Текст книги "На звук пушек (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18. Бойня номер три

Франция, Лотарингия, Гравелот – Сен-Прива-ла-Монтань, 18 августа 1870 г

Полководец без армии. Вот кем себя чувствовал генерал Штейнмец. Собственно, почему чувствовал, он и был командующим армией, но без этой самой армии, которая или частью легла по дороге на Сен-Юбер, или частью бежала и теперь не была ни на что пригодна.

После фиаско в долине Моне Штейнмец отправил донесение в Резонвиль, в Главную квартиру, большую часть которого составляли просьбы к королю послать еще подкрепления. Но подкрепления не шли. Тогда он отправил адъютанта, и еще одного… Но пока безрезультатно.

Из корпусов еще не вступивших в бой и остававшихся в резерве, ближайший к Гравилоту, где находился штаб Штейнмица, был III-й корпус Альвенслебена в Верневиле. К сожалению, этот корпус принадлежал Второй армией. И командующий Первой армией никак не мог придумать причины, по которым можно было бы затребовать себе чужие войска.

К тому же, Мольтке, одержимый идеей флангового обхода, наверняка препятствовал в отправке этих частей в распоряжение старого генерала, которого явно недолюбливал. Эта неприязнь имела корни еще в 1866-м году, когда какой-то доброхот передал начальнику прусского Генерального штаба искреннее удивление Штеймеца тем фактом, что у Пруссии, оказывается, есть какой-то Генеральный штаб, возглавляемый неким Мольтке. Быть бы старому воину в опале и отставке, но он пользовался уважением и поддержкой у генералов и офицеров.

Штейнмец нервничал и накручивал себя, а ответа все не было.

Но вдруг…

Ох, уж эти «но вдруг», «неожиданно» и «внезапно»! Как с ними ни борются во всех штабах, тем не менее составляют важную часть жизни военных.

Одним словом, ответа все не было… Но вдруг неожиданно очередной адъютант, отправленный в Главную квартиру узнать: ну что там с резервами, привез сообщение, что видел приближающийся к Резонвилю II-й корпус генерала Франзецкого в составе четырех дивизий с артиллерией.

Новенький свеженький корпус, еще не побывавший в боях! Конечно, свежим его можно назвать условно. Как ни как назвать корпус проделал долгий многодневный поход. Зато прямиком с Германии! Не потерявший ни одного солдата, кроме тех, что натерли ноги в переходах. Да уж как-нибудь до Сен-Юбера дойдут. Войны выигрывают ноги! Поэтому и судьба солдата шагать, куда прикажут генералы.

Ободрённый известием, но до крайности раздражённый долгим ожиданием и необходимостью опять упрашивать и ждать, Штейнмец хотел лично отправиться в Главную квартиру, чтобы лично встретиться с королем. Но получил, наконец, личное послание его величества.

Вильгельм I тоже пребывал в дурном расположении духа. Его совсем не радовали потери в прусской гвардии, где он лично знал множество офицеров. И это он еще не знал о том, что происходило в Сен-Прива на закате! Это раздражение было настолько сильным, что ощущалось даже в нервном почерке королевского секретаря, которому была надиктована записка. Послание было коротким, всего несколько слов, и довольно путанным: «Поскольку высоты когда-то удерживались нашими войсками, а затем были потеряны, необходимо предпринять все возможное для их возврата». И размашистая подпись, напоминающая штормовые волны в бурлящем море.

Мольтке, присутствовавший в тот момент, когда король диктовал секретарю свое разрешение на новую атаку, промолчал. Хотя и ожидал от этого наступления еще большие потери, чем раньше, с тем же нулевым результатом. Он не стал вмешиваться и возражать двум старикам, известных своим раздражительным нравом. Придворная или политическая интрига часто нуждается в не меньших жертвах, чем военные операции. Штейнмец возглавлял армейскую оппозицию лично ему, Мольтке. И все убитые и раненные должны были лечь в копилку неудач строптивого генерала, и когда-нибудь свалить его своей тяжестью. Зато Мольтке одобрил решение короля, отправится в Гравилот и лично наблюдать сражение. Это вполне отвечало целям начальника Генерального штаба.

Получив разрешение на атаку, Штейнмец приказал командующему VIII корпусом генералу Гёбену[1] собрать в кулак все имеющиеся резервы, всех уцелевших в предыдущей бойне и вновь отправить их по дороге на Сен-Юбер, не дожидаясь прибытия II корпуса. Тем более французские батареи и стрелки замолчали, и у командующего I-й армией вновь появилась надежда, что противник отступил.

Гёбен возмутился. Он был уверен в бесполезности нового наступления. Более того, так же как Мольтке он считал, что атака опять обернется катастрофическими потерями. Но в отличие от Мольтке он молчать не стал.

– Мы посылаем их на бойню! – заявил генерал прямо в лицо командующему армией.

– Выполняйте! – рявкнул в ответ Штейнмец, взбешенный таким неуважением к его чину и стратегическому таланту.

И Гёбен отправился выполнять приказание.

К этому времени прибыла артиллерия II-го корпуса. Но на склонах Гравилота, плотно заставленных пушками, нашлось свободное место только для двух батарей. Извещенный об этом Штейнмец одобрил предложение своих штабных сменить часть батарей на свежие, а те, что освободились, отправить на усиление атакующей пехоте. Тем более, что в Сен-Юбере, у удерживающих этот пункт подразделений оставалось всего три орудия при единственном передке и почти иссякшем запасе снарядов.

Когда прусские солдаты поднимались на восточный склон долины Моне шишаки их касок и штыки стали поблескивать в заходящем солнце алыми искрами, а мундиры наступавших окрасились в траурно-кровавый цвет. Французы в Москве и Пуэн-дю-Жур смотрели на заполонившие долину массы войск, но не стреляли.

Но стоило войскам втянуться в узкое дефиле, их встретили залпы в упор. Вновь ожила французская артиллерия, молчавшая до самого последнего момента, и каждый ее залп выкашивал целые просеки в рядах прусаков.

Паника охватила войска, уже пережившие сегодня кошмар долины Моне и обреченные испытать его вновь. Стоило кому-то крикнуть: «Мы пропали!», как исчезли среди подвергшихся обстрелу батальонов и сплоченность, и дисциплина, и мужественность, позволявшие этим самым солдатам стойко переносить обстрел при Шпихерне. Безумный ужас охватил и людей и лошадей, все помчались обратно, вниз по склону, давя и калеча друг друга. «Как снежная горная лавина», – так описали позже это бегство германские газеты.

А в это время с запада под барабаны и звуки горнов в долину Моне спускались дивизии генерала Франзецкого. Стройные батальоны маршировали мимо стоящего на возвышении Вильгельма I, окруженного множеством генералов свиты, среди которых выделялись своим представительным и властным видом Бисмарк, Мольтке и Роон.

Эта троица влекла за собой всю прусскую армию, всю Пруссию, Северно-Германский Союз и южно-германские государства, по пути к созданию Германской империи. И сейчас на пригорке они стояли так, будто подталкивали престарелого уставшего короля к известной им цели. Собственно, так оно и было на самом деле. Хотя и в переносном, аллегорическом смысле.

Присутствие короля и высокого начальства заставило солдат забыть об усталости, выравнивать ряды и четко ставить ногу. Передовые батальоны уже вступили в долину, а мимо короля все шли и шли войска.

Авангард II-го корпуса, еще под впечатлением встречи с королем, неожиданно для себя увидел несущуюся на него людскую массу. Не различив в сумерках мундиры, померанские батальоны быстро выстроились в боевые порядки и встретили бегущие остатки VII-го и VIII-го корпусов дружными залпами, приняв их за французов.

Но беглецов это не остановило. Они мчались дальше, расталкивая препятствующих их бегу и думая лишь о том, как оказаться подальше от проклятой долины. Батальонам Франзецкого пришлось буквально продираться через этот поток. То и дело, то тут, то там вспыхивали перестрелки между различными частями, принадлежащими к разным немецким корпусам.

«Все развалилось подобно карточному домику. Такой паники до полной утраты самоконтроля редко можно наблюдать даже на войне. Если бы французы продолжили бы нас преследовать, мы все остались бы в этой долине», – писал позже анонимный очевидец, чье письмо с фронта напечатали берлинские газеты.

Однако на самом деле, никакой контратаки французов не было. Никто отступавших… точней бежавших с поля боя не преследовал. Немцы стреляли в немцев.

Корпус Франзецкого занял позиции вдоль ручья Моне, давшего название долине, и приготовился к отражению атаки красноштаников. Но те затаились на своей стороне долины, скрытые наступившей темнотой.

Пользуясь затишьем и скрываясь под плащом густых сумерек, Гёбен провел в Сен-Юбер 32-ю бригаду генерал-майора Рудольфа фон Рекса. Сменив, наконец, храбрый гарнизон этого аванпоста. Сен-Юбер остался в руках немцев. Впрочем, его никто и не атаковал.

А кошмар долины Моне все еще не завершился.

Селевый поток беглецов, сметая всё и вся на своем пути, добрался до Гравилота и пронесся по его улицам, освещаемый сполохами непонятно как вспыхнувшего в селении пожара.

Пораженный Вильгельм I, только что наблюдавший стройные ряды германских войск, идущие на восток, теперь видел бегущее на запад стадо, охваченное животными инстинктами.

Никто не успел опомниться, как взбешённый король, у которого и так весь день было скверное настроение, одним прыжком соскочил вниз, в эту бурлящую толпу и принялся раздавать удары саблей направо и налево. При этом изрыгая самую грубую площадную брань, характеризующую это стадо трусливых баранов. Король живо описал извращенный процесс зачатия и рождения мерзавцев, а также многообразие сексуальных впечатлений, ожидающих этих дамочек в мундирах в самом ближайшем будущем.

Офицеры свиты, опомнившись, окружили короля и увлекли его в безопасное место, опасаясь, что обезумевшие солдаты, многие из которых даже в бегстве не бросили оружие, могут нанести вред монарху. Кроме того штабные боялись, что на плечах отступающих в Гравелот ворвутся французы.

В долине Моне не было слышно выстрелов ружей и злобного рявканья пушек. А темнота не позволяла увидеть, что там происходит. И эта тишина пугала больше чем грохот битвы.

В удрученном состоянии свита короля вернулась в Резонвиль, не уверенная в состоянии дел на левом фланге и не имея никаких сведений о положении на правом фланге, но надеясь, что вечерние известия из Сен-Прива будут радостней, чем утром.[2]

*

А под Сен-Прива шла рубка, которую позже назовут самым большим кавалерийским сражением войны. Сражением, в которое оказались вовлечены кавалерийские части пяти немецких и трех французских корпусов. Всего около восемнадцати тысяч германцев и двенадцати тысяч галлов.

Впрочем, столкновение конных масс было не единственным сражением, развернувшемся на пространстве в пятиугольнике Аманвилье – Абонвиль – Сен-Мари – Ронкур – Маренго, в центре которого находилось Сен-Прива.

Началось все с того, что несколько батарей из дивизии генерала Сиссе, наблюдая в прямой видимости ворвавшихся в Сен-Прива прусских гвардейцев, выкатили пушки на прямую наводку и обрушили на них град шрапнели.

Прусская артиллерия не могла оставить этой наглости без ответа и обстреляла французов. Неожиданно к веселью подключилась резервная армейская артиллерия и почему-то обстреляла северную околицу Сен-Прива, уже занятую саксонцами. Саксонцы решили, что огонь ведется с южной околицы, где, наверное, еще могли быть красноштанники, но вместо французов обстреляли прусских гвардейцев, которые к этому часу и так понесли фантастические потери. Свою лепту внесли французские пушки гвардейской артиллерии и орудия шестого корпуса, уверенные что в Сен-Прива только враги.[3]

Князь Гогенлоэ носился от батареи к батарее требуя прекратить огонь. Помчались во все стороны ординарцы и вестовые с приказами: прекратить, прекратить… Но долгие пятнадцать минут германские батареи обстреливали собственных пехотинцев.

На развалинах Сен-Прива, где шли рукопашные схватки, сражение не затихло даже под массированным артиллерийским огнем. Несколько минут участок земли в пятьсот на семьсот метров напоминал жерло извергающегося вулкана. Огонь, дым, стальной град осколков, летящие во все стороны куски тел, щебень и пыль. И среди этого ада одержимые жаждой смертоубийства люди продолжали тыкать в себе подобных заостренными железками, будто мало той смерти, что несли с собой снаряды. Французов было меньше, но они сражались с яростью обреченных. Впрочем, пруссаки и саксонцы в этот день им ни в чем не уступали.

Опали последние разрывы огненного безумия, немецкие офицеры навели порядок на своих батареях. Но французские пушки и не думали умолкать. И снаряды продолжили рваться на улочках деревеньки, не разбираясь кто гибнет от их осколков: французы или германцы. Огонька добавили и подкрепления из войск северогерманских земель. Они не стали лезть в кучу малу, а остановились у окраин, ведя залповый огонь по всему, что двигалось среди домов, не различая в сумерках по кому стреляют.

Казалось, еще несколько минут, и в Сен-Прива не останется ничего живого. И Победа-Ника увенчает своим венком немцев, которые сумеют овладеть ключевым пунктом, пусть даже и непомерной ценой[4].

Однако конники Ладмиро, внесли свои изменения в ожидаемый сценарий событий. Просто прямо за их спинами в этот момент из леса стали выходить полки гвардейской кавалерии, эскадрон за эскадроном. И командиры конных полков, томившиеся в ожидании позади Аманвилье, поняли – вот оно, настало! И будучи порывистыми как всякие конники, не пожелали отдавать гвардейцам честь начать атаку. Тем более, что и объект для атаки нарисовался как нельзя кстати. Пушки прибывшего армейского артиллерийского резерва бошей, выдвинулись слишком близко к месту боя и не имели прикрытия. Повторив тем самым утреннюю ошибку канониров Манштейна. Ошибка врага – возможность для смелых. Марш, марш! Впереди полетела легкая конница, гусары первой бригады. За ними, набирая скорость для таранного удара, драгуны второй бригады. Стремительным броском гусары ворвались на позиции вражеских батарей. А драгуны завершили разгром, вырубив прислугу батарей, избежавших внимания их товарищей.

Прусские гвардейские кирасиры, наблюдая атаку легкой кавалерии, восприняли слишком близко к сердцу выходку лягушатников. К тому же они все еще горели стремлением поставить точку в споре кто лучше, не оконченном при Марс-ла-Туре два дня назад. И командир гвардейской кавалерии генерал Карл фон дер Гольц вполне понимал и разделял ожидания своих молодцов.

В войне с Францией участвовало сразу несколько представителей многочисленного и воинственного рода фон дер Гольцев. Если не считать кузена Роберта, пошедшего по дипломатической линии, но, тем не менее, находящегося при Главной квартире, все остальные были боевыми офицерами. Среди фон дер Гольцев один был адмиралом на Балтике, а три генералами. И все сухопутные фон дер Гольцы находились сегодня здесь, на поле между Гравелотом и Сен-Прива. Правда, один из них штабной. Большая умница, но при штабе, хотя и армейском. Зато другой командовал пехотной бригадой в 7-м корпусе и сражался в этот момент на правом фланге. Там же сражались еще двое фон дер Гольцев, не доросших пока до генеральских лампас.

А вот сам Карл, во главе свой блестящей гвардейской кавалерии, сегодня выполнял исключительно представительские функции. Подобно кузену Роберту. Прусская гвардия погибала, а ее кавалерия безучастно наблюдала за гибелью своих товарищей. Что после этого они скажут родным погибших и своим детям? А доведись и им тоже попасть на пир в Вальхаллу, как смотреть в глаза тех, кто лег на этом поле? Элита прусской кавалерии роптала, недовольная отведенной ей ролью, но дисциплинировано ожидала, когда придет приказ преследовать бегущего врага. День кончался, а враг все еще оставался на своих позициях. И не думал бежать.

Но вот пришло время и коннице показать, на что она способна. Никаких пехотных каре, никаких митральез и пушек, издали расстреливающих кавалерию! Честная сталь, против честной стали. Все честно: у кого крепче рука, лучше выучка, больше мужества – тот и победил.

Две лавы, дивизия на дивизию! Сошлись… И сразу смешались, разбившись на одиночные поединки. Звон клинков, крики, ржанье жеребцов, кусающих друг друга.

Французская гвардейская кавалерия двинулась следом за конниками дивизии Легранда. Обошли по дуге сражающихся конных собратьев, смяли походя какую-то пехотную часть на марше и ударили по подходящим кавалерийским бригадам X-го корпуса. В отличие от других немецких корпусов, Х-й, собранный из войск мелких княжеств, не имел в своем составе кавалерийской дивизии. Зато при двух его пехотных дивизиях было по конной бригаде. Всего: три полка ганноверцев, два вестфальцев и по одному от Ольденбурга и Брауншвейга. Увы, бригады были созданы из отдельных полков буквально перед войной. Каждый полк был неплох сам по себе. Но вместе, как одно соединение, они не обладали достаточной слаженностью и не имели опыта совместных действий. Это сказалось во время войны 1866-го года, это сыграло решающую роль и сейчас.

Гвардия победила!

Французские гвардейцы легко опрокинули сборную солянку. А удар тяжелых прусских гвардейских кирасир опрокинул легких гусар.

После чего гвардейцы принялись выяснять отношения уже между собой.

А кавалерия шестого корпуса в это время попыталась повторить успех своих товарищей из четвертого, атаковав саксонские пушки, но были вынуждены прекратить атаку, наткнувшись на саксонские резервы, подтягивающиеся к Сен-Прива. Возвращение назад было невозможно, и французы продолжили скачку дальше на северо-запад, огибая Сен-Прива, преследуемые саксонскими конными гвардейцами, уланами и гусарами. Преследуемые и преследователи ворвались между сражающимися гвардейцами, образовав уж вовсе невообразимое месиво, без строя и управления, где каждый был сам за себя.

Безумие продолжало распространяться. Саксонские пехотные резервы вместо того чтобы атаковать позиции под Маренго, где ожидал их Канробер двинулись на Сен-Прива. С юга, навстречу им устремилась французская дивизия Сиссе, пользуясь тем, что Манштейн оставил попытки завладеть Аманвилье, и видя, что в Сен-Прива еще не все решено. Туда же, в Сен-Прива, уже в сумерках направил гвардейские дивизии Бурбаки.

Десятый северогерманский корпус и шестой французский замерли на своих позициях, не понимая, что следует предпринять в сложившейся обстановке. Канробер только распорядился прекратить батареям огонь в сторону Сен-Прива, а пехоте приготовится к возможной контратаке.

Сражение продолжалось какое-то время в темноте, при свете пожаров. Превратившись в рукопашную схватку, без всяких построений и маневров, вернувших к тактике существовавшей в античности и средневековье. Казалось еще немного, и сражающиеся вернутся к временам каменного века, используя винтовки как дубинки и воспринимая врагом всякого чужака.

Но постепенно сражение выродилось в отдельные схватки, а затем прекратилось. Большая часть противников разошлись. Одни на запад, другие на восток. Но среди руин осталось бродить немало тех, кто искал раненных и убитых друзей, раскапывал завалы, не обращая внимания на недавних противников, а то и делясь табаком. Все устали от войны, от бойни, от собственной жестокости. Завтра они опять встанут в строй. А пока они просто устали.

Два десятка пруссаков под командой безусого лейтенанта принялись выносить из горящей церкви святого Жоржа раненных французов[5].

Битва за Сен-Прива завершилась.

[1] Август фон Гёбен, немецкий генерал известный своей храбростью и военным талантом, получил прозвище «Гёбен – вперед!» В его честь был назван германский линейный крейсер времен 1-й мировой войны, воевавший на Черном море в составе турецкого флота.

[2] Описанное выше не является альтернативной историей и вымыслом автора. Описание боя, в частности можно прочитать в книге «Война между Германией и Францией 1870-71» генерала от инфантерии Михневича Николая Петровича, Спб., 1897 г.

[3] В реальной истории все произошло чуть раньше и масштабами поменьше. По неизвестной причине германская артиллерия в течение некоторого времени обстреливала Сен-Прива уже частично занятого к тому время прусскими и саксонскими войсками, сошедшими с французами в рукопашной. Так что это не совсем вымысел автора, автор лишь подсоединил к веселью французскую артиллерию, которая в РИ начала обстрел Сен-Прива самостоятельно и значительно позже германцев.

[4] Военная мысль этого времени утверждала, что основным условием и признаком победы является овладение ключевыми пунктами позиции. Вот за них и шла основная борьба.

[5] В РИ во время сражения за Сен-Прива неизвестный прусский лейтенант приказал своему взводу спасать раненных французов, когда возникла угроза обрушения горящей крыши церкви Сен-Жорж.