Текст книги "Девочка и мертвецы"
Автор книги: Владимир Данихнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.
– Ладно, – сказал Марик. – Прости или чё там.
Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:
– Это тоже твой «хороший дяденька» сделал? – спросил.
Катенька оттолкнула руку:
– Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?
– Ты – моя гостья, – сказал Марик. – Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно – чтоб помочь.
Катя отвернулась:
– Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.
– По крайней мере, ты не назвала меня дядей, – заметил Марик. – А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.
Катенька промолчала.
– Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…
– Замолчи! – Катенька замахнулась.
Замерла на секундочку.
Ударила – звонко, отрывисто.
Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:
– Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? – Она заплакала.
– Кать, да ладно тебе, не изводись…
Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.
– Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.
– Ты чего? – Марик схватил ее под мышки. – Вставай, не дури! Это я виноват, идиот, наболтал лишнего… это ты меня, блин, прости, Катька…
– Каюсь, дяденька. Я виноватая и нет мне теперь прощенья… проклята я теперь!
– Перестань сейчас же! – Марик приподнял Катеньку, оттащил к креслу, усадил. Катенька упала в кресло, как тряпичная кукла, нелепо раскинула руки. Пустыми глазами уставилась мимо Марика:
– Простите, дяденька…
– Катя… – пробормотал испуганный Марик. Ткнул девочку пальцем в плечо. – Ты чего? Че случилось-то? Ты это… очнись… и не надо извиняться. Честное слово, блин, не надо!
Катя закрыла глаза, будто уснула. Вздрогнула и слабым голосом попросила:
– Простите, дяденька…
Марик засуетился. Открыл шкаф, порылся в аптечке, но ничего кроме бинтов и йода не нашел. Бросился к двери:
– Катя, погоди, я быстро!
Он открыл дверь и чуть не закричал от страха, уткнувшись в выпирающий живот высокой темной фигуры, от которой пахло вином и специями. «Ионыч!» – мелькнуло в голове у Марика. Но это был дедушка. Выглядел он встревоженным. На поясе у деда висела кобура с пистолетом.
– Деда… – прошептал Марик. – Деда, ты чего?
Дед посмотрел в глубь комнаты. Марик проследил его взгляд, вспыхнул и умоляюще зашептал:
– Деда, я ничего… ничего такого ей не сделал, вот те крест… и не собирался, ей-богу!
Дед положил руку мальчику на плечо:
– Успокойся, внук. Я знаю. Ты девочку обижать не станешь.
– Я глупостей наговорил, и ей стало плохо. Тут моя вина, признаю.
– Всё будет в порядке, – сказал дед ласково.
– А чё ты с пистолетом, деда?
– На всякий случай, – бросил старик Пяткин.
Повернулся к девочке:
– Катенька, ты как?
– Спасибо, дедушка, мне уже лучше.
Марик отрывисто выдохнул, резко обернулся. Катенька сидела в кресле, вытянувшись как струнка, бледная, но с живым блеском в глазах, с легким румянцем, быстро возвращающимся к впалым щекам.
Дед подошел к Катеньке, погладил по голове. Девочка потянулась за сухой и теплой морщинистой рукой, словно котенок. Марику почудилось, что она мурлычет.
– Сложно тебе пришлось, кроха, – ласково сказал дед. – Ну ничего: думаю, скоро всё образуется. Есть у меня знакомый инспектор по делам несовершеннолетних, честнейший человек, вот такой! – Он показал Катеньке большой палец. – Не какой-нибудь проходимец. Уж я за тебя похлопочу, будь уверена.
– Деда, а где эти… – Марик уставился на пистолет. – Неужели ты их…
– Не говори глупостей! – грубо приказал дед и чихнул. Достал платок, смачно высморкался и прогундосил: – Почтенный Ионыч с другом Федором пошли спать в комнату для гостей. Кажется, они немного перебрали вина.
Марик скривился.
– Как бы ни было, они наши гости, – сказал дед. – Так что будь добр, учись сдерживать эмоции.
– Прости, деда, – прошептал Марик.
– Девочка переночует с тобой в комнате, – сказал дед, кашляя в шарф. – Надеюсь на твое благоразумие.
– Конечно, деда.
– Запрись на ночь, – подумав, сказал дед. – И никому не открывай, кроме меня. Понял? Что бы ни стряслось, никому не открывай. В случае чего, свяжись с кем-нибудь по сети, пусть вызовут милицию.
– Связи с сетью нет, деда. Буря.
– Тогда будем уповать, что ночь пройдет гладко.
– Ты считаешь, что они… – прошептал Марик, косясь на девочку.
– Я ничего не считаю, – бросил дед, прижимая платок к покрасневшему носу. – Но с такими людьми надо держать ухо востро. – Он наклонился к Марику и сказал очень тихо, чтоб Катенька не услышала: – Ты сам видел, во что они превратили несчастного ребенка. Если до крайности дойдет, разрешаю воспользоваться пистолетом, который лежит у тебя в нижнем ящике стола. Но это только в самом крайнем случае. В самом, слышишь! Ради игры вздумаешь с огнестрелом побегать – вздую. Понял, внук?
Марик кивнул:
– Конечно, деда. Я не подведу.
– Вот и умница.
Дед перешагнул порог.
Замер. Обернулся.
– Спокойной ночи, ребята, – сказал ласково.
– Дяденька! – Катенька подбежала к двери, остановилась, не зная, как выразить словами спутанные мысли. Помяла край футболки в кулаке и прошептала, пряча глаза:
– Дядя Ионыч хороший. Заботится обо мне. – Она радостно вскинула голову. – А дядя Федя как-то купил мне альбом и акварельные краски, и я рисовала картинки, но дядя Ионыч увидел альбом и… – Катенька опустила голову и выдавила: – Дядя Ионыч хороший.
– Конечно, кроха, – нежно сказал дед, погладил Катеньку по голове и вышел. Марик подошел к двери и закрыл на засов. Заныли половицы под дедовыми ногами. Потом дед ступил на лестницу. Марик и Катенька стояли и слушали, как Пяткин грузно спускается по скрипучим ступенькам и иногда сморкается в платок, и Марик подумал, что дедушка уже очень старый. Крепкий, но старый, и ему недолго осталось жить, и скоро Марик останется совсем один, если не считать осточертевших туров и старого пса Балыка – как он там, кстати? А как туры? Вдруг испуганное непогодой животное выкопается из земли и поднимет кого-нибудь из собратьев на рога? А если… Марик помотал головой, прогоняя скверные мысли, и преувеличенно бодро произнес:
– Не волнуйся, всё будет хорошо!
– Хорошо, дяденька.
Марик взял засмущавшуюся Катеньку за руку и подвел к своей тахте:
– Будешь спать здесь. А я – в кресле.
– Но разве удобно спать сидя, дяденька? – Катенька вспомнила ночевку в вездеходе, и ее передернуло.
– Кресло раскладывается. – Марик улыбнулся. – И волшебным образом превращается в кровать.
Катенькины глаза засияли:
– Правда, волшебным?
Марик засмеялся:
– Шучу я, дуреха!
Катенька потупилась.
– Видишь маленькую дверцу в углу, возле секретера? Там ватерклозет и раковина. На полке две зубные щетки, одна совсем новая, в пластике, не распакованная, можешь ее взять. А я почищу зубы старой.
– Почистишь зубы? – Катенька виновато посмотрела на Марика.
– Ты что, блин, зубы никогда не чистила? – спросил мальчишка. Он попытался пошутить: – Даже я, внук фермера, погонщик туров, чищу зубы каждый день…
Катенька улыбнулась. Улыбнулась той самой улыбкой, которая совсем недавно обожгла Ионыча. Марика улыбка заставила покраснеть от стыда – он ощутил смутную вину перед девочкой.
– Я никогда не чистила зубы, – произнесла Катенька.
– Это несложно, – сказал Марик. – Я научу. – Ему пришло в голову, что если Катенька завтра-послезавтра уедет с Ионычем, это умение ей не пригодится. Марику стало тошно от такой мысли, и он кинулся в ватерклозет. Взял с полки щетку и зубную пасту.
– Вот, смотри: выдавливаешь пасту на щетку посредством нажатия пальцами на край тюбика, а потом… – Он провел щеткой по зубам. – Вот так… туда-сюда… ну… понимаешь?
Катенька зажала рот ладошкой и захихикала.
Марик улыбнулся, неловко почесал затылок щеткой.
– Ну а чё… – пробормотал он. – Прикольно…
– Прикольно, – согласилась Катенька с улыбкой. – Очень-очень прикольно!
Марик, обрадованный тем, что удалось развеселить девочку, положил щетку на место и кинулся к компутеру.
– Щас я тебя еще кое-чем удивлю! Ты, наверняка, ничего подобного не видела! Вот смотри, что мне один друг из Есенина понаприслал… видюшки с настоящими смертями от несчастных случаев! Вот дядька в канализационный люк упал, смотри, как подбородком забавно шандарахнулся… идиот, правда? А вот тетка переходила дорогу, на нее чуть велосипедист не наехал, она отпрыгнула и – хрясь! – под машину. Ужас, правда? А вот мужика на стройке катком переехали… или вот еще, мужик скворечник вешал, с дерева упал и спиной прямо на решетку… кошмар, да?
Марик обернулся. Катенька смотрела мимо видеоящика.
«Дурень, – мелькнуло в голове у Марика. – Такие гадости девчонке показывать… тоже мне, удивил».
– Я, в общем-то, не хотел ничего такого… – буркнул он. – Хотел мультяшку включить…
Катенька молчала.
Проклиная себя за проявленную в неподходящий момент кровожадность, Марик прошептал:
– Ты это, блин… прости.
Катенька спросила:
– Дяденька, а почему у вас на картинках только взрослые дяденьки и тетеньки умирают? А дети как же?
– Ну… – Марик почесал нос. – С детьми тоже, наверно, несчастные случаи приключаются… но это как-то неправильно, видюшки с мертвыми детьми смотреть…
– Почему неправильно?
– Ну чё там… – Мальчишка совсем растерялся. – Как это можно так… дети, они ж, блин, маленькие, не выросли еще… а на них смотреть, как умирают. Лучше уж совсем не смотреть. Нельзя смотреть, вот и все дела, и думать об этом тоже нельзя, неправильно. Поняла?
– Поняла, дяденька.
– Ну ладно, – сказал Марик. – Ты иди зубы чисти и там всякое… а я пока за компутером посижу, порублюсь во что-нибудь.
– «Порублюсь»? – переспросила Катенька.
– Ну… пошпилю, в смысле. В «Старпера», например.
– В «Старпера»?
– Ну… это такая компутерная игрушка, клевая. Про сумасшедшего старика, который путешествует по зоне и всех стреляет, и думает, что все в зоне – мертвяки, а на самом деле это обычные люди. По ней, кстати, много книжек написали, фантастических, целую серию. У меня почти все есть! – похвастался Марик. – Вон, на полках стоят. Дед из самого Толстого привозит.
Катенька помялась и тихо попросила:
– Дяденька, вы не выключайте компутер, когда ляжем спать. Мне очень приятно, что он светится рядышком. – Катенькины глаза сами засветились, как крохотные видеоящики. – Пожалуйста!
Марик кивнул.
Глава одиннадцатая
В ночи раздался голос Ионыча, вялый с похмелья, кровоточащий от унылой мысли, терзавшей ржавым саморезом нетрезвый разум:
– Как же мы так, Феденька? Встали на путь разбоя и преступления.
Сокольничий зашевелился под одеялом. Сел на кровати, схватился за голову:
– Тарелка в том повинна, Ионыч, как пить дать. Мы с тобой люди верующие, положительные, по своей воле так бы не поступили.
– Думаешь?
– Недавно проверял тарелку и знаешь, что услышал? Стук какой-то! Точно тебе говорю: то стучали механизмы, предназначенные для управления нейронными сетями наших мозгов!
– Так я и думал… – пробормотал Ионыч потрясенно. – Нейронными сетями управляют, ироды, свободу поступка на корню душат.
– То-то и оно, Ионыч. То-то и оно.
– Ладно, черт с ней, с тарелкой. Мы ведь, если задуматься, не праведников убили, а так, шваль, мерзейших госчиновников, бюрократов.
– Орудия мы с тобой, Ионыч, орудия в руках божиих, по-другому и не скажешь. – Федя сокрушенно покачал головой и почесал заскорузлую пятку через дырку в носке. – Но не всякий праведник нас поймет. И в Китеж-град путь нам уже закрыт.
Ионыч поднялся, заглянул в окно – снаружи бушевала, ломаясь о крепкие стены, непогода. Ионыч заложил руки за спину, прошелся по комнате.
– Праведники не поймут, – согласился Ионыч. – Они, праведники эти, привыкли чужими руками жар загребать.
Федя вздохнул:
– Делаем за них всю грязную работу, а они еще и недовольны.
– Вот, к примеру, старик Пяткин, – продолжил Ионыч. – Праведный вроде старикан. А с меня триста рубликов сколотил самым бессовестным образом. И где, спрашивается, благодарность за то, что мы черную работу за него сделали, чтоб он чистеньким оставался, перед всевышним незапятнанным? Где благодарность, я спрашиваю?
Сокольничий долгое время молчал. Видно было, что со словами Ионыча он не совсем согласен. Старик Пяткин пришелся по душе добросердечному Феде. В конце концов, не так часто встретишь человека, который тебя и накормит, и напоит, и переночевать оставит. А триста рублей… а что триста рублей? Они за вечер наели и выпили хозяйского больше чем на триста; пожалуй, что и на пятьсот. Особенно Ионыч старался, бочонок красного вина с корицей выдул, наверное. А корица – приправа редкая, с самой Земли поставляется.
– Федя, – позвал Ионыч сердито. – Ты не слушаешь меня?
Сокольничий вздрогнул:
– Слушаю, Ионыч, слушаю. Просто задумался: не поджидают ли нас в Пушкино. Вдруг пропажу Владилена Антуановича уже обнаружили?
– Думаешь, Пяткин догадался о чем-то и сдал нас?
Добрый Федя ничего такого не предполагал, но все-таки сказал, чтоб лишний раз не гневить Ионыча:
– Видимо, так.
Ионыч подошел к стулу, взял брюки, решительно сунул ногу в штанину.
– Ты куда, Ионыч? – спросил Федя.
– Надо потолковать с этим Пяткиным. Хочу проверить, правда ли он о чем-то догадывается…
– Дык ночь на дворе! – Сокольничий покосился на будильник. —
– Пол четвертого времени; спит он еще.
– Зато я не сплю, – заявил Ионыч. Сунул под ремень пистолет, а сверху надел теплый вязаный свитер.
Сокольничий молча наблюдал за его приготовлениями.
– Если что, спеши на выручку, Феденька, – сказал Ионыч. – Тут такое дело, сам понимаешь. Мало ли что может произойти!
Сокольничий кивнул закрывшейся двери, примостил голову на мягкой подушке и мгновенно уснул.
Ионыч не успел сделать и пары шагов по коридору, как заметил черный силуэт у окна. Пригляделся: женщина. Красивая. Белокожая, царственной осанки, в черном платье с глухим воротником, в изящных бархатных сапожках с серебряным напылением. Женщина стояла, сложив руки на груди, и смотрела в заледенелое окно. Ионыч подошел к ней, замер, принюхиваясь: от красавицы пахло шанелью. Ионыч давно не разговаривал со зрелыми женщинами и не знал, с чего начать даже самый обыденный разговор. К тому же он совершенно не ожидал, что в доме живет еще кто-то, кроме деда и внука Пяткиных, и оттого почувствовал полнейшее смятение.
– Красиво, – сказала женщина печально. – Смертельно красиво. Танец холодной смерти, ядовитый пляс искрящих снежинок – всё это так завораживает!
– Весьма завораживает, – согласился Ионыч робко.
– Вы знаете, что местный снег губителен для человеческого организма? Что, в отличие от снега на Земле-матушке, этот снег кроме воды содержит вредные для здоровья канцерогенные добавки?
Ионыч почесал макушку. «Дама-то интельгентная попалась!» – подумал он с уважением и некоторой опаской.
Сказал:
– Я что-то читал об этом, госпожа.
– Современные люди так мало читают! – Женщина печально вздохнула. – Это так меня беспокоит! – Она прижала руку к сердцу.
– Вы совершенно правы, уважаемая… – заикаясь, пробормотал Ионыч. – Тут я с вами спорить не буду: не читают; не хотят, собаки, читать.
– Зачем вообще нужно спорить? – Женщина закрыла глаза. – Споры отдаляют людей друг от друга. Почему люди не примут одну точку зрения, единственно верную?
– Простите, почтенная, – вежливо сказал Ионыч, – я – человек простой, в философии не силен, но тут с вами соглашусь на сто процентов: споры нафиг не нужны. Не переношу, когда со мной спорят, убить такого спорщика готов!
– Мы с вами понимаем друг друга, – помолчав, прошептала женщина. – Я ощущаю смутное родство с вашей простой русской душой.
Ионыч почувствовал, что краснеет.
– Как вас зовут? – пробурчал он.
– Ах, разве это имеет значение? Здесь, на чужой планете, вдали от матери-Земли мы нашли друг друга; к чему нам имена? клички? звания? Зачем все эти несущественные символы собственного бессилия перед могуществом природы? Разве мы не можем сойтись в танце страсти без ненужных имен?
Ионыч из слов незнакомки понял, что пора переходить к более активным действиям. Он сделал шаг к красавице, намереваясь заключить ее в сладкие объятья, но в этот момент в коридоре зажегся яркий свет.
– Анна!
Отморгавшись, Ионыч увидел, как старик Пяткин насильно уводит незнакомку. Ноги женщины заплетались, она бормотала под нос: «Это судьбоносная встреча… боги предначертали…», но сопротивляться не пробовала. Пяткин без слов затолкал женщину в пустую сумрачную комнату, запер дверь на ключ. Изнутри послышалось мелодичное пение.
Ионыч почувствовал себя обделенным.
– А чего это вы, почтенный Пяткин? – спросил он с раздражением. – Мы тут, между прочим, беседовали; о высоком, кстати.
Старик повернулся. Шарф, закрывавший нижнюю половину лица, чуть сбился, стало слышно хриплое стариковское дыхание.
– Это моя дочь, – сказал старик. – Анна – мать Марика.
– Ваша дочь? – удивился Ионыч. – Я думал, она умерла.
– Моя дочь не в себе, – сказал Пяткин. – Она больна душой, и я вынужден держать ее взаперти, вдали от посторонних глаз.
– Не кажется ли тебе, почтенный Пяткин, что это несправедливо? – спросил Ионыч, мысленно представляя Анну в интересном виде – в неглиже и на качелях, окруженную желтыми одуванчиками. – Твоя дочь – свободный человек и имеет право поступать, как пожелает.
– Моя дочь в таком состоянии, что кто угодно может воспользоваться ее доверчивостью для удовлетворения самых низменных потребностей, – резко ответил старик. – Не тебе меня судить, почтеннейший.
Ионыч после слов об удовлетворении низменных потребностей чуть не лопнул от похоти. В его мысленных представлениях Анна сидела на качелях совершенно голая и бросалась в него сочными вишенками, а Ионыч в ответ кидал в Анну березовые веточки. Они беззаботно смеялись; пели птички, по деревьям скакали зайчики.
– Простите, уважаемый Ионыч, – пробормотал Пяткин, отворачиваясь. – Я не должен был этого говорить.
Ионыч потянулся рукой за пояс. Пяткин вздрогнул, бросил на него быстрый взгляд.
Они вытащили пистолеты почти одновременно. Черные зрачки огнестрельных чудовищ смотрели друг на друга ехидно и не без предубеждения. Голубые искры плясали на белоснежном стволе Пяткина, а ствол Ионыча оставался черным, холодным и маслянисто поблескивал – как нефтяное пятно.
– Я мог оставить вас выживать снаружи, – медленно произнес старик. – Но я так не поступил. Я знаю, в тебе мало благодарности, почтенный. Но прояви хотя бы каплю благоразумия: в этом узком коридоре сложно промахнуться. И, клянусь богом, даже если ты нажмешь на спуск долей секунды раньше, я успею выстрелить тоже. К тому же…
Ионыч испугался спокойного голоса старика. Испугался до такой степени, что его указательный палец дрогнул и против воли нажал на спусковой крючок. Бах! Старик замолчал на полуслове и, сипло каркнув, завалился на спину. На белой майке в районе тощей груди вспухло темное пятно.
– Соврал, ирод, – пробормотал Ионыч, роняя пистолет на пол. – Соврал, не успел выстрелить… – Ослабевшие ноги не выдерживали крепкого мужицкого тела, и Ионыч опустился на колени. Перед глазами танцевали красно-коричневые пятна. – Но как убедительно набрехал, пес шелудивый: у меня чуть инфаркт не случился…
В коридор выскочил сонный Федя. Охнул, подхватил Ионыча под мышки, поднял и прижал к стене. Ионыч всхлипывал: такое с ним случилось впервые за много лет. Несколько раз в него целились и стреляли, но ни разу Ионыч не испытывал такого звериного ужаса, как после спокойных и уверенных слов старика Пяткина; никто с ним до сих пор так не разговаривал.
– Ну что ты, Ионыч… – бормотал сердобольный Федя, рукавом вытирая Ионычу слезы. – Понимаю, жалко негодяя, чуткое у тебя сердце, но ведь он наверняка первый направил на тебя ствол…
– Первый, – промямлил Ионыч. – А я только в целях самозащиты…
– Какой подлый удар в спину со стороны этого Пяткина! – возмутился сокольничий. – Пригрел, опоил, а потом – гад! – пристрелить пытался.
Ионыч медленно приходил в себя. Поднял пистолет, сунул за пояс.
Сказал:
– Этот Пяткин мало того что убийца, так еще и маньяк. Представь, Федя, он держит взаперти собственную дочь в целях насилия над ее личностью.
– Каков подлец! – выдохнул Федя. – А я его выгораживал… Прости, Ионыч! Да кабы я знал…
– Прощаю тебя идиота. – Ионыч похлопал Федю по плечу. Подошел к старику, пнул в бок.
Кажется, сломал ребро.
Чуток полегчало.
– Он ее насиловал, а я всё видел, – не моргнув глазом, соврал Ионыч. – Такого надругательства над женским телом я стерпеть, конечно, не смог и вломил ублюдку промеж глаз. Мой коронный прием, ты с ним хорошо знаком, Федя. Подлец умолял меня на коленях не рассказывать внуку о факте насилия, предлагал крупную взятку, но разве мог я обещать, что скрою ужасную правду? Тогда шелудивый пес Пяткин стал угрожать мне пистолетом.
Федя перекрестился:
– Каков негодяй! Такие, как он, ни бога ни света не знают, а убить для них, что таракана раздавить – раз плюнуть. Повезло тебе, Ионыч, что вообще жив остался.
– Редкостный подонок, – согласился Ионыч, роясь у Пяткина в карманах. – А вот, кстати, и ключи. Сейчас мы освободим несчастную женщину. – Похотливо тряся ляжками, Ионыч потрусил к двери, за которой тихо пела сумасшедшая Анна.
– Деда?
Ионыч и Федя замерли. В дальнем конце коридора мелькнула резко очерченная тень подростка с пистолетом.
Ионыч растерялся и брякнул:
– О, Маричек, вот и ты! А дедушка твой, как видишь, утомился и заснул прямо на полу. Сейчас мы его разбудим…
– Да-да, разбудим сейчас, – подтвердил сокольничий, прижимаясь спиной к стене, чтоб не попасть под огонь.
– Со мной часто такое бывает, – сказал Ионыч, пытаясь нащупать рукоятку пистолета. – Иду себе по бульвару, никого не трогаю, вдруг раз: спать захотелось. А если хочется, то почему бы и не поспать? Особенно если лето, а день выдался душный, ленивый.
– Всегда надо делать то, что хочется, – дрожащим голосом подтвердил сокольничий. – Иначе ячмень на глазу вскочит или изжога начнется – такая есть русская примета.
Марик медленно поднял пистолет. Ионыч заскрежетал зубами:
– Ты чего это вытворяешь, негодник? Шутить со мной вздумал?
Мальчишка выстрелил в Ионыча, не целясь. Пуля чиркнула по стене, с глухим стуком ударила в дверной косяк. Посыпалась труха, щепки. Запахло чем-то терпким, дурманящим, кисловато-сладким. Ионыч вытащил пистолет, неторопливо прицелился. Мальчик развернулся и побежал.
Пока страх гнал его, он мог бежать очень долго и без устали. Но страх растворялся, а в душу по капле, словно яд, вливалась ненависть. «Эти вонючие турища только что убили деда!» – мелькнуло в треснувшем сознании мальчика.
Марик остановился, повернулся…
Левую руку словно кипятком обожгло. Хлопца развернуло, бросило к стене. Боль прокатилась от плеча к кисти жгучей лавиной. Ионыч приближался к нему с пистолетом в руке. Лицо у него было белое, глаза белые, руки белые и совсем не дрожали – как у робота; Ионыч привиделся Марику меловым отпечатком на черной стене, и мальчишке стало безумно страшно. Он дернулся, побежал. Ионыч нажал на спусковой крючок: осечка. Марик, не обращая внимания на боль в раненой руке, забыв о пистолете, влетел в свою комнату, захлопнул и запер дверь на засов. Без сил опустился на пол, лицом к двери, вспомнил о пистолете, поднял его и прицелился в дверь. Бросил взгляд вправо: перепуганная Катенька сидела на кровати, укутавшись ватным одеялом до подбородка. Глаза у нее были безумные, белые, почти как у Ионыча.
– Сейчас-сейчас… – прошептал Марик, дернул рукой и скривился от боли. Прошептал: – Ты не бойся, выдюжим.
Он поднялся и подошел к шкафу. Скинул с полки на пол бинты, схватил бутылочку йода. Зубами сдернул резиновую пробку, прикусил и вылил йод прямо на рану: пуля пробила руку насквозь чуть ниже локтя. Кровь в ране будто вскипела. Марик закричал и едва не проглотил пробку. Уронил пузырек, и йод пролился на ковер.
«Дед отругает… – мелькнула мысль. И тут же: – Нет, не отругает, не сможет больше отругать».
Марик наглухо перебинтовал плечо. Рыча, зубами разорвал бинт, кое-как затянул узел. Взглянул на застывшую от страха Катеньку: подумал, что надо было попросить ее перебинтовать. Впрочем, Катенька находилась в таком состоянии, что вряд ли смогла бы помочь.
Мальчишка через силу улыбнулся:
– Ты не бойся. Нам бы только до Драконицы достучаться… или еще до кого. – Марик сел за компутер. – Достучимся, блин, расскажем, что тут, и порядок. Возьмут твоих опекунов тепленькими. – Мальчик попытался подключиться к сети. – Важно не паниковать. Дед говорил, что самое главное в напряженной ситуации, успокоиться и найти возможности. – К сети подключиться не получалось. – Ч-черт… – пробормотал Марик, щелкая курсором манипуляшки по кнопке «Соединить». – Ну же! Давай! Давай!!!
В дверь вкрадчиво постучались.
– Мальчик, открой… – попросил Ионыч медовым голосом. – Надо разрешить недоразумение. – И тут же, зло: – Твоему деду плохо, у него случился сердечный удар! Ты что, свиненок, совсем не заботишься о погибающем родственнике?
– Это твой внучатый долг! – добавил сокольничий неуверенно.
– Внучавый, – поправил Ионыч.
– Внуческий. Кажется, так правильно.
– Заткнись, Федор.
– Проваливайте! – закричал Марик, не оборачиваясь. – У меня пистолет! Я выстрелю, если попытаетесь войти!
Он продолжал жать кнопку.
Соединить-соединить-соединить.
«Успокойся, Марик. Подумай».
Соединить-соединить-соединить.
«Важно думать. Проверить, всё ли учел. Убедиться, что поступаешь правильно. Думать».
Соединить-соединить-соединить, блин!
Сзади послышался шорох. Марик развернулся вместе с креслом.
Катенька трясущимися руками двигала засов.
– Катя, – прошептал потрясенный мальчик. – Ты же… – Он направил пистолет на девочку. – Прекрати сейчас же или я… я выстрелю, будь уверена!
Девочка посмотрела на него и улыбнулась. Той своей милой и искренней улыбкой, которая так крепко впечаталась в память мальчика.
– Катенька, девчоночка, открой дверь, – вкрадчиво позвал Ионыч. – Твой дяденька пришел, молока тебе принес.
– Катя, пожалуйста, – прошептал Марик, целясь в девочку. – Пожалуйста, не надо.
Катенька замерла.
– Катя, если это грязное турище зайдет сюда, оно убьет меня… – прошептал мальчик. – И тебя тоже. Ты что, не понимаешь?
Молчала Катенька: не двигала засов, но и не отпускала.
Во второй раз позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес.
Катя потянула засов.
– Катя, нет!
В третий раз, с особенным психологическим нажимом, позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес!
– Катя!
– Простите, дяденька. – Девочка обеими руками схватила засов, уперлась ногами в пол и отодвинула. Дверь с грохотом распахнулась, Катеньку отбросило к стене. Марик не верил глазам: она все-таки предала его!
А он так и не выстрелил.
Пуля как оса вонзилась ему в правое плечо: раздробила металлическим жалом кость. Марику показалось, что он ныряет в забвение, как в бочку теплого турьего молока, но тут нахлынула боль: горячим потоком обварила тело и за шкирку втащила в сознание. Мальчик жалобно вскрикнул и повалился на пол вместе с креслом; пистолет выпал из руки и отлетел под тахту.
– Свиненок. – Ионыч вошел в комнату, огляделся: острым, словно заноза, взглядом зацепился за мальчишку. Его глаза как тупые столовые ножи вспарывали Марику душу. Тяжелораненый хлопец попытался встать: Ионыч ударил его ботинком в живот. Марик скрючился на полу.
– Больно, свиненок? А вот будешь знать, как во взрослых стрелять!
– Нехорошо это, во взрослых стрелять. – Сокольничий Федя покачал головой. Увидел на столе наручные часы с кожаным ремешком, украдкой схватил, поднес к уху, послушал и, удовлетворенно причмокнув губами, поглубже затолкал в карман.
– Турища вонючие… – прошептал мальчик. – Чтоб вы сдохли! – Перед лицом смерти он хотел вести себя стойко и невозмутимо, как взрослый мужчина, но у него не получалось: ярость и боль захлестывали с головой.
– Что ты сказал?
Ионыч пнул Марика в бок. Мальчик закричал. Ионыч наклонился, пошарил рукой под тахтой, вытащил пистолет.
– «MARIK». – Ионыч поглядел на рукоятку. – Именной. Дед из тебя убивца растил, штоль?
– Вот они, плоды современного воспитания. – Федя возмущенно покачал головой. – Забывают о традициях, за модой гонятся. Модно из ребенка убивца растить – они и растят. А потом что? Катаклизмы на соседей обрушивать станете?
– По всей стране вспышки насилия из-за неправильного воспитания, – сказал Ионыч, глядя в видеоящик. – Что это у тебя тут? Съемки несчастных случаев? Насмотрелся дряни в тырнете, да, свиненок?
– Это тут не при чем… – прошептал Марик, покраснев. – А дед не растил из меня убивца, он хотел, чтоб я мог защитить дом от таких турищ, как вы…
– «Туфищ как фы», – противным голосом передразнил Ионыч. Подошел к сидящей на полу Катеньке. – А ты чего? Чего смотришь, вертихвостка? Продала дружка, да? – Катенька непонимающе смотрела на Ионыча. – Доносчику – первый кнут, – процедил Ионыч, схватил Катеньку за волосы и потащил в ватерклозет: девочка не упиралась, только на глазах у нее выступили слезы от внезапной боли. Ионыч макнул ее лицом в унитаз. – На, подавись! – Катенька булькнула. – Ну, пей! Иль не по вкусу? – Катенька молчала. Ионыч отпустил ее, прошептал: – Руки об тебя марать неохота, доносчица подлая. – Катенька сползла на пол, закашлялась, хватаясь за горло. На пол полилась вода, пахнущая лимоном.
– Хорошее средство для устранения неприятных запахов, – сказал Федя, принюхиваясь.
Ионыч уставился на него.
– Из унитаза пахнет цитрусом, – объяснил сокольничий. Зашел в ватерклозет, взял с полки банку с чистящим средством. – Надо бы название запомнить. Хорошее, похоже, средство. – Сунул средство в карман. – Потом перепишу название.
– Не смейте обижать Катю! – закричал Марик, поднимаясь. Руки его повисли как мокрые ветошки. Но Марик твердо решил, что сможет забрать у Ионыча свой пистолет и застрелит его. Он даже успел в деталях это представить. Сделал шаг. Сокольничий отшатнулся, прижался спиной к полке, уронив на пол стаканчик с зубными щетками, испуганно моргнул.
