Текст книги "На звук пушек (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

И все же, немецкая кавалерия действовала инициативней и агрессивней французской, которой Устав, созданный на основе действий в Алжире, предписывал держаться компактной массой и не отрываться от основных сил.

На основе разведданных Бомон предложил, а Шеварди согласился, изменить порядок следования батареи, предусмотренный уставом.

Впереди батареи теперь всегда должен был следовать передовой дозор, состоящий из нескольких передовых групп конников, имеющих подзорные трубы и бинокли. Благо разгромленный немецкий эскадрон снабдил их не только трофейными лошадьми, но и тремя биноклями хорошего немецкого качества. Своей подзорной трубой пришлось поделиться так же Деруле и самому Бомону. Забрали бинокль и убитого лейтенанта.

Похоронили убитых, собрали трофеи, среди которых были повозки с запасами эскадрона[7]. Своих раненых оставили на попечение местному фермеру. Получивших ранения немцев передали их здоровым товарищам, с которых взяли подписки о неучастии в дальнейших боевых действиях.

И отправились дальше, не забывая о разведке и о фланговом охранении.

Выдвижение одинокой батареи без какого-либо прикрытия навстречу вражеской кавалерии? Это безумие!

Но Шеварди решил, и Бомон его поддержал, что встреча с небольшими разъездами не представляет для них опасности. Столкновение с эскадроном, при условии заблаговременного обнаружения противника, тоже не беда. Даже кавалерийский полк можно изрядно пощипать, если встретить его на подготовленной позиции. Тем более, что кавалеристы не имели артиллерии.

И батарея двинулась сквозь ливень по размокшей лесной дороге навстречу армии вторжения.

[1] В 1870-м году термин «диверсионный отряд», «диверсия» имели иное значение, чем в более поздние времена, и имели значение «отвлечения внимания противника, ослабление его сил». Так рейд атамана Платова во время Бородинской битвы был типичной диверсией. Изменения в использовании этого термина к современному значению, произошли как раз во время войны 1870–1871 гг.

[2] Германские (как и французские) уланы имели на вооружении пику, саблю и револьвер.

[3] В реальной истории эшелон с понтонами в целости и сохранности достался германцам, в числе прочего захваченного снаряжения, и использовался немцами по назначению, для переправы через французские реки.

[4] Ouvrir le feu – на французском языке означает: «открыть огонь», но имеет и другое значение «взять первым слово».

[5] В более позднее время с помощью электропривода скорострельность Гатлинга была повышена до 3000 выстрелов в минуту. Но в конце 19 века – начале 20 века такой темп стрельбы был излишен.

[6] Кибела – античная богиня, олицетворение природы, мать богов. Пан – бог скотоводства и плодородия. Эрос (Амур, Купидон) – бог любви, подручный Афродиты. Венера Каллипига (Венера с прекрасными ягодицами) – статуя Афродиты из Золотого дворца Нерона, чей образ часто встречался во французской литературе и поэзии 19 века (Рембо, Бальзак, Мопассан, Лафонтен и другие). К ее образу так же часто обращались художники и композиторы.

[7] В прусской армии в 1870 г. в Лотарингии приходилось 2 повозки на батальон или батарею и 3 повозки на эскадрон.

Глава 11. Труба Вьонвиля

Франция, Лотарингия, Вьонвиль, 16 августа 1870 г

Утром батальон позавтракал, чем бог послал, и стал готовиться к маршу. Однако скоро поступил приказ, что выступление откладывается. Артиллеристы по соседству вновь стали устанавливать палатки. А коноводы повели лошадей на водопой. Офицеры батальона отправились решать вопросы снабжения и узнавать о свободных вакансиях в корпусе. Гаспар озаботился проверкой обмундирования и снаряжения подчиненных. Марш по грязи не прошел даром обуви. Ботинки многих солдат нуждались в ремонте, и с этим надо было что-то делать. Гаспар и другие сержанты роты в результате непродолжительного совещания разошлись, чтобы выявить среди подчинённых бывших сапожников и обувщиков, и узнать что надо для быстрого ремонта, и где это можно достать. Обувь на войне иногда важней ружей. Сражения случаются не каждый день, и даже не каждую неделю. А вот маршировать пехотинцам приходится беспрестанно.

Приходили в гости артиллеристы. Поинтересовались, кто, откуда и почему? Заодно просветили, что французские кавалеристские патрули встречают только немногочисленных конных разведчиков бошей. Скорей всего германцы остались на южном берегу Мозеля.

Неожиданно, откуда-то с юго-запада донеслась пушечная канонада. Артиллеристы опрометью побежали в расположения свою части. Сержанты батальона бросились по подразделения, торопливо отдавая приказы на подготовку к маршу и проверяя личный состав. Как на грех ни одного офицера в расположении не было. Все ушли в Резонвиль.

Артиллеристы оказались опытными вояками. Вскоре в их лагере запрягали вернувшихся с водопоя коней в орудийные передки и выстраивались в походный ордер.

На севере показалась какая-то темная масса. Вскоре стали различимы марширующие походные колоны. Необстрелянные солдаты батальона заволновались. Да и сержанты, включая Гаспара, растерялись.

– Боши! Обошли! – раздавалось тут и там.

Требовалось что-то предпринять, чтобы солдатскую массу не охватила паника.

– Боши на юге! – закричал Гаспар, вспомнив то, что недавно рассказывали канониры. – А эти идут с севера. Где наш тыл.

Но слова Дюпона не произвели особого впечатления на солдат. Уважения он добился пока только в своем взводе, а в чужих ротах и вовсе мало кто его знал.

К счастью подоспели офицеры, которые уже успели выяснить одного из проезжавших мимо ординарцев, что это следуют на позиции дивизии третьего корпуса.

– Неужели сегодня будет битва? – интересовался Гренье у ротного капитана.

– Скорей встречный боя, – отвечал Леру. – Надеюсь, что это стычка нашего авангарда с каким-то заплутавшим немецким подразделением. Просто не представляю, как наше командование могло бы не заметить появление крупных соединений противника!

К выстроившемуся батальону подскакал командир батальона и прямо с коня принялся раздавать приказания. Каковы силы противника и их расположение пока не было известно. Но штаб корпуса приказал расположить батареи на возвышенности перед Резонвилем. Ну как возвышение… Скорее пологий, очень пологий спуск в сторону запада, разрезанный двумя лощинами, заросшими редким кустарником и хилыми деревцами. Да среди поля высилась небольшая рощица. Правый фланг опирался на дорогу на Марс-ла-Тур. Левый упирался в лесок, росший на берегах неизвестной речушки.

Вот на этой позиции батальону и предстояло встать в качестве пехотного прикрытия перед батареями. По словам подполковника, им предстояло удерживать фронт в 700–800 метров. Выходило, если вытянуть батальон тонкой линией, по солдату на каждый метр или даже полтора.

– Ну, как удерживать, – сказал Бомуар. – Вряд ли мы сегодня примем участие в сражении. Второй корпус с утра выдвинулся вперед на Вьонвиль. Но впереди противника нет, а позади нас прикрывают форты Меца.

Офицерам не оставалось ничего иного, как согласиться с ним.

– Нет, сражения сегодня не будет, – уверенно повторил подполковник. – А если что… Наши ружья бьют на километр. Батальон с легкостью удержит всю долину перед нашим фронтом.

Прошел какой-то час и выяснилось, фронт придется удлинить вдвое. Часть батарей было решено расположить южней дороги.

– Ничего страшного, – заявил Бомуар. – роты для прикрытия батареи вполне достаточно. Командиры рот изберут подходящие позиции для своих подразделений.

Впереди у деревушек Вьонвиля и Флавиньи клубился дым, был слышен сухой треск ружейных выстрелов, гулкое рявканье пушек. Рассмотреть происходящее из-за дальности не представлялось возможным. Но судя по тому, как нарастал шум битвы, дело принимало серьезный оборот.

По дороге на восток потянулся тоненький ручеек в синих мундирах и красных шароварах, опережая их помчались адъютанты и ординарцы. Навстречу им, поднимая пыль промчали кареты скорой помощи.

В какой-то момент орудийные выстрелы слились в единый гул. Сотни разрывов накрыли позиции, которые наблюдавшие определяли как французские.

Гаспар почувствовал, как в жару его пробрал озноб. Он представил, что там происходит сейчас, в этом аду.

На запад проследовал какой-то важный чин, в окружении свиты. Следом трусило два эскадрона кавалерии. По этому эскорту солдаты поняли, что мимо проезжал скорей всего сам маршал Базен. Следом за ним плотной змеей тянулся полк блестящих гвардейских кирасир. Блестящих в самом прямом смысле. Под ярким августовским солнцем начищенные кирасы и каски сияли так, что было больно глазам. Благодаря чему было легко следить за ними, даже когда колона удалилась километра на три. После кавалерии шли несколько батальонов гвардейцев.

Гастон видел, что кирасиры свернули на черную распаханную землю и пошли навстречу темным шеренгам бошей. Следом за ними, откуда-то сбоку двинулись и уланы, различимые по ярким значкам на остриях пик. Издали казалось, что кавалерия идет слишком медленно. Едва ли не шагом. Но наверняка это было не так. Темные шеренги окутались дымом, который становился все гуще и гуще. Конники скрылись в этом дыму, оставив на поле несколько тел. Время тянулось изнуряюще медленно, отмеряемое ружейными залпами, едва слышными сквозь гул канонады.

Дым стал рассеиваться, но Дюпон нигде не видел блестящих всадников. За дымом виднелись лишь темная линия врагов.

– Этого не может быть! Этого не может быть! – повторял рядом лейтенант Гренье, наблюдавший за атакой в бинокль. Лицо его было бледным.

– Вон они! – указал Гапар на мелькнувшие за деревцами сполохи солнечных зайчиков.

И действительно чуть поодаль от места атаки виднелось облако пыли, в котором временами можно было разглядеть блеск кирас.

Ни Дюпон, ни Гренье не могли видеть и знать, что остатки двух французских кавалерийских полков беспорядочно бегут, преследуемые брауншвейгскими и вестфальскими гусарами фон Редена. Через несколько минут они выскочили прямо на наблюдательный пункт Базена, и французский главнокомандующий неожиданно для себя оказался в самом центре кавалерийской рубки. К месту схватки на выручку маршалу примчалась кавалерия из-за холмов. И вот уже настала очередь германцев панически отступать. Спустя несколько минут, чтобы довершить разгром передовой позиции французов двинулись с места бранденбургские кирасиры, уланы и гусары. За ними шлезвиг-голштинские уланы и гусары. Но на поле боя появились французские гвардейцы, и противоборствующие стороны отхлынули друг от друга, уступив место пехоте.

Однако гвардейцев было недостаточно для полноценной атаки. Сам гвардейский корпус в этот момент только разворачивался к югу от Резонвиля. А те батальоны, что сопровождали маршала Базена, попятились назад и заняли оборону.

К месту битвы двинулись две «парижские» дивизии корпуса Канробера, все, что у него было в распоряжении. Артиллерия 6-го корпуса получила приказ сменить позиции и поддержать огнем пехоту. Следом за артиллерией двинулись и роты пехотного прикрытия.

Дюпону стало не до наблюдения за ходом битвы.

Вскоре пушки выехали на очередную «возвышенность», едва на полтора-два метра выше, чем поле перед ней и приготовились к стрельбе.

Дивизиям 6-го корпуса поддержка требовалась как никогда! На них сосредоточился огонь всей артиллерии противника, всех 15 батарей, которыми тот располагал. Германцы ухитрились в течении некоторого времени удерживать темп стрельбы до 10 выстрелов. Наступающие колоны попросту таяли среди разрывов германских фугасных снарядов.

Увы! Французы не могли похвастаться подобной скорострельностью. Да и с дальности со стальными пушками Круппа они не могли состязаться. Немецкие батареи оставались вне досягаемости французов. Поэтому бронзовые дульнозарядные орудия сосредоточили огонь на Вьонвиле, стремясь облегчить пехоте захват селения. В котором можно было укрыть от огня противника, а затем уже ударить на досаждающие батареи.

На севере уже были видны густые массы войск. К полю бою направлялись новые французские войска, силами не менее корпуса. Это движение было замечено командующими обоих сторон. Французам нужно было продвинутся еще совсем немного, а потом удержаться в Вьонвиле. Дальнобойные французские ружья выкашивали немецкий строй так же, как германская артиллерия французскую пехоту.

Наступил критический момент боя.

И в этот момент на поле во фланг наступающих французов выскочило несколько упряжек германской конной артиллерии, и сразу же осыпали пехоту картечью, выкашивая их как траву. Еще несколько германских орудий начали обстрел французских батарей.

А через несколько минут в обескровленный фланг парижан ударили мекленбургские кирасиры и уланы из бранденбургской марки.

*

В общем строю улан скакал и молодой фендрих Эрих фон Вальд, пришедший в полк уже после объявления войны. Однополчане удивились бы, что не смотря на молодость и невеликий чин, граф Эрих фон Вальд цу Бергофф успел выполнить несколько поручений начальника осведомительного отдела Большого Генерального штаба Юлия Верди, а позже состоял при Военном кабинете короля Пруссии Вильгельма I. Но Эрих был скромен и не тщеславен, он ни хвастался, ни своим аристократическим происхождением, ни связями. В полку он тянул лямку как все, отправившись на войну добровольцем. В боях и рейдах во вражеские тылы граф проявил себя как храбрый и, не смотря на молодость, хладнокровный воин, за что был награжден Железным крестом. Но сейчас ему предстояло самое большое испытание. Атака, шансы на возвращение из которой были мизерны.

Было страшно. Было страшно, как не было ни во время выполнения заданий военной разведки, ни во время рейдов. Юность, не то чтобы не ведает страха, она попросту не думает о смерти. И страхи юных совсем иные, чем у зрелых или старых людей. Но сейчас возможность не вернуться из боя, возможность умереть, вдруг стала вдруг из отдаленной гипотетической возможности вполне очевидной реальностью. А это было совсем иное ощущение, отличное от тех, что охватывали во время рейда или стычки, когда риск бодрит, заставляет бежать быстрей кровь в жилах. Нет, нет, нет… Это иное – три, а то и все десять против одного – это будет скачка в один конец.

Страх леденил кровь, наливал свинцом мускулы… И Эрик стал вспоминать, как он мечтал о славе. Как переведясь из Гёттингенского университета в Оксфорд, читал стихи Теннисона об атаке легкой кавалерии. Ведь он же мечтал тогда о том, чтобы так же скакать в конной лаве на врага… Мечтал? Вот она твоя мечта! Сбылась…

Лощина кончилась, теперь ничто не укрывает от врага… Сигнал горна! Атака!

Закричали братья-уланы, пришпоривая коней, криком изгоняя страх, вводя себя в состояние боевого безумия. Вперед!

Долина в две мили – редут недалече…

Услышав: «По коням, вперед!»,

Долиною смерти, под шквалом картечи,

Отважные скачут шестьсот.

Преддверием ада гремит канонада,

Под жерла орудий подставлены груди —

Но мчатся и мчатся шестьсот. [1]

*

Удар вражеской кавалерии, скрытой до самого последнего момента ложбиной и клубами пушечного дыма, был неожиданным и мощным. Пехота попросту не сумела вовремя отреагировать. Строй французов был прорван, управление войсками оказалось нарушено. Пехота в растерянности смешалась на поле. А немецкие кавалеристы уже атаковали батареи.

Гаспар увидел, как из клубов дыма вырвались закованные в кирасы всадники, прошли как нож сквозь масло через французские ряды и вот уже мчатся прямо на него.

Дюпон растерялся. Он не знал, что положено командовать в таких случаях и вообще что делать. Его мысли метались не находя решения. А рослые кирасиры на громадных конях были все ближе и ближе.

– Каре! Всем выстроить каре! – буквально вопил капитан Леру, переживший немало конных атак за время службы в Алжире.

Но под его командой были не ветераны прошлых лет, а необученные новобранцы. Слово «каре», если что-то и значило, но как выполнить команду они не имели ни малейшего понятия. Кто-то разрядил винтовку в наступающую лаву, кто-то застыл как замороженный, а кто-то бросился бежать.

– Кто жить хочет – ко мне! Штыки перед собой! Стрелять, когда приблизятся! – стал командовать Дюпон, увидев, как вокруг нерешительно топчутся его подчинённые, а стоящий рядом лейтенант не знает какую команду отдать. – Стреляйте в морду лошадям, ребята! Пугайте их штыками! Лошади умные! На острое не сунутся, а выстрела испугаются.

Верными были его команды или следовало поступить как то иначе, Гаспар не думал. Надо было просто что-то делать, а не обреченно ожидать прихода смерти.

Минута! И всадники уже почти рядом!

– Пли! – крикнул Дюпон.

Несколько следующих его действий слились в одно движение. Гаспар и сам не ожидал от себя подобной прыти. Он разрядил винтовку в сторону врага, дернул за рукав лейтенанта, убирая того с пути занесшего саблю кирасира, отбивает винтовкой удар, а сам колет в ответ. Но враг промчался мимо, и укол пришелся в круп лошади, отчего та дернулась куда-то сторону. Секунда-другая, и лава проскакала мимо, обрушившись на батарею.

Как ни странно, из тех, кто встал рядом с Дюпоном погиб только один, и еще двое были легко ранены.

Но оглянувшись вокруг, капрал увидел, что батальона, как боевой единицы нет. Солдаты разбегались во все стороны. Сохранилось всего несколько островков строя вокруг офицеров. В основном, вокруг более опытных ротных командиров. Раздавались стоны раненых. На удивление многие получили не ранения холодным оружием, а ушибы. Убитых было не столь много. А вот правее, куда пришелся удар уланов, в одном месте лежало сразу несколько тел, пронзенных пиками.

С батарей доносились крики и звон оружия. Там шла рубка.

– Зарь… Кхе-кхе! Заряжай! – от перенесенного горло пересохло и отказывалось издавать звуки.

В этот момент Гаспар обратил внимание на собственную винтовку. Удар прусской сабли пришелся на затвор, приведя тот в негодность.

– Проверить штаны! – уже более громко скомандовал Дюпон. – У всех сухо?

В ответ на немудренную шутку раздались нервные смешки.

– Все помнят, что наши ранцы остались за орудийными позициями? – продолжил Дюпон. – Шагаем за мной! Строй не терять! Держаться вместе! Стрелять по команде!

– А куда мы? – робко спросил ближайший солдат.

– Вечером жрать захочется? – вопросом на вопрос ответил Дюпон. – А припасы-то в ранцах.

На самом деле, Гаспар не имел ни малейшего желания геройствовать. Но позиция, выбранная для пушек, пусть там даже гарцуют сейчас проклятые боши, ему казалась более надежной, чем открыток поле, где он чувствовал себя голым. Тем более выбор был простым. Идти на батарею, и попробовать отбиться там от конников, которым мешают пушки, передки, зарядные ящики и прочая артиллерийская мутатень. Или оставаться среди ровного поля и все равно быть атакованным кавалерией. Была еще возможность отправиться вперед под германские бомбы, но и в этом случае их ожидала кавалерия. В общем, как ни крестись, а десятину отдай!

Тут Дюпон вспомнил, что рядом как-никак есть офицер:

– Какие приказания, лейтенант?

Но отдать приказания Гренье не успел. Ситуация опять изменилась. Германские кирасиры и уланы, подчиняясь сигналу трубы, отхлынули назад. Но в это раз они скакали без строя, преследуемые французской конницей. Конная лава прошла в стороне, от солдат Дюпона, сбившихся в кучу и ощетинившихся штыками. Когда рослые кони уже пронесли мимо своих седоков, Гаспар дал команду стрелять.

Поразили они кого из врагов было не понять, но в лошадей поцелили точно! Две из них упали. Один из всадников, в смешном уланском шлеме, ловко соскочил с седла и побежал дальше. А вот второму повезло меньше, видно он сильно ушибся, и теперь ошалело ворочался на земле.

*

Эрих фон Вальд пришел в себя оказавшись в расположении германских войск. Он придержал коня, оглянулся. Рядом были его товарищи по атаке, уланы, кирасиры. Те, кто выжил. Кто-то припал к фляге, кто-то обессилено свесился на гриву жеребца, кто-то вообще соскользнул с коня на землю, кто-то плакал и не стеснялся слез. Кто-то сидел с остановившимся взглядом, никого и ничего не узнавая, а кто-то наоборот хохотал и заговаривал со всеми, делясь остротой пережитых эмоций и радостью от ощущения жизни. Эскадронный командир с лицом, искаженным гримасой, держал в руке изрешеченное пулями полковое знамя, которого раньше у него не было. А знаменной группы полка нигде не было видно. Не увидел Эрик и многих своих товарищей по эскадрону.

Так завершилась знаменитая «смертельная скачка Бредова».

В будущем атака двух кавалерийских полков, спасших немцев от разгрома в этой битве, получит свою долю заслуженной славы и свою каплю злословия. Увы, «Турба Вионвиля», стихотворение Фердинанда Фрейлиграта, посвященное этому подвигу, не получило всемирной известности, как «Атака легкой кавалерии» Теннисона. И хотя «Труба Вионвиля» с момента написания помещалась во все германские хрестоматии, в остальном мире даже не сделали ни одного нормального перевода. Хотя популярность «атаки Бредова» среди в военных специалистов была необыкновенной. Этот единственный пример удачного кавалеристского наступления перевесил все неудачи конницы, и продлил существование этого вида конницы на несколько десятилетий.

*

Как черт из табакерки вынырнул капитан Леру. Живой и здоровый.

– Строится, все строится! – привычный ор ротного, сразу же пробудили строевые инстинкты солдат.

От роты осталось чуть больше половины. Уж сильное впечатление произвела конница на желторотиков, значительная часть которых рванула куда глаза глядят, подгоняемые животным ужасом. Ротный надеялся, что к вечеру они придут в себя и влекомые голодом явятся в роту.

Леру прошел вдоль строя, внимательно всматриваясь в лица солдат. Высматривал что-то ведомое только ему. Напротив Гаспара он остановился и молча потрепал по плечу. После чего принялся раздавать короткие и ясные команды.

Гаспара и его отделение выставили короткой цепью в боевое охранение. Гаспар только попросил разрешение выбрать себе исправное оружие, вместо приведенного в негодность в бою. Благо на позиции валялось несколько брошенных винтовок.

Остальные принялись оказывать помощь раненым, отправили связных-делегатов в другие роты батальона и на батарею.

За этими заботами их застал адъютант привезший приказ на возвращение на исходные позиции.

Приказ он отдал капитану Леру, так как подполковник Бомон был убит германской бомбой.

Где-то далеко на западе вновь разгорелась перестрелка и загрохотали орудия. Но за дальностью никто не мог различить, что там происходит, а доложить им никто не догадался.

По дороге проехал со свитой какой-то генерал, или даже маршал. Это был командир 6-го корпуса Канробер, но солдаты его не узнали.

Канробер свернул к месту недавнего столкновения и стал смотреть на поле, сплошь усеянное телами в синих мундирах.

Один из штабных, пораженный живописной и ужасающей картиной, не удержался от возгласа:

– Всё синее, как льняное поле!

– Только там не цветочки, а лежат мои солдаты! – в бешенстве прошипел маршал, и развернул коня.

А битва за Вьонвиль продолжалась. Подошедший корпус Ладмиро атаковал противника, и двигаясь как каток захватил Марс-ла-Тур и двинулся дальше на юг, охватывая германский левый фланг. Вновь судьба битвы повисла на волоске. Захватив лежащую перед ними деревню Тромвиль, французы взяли бы противника в кольцо. Но командующий 2-й дивизией корпуса, шедшей в авангарде, не имел никаких приказаний на этот счет. И даже не представлял, какие силы ему противостоят. К слову, это был дядя лейтенанта Гренье, недавно получивший повышение и назначение на дивизию.

Командир корпуса тоже не имел никаких приказаний от командующего армией, кроме общего указания отбросить немцев. Ладмиро послал адъютантов узнать о планах командования. А пока приказал своим дивизиям замедлить движение.

Эта задержка стоила в дальнейшем французам победы.

Если бы французы знали, что им противостоит всего один немецкий корпус! Но они не имели представления о силах противника! Чтобы судить об уровне главнокомандующего Рейнской армии и понять глубину пропасти, в котором оказались французы, достаточно сказать, что в этот день маршал Базен искренне возмущался гражданскими властями, которые не предупредили его о приближении противника! А его штаб занимался чем угодно, но только не планированием боевой работы. От этого ревнивый Базен решительно отстранил своего начальника штаба, взвалив на того всякие мелкие административные проблемки.

У немцев с планированием дела обстояли лучше. Но главное, войска имели установку: идти на звук пушек и вступать в бой. Услышав гул канонады, 10-й германский корпус повернул на север и скорым маршем двинулся к месту битвы. К несчастию немцы тоже пренебрегли разведкой и наткнулись прямиком на пехотинцев Ладмиро, которые отдыхали на травке в ожидании новых приказов. Это были как раз солдаты дивизии Гренье.

Французы, пользуясь преимуществом своих ружей Шасспо, открыли беглый огонь по плотным колонам германцев, ринувшимся в штыковую атаку. Ни один пруссак не сумел преодолеть расстояние, отделяющее их до позиций французов. Оставшиеся в живых залегли и пытались укрыться от беспощадных пуль. Палочки-выручалочки, в виде круповских пушек, в этот раз у пруссаков не оказалось. Им нечем было ответить на огонь противника.

А затем французы построились и под команды своих офицеров и барабанный бой двинулись вперед. К ним присоединились батальоны 1-й дивизии генерала Сиссе.

Прусаки побежали.

Начальник штаба 10-го корпуса, будущий преемник Бисмарка на посту канцлера Германии, полковник фон Каприви, наблюдая это бегство принялся палить бумаги своего штаба, чтобы они не достались французам.

Чтобы спасти положение, командующий 10-м немецким корпусом бросил вперед все 16 кавалерийских эскадрона, бывшие в его распоряжении. Вся эта масса своим ударом должна были остановить продвижение французов. Или хотя бы задержать их.

На острие отаки шли гвардейские драгуны. Но в этот раз эффекта неожиданности, как у Бредова, не получилось. Драгуны, оказавшись под огнем пехотных колон и понеся потери, отхлынули назад. А кирасиры и уланы, увидев столь неласковый прием, отвернули в сторону.

И в этот момент…

И в этот момент генералы Гренье и Сиссе поучили приказ командования на отход на исходные позиции. И неважно, что приказ был отдан из неверного виденья обстановки еще до появления 10-го немецкого корпуса, и не учитывал удачную атаку и возможность успешного обходного маневра.

С времен Бонапарта во французской армии офицеров и генералов приучали к мысли, что высшее командование знает, зачем отдает тот или иной приказ. Исполнителям следует только его выполнять. Это принцип был эффективен во времена Наполеона-дяди, гениального полководца, умеющего видеть ситуацию на несколько ходов вперед. Но во времена Наполеона-племянника, не блиставшего полководческими талантами, и его маршалов, прежний принцип дал сбой. Во Франции не оказалось полководцев подходящего масштаба.

Вот что отличает бошей, так это их упрямство и настойчивость. Получив в лоб при фронтальной атаке, германцы проскакали вдоль фронта и опять ударили. Попытавшись обойти левый фланг французов. На выручке пехоты Гренье бросил свою конницу. Тоже самое сделал чуть позже генерал Сиссе, а затем и остальные дивизионные генералы. А затем бой вела уже вся кавалерия корпуса. Все новые и новые кавалерийские части подходили то с французской, то германской стороны.

Разгорелось эпичное кавалерийское сражение, в котором сошлись с каждой стороны тысячи бойцов. В последующие года это столкновение будет вдохновлять десятки и даже сотни германских и французских художников. Но в общем, эту героическую свалку можно было бы охарактеризовать словами генерала Пьера Боске, наблюдавшего знаменитую атаку легкой кавалерии под Балаклавой: «Это великолепно, но это безумие, а не война!»

Солнце клонилось к закату, но бой вновь разгорелся по всему фронту. Кавалерия французская отчаянно рубилась с кавалерией германской. Пехота палила. Пушки грохотали. Но к этому времени управление боем было утрачено как с одной стороны, так и с другой.

К вечеру к месту сражения прибыл прусский кронпринц Фридрих-Карл Прусский с двумя свежими корпусами. Он принялся раздавать приказания, пытаясь организовать общее наступление, но довольно быстро оставил это занятие. Позже он признавался, что все что он мог делать в этот день, это переживать, получая разрозненные донесения с поля битвы.

С наступлением темноты сражение окончательно прекратилось. Потери французов составили 14 тысяч, немцы потеряли шестнадцать. Обе стороны считали себя победителями.

Впрочем, поводов для гордости у немцев было больше. Они не только удержали Вьонвиль (или Вионвиль в германской традиции), но и прусская кавалерия доказали таки свое превосходство. Французские конники услышав звук трубы, призывающий вокруг знамени, прекратили рубку, и это можно было считать за отступление.

В донесениях в ставку короля и в Берлин написали, что единственный германский корпус преградил путь всей французской армии. И это позже вошло во все школьные учебники.

Хотя в каждый отдельный момент битвы у Марс-ла-Тура и Вьонвиля, немцы имели двойное преимущество над французами или обладали равными с ними силами. Сперва две дивизии Фроссара против четырех дивизий корпуса Альвенслебена, потом две дивизии Канробера против тех же четырех немецких. Потом четыре дивизии Ладмиро против сперва четырех, а затем восьми немецких дивизий.

Рассказывая об этом сражении, историки в подавляющем большинстве приводят такие цифры: в 80000 у немцев и 150000 у французов. Но при этом они забывают, что 150 тысячная Рейнская армия существовала только на бумаге. Русский военный наблюдатель Анненков, прикомандированный к германской армии и хорошо осведомленный о состоянии дел по обе стороны фронта, писал, что штаб Мольтке оценивает все французские силы у Меца в 100 000, а в армии Мак-Магона в 40 000 штыков. И Анненков согласен с этой оценкой, добавляя, что большинство французских дивизий не укомплектовано, а если и соответствуют штату, то их батальоны разбросаны по всей стране, а не сосредоточены в одном месте. Впрочем, это никак не оправдывает императора, его министров, депутатов и всех тех, кто привел страну и армию к такому состоянию, а потом попытался переложить вину на армейцев.

Что касается германской армии, то ничья у Марс-ла-Тура, которая стала победой, была одержана не талантом Фридриха-Карла или Мольтке, а стойкостью генерала Константина фон Альвенслебена и его солдат, удерживавших Вьонвиль целый день и сумевших ввести в заблуждение Базена относительно своей численности.