируют успех, если обе стороны заинтересованы в достижении соглашения. Когда интересы сторон сталкиваются слишком явно, тайная дипломатия помогает сгладить противоречия путем взаимных уступок. Но если одна из сторон видит в переговорах лишь этап к достижению своих специфических целей и сознательно вводит в заблуждение партнера, чтобы в дальнейшем принудить его к капитуляции, никакое соглашение невозможно.

* * *

Победа в Шестидневной войне поставила израильское руководство перед проблемами, с которыми ему прежде никогда не приходилось сталкиваться. Со всей остротой встал вопрос: как быть дальше?

Израиль получил новые стратегические границы, которые гораздо легче защищать. Получил территории, на которые имеет историческое право. Но вместе с ними приобрел демографическую бомбу в виде миллиона арабов и вызвал взрыв арабского национализма, с фатальной неизбежностью приближающий новую войну.

Израиль располагал тогда лучшим правительством за все годы своего существования. Леви Эшкол, сочетавший трезвость мышления с огромной работоспособностью. Аба Эвен с его утонченным аналитическим умом. Игал Алон, идеалист и прагматик, генерировавший идеи. И, наконец, Моше Даян, человек, безусловно способный и творчески одаренный, но презирающий людей и в глубине души самого себя.

Эшкол сумел превратить эти яркие, не похожие друг на друга индивидуальности в великолепный рабочий ансамбль.

Первым побуждением правительства Эшкола после как с неба свалившейся победы было обменять территории на мир. Но, по словам Абы Эвена, для этого арабы должны были понять, что мы не Всемирная выставка в Монреале, которую можно запаковать и увезти. Арабы не изъявили никакой готовности к такому пониманию, и постепенно надежды на мирные переговоры испарились. Тогда правительство попыталось разорвать кольцо арабской блокады в наиболее уязвимом месте.

Таковым считалась Иордания, понесшая самые ощутимые потери в Шестидневной войне. Предполагалось, что Хашемитское королевство с его преобладающим палестинским населением вполне может стать альтернативой палестинскому государству.

Началось зондирование почвы, а затем и тайные контакты с Иорданией со всякого рода сбоями, досадными недоразумениями, попятными шагами и новыми прорывами.

Наконец в мае 1968 года Аба Эвен тайно встретился в Лондоне с королем Хусейном. Маленький король и рафинированный английский джентльмен, ставший израильским министром, не спешили выложить на стол свои карты. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга с любопытством, граничащим с изумлением. Беседа, похожая на завуалированную дуэль, продолжалась около часа. Эвен блестяще охарактеризовал положение Израиля и Иордании, используя неизвестные королю факты. С чисто британской лаконичностью обрисовал выгоды, которые ожидают Иорданию после установления мира.

Король молчал. Потом произнес, чеканя слова:

– Я, господин Эвен, заинтересован в том, чтобы получить конкретные предложения вашего правительства. Без них мы зря теряем время.

В тот же день Эвен был уже в Иерусалиме. Выслушав его отчет, Эшкол сказал:

– Вероятно, это наш шанс. Упустить его мы не имеем права.

29 мая собрался «узкий» кабинет в составе Эшкола, Эвена и Даяна. Эти люди решали все. Охарактеризовав ситуацию, Эшкол спросил: – Что будем делать? – Поднялся Эвен. Это потом его интеллект стал раздражать пигмеев, составивших костяк руководства рабочей партии. Тогда все считались с его авторитетом.

Эвен произнес: – Во-первых, нужно выработать четкую позицию по территориальному вопросу. Необходимо решить, что мы можем предложить королю. Во-вторых, я полагаю, что на следующую встречу с Хусейном дол-

жен отправиться премьер-министр. Арабы придают большое значение этикету.

– Хорошо, – усмехнулся Эшкол, – но тебя я возьму с собой.

– Господа, – взял слово Алон, – мы не можем и шага сделать навстречу Хусейну, не получив одобрения всего правительства. И мы должны определить, где красная черта, переступать которую нельзя даже в обмен на мир.

Взгляды всех присутствующих остановились на Даяне. Министр обороны был, как всегда, сух и лаконичен:

– Необходимо отдавать себе отчет в том, что мы можем предложить королю Хусейну, а что палестинцам, – подчеркнул он.

Премьер-министр подвел итог: – Я согласен с Моше. Прежде чем идти к королю, нужно пойти к палестинцам. Возможно, с ними легче будет договориться.

В последующие недели Эшкол работал по уплотненному графику. Палестицы Иудеи и Самарии посещали его кабинет в одиночку и целыми делегациями. Эшкол пытался выяснить, как они относятся к идее введения автономии в густонаселенных районах контролируемых территорий. Гости мялись и кряхтели. И, словно сговорившись, твердили одно: «Вступите в переговоры с королем. Как он решит, так и будет».

Эшкол потерял терпение.

– Это не лидеры и даже не слуги, – сказал он, – это прислужники. Не с кем разговаривать.

И настал день, когда Эшкол заявил на заседании кабинета: – Я считаю, что урегулирование с Иорданией – наиболее приемлемый для нас путь, и хочу соглашения с королем. Да простит меня Господь, если это слабость. К тому же я не понимаю, как мы переварим миллион арабов в нашей стране. Не лучше ли предоставить эту заботу Хусейну?

К тому времени были разработаны два плана решения демографической и территориальной проблемы Иудеи и Самарии.

План Даяна и план Алона.

О плане Алона мы уже говорили.

План Даяна предусматривал создание пяти еврейских центров на горных возвышенностях в Иудее и Самарии. От Дженина на севере до Хевронской горы на юге. Каждый центр, компактный, как сжатый кулак, должен был состоять из большого военного лагеря, окруженного цепочкой поселений, соединенных артериями шоссейных дорог с «метрополией» и друг с другом. Арабское население Иудеи и Самарии возвращалось под иорданский контроль, но проблемы безопасности и внешних сношений этих районов Израиль оставлял за собой.

Эшкол предпочитал план Алона, и, поняв это, Даян не стал упрямиться.

– Ну что ж, – сказал он на решающем заседании кабинета, – план Игала имеет свои плюсы, и если вы его предпочтете, то я возражать не буду.

План Алона был рассмотрен политической комиссией блока Маарах 3 августа 1968 года. Выступая на этом форуме, Даян сказал: – Мы представим карту Игала королю Хусейну и спросим: «Ваше величество, готовы ли Вы вести с нами переговоры на этой основе? Если да, то начнем немедленно. Если нет, то, по-видимому, нам не о чем разговаривать. К границам, существовавшим до Шестидневной войны, мы не вернемся никогда…»

Итак, все, что Израиль мог предложить иорданскому королю, – это план Алона. Немного было шансов, что иорданский монарх его примет. Хусейн ведь сказал Эвену на встрече в Лондоне: «Вы должны решить, чего вы хотите. Мир или территории. Вы не можете получить и то, и другое. На территориальный компромисс я не пойду. Мир вы получите лишь в том случае, если вернете все, что забрали. Да и то, понимаете ли вы, чем я рискую?»

Эшкол даже не пытался скрыть своего пессимизма. Он боялся, что король блефует, и все время твердил: «Премьер-министр не должен так рисковать. Я не могу поехать в Лондон лишь для того, чтобы вернуться оттуда с пустыми руками».

А час короля неуклонно приближался. Генеральный директор канцелярии премьер-министра Яаков Герцог, поддерживавший контакты с доверенным лицом Хусейна Зиядом Рифаи, сообщил, что король готов отправиться в Лондон и ждет лишь согласия израильской стороны. Нужно срочно решать. Теперь или никогда.

20 сентября вновь собрался «узкий» кабинет. Премьер-министр открыл заседание словами: «Король ждет, господа!» Потом обратился к Эвену:

– В Лондон поедешь ты. У тебя уже есть опыт.

– Один? – удивился Эвен.

– Почему один? – Эшкол задумался. Вопросительно посмотрел на Даяна.

– С тобой поедет министр обороны.

– Ни в коем случае, – немедленно отреагировал Даян. – Меня в это дело не впутывайте. Я себя знаю. Темнить не умею. Уже на второй минуте Хусейн спросит: что ты предлагаешь? Я отвечу прямо, без словесных выкрутасов. И на этом все кончится.

Эшкол пожал плечами, и повернулся к Алону:

– Ну, Игал, твой план, тебе и ехать.

* * *

Через несколько дней Эвен, Алон и Яаков Герцог, опытнейший дипломат, уже не раз встречавшийся с Хусейном, вылетели в Лондон.

Король явился на встречу в сопровождении Зияда Рифаи. Он и Герцог приветствовали друг друга, как старые знакомые.

Король, изящный, пропорционально сложенный, с печальными живыми глазами, сказал после формального обмена приветствиями:

– К делу, господа.

Начал Эвен:

– Ваше величество, правительство Израиля уполномочило нас предложить Вам мир. Эта историческая встреча многое может изменить в судьбах наших народов. Если Вы не примете протянутую нами руку, то тем самым возьмете на себя огромную ответственность за то, что наши страны еще долго не будут знать ни мира, ни покоя…

Эвен говорил красочно, образно, в лучших традициях восточной риторики. В самом конце своей речи он выложил на стол заранее припасенный козырь:…Если же Вы, Ваше Величество, предпочтете остаться в лагере наших врагов, то нам придется искать сепаратного урегулирования с палестинцами…

Король слушал внимательно. Его бесстрастное лицо не выражало никаких чувств. Потом говорил Алон. Он не оспаривал у Эвена лавров лучшего израильского оратора. Свои мысли излагал сжато, может быть, слишком резко, отбросив предписания этикета. Охарактеризовав преимущества, которые может получить Иордания от мира и экономического сотрудничества с Израилем, Алон сказал:

– Беды надвигаются на Иорданию со всех сторон. Ваше государство хотят разрушить палестинцы. Его может смести с лица земли ударная волна мусульманского фанатизма. Да и призрак коммунизма уже стучится в Ваши ворота. Нас Вы хорошо знаете. Мы готовы пойти на любые жертвы и сражаться до конца. Именно поэтому сводятся к нулю все преимущества наших многочисленных врагов. Заключив с нами союз, Вы сможете спать спокойно. Мы возьмем на себя охрану неприкосновенности и стабильности Вашего королевства.

Алон даже отметил, что Израиль проявляет великодушие, предлагая Иордании разделить контроль над Иудеей и Самарией, хотя мог бы потребовать гораздо более высокой платы, учитывая понесенное Хусейном военное поражение.

Алон кончил. Король молчал, погруженный в раздумья. Выражение грусти и сожаления странной тенью прошло по его лицу. Потом он заговорил, тщательно акцентируя фразы, расставляя их, как оборонные редуты:

– Не с сегодняшнего дня я ищу пути к политическому урегулированию. Факт, что мы сегодня беседуем здесь, говорит сам за себя. Я глубоко убежден, что отсутствие мира и стабильности в нашем регионе грозит всем нам неисчислимыми бедами. Я хочу мира. Меня искушает возможность прийти с вами к соглашению и открыть новые перспективы перед нашими народами. Но я хочу мира подлинного, основанного на взаимном уважении. Мира без аннексий и унижений. Такого мира, который не умалил бы чести и достоинства моего народа и получил бы одобрение всей арабской нации.

Король сделал паузу. Выражение грусти вновь появилось на его лице.

– Я знаю силу Израиля. Но не обольщайтесь. Вы можете одержать еще много побед. Но что с вами будет, если вы потерпите хотя бы одно-единственное поражение?

Король умолк. Его собеседники молчали, потрясенные, словно увидели призрак. Гнетущую тишину нарушил Алон.

– Мы не можем позволить себе такой роскоши, Ваше Величество, и этого не будет, – произнес он, стараясь придать уверенность своему голосу.

– А теперь изложите свои предложения, прошу вас, – сказал Хусейн.

– Они сводятся к шести пунктам, – приступил к самой сути Алон.

1. Израиль и Иордания обязуются заключить мирный договор и соглашение о сотрудничестве.

2. Границы шестьдесят седьмого года подлежат изменениям с учетом интересов безопасности Израиля. Мы исходим из предположения, что лишь дислокация израильских сил вдоль реки Иордан может гарантировать нашу безопасность. Арабское население Иудеи и Самарии будет подлежать юрисдикции иорданского королевства и сохранит с ним экономические связи.

3. Западный берег Иордана подлежит демилитаризации.

4. Иордания сможет пользоваться израильскими портами на Средиземном море.

5. Статус объединенного Иерусалима останется неизменным, но Иордания сможет стать патроном святых мест ислама.

6. Израиль и Иордания совместными усилиями решают проблему лагерей палестинских беженцев.

Алон закончил. Он не поднял глаз на короля, но весь напрягся, ожидая его ответа.

Хусейн тихо спросил:

– Насколько я понял, вы фактически аннексируете Западный берег Иордана?

Алон ответил:

– Не аннексируем, но наше присутствие там дискуссии не подлежит. Этого требуют наши жизненные интересы.

– Ваши жизненные интересы требуют только одного: чтобы вас приняли арабы. Неужели вы думаете, что будете в безопасности, сидя на штыках? – усмехнулся король. И после паузы добавил: