Текст книги "Хольмгард"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ДИР НЕ ПОНЯЛ, НО С ПЛАНОМ ХЕЛЬЕ СОГЛАСЕН

В тот ранний час в городе было пустынно. Чирикали птицы, прозрачный воздух сонно передвигался туда-сюда по улицам, так медленно, что даже заядлый педант не мог бы, положа руку на сердце, назвать эти перемещения ветром. Грабители и ночные непотребные девки разошлись спать, торговцы, ремесленники и дельцы еще не вышли на улицы, и только в пяти церквах самые убежденные христиане стояли на утренней службе.

Дир намеревался попасть домой – в рыбацкий домик, тот самый, памятный – очень скоро, поскольку основательно проголодался. Хелье, который заночевал у него, грозился давеча позаботиться о завтраке, но Хелье любит подольше поспать. А Годрик отсутствовал уже второй день! Беда с этим Годриком. Его могли принять за беглого, или за разбойника, или побить, или еще что-нибудь. Неприятно. Привязался я к нему, подумал Дир. Мозгов у него нет совсем, душа холопья насквозь – а как-то все равно тоскливо без него.

Человек, стоящий посреди улицы и рассматривающий деревянную церкву из открытых дверей которой доносился не очень стройных хор молящихся, привлек внимание Дира. Э! Да ведь это же давешний знакомый, что с нами ехал. Странный парень, но вроде неплохой. Может, если Годрика убили, он пойдет ко мне в холопы? А что. Дом киевского военачальника (а ведь я – киевский военачальник, вспомнил он гордо и радостно улыбнулся) – ничем не хуже, а как раз наоборот, заметь, лучше многих. Во-первых, честь. Во-вторых, немалая честь. В третьих, стол за счет детинца, не нужно заботиться о пропитании.

– Эй, парень! – окликнул знакомого Дир.

Зодчий Ротко обернулся, кивнул, и снова уставился на церкву. Точно как Годрик, подумал Дир. На Годрика пока не наорешь – никакого внимания. Хорлов терем сегодня посетить, что ли. Я уже леший знает, сколько времени без женщин. Но денег мало. В обрез.

– Приветствую тебя, важный человек, – сказал он насмешливо, подходя к зодчему. – Чего это ты тут высматриваешь?

– Да вот, не кажется ли тебе, попутчик, что купола эти… какие-то они… глуповато выглядят?

– Какие купола?

– На церкви. Вон, видишь?

– Почему ж глуповато?

– Да вот… на шлемы пехотные похожи.

Дир оглядел купола.

– Действительно, – согласился он. – Похожи. Это, наверное, замысел такой. Это, вроде, головы церкви, а на голове положено шлем носить.

– Но шлем носят только военные.

– И что же? Христиане – они ведь тоже воюют. Не придумывать же разные шлемы – для христиан отдельно, для перуновых воинов отдельно.

– Но церковь-то не воюет. Священники ведь не носят шлемы.

– Да, действительно. – Дир задумался и вдруг сообразил, – А вот я тоже военный, а шлем не ношу. То есть, ношу, но только в сражениях. А так – нет.

– Ну вот видишь, – сказал зодчий. – А вот она, церковь. Разве она сейчас в сражении?

– Ну…

– Можно, конечно, символически так сказать. Мол, она в непрерывном духовном сражении за души людей с еретиками и неверными.

Дир пожал плечами.

– А значит, – настаивал зодчий, – шлемы ни к чему. Вместо шлемов нужно что-то другое.

– А раз нужно, так придумает кто-нибудь. Не твоя это забота. Тебя как зовут, парень?

– Ротко.

– Ротко. Ишь ты, три недели вместе отпутешествовали, и в Талом Кроге встретились, а я и не знал, заметь, что ты – Ротко. Не голоден ли ты, Ротко?

– Признаться, да.

– Это плохо. То есть, это хорошо. Пойдешь со мною – я тебя накормлю, а там видно будет.

Ротко не заставил себя уговаривать.

– Стало быть, – говорил Дир, шагая по диагонали на юго-восток, – ты, Ротко, ездил давеча в Верхние Сосны.

– Ездил.

– Но не задержался там.

– Видишь ли, странно как-то даже все это. Видел я князя…

– На гуляниях?

– Нет. В занималовке.

– Тебя пустили к князю в занималовку?

– Да. А что?

– Впрочем, ты же был с Хелье и Гостемилом. Наверное подумали, что ты их слуга. Ну и что же?

– А князь мне велел выйти да подождать.

– Догадался, что ты не их слуга. А дальше?

– Я жду, жду. Потом меня разморило на солнышке, я задремал. Проснулся к вечеру. Гуляния рядом – в большом таком здании, верхний уровень недостроен. Строят по верхненемецким принципам, и это не очень-то хорошо. Здешним краям больше другие принципы подходят. Я их, эти принципы, придумаю. Ну так вот – сунулся я искать – Хелье и Гостемила. Их нигде нет. И князя нет! А когда будет – неизвестно. Под открытым небом я ночевать не очень-то люблю. Хоть и красиво.

– Да. Ну и дальше что?

– Сунулся я в собственно селение Верхние Сосны. Поскольку весь княжеский комплекс построен отдельно от селения. Такой структурный иерархический эффект. Еще в древнем Египте так строили, чтобы знать отдельно жила. И чтобы это планировкой подчеркивать. А в Риме был один строитель…

– Откуда тебе, голова дурная, знать, что было в Риме. Ты про себя рассказывай. Занятная история.

– Ну, стало быть… о чем это я?

– Сунулся ты в селение.

– Да. Стучу в один дом, в другой. Никто меня брать к себе на ночь не хочет. Потому новгородское гостеприимство – оно на словах только.

– Вот ведь астеры проклятые, – пробормотал Дир.

– А?

– Нет, ничего. Ну, ну?

– Ну, всем бедам не бедить, я пошел в Новгород.

– Пешком, что ли?

– Да. К утру пришел.

– Снял себе жилье?

– Нет.

– Почему?

– А у меня деньги кончились. Я думал, князь денег даст, чтобы мне тут обосноваться. А князь пропал куда-то. А спать охота – сил нет. А тут вспомнил я, что встречалась мне тут одна… эта…

– Девушка, – подсказал Дир.

– Нет.

– Замужняя женщина, – неодобрительно предположил Дир.

– Нет, – Ротко рассмеялся. – Совсем нет. А такая… в общем, хорла уличная.

– Ага, – Дир кивнул. – Среди них попадаются добрые.

– Я-то раньше думал, что она совсем девочка. А при ближайшей экзаменации оказалось, что нет, взрослая.

– И что же?

– Я ее попросил. Нет ли у тебя, мол, на примете места, где мне выспаться можно было бы? Потому нельзя же мне, сонному, приработок себе искать – кто меня наймет? Не в укупы же идти.

– Почему же, – возразил Дир. – Многие укупы живут неплохо. Ежели не своевольничают и не шляются где попало днями напролет, у хозяина не спросясь.

– Да, наверное. Но все-таки. Так она, хорла эта… то есть, эта женщина молодая… покривилась, покричала на меня зачем-то, а потом отвела меня в свой дом. Она с родителями у Черешенного Бугра живет. Накормила меня, да спать уложила. А только воротились откуда-то ее родители и стали драться.

– С тобой? – спросил Дир со смехом.

– Нет, между собою. И словами всякими друг друга называли, и обвиняли друг друга во всех грехах. Я, понятно, проснулся, я не могу спать, когда шумят. Проснулся и лежу. Уснуть опять не могу. Только задремлю – опять они собачатся. Ну, встал я, остаток дня ходил по городу, глазел, а потом и всю ночь. Рассвет встречал на реке. И вот теперь тебя встретил. И опять есть и спать охота.

– У меня и отоспишься, – пообещал Дир. – А что ты умеешь делать?

– Делать?

– Еду умеешь готовить?

– Еду? Не очень.

– Латать порванное умеешь?

– Пытался. Все пальцы себе исколол.

– Рыбачить? Охотиться?

– Совсем нет. Кроме того, рыбалка вгоняет меня в тоску. А охота в жалость.

– В жалость?

– Жалко зверюшек, – объяснил Ротко.

– Эх! – сказал Дир. – Огонь-то хоть умеешь развести?

– А как же! Это умею.

– И то хорошо. Остальному, может, научишься еще. О! Забыл главное. Сверд умеешь точить?

– Сверд?

– Да.

– Точить?

– Да.

– Никогда не пробовал. Но это, я думаю, не очень сложно.

Дир закатил глаза.

– Эх, простота! Не сложно. Надо же. Это, заметь, целая наука, Ротко, друг мой. Сковать хороший сверд легче, чем наточить.

– Ну да? – искренне удивился Ротко.

– Простота. Неуч. Конечно! Годрик хорошо точит сверды. Не как Хелье, конечно, но хорошо.

– Годрик – это такой нагловатого вида тип, что с вами всеми был в кроге… стоял рядом, улыбался ехидно?

– Нагловатый? Может и нагловатый, но ты, Ротко, запомни – до Годрика тебе ох как далеко! Годрик – золото, а не человек. Золото ходячее и говорящее.

– Я не спорю.

– И правильно. Чего Годрик умеет – тебе никогда тому не научиться. Плохо, что понимаешь это только когда его нет рядом. И сверды Годрик точит – что надо! Но, конечно, не как Хелье. Хелье так, заметь, сверд наточит, прямо как в саге про героев.

– Так остро?

– Остро! Остро любой может наточить. Даже хорла, у которой ты ночевал, может наточить остро. Это не велика, заметь, премудрость. Поставил лезвие под нужным углом, камень взял плоский, и шуруй себе. А Хелье точит так, что сверд потом месяц не тупится, сколько им не маши. Просил я его как-то Годрика обучить, а он только усмехнулся. Вообще лучше человека, чем Хелье, на всем свете нет. Уж ты мне поверь. Он мне жизнь спас. Все эти князья да посадники – ничто по сравнению с Хелье. Ага, вон домик-то наш. Рыбак уж ушел в плавание. Это хорошо – не люблю, когда чужие под ногами путаются.

По мере приближения к домику до Дира и Ротко стали доноситься странные звуки. Подумав, Дир понял, в чем дело, засмеялся, и приложил палец к губам.

– Это Хелье поет, – объяснил он и хохотнул. – Ступай тихо. Послушаем.

Поскольку ни Дир, ни Ротко не представляли для него опасности, Хелье не почувствовал их приближения и продолжал распевать во все горло какой-то нарочито дикий лапландский романс. Песнопениям этим научила его в детстве мать, у которой (в Смоленске еще) в подругах состояла какая-то совершенно безумная лапландка. Музыкальный слух у Хелье отсутствовал, а певческие данные оставляли желать много, много лучшего. Хелье об этом знал и давал волю своим музыкальным порывам только когда вокруг никого не было. Дикие мяукающие слова перемежались воинственным рефреном на очень высокой ноте – «Уи-уи-уи-уи!» Возможно, с этим кличем яростные лапландцы бросались в отчаянный бой с медведями, волками и другими ровдирами в своей Лапландии – мерзлой, неуютной земле к северу от Лапландской Лужи. На третьем «уи-уи» Дир не выдержал, захохотал, и открыл дверь. Хелье круто обернулся и смущенно замолчал.

– Доброе утро, – сказал Дир. – Ты продолжай, не стесняйся. – И опять захохотал.

– Ну и гад же ты, Дир, – заметил Хелье. – Слабости следует уважать. Не так уж плохо я пою.

– Ты очень, очень хорошо поешь, – заверил его Дир и в этот раз уже не смог остановиться – от хохота из глаз у него потекли слезы, он утирал их рукавом, привалясь к стенке. Ротко, смущенно улыбаясь, вошел за Диром и встал у косяка.

Дир заставил себя остановиться, набрал побольше воздуху в легкие, задержал дыхание, выпучил глаза, посерьезнел, сказал, «Уи» и осел на пол, хохоча.

– Сволочь, – сказал Хелье.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!…

– Заткнись.

– Ха-ха-ха-ха-ха… Уи! Ха-ха-ха-ха!…

– Здравствуй, Ротко. – В отличие от Дира, Хелье помнил имя зодчего, виденного им один раз в Талом Кроге. – Ты не обращай внимания, мой друг по утрам бывает не в себе.

Теперь засмеялся Ротко, и Хелье, закатив глаза, ушел в угол и сел там на ховлебенк.

– Сейчас, – сказал Дир, поднимаясь с полу, – сейчас я приготовлю пожрать. А может с вечера чего осталось. – Он засмеялся. – С вечера, с вечера… астер ты меченый… не смотри, а в печь ее… Такая скоморошина… нынче в Киеве все поют, – объяснил он. – Говорят, сам Валко-поляк их сочиняет. Глупо, но смешно. Ага, вот еще пара стегунов есть… разогреть их, что ли? Ротко! Ты, говоришь, огонь разводить умеешь. Вот и разведи.

– Дело закончил? – спросил Хелье.

– А как же, – откликнулся Дир, возясь с котелками и плошками. – Дело прежде всего. Уи. Ха-ха-ха-ха-ха!…

– Ты теперь… Да заткнись же ты!… Ты теперь, стало быть, свободен?

– Как зяблик. Ну, правда, нужно ехать в Киев, рапортовать. Но время терпит.

– Обратно ничего не надо в Киев везти?

– Обратно-то? О, спасибо. Чуть не забыл.

Дир покопался в суме и вытащил свиток, данный ему Житником. – Ротко! Ага, развел огонь, молодец. Действительно, умеешь.

Он подошел к печи и сунул свиток в огненные языки.

– Все. Теперь ничего везти не надо.

Хелье удивленно посмотрел на него.

– Ежели, – объяснил Дир, – всякий смерд и всякий холоп начнет князю писать, никаких чтецов не хватит разбирать все это. Князья должны писать князьям! Научили холопов грамоте, они и пишут, как отвязанные. Пишут, пишут. Невежи.

– Как знаешь, – сказал Хелье.

– Уж знаю я, знаю. Годрик не заглядывал?

– Нет.

– Выпорю я его, ежели его не убили, конечно. Какая, заметь, скотина неблагодарная бриттская. Бестолковая. Я, говорит, только огурцов куплю. Ну и где они, огурцы эти?

– А он, небось, отправился огуречнику мстить.

Дир хлопнул себя по лбу.

– Точно! А, хорла, действительно… Неужто убил Годрика негодный огуречник? – Дир раздул ноздри. – Что я с ним сделаю. Как я его скручу. Как я его от десятины-то освобожу! Прощелыга. Астер проклятый.

Стегуны не испортились за ночь. С голоду казалось очень вкусно. Ротко хотел было сесть за стол, но Дир его остановил.

– Ты чего это? – спросил он строго. – Не полагается тебе за общий стол.

– Что же ты меня унижаешь? – оторопело спросил Ротко.

– Унижаю? Чем же это?

– За стол не пускаешь.

– Хо! Унижает, заметь, незнание своего места. У каждого свое место. Твое место – стоять рядом, когда я ем.

– Дир, – вмешался Хелье.

– Не мешай, Хелье. Холопа нужно учить – это не страшно, всех учат тому, что им знать положено. Нас учат, холопов учат, ремесленников. Даже князей учат, хоть и плохо.

– Дир!

– Не мешай.

Хелье посмотрел на Ротко и сделал ему знак – мол, это недоразумение. Затем он встал и сказал веско:

– Дир, а подойди-ка сюда. В угол. Есть разговор.

– Может, позавтракаем сперва?

– Иди сюда!

Дир с сожалением встал и пошел с Хелье в угол.

– Ну?

– Ты что, совсем охвоился на службе у Святополка? Он же зодчий.

– Кто?

– Ротко.

– Зодчий?

– Да.

– Ну и что, что он зодчий. Холопов надо…

– Он не холоп. И никогда холопом не был.

– Укуп.

– И в укупы не продавал себя.

– Ну так я его себе укуплю. Если Годрик не вернется.

– Листья шуршащие! Он зодчий, понимаешь ты, пень ростовский?

– Да какая разница – зодчий, стяжный, кормовой…

– Зодчий – это ремесло такое.

– Да?

– Да.

– Что же это за ремесло? – с сомнением спросил Дир.

– А такое ремесло, когда дома строят.

– А, – понял Дир. – Плотник, значит. Ну и что? Бывает, плотники продаются, когда им работы нет.

– Не плотник. Зодчий.

– Ты заладил – зодчий, зодчий.

– Ну вот, скажи – как называется человек, командующий сотней воинов?

– По-разному.

– В Киеве. Как он называется в Киеве?

– Сотенный.

– А если тысячей воинов?

– Тысяцник.

– А человек, командующий тысяцниками?

– Военачальник.

– Правильно. Так вот зодчий – он военачальник всех плотников, столяров, клепальщиков, и смолильщиков. Он планирует, как будет выглядеть дом, когда его закончат строить.

– Ну уж нет, – сказал Дир.

– Что – нет?

– Чего планировать-то? В сражении – да, нужно планировать, без этого никуда. Без планирования потери больше. Ненамного, но больше. А дом-то чего? Ставь себе стены, вешай крышу.

– А если большой дом?

– Больше стены, и больше крышу.

– А если в доме два уровня?

– Ставь второй на первый.

– А фундамент?

– Ну, копай, заливай известью. Подвал еще бывает – тоже копай. Чего планировать?

– А если каменный дом?

– Камень на камень, те же стены.

– А башню? А церковь?

– Что-то ты, Хелье, не то говоришь.

– А вот мост тут строят. Видел мост?

– Видел. И что?

– Нужен зодчий.

– Зачем?

Хелье вздохнул.

– Просто поверь мне на слово, Дир. Ротко из таких ремесленников, которые не продаются, не покупаются, и не одалживаются. Он давеча с князем говорил.

– Это по ошибке. Он мне рассказывал.

– Никакой ошибки. Он – равный нам.

– Ну уж это ты брось. Простолюдин какой-то, подумаешь…

– Достаточно равный, чтобы сидеть с нами за одним столом.

– Да?

– Ученый человек.

– Ученый?

– Вот именно. Ученый.

Дир почесал в затылке.

– Так, стало быть, я не могу его взять себе в услужение? У него денег нет совсем, он говорил.

– У тебя тоже нет, однако же ты не идешь в услужение.

– Я служу князю.

– В качестве холопа?

– Но ведь я из хорошего рода.

– Вот и не позорь свой род. Не стыдно тебе? Зодчего унизил.

– Но ведь… все-таки… так он может, стало быть, сидеть с нами за столом?

– Я очень уважаю зодчих, Дир. И почту за честь, если Ротко с нами сядет.

– Но люди из хорошего рода…

– Дир, я тоже не из последнего рода. И даже кузен шведского конунга.

– Да, это верно.

– Все. Давай есть.

Дир вернулся к столу и, мрачно глянув на Ротко, сказал:

– Ну, эта… вроде бы ты можешь сесть. С нами. Только не очень панибратствуй. Зодчий ты там или еще какой – это еще не очень известно. А вот панибратствования я не люблю. Кстати, Хелье тоже не очень любит, он просто любит говорить неожиданности всякие. – Он повернулся к Хелье, уже успевшему набить себе полный рот еды. – А вот Гостемил, не в обиду ему буде сказано, со всеми как с равными говорит.

– Это потому, Дир, – сказал Хелье, жуя, – что мы с тобою хорошего роду…

– Да. И что же?

– А Гостемил – очень хорошего.

– Не понимаю.

– И не надо. Ты, когда по поручению ходил давеча, ничего странного не слышал? В городе?

– Нет. Пуст город. Рано еще. А что?

Ротко не слушал. Он утолял голод и очень хотел спать.

– Послезавтра после полудня будет суд над Детиным.

– Это кто такой?

– Строитель такой.

– Тоже зодчий? Эка развелось…

– Самый богатый человек в Новгороде.

– Ну да?

– Да.

Хелье задумчиво посмотрел на Ротко. Зодчий жевал теперь очень медленно, глаза у него закрывались сами собой.

– А за что его судят? – спросил Дир.

– За убийство.

– Кого же он убил?

– Он-то никого не убивал. Но кто-то другой убил Рагнвальда. Слышал о таком?

– Да, конечно. Его убили? Жаль. Неплохой собеседник. Пировали мы с ним раза два.

– Убил его не Детин. Но судят Детина. И если докажут, что убил именно он…

– Но если убил не он, как же можно доказать, что он?

– Можно, уверяю тебя. Так вот, если докажут, то…

– То?

– То будет плохо.

– Кому?

– Многим.

– А если не докажут?

– Тоже может быть плохо.

– Кому?

– Всем.

– Не понимаю.

– Нужно попытаться сделать так, чтобы его оправдали.

– Зачем?

– Нужно. Для этого нужно найти видока. Который видел, что было на самом деле.

– А ты знаешь, что было?

– Знаю.

– Ну да?

– Да.

– Тогда ты и есть тот самый видок, – уверенно заключил Дир.

– Нет.

– Почему?

– Я знаю, но я не видел.

– Откуда же ты знаешь?

– Своим умом дошел.

– Это как же?

– Не важно. Нужно, Дир, найти видока. Не может быть, чтобы никто не видел убийства. Так не бывает. Все-таки Новгород – город густонаселенный. Кто-нибудь все время либо смотрит в окно, либо шляется по улице. Кто-то видел! Кто?

– Ты меня спрашиваешь?

– Нет, я размышляю вслух.

– Ага. Можно я доем твой стегун? А то ты, я вижу, сыт уже. Говоришь много, ешь мало.

– Доедай. Можно было бы опросить всех жителей окрестных улиц… и всех непотребных девок, промышляющих там же…

Ротко уронил голову на стол и захрапел. Хелье поглядел на него неодобрительно.

– Вроде еще не старый, а храпит. Ладно. Мне нельзя появляться в городе. Но мне нужно быть на этом суде. Стало быть, мне нужно изменить наружность. Если я попрошу тебя сходить на торг и купить мне ту одежду, которую я скажу, ты сможешь ничего не перепутать?

Дир дожевал, проглотил, запил водой, и кивнул.

– Монах – это уже было. За монахами следят… кабаны слюнявые, уж монахов-то могли бы, казалось, оставить в покое. Купцом я здесь тоже побывал, да и с толпой не очень смешаешься, если ты купец, они порознь ходят. Остаются – сынки богатых боляр. Видел давеча этих сынков?

– Да. Неприятные.

– Не скажи. Забавный народ. Говорят смешно – припорхаем, упорхаем… не кузит… Константинополь называют Консталем… По возрасту я от них недалеко ушел. Сойдет. Значит, купишь все киевское. И – рубаху покороче, свиту покороче, сленгкаппу с разрезами с боков. Сапожки киевские повыше, до колена почти. И шапку – чтобы только один околыш да тесемки, и околыш чтобы зеленый. Вроде все. Нет, не все. Там есть, на торге, скоморошья лавка. Знаешь?

– Знаю.

– Накладную бороду. Щеголеватую какую-нибудь, короткую. Рыжеватую. А волосы я сам себе подрежу. Жалко, но что делать. Сынки богатых портят себя, режут волосы коротко, хотя те, кого я видел, вовсе не мужеложцы. И примкну я к их группе. Они наверное придут на суд – делать им целый день нечего. Кто-то сюда бежит… Торопится.

Хелье и Дир одновременно поднялись с ховлебенков и прошли в угол за свердами. Враждебный ли человек спешит к дому, нет ли – Хелье не понял. Ротко продолжал спать. Дверь распахнулась.

– Master! My master![50]50
  Господин! Мой господин! (англ.)


[Закрыть] – закричал с порога Годрик.

– Годрик! Что ты орешь? Где ты был?

Годрик кинулся к Диру и обнял его. Дир выронил сверд и оторопел.

– Что это с тобой? Напугал тебя кто-то?

– Master, I must tell thee… Listen to what I'm going to say. Please. Just listen. Thou must hear me out. `Tis all I ask.[51]51
  Господин, мне нужно тебе сказать. Слушай, что я тебе скажу. Пожалуйста. Слушай. Ты должен меня выслушать. Это все, о чем прошу я. (англ.)


[Закрыть]

– А?

– If thou dost not listen, I'm going to burn in hell, and it'll all be on thy conscience, Master, I'm warning you![52]52
  Если ты не будешь меня слушать, я буду гореть в аду и все это будет на твоей совести! (англ.)


[Закрыть]

Дир дико посмотрел на Хелье.

– Что он лопочет? Годрик, что ты лопочешь? Что с тобой?

– Listen to me… Shit. Suddenly I don't seem to remember a word of the local dialect, imagine. Nor any other dialect, for that matter. I can't recall any Swedish either.[53]53
  Слушай меня… Хорла! Не помню ни одного слова на местном диалекте. Да и вообще на любом диалекте. Не помню шведского тоже, кстати сказать. (англ.)


[Закрыть]

– Что он говорит?

– Ты не понимаешь? – спросил Хелье.

– Нет.

– За столько лет общения мог бы и запомнить несколько слов.

– Да я ж его не слушаю почти никогда. Он такое городит каждый раз, что это просто… А теперь вроде что-то важное у него на уме. Ты понимаешь его наречие?

– Кое-что понимаю.

– Что же он?…

– Говорит, что если ты его не выслушаешь, он будет гореть в аду.

– Please hear me out, Master. Here's what I've got to tell thee. The tiny one… no, I can't remember. Shit, shit! Well, the gist of it is that the whore from the Stout Spinners has seen… witnessed… the murder. Was that it? Yes, I believe so. The tiny one? Ah, yes, she's small of stature, or some such nonsense.[54]54
  Пожалуйста, выслушай меня, господин. Вот что я должен тебе сказать. Малютка… нет, не помню. Ну, ладно, ежели короче, то вот оно – хорла с Толстых Прях видела… была свидетельницей… убийства. Так? Вроде бы так. Малютка? А, да, она вроде бы ростом мала, или что-то в этом роде. (англ.)


[Закрыть]

– Small of stature?[55]55
  Ростом мала?


[Закрыть] – переспросил Хелье.

– I guess that means diminutive.[56]56
  Миниатюрная, наверное. (англ.)


[Закрыть]

– Понял.

В этот момент Ротко поднял голову и безумными глазами уставился на них.

– Что он сказал? – спросил Дир.

– Вроде бы… Ого! Улица Толстых Прях! – вспомнил Хелье. – Годрик, а Годрик. Ты ведь именно Улицу Толстых Прях имеешь в виду?

– Stout Spinners, yes, my lord.[57]57
  Толстых Прях, да. (англ.)


[Закрыть]

– Маленького роста хорла с Улицы Толстых Прях видела убийство. Дир, ты понимаешь?

– Будто совершенно точно известно, – сказал Годрик по-славянски, и Дир уставился на него, – что это именно то убийство, о котором… О! На каком языке я болтаю сейчас?

– По-славянски, – заверил его Хелье.

– Ну! А придержатель кошелька моего усвоил слова мои? Уфф! Как легко на душе стало!

– Повтори, – попросил Хелье.

– Что именно?

– То, что ты сейчас сказал.

– Как легко на душе стало.

– До этого. Про то, что совершенно точно известно.

– А! Будто совершенно точно известно, что это то самое…

– Совершенно точно, – Хелье кивнул. – Не думаю, что именно в той части города убили за это время кого-то еще. Все-таки это не Черешенный Бугор.

– Да, – согласился Годрик. – Ты скорее всего прав. Уфф! Как легко дышится. Что вы тут едите? Я два дня навигировал по поселению, как в тумане Скотланда. Память моя отказывается удержать все, что было со мною. Пустота желудка моего требует немедленных действий.

Он позаглядывал в плошки и крынки, ничего не нашел, и ужасно расстроился.

– Не понимаю, – сказал Дир, следя за немедленными действиями.

– Но ты согласен с планом? – спросил Хелье.

– Каким планом? – откликнулся Дир.

– Мне нужна одежда. Ты запомнил, какая именно?

– Как у болярских сынков.

– Да. И накладная борода.

– Да.

– Можно было бы послать Годрика, но…

– Нет, – возразил Годрик. – Годрика послать нельзя. Члены Годрика истомой исполнены, Годрику нужен покой, Годрик не двенадцатижильный.

– Я бы сходил, – предложил вдруг Ротко.

– Нет уж, – Дир поднялся. – Ты поспи лучше. Вместе с Годриком. Морока от вас. А я пойду на торг. Денег две гривны всего, но на тряпки должно хватить.

– Я знаю эту… – сказал Ротко. – Маленькую, с Улицы Толстых Прях. Не совсем с этой улицы. С перпендикулярной. Она там каждый день промышляет. Во всяком случае, она мне так сказала.

Хелье подскочил к нему.

– Ты ее видел?

– Я с ней говорил.

– То есть, она на самом деле существует.

– Да. Совсем дитя еще. Вообще-то нет, взрослая, но выглядит как ребенок. Ужасный город – Новгород. Заставляют детей заниматься развратом за деньги. Правда, в Риме тоже заставляют. И в Константинополе. Но все-таки. И не на улице.

– Ты можешь сказать точно, где ты ее встретил?

– Могу. Посплю только немного.

– Поспи. – Хелье победно посмотрел на Дира. – Дело налаживается, – сообщил он. – Выход есть. Я знал… нет, я надеялся, что выход будет. И вот он, выход.

За дверью раздалось протяжное мычание. Хелье, нахмурившись, подошел к двери и выглянул. У самого крыльца рыбацкого домика стояла корова и укоризненно на него смотрела.

– Так, – сказал ей Хелье. – Тебе чего?

Корова продолжала укоризненно смотреть. Выглянул Дир.

– Заплутала, бедная, – догадался он. – Зря ты сюда пришла. Годрик тебя сейчас съест, всю.

Выглянул Годрик.

– О! Какие гости к нам.

– Чего ей здесь надо? – спросил Хелье. – Заплутала, что ли?

– Заплутала, – подтвердил Годрик. – И тяжело ей. Хочет, чтобы ее подоили. Сейчас я ее подою. Где-то тут крынка была вместительная.

– Интересно, – сказал Дир.

– Дир, ты ж вроде собирался на торг, – недовольно заметил Хелье. – Ты что, никогда не видел, как коров доят? Иди на торг. Некогда.

– Я…

– На торг иди. И возвращайся быстро. Чем скорее, тем лучше. Кстати, заодно купи чего-нибудь поесть по пути, а то мы действительно корову эту съедим.

Годрик выскочил на крыльцо и приблизился к корове.

– Так, – сказал он, приседая. – Ого. Долго тебя не доили.

Дир прицепил сверд, накинул сленгкаппу, сказал, «Ну, я пошел тогда» – и вышел.