Текст книги "На звук пушек (СИ)"

Автор книги: Владимир Барт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Вот оно! – подумал Гренье, почувствовав стеснение в груди. – Вот оно!

Лейтенант опустил бинокль, достал из кармашка часы и посмотрел на положение стрелок, не вполне отдавая себе отчет, зачем это делает.

– Ну что, уже началось? – поинтересовался Дюпон.

– Десять пятьдесят пять, – всматриваясь в часы, произнес Гренье, но затем встрепенулся и ответил сержанту. – Далеко. Еще ничего не различить. Но скорей всего это неприятель.

– А может это наш заплутавший обоз?! – пошутил кто-то из солдат, и окружающие тут же рассмеялись.

– Может хлеб привезут, что нам задолжали уже за четыре дня.

– Этот хлеб уже превратился в галеты.

– Да уж, интенданты нам задолжали.

– Ваши пайки, ребята валяются вдоль дороги от Резонвиля. Что? Не видели?

Жратва и женщины. Что еще может служить темой разговоров солдат. Разве что выпивка. Вечные темы.

А в голове Гернье бухал колокол, и сердце стучало так, что казалось вот-вот выскочит из груди, проломив грудную клетку. Лейтенант посмотрел на подчинённых, удивляясь тому равнодушию, с которым те ожидали новый бой. Он удивился, что солдаты перед лицом неприятеля опять обсуждали еду.

Лейтенанту некстати вспомнилось оскалившееся в каком-то зверском рыке лицо прусского кирасира. И окровавленная голова французского солдата, падающего мертвым недалеко от Гренье.

Лейтенант постарался сделать как можно более невозмутимое лицо и стал всматриваться через бинокль в то место, где по его ожиданиям должны были появиться германские колонны.

Но прошло около часа, прежде чем стало понятно, что часть колон противника движутся по полю, нацелившись в промежуток между французскими 4-м и 6-м корпусами.

Гренье навел бинокль на лагерь соседей, где солдаты еще недавно готовили себе обед, а теперь сбегались от палаток, выстраиваясь побатальонно.

И тут за лесом гулко рявкнули пушки. Среди палаток вспухли клубы разрывов бомб. В обстреливаемом французском лагере суета приняла просто невообразимые размеры. Рушились палатки, опрокидывались котлы с похлебкой, которую так и не довелось попробовать солдатам. Там и здесь лежали тела убитых и раненных. Но постепенно из этого хаоса стал возникать порядок. Батальоны строились, вперед выбежали застрельщики. В сторону немецких батарей, не видимых Гренье из-за рощи, вынеслась конная батарея митральез. Через минуту послышались сперва одиночные выстрелы, затем стрекот «дьявольских кофемолок», а еще через минуту часть французских батальонов бросились вперед.

Лейтенант не мог этого знать, но это были батальоны из дивизии его дяди, и контратака была успешной. Французы нанесли существенные потери противнику, истребив большую часть батарей и даже захватили два орудия. Это знание наполнило бы Гренье гордостью, но сейчас офицера переполняли очень сложные чувства: волнение, тревога, ожидание. Стыдясь своей растерянности в позавчерашнем деле, лейтенант всей душой хотел сегодня проявить себя храбрым и толковым офицером. Но не ощущал той уверенности, которой должен был обладать каждый достойный командир. Так им твердили на лекциях в Сен-Сире.

Со стороны Сен-Прива послышались звуки горна и команды, неразличимые из-за дальности.

– Строиться! – прокричал Гренье.

Оглянувшись он увидел, что два батальона их полка, стоявшие сразу за ними, начали строиться в походные колоны. А одна из рот уже марширует на запад в сторону Сен-Мари. Два батальона сегодня по сути и составляли 94-й полк. По штатам полк должен был начитывать четыре тысячи штыков, а после Резонвиля в списках числилось всего две с половиной тысячи человек. А в реальности, наверно еще на сотню-две меньше, даже если считать всех обозных, которых во французской армии почему-то числили строевыми.

В поле, к тому месту где стояла рота, во главе группы солдат и офицеров торопливо шагал Капитан Леру.

Гренье подтянулся, оправил мундир:

– Выровнять ряды!

Германцы шли большой силой. Не меньше двух дивизий. А возможно и целым корпусом. Пока оценить количество наступающих войск не представлялось возможным. А на западе еще пылили колонны. Не надо было быть военным гением, чтобы понять: боши проводят фланговый обход. А командир корпуса, чтобы затруднить их движение в качестве аванпоста направил в Сен-Мари наличные батальоны 94-полка.

А в Сен-Прива тем временем батальоны корпуса выстраивались в линию. Так же как шестьдесят лет это делали солдаты Великой армии. Канробер решил воспользоваться всеми преимуществами местности, позволявшие использовать устаревшие плотные построения. В этом случае огонь пехоты обещал быть наиболее эффективным. Тем более, что германская пехота не сможет ответить. Пока боши введут в дело артиллерию, французы изрядно проредят атакующие порядки противника, а затем отойдут под защиту строений селения, которые предоставят хоть какую-то защиту. Увы… Даже для проведения необходимых фортификационных работ не было ни никакой возможности.

Канробер не знал, что Мольтке, помня какое опустошающее действие оказывали ружья Шасспо на немецкую пехоту, решил использовать количественное и качество преимущество в артиллерии. Накануне битвы в корпуса был отправлен приказ: «вступать в сражение, введя в бой прежде всего артиллерию». Пехоту рекомендовалось пускать в дело после продолжительной артподготовки, когда германские снаряды расстроят французские ряды.

[1] Тардиф (tardif) сорт винограда, практически исчезнувший после нашествия филлоксеры в середине-второй половине 19 века. Первыми от эпидемии пострадали виноградники Бордо и юга Франции. Те вина, которое мы сегодня знаем как французские, большей частью произведены из новой лозы, полученной в результате прививки европейских лоз к американским. (Имеющим иммунитет к вредителю филлоксере) Сегодня во Франции ведутся работы по восстановлению исконно французских сортов винограда.

[2] Из стихотворения Беранже «Старый капрал».

[3] Солдатами 4-й дивизии 6-го корпуса.

Глава 14. Санта-Мария

Франция, Лотарингия, Сент-Мари-о-Шен, 18 августа 1870 г

В то время как батальоны шагали по дороге, глотая пыль, рота Леру двинулась по тропинке среди полей, выстроившись в колону по двое.

– Сержант, гляньте, вон тех стожков у дороги вчера вроде не было.

– Мало ли, может утром крестьяне сметали.

– Так население все сбежало, в лесах прячется. Одно древнее старье в деревнях осталось.

– Хм, а как это ты вчера видел, что этих стожков тут не было? – поинтересовался Дюпон.

– Так, это… – растерялся солдат, уже проклиная себя за длинный язык.

– Да ладно, – успокоил беднягу Гаспар. – Я понял, что ходил в дозор. Смотри, вон на дороге, к нашему полковнику скачет какой-то офицер. Значит, в селе стоят наши, и опасности нет. Но ты молодец!

А на юге, за лесом все громче и громче звучала канонада, и слышались ружейные залпы.

Говорят, в прусской армии даже пехотные командиры имеют коней. Может не все, но большинство кадровых наверняка. Жалование им это позволяло. Во французской пехоте все обстояло иначе. Ротный шагал со своими подчинёнными все марши и походы. Потому что лошадь это роскошь: стоит она дорого, обиходить и кормить ее тоже денег требует, а умирают прекрасные и умные животные легко и просто. Даже быстрей, чем люди.

Стараниями сержанта Дюпона в роте появился прекрасный трофейный конь. Настоящий «cheval de bataille», созданный для битвы. Возможно, что и породистый. Но капитан посчитал, что сейчас выгодней держать его запряженным в повозку с ротным имуществом. Выпадет свободная минута, надо будет распорядиться, чтобы сменяли жеребца на соломенную лошадку. С какой угодно доплатой. Хоть и говорят: кормить лошадь сеном, все равно, что не иметь лошади. Но ячменя на красавца не напасешься, так как не положено роте иметь жеребца. А хорошую цену за трофей не дадут. Леру вслушался в пушечный рев. Нет, не дадут… Особенно если боши и сегодня отправят на убой свою кавалерию.

Вот же ж! И конь вроде в роте есть, а все равно приходится капитану Леру мерять поле своими ножками. Стаптывая на неровной почве сапоги. Да еще и поторапливаться. Следовало поспешить к батальонному командиру, чтобы лично спросить какие будут распоряжения, так как никто не догадался послать к нему ординарца с указаниями. А отправить к батальонному одного из лейтенантов, или, не дай боже, сержанта – господин подполковник может воспринять это как нарушение субординации. А то и своеобразную фронду со стороны капитана, который начал службу на десяток лет раньше, а все еще пребывает в ротных.

Хотел было капитан взять с собой Гренье, чтобы потом не спешить назад, а отправить лейтенанта вперед. Но вспомнил о дяде-генерале, и передумал. Взял с собой с собой ординарца, молодого парня, не имеющего никаких способностей к воинской службе, но попавшего в армию. Должна же быть от косорукого хоть какая-то польза.

Так мысли капитана и вертелись вокруг того, что телега с лошадкой роте не помешала бы и как бы извернуться с продажей породистого жеребца. Но никакого подходящего решения в сегодняшних условиях он не нашел. А что будет завтра – знает лишь Господь.

А канонада-то усиливается! Теперь это сплошной гул. Наверно вступили в действие батареи по всему фронту до самого Мозеля[1].

Зато роте повезло с позицией. Батальонный порадовал, выделив под участок обороны небольшой сад к юго-западу от деревни. Вот что хорошо: у сада прочная каменная ограда – ничего копать не надо. И тень от деревьев. В жаркий денек, оно самое то. Не забыть бы, напомнить лейтенантам и сержантам, чтобы следили за подопечными. А то наждутся фруктов, что там растут, и будут завтра дристать, что та митральеза.

К слову о митральезах. Подполковник предупредил, что в поле замаскирована батарея картечниц. А то солдатам еще причудится нечто и подстрелят кого ненароком. Потом отписывайся, да выслушивай про себя разное.

Жаль, на обед можно теперь не рассчитывать. Что приготовили, останется теперь на ужин. На ужин для тех, кто останется.

Батальонный сказал, что передовые дозоры бошей видны уже в полутора километрах, у селения Сен-Ай[2]. А теперь ротный и сам видел невооруженным взглядом, как сворачивают с дороги германские батальоны и начинают прямо по полю разворачиваться в атакующий порядок. Еще полчаса, а то и меньше, и они войдут в зону действенного огня.

Леру ускорил шаг. Вот так всегда! Что мешало генералом отдать команду занять Сен-Мишель еще с утра? А теперь роте встречать бошей на неподготовленной позиции.

– Снять ранцы! – раздались команды у мэрии. – Первый батальон… Второй батальон…

Следом послышались голоса ротных, дублирующие команды и сдабривающие их для лучшего восприятия ругательствами, а то и замысловатым богохульством. Последнее в армии как то и не считалось грехом. Если только не поминать бога и святых в присутствии императрицы.[3] Ну, дык 94-й полк и не гвардия.[4]

Еще издали Леру заметил, что взводные, не дожидаясь капитана, уже отдали необходимые распоряжения. Может ординарец и не очень хорош как солдат, но ноги у него быстрые, да и память, оказывается, неплохая. Взводы располагались именно в том порядке, как приказал Леру.

– Приготовится к стрельбе! – едва войдя в сад, прокричал капитан.

– Приготовится к стрельбе! – повторили лейтенанты.

– Вот теперь точно началось, – пробормотал Дюпон.

По команде Дюпон привычно сбросил винтовку с плеча, щелкнул затвором, рукой хлопнул по подсумку, проверяя насколько удобно доставать патроны. Может Гаспар и не был силен в строевой подготовке и тонкостях муштры. Но с оружием он обращаться умел. Причем, весьма неплохо обращаться.

– Заряжай!

Стрелковое наставление для французской пехоты признавала прицельную дальность по одиночной цели в 400 метров. Но действенный огонь по групповой цели или скоплениям войск начинался с 1200 метров.

Однако и немцы, наученные кровавым опытом прежних сражений, помнили о дальнобойных французских ружьях. Выдвинувшись из теснины главной улицы Сен-Ай немецкие колоны разворачивались, одни вправо, на восток, а другие влево, на запад. Причем те, что поворачивали на запад, прошагав по полю стройными рядами, не смогли выдержать равнения, переправляясь через ручей. Даже с большого удаления было видно, как они сбивались в кучу, чтобы вновь выровнять ряды на другой стороны ручья. А затем продолжали шагать по стерне, как по брусчатке ровными квадратами батальонов.

Постепенно германцы выстраивались в боевой порядок уступом влево, так что их левый фланг нависал над Сен-Мари, охватывая селение с северо-запада.

Кто-то из солдат присвистнул, оценив мощь, которую предстоит встретить французскому полку. Точней двум батальонам, составляющим 94-й полк[5].

Обгоняя германскую пехоту, промчались упряжки с орудиями, прикрываемые с флангов кавалерией. Орудий было много, не менее пятидесяти.

До неприятельской позиции было чуть меньше полутора километра, вне досягаемости ружей Шасспо. А орудия выдвинулись еще ближе, на сотню-другую метров перед пехотой. И направлялись они в ту сторону, где находился фруктовый сад. Поэтому можно было различить не только отдельные орудия, но и офицера, гарцующего на коне перед передовой батареей. Рискуют немцы, ой рискуют. Один бросок – и пушки окажутся под огнем батальонов. Как это недавно, час или полтора назад, случилось у Аманвиллера. Но никто не даст приказа атаковать дивизию, а то и корпус силами неполного полка.

Вот конные расчеты замедлили свой бег. Красиво, как на маневрах, батарея за батареей развернулись и застыли на месте, жерлами пушек – прямо на сад.

А лошади у каждой батареи своей масти. Наверняка конная гвардейская артиллерия.

Артиллеристы соскочили с коней, принялись распрягать упряжки. И вот уже коноводы отводят коней в тыл, а канониры несут пушкам заряды, выправляют прицел.

«Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда», – слова молитвы сами рождались в голове Дюпона.

Заметив какое-то шевеление справа, Гаспар бросил взгляд на соседа, расстегнувшего мундир и достающего медальон с изображением какого-то святого. Взгляд солдата был прикован к пушкам, а губы безмолвно шевелились.

Гаспар опять повернулся в сторону неприятеля, поочередно вытерев о мундир вспотевшие ладони, но не выпуская оружия из рук.

За рядами пехоты на поле за Сен-Ай поворачивали новые германские батареи. Из-за дальности было не различить, сколько их. Но много. Слишком много для одного полка.

Давешний офицер, уже успевший спешиться, с шпагой в руках, потому что ничем иным сверкающая на солнце иголка быть не могла, вышел впереди и несколько сбоку батареи. Вот клинок пошел вверх…

Гаспару хотелось зажмуриться, потому что он понимал, что последует через мгновение… Но глаза до рези вглядывались в эту крохотную, скорей угадываемую, чем видимую шпажку…

Но иголка-шпага все блестела на солнце, никак не опускаясь вниз. А офицер замер, вглядываясь куда-то в сторону дороги. И точно так же застыли у пушек фигурки его подчиненных, фейерверкеров и бомбардиров, или как они там еще называются у немцев.

Дюпон оторвал взгляд от офицера и увидел, как по дороги из-за селения выезжает кавалькада всадников. Какое-то высокое начальство решило лично наблюдать, как подчиненная ему мощь сметет жалкое препятствие, посмевшее встать на пути.

Вот только вместо грома немецких орудий, неожиданно послышался стрекот французских митральез. Звук доносился с поля, именно оттуда, где находились неаккуратно сметанные стожки. Сейчас стожки были порушены, а над ними поднимался пороховой дым.

Когда ординарец капитана сообщил, что в селении спрятана французская батарея, и чтобы не стреляли по всяким непонятным вещам в поле, Дюпон, да и все остальные, решили, что в стожках спрятаны наблюдатели. Еще посмеялись над глупостью офицера, разместивших их так далеко и неудобно. Да еще и замаскировали мало что по-дурацки, да еще и бог весть как. Жители деревень просветили остальных, как должны на самом деле выглядеть стожки. И поделились тем, что должны были ощущать солдаты, которых офицеры отправили в жаркий день париться с колкой соломе.

В общем, посмеялись и забыли.

А оказывается, под самым носом скрывалась целая батарея! И никто не заподозрил! Закопали ее в землю что ли? Тем более, что размещать батарею без пехотного или кавалерийского прикрытия… это просто не умещалось в головах.

Но митральезы справились и сами. Без прикрытия. Они не только обрушили град свинца на германскую артиллерию, но и рассеяли два эскадрона немецких уланов, даже не успевших отреагировать на опасность. Картечницы стрекотали и стрекотали, сея смерть не только среди вражеских артиллеристов, бывших для них главной целью, но и среди германской пехоты, выстроенной плотными квадратами батальонов. Падали убитые и раненные, но ряды тевтонов вновь смыкались, оставаясь пусть уже не безупречным, но строем. Немецкая пехота продолжала стоять под вражеским огнем, ожидая команды.

Германские генералы, выехавшие со свитой посмотреть, как германские пушки разнесут французское селение, стремительно умчались в сторону тыла.

Никто этого не ожидал, но первый же залп одной из митральез, направленный в сторону вражеского командования, дал лучший результат, чем ожидалось. Выстрелы должны были спугнуть генералов и заставить их убраться. Но двадцать пять пуль отправленных в полет без надежды на попадание, неожиданно показали пример меткости и эффективности. Кучно летевшие пули, уже почти на пределе своей дальности, сразили сразу трех вражеских генералов. И не абы каких! Был убит командир 1-й гвардейской дивизии фон Папе. Ранен командующий Гвардейским корпусом принц Фридрих Август Вюртемберский. Ранен и скончался в тот же день начальник штаба корпуса генерал фон Данненберг. Кроме этих троих была убита одна лошадь и ранены еще три. А больше никого в свите и не задело.[6]

Чуть позже был ранен и командующий гвардейской артиллерией князь Гогенлоэ-Ингельфингель, наблюдавший за тем, как его батареи занимают указанные диспозицией места. Несмотря на ранение, князь остался в строю, и позже император Александр II наградит его за этот подвиг орденом Святого Георгия 4-й степени, «в воздаяние отличной храбрости и военных подвигов».

На неожиданный обстрел митральез немцы ответили выстрелами нескольких орудий, стрелявших совсем «не по-немецки», беспорядочно и вразнобой. Никакого «орднунга», что приписывают пруссакам со времен Фридриха II. Снаряды разорвались на противоположной околице села, далеко от сада, а тем более от позиции картечниц.

Послышался металлический лязг, топот копыт, громкие крики возницы, подгоняющего лошадей.

Из-за домов в поле выскочил всадник, в щегольском мундире конных артиллеристов и мохнатой шапке с белым султаном. Черный как смоль жеребец был под стать всаднику. Рослый, могучий, ярый. Оба будто сошли с картин Жана Детая, посвященных армии времен великого Наполеона. За всадником появились повозки, которые издавали шум, привлекший внимание Дюпона, да и не только его. Это были три настоящих парижских фиакра, подобных тем, что можно увидеть на бульварах столицы перед дорогими гостиницами. Но были почему-то выкрашены в неряшливый коричнево-зеленый цвет. Да и колеса отличались от парижских колясок. С более толстыми спицами и непривычными широкими шинами на колесах. На задних сидениях двух фиакров были установлены митральезы непривычного вида, а на третьем вместо заднего сидения был какой-то ящик. Замыкали строй конные артиллеристы, имевшие вид весьма опытных вояк.

Повозки прогрохотали, оставив после себя клубы поднятой пыли, и умчались в поле, по дуге обходя митральезы, продолжающие обстреливать бошей.

– Матка боска! – услышал Дюпон рядом.

– Матерь божья! – повторил Гаспар следом, второй раз в этот день вспомнив Небесную Госпожу.

За минуту или две, что он смотрел на странные митральезы на колясках, ситуация на поле перед позициями кардинально изменилась. Рядом с пушками двух германских батарей не осталось ни одного канонира. Кто был убит, кто, ранен, а остальные разбегались кто куда. Понесли потери и батареи стоящие дальше, и сейчас ближайшая, из оставшихся, разворачивала свои орудия в сторону зловредных митральез. Но едва они развернулись, как прямо с поля послышались выстрелы. Жертвами стрелков стали по всей видимости командир батареи и другие офицеры или сержанты. По меньшей мере, на батареи поднялась суета, одно из орудий сразу же бахнуло куда-то в сторону поля. Впрочем, снаряд не нанес никакого вреда французам, разорвавшись далеко за тем местом, где прятались картечницы.

Теперь к стрекоту митральез присоединились ружейные выстрелы, звук которых отличался от ружей Шасспо. Причем стреляли не только из окопов в поле, но и, по видимости, если судить по хлопкам, доносившихся со стороны селения, с чердаков домов, а возможно и с колокольни церкви.

– Странная какая-то батарея, – резюмировал сосед, справа.

Дюпон только согласно кивнул.

«А Доминик-то поляк», – подумал Гаспар, вспомнил вырвавшееся у солдата восклицание.

Впрочем, поляки во Франции появились еще при Лещинском. На рубеже 18-го и 19-го веков во Францию хлынул целый поток поляков, убегающих с исчезнувшего в волнах истории Речи Посполитой. За ними последовали волны эмигрантов после каждого неудачного польского восстания. Но для Дюпона было важным то, что пять эскадронов польских улан не отреклись от императора и сопровождали его на Эльбу, потом высадились в бухте Жуан, и все до единого человека легли на поле Ватерлоо. Впрочем, никто не может превзойти французов в отваге – был уверен Дюпон. Французские кирасиры шагом, молча шли под Ватерлоо под пушечную картечь, исполняя приказ и зная, что никто из них не переживет эту атаку.

«Посмотрим, на что в действительности годны поляки», – подумал Дюпон, заметив, что со стороны тевтонов послышались звуки горнов, и черные квадраты батальонов пришли в движение.

Все это время правый фланг пехоты бошей находился под непрерывным огнем батареи митральез, но не пытался ни отойти, ни укрыться. К тому моменту, когда германская пехота пошла в атаку, странные коляски с митральезами успели зайти к ним во фланг и обрушить вдоль строя целый ливень пуль.

Здесь, современному читателю следует пояснить, почему подвергаясь интенсивному обстрелу, теряя каждую минуту десятки бойцов, германские батальоны оставались неподвижны. Дело в том, что этого требовали уставы всех армий мира того времени. Стоять и умирать.[7] Вот и стояли, и умирали. Как того требовал Устав. Не пытаясь залечь или укрыться. А когда раздался приказ идти в атаку – пошли, не смотря на потери.

Артиллеристы иное дело. Их не учат стойкости под пулями. От них требуют иные умения. Не удивительно, что там, где пехота стоит или идет вперед под пулями, артиллеристы стараются покинуть опасное место. Они привыкли к бою на больших дистанциях. Уставы всех европейских армий требовали при возникновении угрозы батареям, отводить их в тыл, под прикрытие пехоты. Было два исключения: французская и русская армия. Наполеон, сам артиллерийский офицер, приучил армию, что батареи должны стрелять, не считаясь с потерями. И если есть возможность, выдвигать пушки вперед, на выстрел картечи. А русские, как обычно, всегда полны неожиданностей. Устав российской императорской армии тоже требовал отвода орудий при первой для них опасности. Но никто не мог заранее предсказать, как себя поведут русские командиры батарей и рядовые канониры в том или ином случае. Вчера они выполняли требования устава, отводя пушки, а сегодня стреляют картечью в упор до последнего и бросаются с банниками на кавалерию.

Едва квадраты черно-мундирной пехоты стали разворачиваться в атакующий строй, над позициями митральез взлетела сигнальная ракета.

По сигналу стрелки покинули свои одиночные ячейки в поле и бросились к селению. Дюпон увидел, что в каждой ячейке сидело по два стрелка, один из которых был вооружен крепостным ружьем с телескопом[8]. А митральезы перенесли огонь с батарей на наступающую пехоту. И пока обстреливаемый полк перестраивался на бегу в шеренги, он потерял значительную часть своего состава и большинство офицеров.

К тому моменту, когда немцы приблизились настолько, что вступили в действие винтовки Шасспо, от шедшего на правом фланге передового батальона осталась едва треть. Но тевтоны не побежали. Они залегли стали продвигаться вперед, где перебежками, где ползком, используя как прикрытие любую кочку или рытвину.

– Упрямые. Гвардия, – раздался за спиной голос ротного. – Нелегко сегодня придётся корпусу.

Капитан Леру поднялся во весь рост и вскочил на какой-то перевернутый возок, чтобы его было видно с любого уголка сада.

– Солдаты! – громко прокричал он. – Вы солдаты 94-го полка, который бил немцев при Вальми, Аустерлице и Маренго. Считайте, что это поле – наш Аустерлиц, наше Маренго. Тем более, что там, – капитан указал рукой на восток, – за Сен-Прива, лежит не только Иерусалим, но и Маренго! А там, – рука указала на юг, – Москва и Лейпциг. На этом поле немцы найдут свою гибель! А солдаты 94-го полка будут гордиться еще одной победой.

Всю эту речь капитан произносил под аккомпанемент митральез. При этом он внимательно следил, как за реакцией своих солдат, так и за ситуацией на поле боя. И как только настал момент, он соскочил с импровизированной трибуны и произнес все так же громко, но уже деловым тоном:

– Нам не дана задача удерживать Сен-Мари. Мы дадим несколько залпов и отойдем к Сен-Прива. Приготовится к стрельбе!

Гаспар помнил, как писали французские газеты в начале войны, что прусский солдат идет в бой только из-за страха перед палкой своего капрала. Были или нет железные палицы у прусских фельдфебелей, Дюпон не знал. Но здесь, у деревеньки Сен-Мари, боши рядами падали под французским огнем, но продолжали упорно атаковать, невзирая на потери. Все поле было покрыто телами в чужих мундирах. Но они все шли и шли под французские пули. Плотными колонами с офицерами и знаменами впереди. Большинство легло во французскую землю в первые двадцать минут атаки. К тому моменту, когда пруссаки подошли на линию открытия огня, которая для их ружей равнялась 500 метрам, наступающий полк сократился едва ли не до батальона. И практически не осталось офицеров. Но это не остановило наступательный порыв. Они шли умирать и умирали, но выполняли приказ командования.

– Кажется, они все решили остаться на этом поле, – сказал ротный командир, и добавил. – Но, пожалуй, у нас на всех не хватит патронов.

Патронов не хватило. Как обычно, генералы не предполагали, что современный бой требует больше боеприпасов, чем они планируют. За несколько минут боя стрелки опустошили свои патронные сумки, и забрали всё, всё было у убитых и раненных товарищей. Благо потери оказались совершенно незначительными.

Благо немцы сперва ослабили натиск, затем залегли и стали пятится назад.

– Прекратить огонь! – скомандовал капитан Леру. – Бошей мы беречь не станем, а патроны поберегите.

Разрешение вести стрельбу на дальних дистанциях получили только стрелки[9]. А капитан послал посыльных к командиру полка с просьбой прислать патроны. Оставшихся не хватило бы и на десяток минут хорошего боя.

По всей видимости, заряды закончились и у батареи митральез. Картечницы прекратили стрельбу и в спешном порядке грузились на подъехавшие к ним фиакры, вызвав смешки у пехоты.

– Смотрите на этих гвардейцев! Они в бой отправляются на ландо, и из боя выходят на кабриолетах!

Впрочем, в этом подтрунивании не было зла. Все отдавали себе отчет в том, что без неожиданного, но столь своевременного вмешательства митральез, полку бы пришлось бы туго. И бог весть, сколько из зубоскалов лежали бы сейчас под яблонями, умолкнув навсегда.

– Смотрите! – воскликнул кто-то.

Артиллеристы-гвардейцы оказались хваткими ребятами. Они прихватили с собой одно немецкое орудие и целых два зарядных ящика к нему. Теперь они подпрыгивали на кочках позади фиакров с митральезами. Управлял упряжкой давешний рослый сержант-майор. Черный как смоль жеребец шел за орудием на длинном поводе.

– Теперь ему орден Почетного легиона положен, – с нескрываемой завистью произнес Доминик. По всей видимости поляк представил, как орден смотрелся бы на его груди, и уже планировал совершить нечто подобное, чтобы заслужить награду.

– По-хорошему, они все заслужили ордена, – заметил капитан Леру. – Если бы не их засада, раскатали бы нас боши.

Но бой еще не закончился. Немецкие пули теперь не долетали до французских позиций, но в дело вступили германские батареи. И первый же залп собирал свою кровавую жатву.

[1] Левый фланг французских позиций упирался в реку Мозель.

[2] На старых российских картах оно указано как Сен-Эль.

[3] Императрица Евгения была ревностная католичка, исповедующая ультрамонтанство, течение в католицизме, выступающее за безоговорочное подчинение Папе Римскому.

[4] После войны 1870–1871 года 94-й полк линейной пехоты получит в армии известность не по своему номеру, а по почетному наименованию «Полка гвардейских гренадеров», Grenadiers de la Garde.

[5] Против 2-х батальонов с небольшим в реальной истории немцы бросили 17 батальонов и около 180 орудий. В описании битвы этот момент прописан не вполне ясно, по официальным документам немецкого генштаба, на момент обстрела артиллерией в Сен-Аи находился только батальон прикрытия. Когда подошли остальные 16 батальонов совершенно не ясно. Но надо уточнить, что эти данные возникли в результате разбирательства, почему немецкая гвардия понесла столь высокие потери, и могут быть простыми отписками.

[6] Потери среди германского генералитета в этом бою, целиком вымысел автора. Слава богу, все упомянутые господа в реальной истории не получили ни царапины. Зато вечером выслушали выволочку за недопустимые потери среди гвардейцев. Теперь они избавлены от гнева короля и нотаций от Мольтке и Бисмарка.

[7] В бою при Островно в 1812 г. два батальона русской пехоты, выстроенные в каре, удерживали позиции, отразив все атаки кавалерии Мюрата. Тогда Мюрат ввел в действие свою конную артиллерию. Командующему русским арьергардом генералу графу Остерману-Толстому доложили о больших потерях в батальонах от вражеского обстрела, и спросили: «Что делать»? «Ничего, – ответил граф. – Стоять и умирать»!

[8] Крепостные ружья французские М31 и бельгийские М64 имелись на вооружении французской армии. Оптические прицелы, называемые телескопами, были популярны у европейских охотников 19 века. В военном деле были использованы полковником Берданом для вооружения его отряда снайперов в войне Севера и Юга 1861-го года.

[9] Метких стрелков, тех, что англичане позже назовут «снайперами», во французской армии времен Севостопольской осады и в начальный период войны 1870 года называли Franc-tireur(вольные стрелки). На втором этапе войны, после провозглашения Республики «вольными стрелками» стали называть нерегулярные воинские отряды, действующие как партизаны. Особо метких армейских стрелков стали называть «Tireur de précision» или «Tireur d'élite». Последним названием в более позднее время слали называть стрелков французского спецназа.