Текст книги "Хольмгард"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. СЛУЧАЙНЫЙ ЗАРАБОТОК

Ко времени прибытия Дира торг оживился, наполнился народом, заговорил, задвигался. Сперва Дир отправился в скоморошенную лавку и там купил накладную бороду. Взяли с него полгривны. Он не возмутился, хотя и прикинул, что это очень дорого, а скоморохи, вроде бы, люди не слишком богатые. У Готского Двора, в лавке, торгующей самыми изящными фасонами, в том числе киевскими, Дир понял, что денег ему не хватит. Он и сам любил приодеться и покрасоваться перед народом в щегольских сапогах или эффектной расцветки сленгкаппе, но, попросив показать ему то, что пользовалось наибольшим спросом у богатой новгородской молодежи и справившись о ценах, впал он в уныние. Одни порты с узорами по бокам, о которых Хелье забыл упомянуть, но которые считались неотъемлемым атрибутом молодежного костюма, стоили две гривны! Сапоги с нарочито просторными, чрезмерно широкими голенищами – две гривны! Сленгкаппа с разрезами – три гривны. Шапка – не шапка, а один околыш – шесть гривен! Полгривны за какую-то специальную обмотку поверх гашника, с драконами. Пряжка для сленгкаппы – полгривны. Итого – четырнадцать гривен!

Дир не стал даже торговаться – глупо. Ну, собьешь гривны две-три, а смысл какой? Освободил их Ярослав от дани, видите ли… а они вон чего себе покупают… за такие деньги…

Понурый, Дир походил по торгу, зашел в другую лавку, торговавшую обычной одеждой, где полный набор можно было купить за четверть гривны, осмотрел этот набор и затосковал. Действительно, одежда в Готском Дворе была совсем другого покроя.

Выпив кружку свира, он понаблюдал за представлением скоморохов, которое не показалось ему смешным. Хелье расстроится. Может, купить обычную одежку, а потом пусть Годрик что-нибудь придумает, переделает? Нет, не выйдет. Все-таки Святополк мог бы и больше денег выдать на путешествие. Я, правда, поиздержался на пиру у Второго Волока, но не подобает ведь киевскому военачальнику пить, есть и угощать меньше, чем какому-то там купцу Кундере! Тот всех кормил, поил – ну и я тоже. Так надо.

В одном из увеселительных заграждений демонстрировалось искусство кулачного боя. Гвоздем программы состоял огромного роста и небывало мощного телосложения псковитянин, учившийся в свое время искусству своему у греков. Еще несколько бойцов, тоже кряжистых, показывали публике разное – пробивали насквозь доски, упражнялись друг с другом. Наличествовал хозяин представления, предшественник будущих импресарио, зычным голосом зазывающий публику. Одним из самых эффектных номеров было предложение любому желающему испытать свои силы, сразившись с любым из его воспитанников. Желающий делал ставку – в пропорции один к десяти! Любому поставившему гривну обещалось в случае победы десять гривен. Только что проигравший бой понурый крепкий варанг покидал поле. Гвоздь программы вышел в центр заграждения, голый до пояса, поигрывая огромными мускулами, и надменно оглядел толпу.

– Кто желает? Кто желает? – скандировал импресарио. – Одна гривна против десяти! Кувалда – лучший кулачный боец в мире! Победить его равносильно присвоению тебе звания лучшего! Кто желает?

– Гривна против пятнадцати, – сказал Дир, перегибаясь через загородку.

Чья-то рука легла ему на плечо.

– Не дразни их, – сказал Гостемил. – Люди заняты делом. Деньги зарабатывают.

– А мне-то что, – возразил Дир. – Предлагают, и я тоже предлагаю.

– Зачем?

Дир помялся.

– Нужны деньги. У тебя нет ли четырнадцати гривен?

– С собою нет.

– А дома?

– Не знаю. Может и есть. К вечеру точно будут.

– К вечеру мне не нужно. Мне нужно сейчас.

– Зачем? – спросил Гостемил удивленно.

– Нужно. Так что же! – крикнул Дир. – Гривна против пятнадцати! Кувалда, говоришь? Вот с Кувалдой и буду драться! Пятнадцать гривен!

– Он тебе башку твою дурную снесет, – спокойно сказал Гостемил.

– Отстань.

– Как ты сказал? – импресарио приблизился к ним. – Пятнадцать?

– Именно. За десять я с ним не буду кулачиться. А за пятнадцать – почему бы и нет. Вот гривна.

Импресарио оглядел Дира и усмехнулся.

– Правила знаешь?

– Какие?

– Действовать можно только кулаками. Не хватать, не наваливаться телом, не обнимать, ногами не бить.

– Это старинные правила.

– Самые лучшие.

– Согласен, – сказал Дир.

– Дир, не дури, – предупредил Гостемил.

– Я и не дурю.

Гостемил вздохнул и, подумав, что дальнейшие попытки убедить дурака бессмысленны и утомительны, замолчал и стал наблюдать за действом.

Дир перелез заграждение и вышел к центру. Кувалда был чуть выше его, но шире туловищем. Дир и не знал, что такие широкие люди бывают, топчут землю. Псковитянин Кувалда, надо же.

– До первого падения, – добавил импресарио. – Ниже пояса не бить.

Дир кивнул.

Кувалда поглядел на него, улыбаясь.

– Я тебя не очень сильно, – сказал он медленно. Возможно, ему было трудно выговаривать слова. Может, у него язык тоже сделан был из неестественно больших мускулов.

Бойцы встали в позицию. Богатырское телосложение Дира и рост его как-то потускнели слегка на фоне Кувалды. Люди вокруг восторженно загудели.

Скинув сленгкаппу, Дир бросил ее через заграждение в направлении Гостемила. Гостемил сделал вид, что ничего не заметил, и сленгкаппа упала на землю.

– Ну ты чего? – возмутился Дир.

– А?

– Почему не поймал сленгкаппу?

– Ты меня, кажется, с Годриком перепутал, – сказал Гостемил.

– На равных, на равных, – пробурчал Дир, вспоминая давешний разговор с Хелье, и встал в позицию.

Кувалда спокойно ждал. Дир понял, что противник не собирается нападать первым. Тогда он чуть присел, мотнул головой, подскочил к противнику и нанес первый удар. Кувалда закрылся одной рукой, запястье пришлось на запястье, и кулак Дира не достал до головы супостата. Кувалда улыбнулся. Дир ударил его в живот и снова наткнулся на защиту.

Да, умелый парень, подумал Дир. И силища какая. Такие удары должны доходить до цели, прикрывайся, не прикрывайся. А тут нет. Сейчас мне придется туго. Жалко нельзя действовать ногами. Очень жалко.

Тут Кувалда нанес первый удар – ленивый, как от мухи отмахивался, но Дир едва успел увернуться. Кулак Кувалды скользнул мимо, слегка задев ухо Дира, и Дир оценил этот удар. Силой гада не побьешь, понял он, чувствуя, как туман в голове сгущается. Он отступил на два шага, тряхнул головой, посмотрел по сторонам, и неожиданно метнулся к Кувалде. Последовала очередь яростных ударов, и шестой, слева, с подпрыгом, достиг цели – Дир попал Кувалде чуть ниже глаза в скулу. Кувалда качнулся, воспринял противника всерьез, и перешел в наступление. Дир, ловкий, гибкий несмотря на телосложение, уворачивался, уходил, приседал, перемещался, ища открытые места в защите противника, отвечая короткими ударами. Один раз он попробовал остановить удар в ребра, подставив локоть, и боль, которую он почувствовал, дала ему понять, что делать этого больше не надо. Кувалда наступал. Дир, метнувшись в сторону и не давая Кувалде времени повернуться, проскочил, пригнувшись, у него под локтем и нанес удар снизу по челюсти. Кувалда качнулся, отступил на два шага, но не упал. Глаз у него начал заплывать, и был он заметно озлоблен. Дир, не давая ему опомниться, атаковал напрямую, круша защиту – один за другим удары, каждый из которых уложил бы, вроде бы, любого противника, достигали цели, но Кувалда все не падал. И Дир, начавший уставать, потерял самообладание. В ярости, забыв обо всем, он замолотил кулаками куда попало – и пропустил главный удар, пришедшийся ему рядом с ухом, прямой справа.

Дир рухнул на землю.

Кругом восторженно закричали, загикали, затопали. Дир с трудом очухался, приподнялся на руках, снова упал, снова приподнялся, и в конце концов, сориентировавшись в качающемся пространстве, встал в полный рост.

– Ты достойный противник, – выговорил Кувалда.

Дир тяжело дышал. Вытерев лоб рукавом, потрогав щеку, потоптавшись на месте, он заковылял было к заграждению, как вдруг непреодолимая ярость охватила его. Кувалда видел ярость, знал, что будет дальше, был к этому готов. Но это его не спасло. Дир ринулся на него, поймал встречный удар, схватил Кувалду за запястье и ударил его ногой под колено. Кувалда взвыл, а Дир, беря горло победителя в захват, въехал ему коленом в пах, локтем под дых, нырнул ему под мышку и, яростно крикнув, оторвал Кувалду от земли. На него бросились остальные бойцы – спасать Кувалду. Крутанувшись на месте, Дир бросил обидчика на землю, в последний момент решив не ломать ему спину или руку. Кувалда приземлился на арсель, вскочил и, увидев зловещую улыбку Дира, хотел было драться, но его держали.

– Не попадись мне на улице, – сказал Дир и пошел к заграждению.

Гостемил, изменив своему принципу, подал ему сленгкаппу.

– Герой, – сказал он. – Но глуп.

– Отвяжись.

– Не огорчайся.

– Отстань, тебе говорят.

– Тебе действительно нужны эти пятнадцать гривен?

– Отвяжись же!

– Ладно. Эй, вы там! Ставка та же, пятнадцать гривен против одной! Сойдет?

Импресарио задумался, но Кувалда, озлобленный, с заплывшим глазом, готов был кулачиться хоть со всем белым светом.

– Да! – закричал он. – Иди сюда! Иди, иди!

Даже Дир удивился и ошарашено посмотрел на Гостемила.

– Не ходи, – сказал он. – Что ты! Тебе, высокородному, это как-то даже не к лицу.

Гостемил пожал плечами и протянул Диру сленгкаппу и шапку.

– Подержи. Да не урони. Вещи хорошие, а тут пылища.

– Не ходи, Гостемил.

– Не учен я ручному бою.

– Кулачному.

– Правильно. Верховой езде меня учили, свердом махать учил Хелье, а кулачному бою не учен. Скажи-ка мне, Дир… как нужно?… вот так?

Гостемил продемонстрировал удар.

– Нет, – Дир поморщился. – Не ходи.

– Покажи, как нужно.

Дир изобразил подобие позиции и показал прямой удар.

– Нужно, чтобы вес тела был весь в кулаке. И надо стараться, чтобы костяшки не повредить, поэтому кисть нужно держать вот так, чтобы удар приходился вот под таким углом.

– Спасибо.

– Не ходи, Гостемил.

Гостемил осторожно перелез заграждение, опасаясь порвать добротные, тонкой ткани порты.

– Вот гривна, – обратился он к импресарио.

Тот взял гривну и оценивающе посмотрел на Гостемила. Гостемил ростом был чуть ниже Дира, телосложение его, хоть и могучее, уступало дирову телосложению, а высокородная лень в движениях и выражении лица окончательно успокоили импресарио.

– Ниже пояса не бить, употреблять только кулаки.

– Знаю, слышал я уже, добрый человек, – сказал Гостемил снисходительно.

Бойцы встали в позицию. Ноздри Кувалды раздувались, готов он был Гостемила растерзать. Гостемил выглядел совершенно спокойным.

– Это не твоя ли женушка пришла на тебя поглядеть, как ты тут всех месишь? – спросил он участливо.

Кувалда не был женат, но из любопытства посмотрел – сначала влево, затем вправо. Впрочем, вправо он посмотреть не успел. Вкладывая, или думая, что вкладывает, вес тела в удар, стараясь держать кисть под указанным Диром углом, Гостемил рванулся вперед и ляпнул Кувалду кулаком в поворачивающуюся вправо челюсть. Кувалда взмахнул руками, сделал странный полуоборот, и упал на бок. Гостемил обернулся к импресарио.

– Деньги, – сказал он.

Импресарио замялся.

– Деньги, – повторил Гостемил.

Импресарио полез в кошель и отсчитал в подставленную пригоршню Гостемила пятнадцать гривен, вздыхая. Кувалда тяжело поднимался в это время на ноги.

– Нечестно, – сказал импресарио.

– Я не нарушил ни одного правила, – возразил Гостемил и, пригоршней вперед, пошел к заграждению.

– Подставляй шапку, – велел он Диру.

– Нет, это твои деньги, ты…

– Урод! Шапку подставляй!

Ссыпав в шапку гривны, Гостемил перелез заграждение под восхищенные крики зрителей.

– Как ты его, однако! – сказал Дир.

– Он дурак. И нужно было именно этим воспользоваться с самого начала. Ты не воспользовался, – зло сказал Гостемил, потирая ушибленную руку. – Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что ты тоже дурак. Смотри, у меня рука теперь распухнет! Уже в пальцах никакой чувствительности нет!

– Пройдет. Неделя, другая – пройдет.

– Как мне теперь с такой рукой перед популяцией ходить? – возмущенно вопросил Гостемил. – Будто я уличный драчун какой, вроде тебя, будто у меня занятий нет поважнее и поэлегантнее. Скотина ты, Дир. И рука теперь болит. Пойду домой, подержу ее в холодной воде. Вечером я буду в Талом Кроге, приходите вместе с Хелье.

– Пойдем со мной.

– Нет. Ты ведь в рыбацком домике живешь?

– Да.

– Ужасная гадость. Пол грязный, один ховлебенк на всех…

– Не один, два…

– …потолок низкий, рыбой воняет, фу.

– У нас теперь корова есть, – сообщил Дир, рекламируя жилище.

– Медведя еще заведите. И двух ужей.

Рассерженный Гостемил, пожав плечами и поправив сленгкаппу, пошел к выходу из торга. Дир, проводив его взглядом, направился к Готскому Двору – покупать заказанную Хелье одежду. Нужно еще еды купить, вспомнил он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ЯРОСЛАВОВЫ МЕТАНИЯ

Из дому Ингегерд больше не выходила, разве что на прогулку в саду с Ярославом. Все решили, что опасность миновала и княгине лучше. Ярослав изнывал от непрерывных всплесков страсти, но держал себя в руках в присутствии жены. Супруги как и прежде обменивались диковатыми шутками, хихикали, ходили в обнимку, не обращая ни на кого внимания – когда были вместе.

– Знаешь, что? – спросил князь как-то утром, в опочивальне. – Давай бросим все это и уедем.

– Куда же мы уедем? – удивилась Ингегерд. – Разве что в Ладогу, но там погода всегда плохая.

– Вообще уедем. Я откажусь от власти, пусть правит Житник, раз ему так хочется. Уедем сначала к твоему отцу, а потом куда-нибудь… не знаю… в Рим. Там всегда тепло.

– Что же мы будем делать в Риме?

– Как что? Жить, детей растить, гулять под… как их… – он растопырил пальцы и помахал ладонью чуть выше лба, подняв глаза… – пиниями. А?

– Как-то глупо, – возразила Ингегерд. – Это раньше надо было думать. А теперь у меня вон какое пузо. И наследник будет. Чего ж наследника лишать того, что ему… как оно?… подготовлено?

– Обозначено.

Оба засмеялись.

– Я серьезно, – сказал Ярослав.

– И я тоже. Нет уж, давай останемся.

– Да тяжело же. Каждый день какая-нибудь гадость случается, конца края не углядеть.

– А в Риме будет лучше?

– В Риме мы не будем связаны обязательствами.

– Не думаю, что это понравится моему отцу, – заметила Ингегерд.

– Он очень разборчив.

– Да, ты заметил?

– Ага. Но дело, конечно же, не в том, что ему нравится, а что нет, а в том, что…

– …не даст денег, а своих у нас нету. Можно, конечно, собрать десятину с прилежащих селений и с нею уехать. Но это будет как-то…

– По-финикийски, – подсказала Ингегерд.

– Да.

Они опять захихикали.

В дверь постучали.

– Вот, пожалуйста, – сказал Ярослав. – Нет покоя людям. Ладно, пойду я по делам. Надеюсь, скоро вернусь. Из дому без меня не выходи. Буду я скорее всего в занималовке, если нужно что. Валко-поляк по моей просьбе остался на несколько дней. Послушаем его сегодня вечером?

– Я все еще плохо понимаю по-славянски, – сокрушенно призналась Ингегерд.

– Я переведу, если что непонятно.

Холоп сообщил, что Жискар вернулся, привез Явана, и оба ждут возле дверей занималовки. Накинув домашнюю сленгкаппу, Ярослав спустился вниз, кивнул фавориту и казначею, и вежливо попросил казначея подождать. Яван поклонился с достоинством, нисколько не обидевшись.

– Да. Говори, – сказал Ярослав, когда они с Жискаром вошли в занималовку.

Жискар, против обыкновения серьезный, прикрыл дверь. Ярослав сел на ховлебенк.

– Видел я Детина.

– В яме?

– Нет, его держат в каком-то сарае рядом с баней.

– Тебе не помешали его увидеть?

– Нет. Против всяких ожиданий – нет. Мы переговорили, он назвал мне своего доверенного. Оказалось – Бескан. Занимается ростовщичеством, в основном. Детин написал ему письмо с просьбой выделить мне из текущих средств восемь тысяч гривен, и с этим письмом я пошел к Бескану в Кулачный Конец.

– Хорошо. Дальше.

– Бескан, оказывается, успел переговорить со старшим сыном Детина. Тот в свою очередь успел продать Бескану все.

– Все? Что – все?

– Все, чем владел Детин. Товары, ладьи, договоры, владения, все обращено в золото. Сделку устроил некто Нещук. За что и получил свою долю.

– То есть, имущество обращено в золото. А где золото?

– То-то и оно, что – неизвестно. Сын Детина куда-то его спрятал.

– Откуда ты знаешь?

– Я у него побывал. В доме Детина. Приняли меня, надо сказать, очень холодно. Сын говорил сквозь зубы, сказал, что пока он исполняет временные обязанности владельца, или что-то в этом роде, он не обязан давать знать каждому встречному, где хранится его имущество. Так и сказал – мое имущество. Предполагаю, что даже если Детина оправдают, денег этих ему не видать никогда. Репутация его навсегда испорчена, и куда бы он не поехал, во всех славянских землях она, репутация, будет за ним следовать. Я решил рискнуть и предъявил сыну письмо. Сын рассмеялся мне в лицо.

– Да. Дальше.

– На обратном пути мы с Яваном видели несметное количество варангов, шествующее в направлении, которое определяется словами – куда глаза глядят. Кто-то уже уехал в Киев, кто-то подался во Псков, кто-то уплыл по Волхову в Ладогу, рассчитывая перебраться к шведам. В Новгороде варангов осталось человек двести.

Ярослав положил локти на стол и сжал голову ладонями. Молчал он долго.

– Что ж, – сказал он наконец. – Наверное, это справедливо. Иди снаряжай ладьи.

– Сколько?

– Десять. Вечером отчалим.

– В каком направлении?

– В шведском, в каком же еще. Но, снарядив ладьи, возвращайся сюда. Я переговорю с Яваном, а затем уеду с ним в Новгород. Перед отъездом из этих краев я хотел бы сделать по крайней мере одно доброе дело. И я его сделаю, чего бы это не стоило. А ты, пока я не вернусь из Новгорода, будешь сидеть в спальне Ингегерд. И убьешь каждого, кто осмелиться открыть дверь в спальню. Вернусь я к вечеру.

– Позволь, позволь…

– Обсуждению не подлежит. Иди, и скажи Явану, чтоб входил.

Яван смотрел на князя бесстрастными зелеными глазами.

– Яван, ты говорил, что Нещук будет сидеть в яме до той поры, пока кто-нибудь не заплатит его долг казне. Было такое?

Яван изобразил на лице своем недоумение.

– Было?

– Было, – ответил Яван.

– Почему он не в яме?

– Он заплатил.

– Весь долг?

– Да.

– Откуда взялись у него деньги?

– Бескан дал. В счет сделки.

– Ты знаешь о сделке?

– Конечно.

– И ты ничего не предпринял, чтобы сделка не состоялась?

Яван поднял рыжие брови.

– Что-то я не помню, князь, чтобы мне вменялось быть при тебе спьеном или стражником. Да я, наверное, и не согласился бы.

Не подкупили ли его, подумал Ярослав. Бесстрастное веснушчатое лицо. Тонкие губы. Выражение лица по большей части участливое, но участливость эта явно деланная, ненастоящая. Но и не лживая, а так, желание понравиться, вписаться, быть одним из многих, быть своим. Не из корысти, а, очевидно, чтобы забыть прошлое. Вряд ли его подкупили. Владимир не стал бы рекомендовать кого попало.

– Сколько денег в казне?

– Три тысячи двести пятьдесят гривен.

– Где хранятся деньги?

– Не скажу.

– То есть как!

– Так.

Ярослав нахмурился.

– Уж не решил ли ты эти деньги себе присвоить?

– Нет.

– Но не скажешь, где они?

– Если тебе, князь, понадобятся деньги, хоть бы и все, я тебе их представлю в полчаса. Но чем меньше людей знает, где они хранятся, тем лучше.

– Даже я… э…

– Включая тебя, князь.

– А что, – сказал князь. – Это даже остроумно.

Яван поклонился.

– Священника Макария знаешь?

– Местной церкви? – спросил Яван. – Той, что в селении здесь, под боком?

– Да.

– Знаю. Пьяница.

– Да, водится за ним такой грех. Скажешь ему, где хранятся деньги?

– Чем меньше…

– Да, я понял. Но видишь ли, Яван, говорю тебе тайно… Придется нам на некоторое время уехать из этих краев. Я приглашаю тебя ехать со мной.

– В Швецию?

– Да.

– Что ж… – Яван улыбнулся. – Пожалуй. Сегодня?

– Сегодня к вечеру. Согласен?

– Да.

– Скажешь Макарию, где хранятся деньги.

– Он знает.

– Знает?

Яван издал короткий смешок.

– Он единственный помимо меня, кто знает, – сообщил он.

– Ты ему доверился?

– Ты тоже только что хотел ему довериться. Стало быть, есть что-то в Макарии такое. Располагает.

– Он очень уважает свое слово.

– Да. И в отличие от многих, чем больше выпьет, тем больше уважает.

Ярослав рассмеялся. Яван наклонил голову в знак того, что он доволен, что замечание его оценили.

– Жискар говорит, что наемников осталось человек двести.

– Около того. Ньорор очень недоволен. Две тысячи человек выбрали себе нового предводителя и ушли из города. Пятерым уйти не удалось.

Ярослав вздохнул.

– Что с ними сталось?

– Какая-то… ватага, человек восемь или десять, сделала налет на дома, где они жили, по отдельности. Всех, кто был в домах, убили и закопали. Дома сожгли. Действовали ночью.

– Дикость!

Яван пожал плечами. Ярослав неодобрительно покачал головой.

– Прямо Дикий Отряд Ликургуса какой-то…

Ни один мускул на лице Явана не дрогнул.

– Суд над Детином завтра? – спросил князь.

– В полдень.

– Хорошо. Поедем вместе. Ты и я.

– На суд?

– Ты догадлив.

Яван с сомнением посмотрел на князя.

– Лучше бы тебе в Новгород не…

– Не соваться. Ну, уж я сам решу, Яван, что мне лучше, что хуже. Поедем. Почему при тебе нет сверда?

– Я казначей, а не ратник.

– Да. И все же. В гриднице есть дюжина свердов, выбери любой.

– Охрану берешь?

– Человек пять-семь возьму, – решил Ярослав. – Если отбудем через полчаса, как раз поспеем.

– К началу не поспеем.

– А к началу и не нужно. Мы ж не в театр константинопольский собрались.

– Как знаешь.

– Иди выбери сверд и жди меня во дворе, там, где стойла. А встретишь Ляшко, скажи ему, чтобы тоже собирался. Поедет с нами.

Оставшись один, Ярослав ключом, висевшим у него на цепочке на груди, отпер сундук, вытащил из него ларец, открыл, и развернул грамоту, прибывшую к нему в занималовку давеча неизвестным способом – дверь и ставни были заперты. В письме в подробностях сообщалось о событиях в Киеве. Некоторые детали указывали на то, что писана грамота была человеком, вхожим во все киевские круги и в детинец. Подпись Предславы не обманула князя, да и не рассчитывал автор грамоты, на новгородской бересте писаной, что она, подпись, обманет князя. Знак доброй воли или доброй неги. Сообщалось, что новая любовница Святополка корыстна и жестока. Что за последние два месяца Святополку вкупе с поляками пришлось отразить три печенежских набега. Что Свистун, возможно, покинул Киев (Ярослав усмехнулся зло) и что в связи с этим тати и разбойники перессорились, а лиходейства стало меньше. Что Святополк послал в помощь Базилю войско для решительного удара по хазарам и что, возможно, Хазарии как данности более не существует. Греческая труппа в быстро сооруженном подобии театра под открытым небом имеет грандиозный успех – вкупе с местными умельцами они перевели три греческих пьесы на славянский, выучили текст. Сперва зрители смеялись над произношением, но попривыкли, развлечение вошло в моду и четвертая пьеса, римская, Сенеки, готовится к постановке. Ярослав хорошо помнил, что пьесы Сенеки не предназначены для представления, а лишь для чтения. Шалят греческие актеры. Экспериментируют. Лучше б новое что-нибудь написали. Вернусь из Новгорода, и перед самым отъездом послушаем мы с Ингегерд Валко-поляка. Надо бы подать мысль ему, или еще какому-нибудь сказателю, пусть пьесу напишет. Впрочем, не напишет конечно же. Очень разные грунки – сказания, саги, и пьесы.

Заперев письмо в сундук, Ярослав вышел из занималовки и поднялся наверх, в спальню. Ингегерд занята была чтением Екклесиаста в переводе на славянский, пыталась запоминать неизвестные ей слова.

– Что такое пресыщение? – спросила она.

– Умнихет.

– Ага, тогда понятно.

– Мне нужно отлучиться на один день.

Она с беспокойством посмотрела на него. Ярослав присел на край ложа.

– Очень нужно, – сказал он. – С тобою останется Жискар. Придет сюда и будет с тобой сидеть. Я ему велел не выходить. Завтра мы отсюда уедем.

– Все-таки ты решил уехать.

– Мне нужно, чтобы наш первенец родился в спокойных условиях. Чтобы с тобою ничего не случилось. А там видно будет. Не грусти, Ингегерд.